Функциональная теория 3 страница

Однако можем ли мы сказать, что подчинение культур­ным правилам настолько же абсолютно, что и следование биологическому детерминизму? Да. Ведь как только мы по­няли, что зависимость человека от культурного аппарата, сколь бы прост или сложен он ни был, становится для него conditio sine qua поп (необходимым условием), нам откры­вается, что сбой в социальной кооперации или в символиче­ски осмысленной тщательности исполнения норм приво­дит к разрушению или истощению в чисто биологическом смысле.

Следуя лишь биологическому детерминизму, человек не испытывает нужды охотиться при помощи копья или лука со стрелами, применять отравленные дротики или защи­щаться, возводя частокол, скрываясь в убежище или наве­шивая на себя доспехи. Но с того момента, как эти приспо­собления были приняты на вооружение для повышения че­ловеческого потенциала приспособления к среде, они стали

столь же необходимыми условиями выживания. И здесь пункт за пунктом мы можем перечислить те факторы, зави­симость от которых становится так же велика, как и от вы­полнения любой из биологически продиктованных жизнен­но необходимых последовательностей. Представьте себе любую ситуацию, напрямую грозящую опасностью, кото­рую невозможно избежать при помощи культурных приспо­соблений. Например, охотник встречается со зверем силь­нее его, который анатомически совершеннее и схватка с ко­торым без оружия может привести к увечью или гибели. Предмет, используемый охотником — его копье, лук и стре­лы или ружье, — должен быть технически совершенным. Опыт охотника и его умение обращаться с оружием не под­ведут в решающий момент. В ходе совместной охоты он, как и его товарищи-охотники, должен оказаться в нужном месте в нужное время и выполнить свою часть работы. Поэтому должна сработать символически устроенная коммуникация, чтобы предотвратить поражение. Таким образом, матери­альное оснащение во всей своей хозяйственной эффектив­ности и техническом совершенстве, навыки, основанные на обучении, знания и опыт, правила сотрудничества и эффек­тивность символической системы — все это настолько же необходимо перед лицом решающей санкции биологическо­го императива самосохранения, как и любые чисто физиоло­гически обусловленные элементы.

Рассмотрим кратко далеко идущие последствия невы­полнения культурных императивов. Будь то примитивно^ племя или высокоразвитая нация, выживание людей зави^ сит не только от того, что предоставлено окружающей сре­дой для еды, защиты тела и поддержания здоровья. Чтобы изготовить все необходимые артефакты, люди должны ис­пользовать технологии, регулировать коллективное поведе­ние и поддерживать традицию в области познания, права и этики при помощи системы разных видов деятельности, которые, как может показать анализ, являются хозяйствен­ными, правовыми, образовательными, политическими, на­учными, магическими, религиозными и этическими. Долго­временное ухудшение состояния материального оснащения, расстройство аппарата общественной солидарности, обуче­ния индивидов и развития их способностей привело бы не просто к продолжительной дезорганизации культуры, но и к голоду, широкому распространению болезней, к сниже-

нию эффективности труда индивидов и, видимо, к сниже­нию численности населения.

[Поскольку коллективное и целостное функционирова­ние культуры предоставляет средства для удовлетворения биологических потребностей, каждый аспект коллективного производства в самом широком смысле этого слова биологи­чески так же необходим, как и полное и адекватное выпол­нение всех цепочек актов. В примитивных культурах при­верженность традиции, часто описываемая как консерватив­ное, рабское или автоматическое ее соблюдение, становится очень понятна и хорошо согласуется с идеей, что чем проще знания, навыки и материальное оснащение, тем более четко должен поддерживаться уровень их эффективности. В та­ких культурах существует очень мало альтернативных при­способлений, а число тех, кто владеет знанием и традицией, ограниченно. Тем самым, строгое следование тому, что уже известно, и тому, что может быть эффективно использовано, должно быть весьма велико.

В высокоразвитой культуре имеется целый набор специ­альных приспособлений для обеспечения следования нашей научной традиции позитивного знания, нашей экономиче­ской организации и тщательности символически организо­ванной передачи идей и принципов.

Если мы хотим проверить введенный нами принцип строгой обязательности производных потребностей приме­нительно к высокоорганизованной культуре, можно прибег­нуть к драматической иллюстрации из современной истори­ческой ситуации в мире. Мировые войны ведутся вовсе не только непосредственно орудиями разрушения. Разумеется, конечная цель применения чего бы то ни было на войне — цель биологическая, а именно истребление человеческих ор­ганизмов. Однако армия победителя часто достигает своих целей косвенным образом и принуждает противника к сда­че, дезорганизовывая и приводя в замешательство его силы. Мировой войне сопутствуют экономические баталии, испы­тание нервов противника и пропаганда. И если в ходе эконо­мической войны одна из наций может поставить другую в условия голода или хотя бы недоедания, здесь поражение противника будет достигнуто разрушением материального аппарата организованного производства продовольствия или нарушением ввоза продовольствия. Или если при помо­щи экономических мер будет прервано снабжение неприя-

тельской промышленности сырьем, а рабочей силой овладе­ют подрывные идеи, мы опять же увидим, как произойдет косвенное и многоступенчатое разрушение одного из масш­табных инструментальных приспособлений, затрагивающих биологическую отдачу крупного современного сообщества. То есть подрывом организации, боевого духа или символи­ческих отношений между людьми одно организованное го­сударство может в условиях войны нанести поражение дру­гому. Пропаганда, использующая тактику пятой колонны, иногда привносит то, что может быть названо социально дезориентирующей символикой. Когда во время оккупации Норвегии норвежские части получали ложные приказы от германских агентов, это были правильно символически сформулированные команды, исходящие от неправильно воспринятого органа власти.

