Терапия Густава: восстановление травматических воспоминаний

В течение первых трех недель терапии Густава между нами происходили изощренные словесные поединки, цель которых состояла в проверке меня на надежность как аналитического контейнера и выработке уверенности Густава в том, что он может мне доверять. По мере того, как он стал "уступать" и принимать поддержку, которую ощущал, стали появляться, подобно вспышкам пламени вокруг фитиля сновидений, прежде надолго захороненные чувства. Здесь я привожу первое представленное им сновидение, в котором открывается чувство невыносимой печали, скрытое в сердцевине его детского "я", а также архетипические фигуры, защищающие его раненый дух.

Я нахожусь в большом здании на третьем этаже. В воздухе витает страх начала Третьей мировой войны. Я иду в ванную комнату. Там я вижу душевые кабинки и окно, из которого открывается вид на окружающую местность. Какой-то 12-летний мальчик прислонился к перегородке, разделяющей кабинки, его глаза закрыты, его одолевают страх, боль и отчаяние. Его рвет, выворачивает наизнанку. Через огромное окно я вижу вдалеке взрывы, через ступни я ощущаю вибрацию пола от этих взрывов. Война началась. Я выбегаю из ванной комнаты и начинаю спускаться вниз, я хочу добраться до подвала и отыскать бомбоубежище. Внутреннее пространство здания напоминает церковь: оно огромно и открыто. На первом этаже стоит много людей — толпа. Над головами этих людей, в воздухе, раздается взрыв. Однако вместо грибовидного облака, которое я ожидал увидеть, на месте взрыва разворачивается многоцветное видение, внушающее ужас: появляется джокер, или клоун-ШУТ, на нем одежда из разноцветных кусочков излучающей люминесцентный свет ткани. Я в ужасе. Я знаю, что это, возможно, дьявол.

Густав был очень обеспокоен этим сновидением. Значит ли это, что его смерть близка? А может быть, он на грани безумия? (На самом деле он уже пережил и "смерть", и нервный срыв, однако тогда я еще не знал об этом.) Я сказал ему, что образ 12-летнего мальчика, находящегося в отчаянии (в сочетании с темой начала Третьей мировой войны), вероятно, указывает на то, что ему довелось пережить какое-то катастрофическое событие в этом возрасте,— что-то "уничтожившее его мир". Я спросил его о воспоминаниях, относящихся к этому возрасту, после чего начался медленный, болезненный процесс раскрытия ужасных событий, которые произошли в ту неделю, когда его мать была в больнице. На каждом сеансе мы понемногу извлекали травматический материал, преодолевали вытеснение, слой за слоем снимая саван, укрывающий его мумифицированный дух. Наряду с переживаниями бездонной боли и печали, каждый шаг в этом направлении сопровождался огромным сопротивлением. Перед тем как перейти к описанию этого сопротивления и к окончательной реконструкции травматического события, я считаю необходимым добавить несколько слов о фигуре Шута/Дьявола.

Здесь мы встретились с образом, который не вызвал ассоциаций личного содержания, что является довольно обычным для архетипических образов. Если мы хотим понять, в чем состояло намерение психики, создавшей этот образ, необходимо проделать процедуру амплификации образа, т. е. отыскать значения, которыми коллективная психика наделяла этот образ на протяжении жизни многих поколений. Итак, заглянув в словари символов в поиске толко-ваний слова "шут" (fool), мы обнаружим примерно следующее. Шут часто играет терапевтическую роль в обществе, являясь неким мостиком к бессознательному и безумию. Вызывая смех и освобождая подавленные тревоги, он переворачивает обычный порядок вещей с ног на голову, корректируя, таким образом, ригидность сознательной жизни. Отсюда его частые появления при средневековом дворе, где он, облаченный в рубище или разноцветные одежды, фиглярствуя, подшучивал над королем и его правлением. Обычно он — искусный акробат, иногда — волшебник. В чудесных театральных представлениях и на карнавалах эпохи Средневековья его клоунада часто заканчивалась символической смертью и воскрешением. Часто он появлялся, как дьявол, в сопровождении языков пламени, клубов дыма и зловония серы. Если вам выпадает во время гадания на Таро карта, изображающая шута, то это означает, что вам предстоит незамедлительное погружение в бессознательное (как раз то состояние, в котором находился Густав, хотя, конечно, это не была в буквальном смысле смерть, как он того опасался).

Шут персонифицирует, пользуясь языком Юнга, архетип Трикстера — иллюзиониста и дон кихота, фигуру, нарушающую все границы, даже ту, что отделяет богов от людей. Один такой Трикстер, обретший популярность благодаря Юнгу, изображался в одежде "omnes colores" — всех цветов. Это — Гермес/Меркурий, великий посланник и посредник, бог алхимии. Только ему было позволено пересекать границу между обителью богов и людьми. Его "все цвета" подчеркивают роль Меркурия в алхимическом процессе превращения "черноты"— первой стадии алхимического делания. Юнг так сказал об алхимии:

Opus magnum^* преследует две цели: спасение человеческой души (ее интеграция) и спасение Вселенной (cosmos)... Эта работа трудна и сопряжена с преодолением многих препятствий. В самом начале своего пути вы встречаете "дракона", хтонического духа, "дьявола", или, выражаясь языком алхимии, "черноту", нигредо, и эта встреча приводит к страданию. Алхимия учит, что страдание будет продолжаться до тех пор, пока не взойдет "заря" (aurora), предвестником которой является "хвост павлина" (cauda pavonis), и не наступит новый день.

(Jung, 1977: 228f)

* Главное делание (лат.)

Итак, мы видим, что образ Шута/Дьявола сочетает в себе противоположности, он внезапно появляется из ядерного пламени в тот самый момент, когда Густав начинает свое нисхождение к травматическому прошлому, все еще укрытому в бессознательном. Очевидно, что здесь мы имеем превосходный пример проявления системы самосохранения, т. е. первичной амбивалентной Самости в двух ее аспектах — Защитника и Преследователя. Мы могли бы ожидать, что этот неистовый смотритель будет источником всего сопротивления, которое проявится впоследствии.

Три недели спустя Густав рассказал о своем следующем сне:

12-летний мальчик похищен, и его увозят на автобусе. Я боюсь, что никогда больше не увижу его. У меня в руке пистолет, я начинаю стрелять в водителя автобуса, должно быть, я попал в него несколько раз, но он продолжает вести автобус. Когда автобус проезжает мимо меня, я вижу двух охранников, сидящих на задних сиденьях. Их ружья гораздо мощнее моего пистолета, и я должен прекратить свою стрельбу, иначе они наверняка убьют меня. Я испытываю ужасные муки от осознания существования зла. Как жизнь может быть такой? Существует ли Бог? Почему никто не остановит это? Я просыпаюсь в страхе.

Это сновидение говорит нам о том,что некая часть психики Густава восприняла ситуацию начала исследования его истории как несущую для него угрозу и предприняла попытку инкапсуляции опасного материала в металлическом контейнере (автобус) и удалении его навсегда (гарантированной диссоциации от сознания). В этот раз, однако, Густава и этого мальчика, по-видимому, связывали какие-то отношения. Он боялся, что "никогда больше не увидит его", он чувствовал ужасные муки в связи с похищением этого мальчика и пытался освободить его, стреляя в похитителей.

По мере того как терапия продолжалась и Густав подходил ближе к невыносимому аффекту травматического переживания, в его снах он сам стал этим 12-летним мальчиком. Приведем пример такого сновидения:

Мне около 12 лет. Сумасшедший доктор вталкивает меня в подвал через дверной проем и бросает мне вслед ручную гранату. Позаботившись обо мне таким образом, безо всяких эмоций и волнения он уходит в другую часть здания, где обычно развлекается. Мне, однако, удалось спрятаться за дверью, ведущей в подвал, я остался цел и пробую выйти наружу. Чуть было не застряв, я проскальзываю через узкий проем едва приоткрытой стальной двери. Я бегу на север по дороге, идущей вдоль пляжа. Я понимаю, как легко мог бы доктор, обнаружив мое исчезновение... догнать меня на своей машине, объявить меня своим сумасшедшим пациентом, поэтому я должен быть очень осторожным и направлять свой путь туда, где вероятность его появления меньше всего.

Дата добавления: 2015-05-08