Более полное рассмотрение конкретных процессов пока­зало бы, что война в совокупности вооруженных столкнове­ний, экономических мер и пропаганды становится эффек­тивным средством насильственного принуждения лишь тог­да, когда, в конечном счете, затрагивает биологический уро­вень человеческого благополучия. Убийства, увечья, чрез­мерные воздействия на слух и зрение непосредственно за­трагивают тело и нервную систему. События в Нидерландах и Франции, с целыми областями, заполненными беженца­ми, сорванными с родных мест, забитыми дорогами, где лю­ди лишены крыши над головой, — все эти факты только и возможно описать как физические страдания и дезоргани­зация поведения.

Таким образом, как мы можем убедиться, производные потребности обладают столь же строгой обязательностью, что и биологические потребности, ибо они всегда, как сред­ство, связаны с нуждами организма. Мы также увидели, как и где они включаются в структуру организованного поведе­ния человека. И, наконец, мы могли видеть, что даже такие в высокой степени производные виды деятельности, как учеба и научное исследование, искусство и религия, право и этика, относящиеся к системе организованной деятельно­сти, технологии и коммуникации, также связаны, хотя и че­рез несколько ступеней опосредования, с необходимостью выживания, поддержания здоровья и нормального рабочего состояния организмЦ Едва ли требуется еще раз подчерки­вать, что во всех этих рассуждениях мы не уклонялись от

эмпирического уровня анализа, необходимого для полного понимания фактов, что равнозначно их корректному, объек­тивному и компетентному описанию.

Теперь нам остается лишь свести результаты в таблицу и дать входящим в нее понятиям краткое и четкое опреде­ление. В правой колонке приведены формулировки встре­тившихся нам в нашем анализе культурных императивов. Рядом приведен список культурных ответов на эти импе­ративы.

ОТВЕТЫ 1. Экономика

ИМПЕРАТИВЫ

1.Культурный аппарат мате­
риального оснащения и по­
требительских товаров дол­
жен производиться, исполь­
зоваться, поддерживаться
и заменяться новой продук­
цией.

2. Социальный контроль

3. Образование

2. Поведение человека должно быть кодифицировано и ре­гулироваться в части дейст­вия и в части мотива техни­ческими, правовыми или этическими предписаниями.

3.Человеческий материал, ко­торым поддерживается каж­дый институт, должен об­новляться, воспитываться и обучаться, получая полно­ценное владение племенной традицией.

4. Политическая организация

4.В каждом институте долж­
но быть определено руко­
водство, облеченное вла­
стью и располагающее сред­
ствами для насильственного
выполнения своих распоря­
жений.

Мы уже показали, что перечисленные в первой колонке потребности должны рассматриваться как строго обязатель­ные и налагающие новый тип производных императивов на поведение человека. Был также раскрыт и процесс их обра­зования, а инструментальный детерминизм культурных ви-

дов деятельности был связан с первичным источником это­го детерминизма, с биологическими требованиями.

Что касается второй колонки, понятно, что виды хозяй­ственной деятельности всегда являются частью более общих институтов, таких как семья, клан, муниципия, племя как политическая единица или возрастной класс. Но даже на примитивном уровне развития люди иногда создают специ­фичные институты для некоторого вида хозяйственной дея­тельности: организованная группа собирателей, охотников, рыболовов или земледельцев — вот первичные экономиче­ские институты на примитивном общественном уровне. По мере развития культуры появляются специальные группы для организации производства, сбыта и потребления. Едва ли нужно еще раз говорить о том, что в наиболее высоко раз­витых культурах существуют такие типичные преимущест­венно экономические институты, как организации для про­мышленного производства, финансовой и банковской дея­тельности, кооперативы и союзы потребителей.

При этом важно помнить, что понимание экономической системы культуры, взятой в целом, предполагает не только описательный учет различных институтов для производст­ва, обмена и потребления товаров, но еще и анализ общих принципов, контролирующих экономику сообщества в це­лом. Экономика, как наука, — это изучение производства, обмена, распределения и потребления богатства. Богатство сильно различается на разных эволюционных ступенях об­щества и в разных условиях окружающей среды и зависит от ряда правовых норм и концепции ценностей, определяемой традицией. Целостное изучение всего процесса, начиная с факторов производства, организации обмена и распределе­ния и способов, которыми богатство частью потребляется, а частью используется в качестве инструмента власти, имеет дело именно с этими общими принципами, контролирую­щими каждый специфический экономический институт данной культуры, и является дополнением к частному ис­следованию каждого специфического института. Классиче­скую экономическую теорию следует частью проверить, а частью снабдить более гибкими терминами и определени­ями применительно к таким концептам как земля, труд, ка­питал и организация производства на тех уровнях, где эти термины не могут быть заимствованы из нашей собственной культуры.

Тем не менее, по моему мнению, общая структура клас­сической теории применима с учетом отдельных модифи­каций. Необходим, разумеется, анализ понятия «земля», то есть всех ресурсов окружающей среды, с точки зрения прав собственности, выборочного использования и значения в мифологии, магии, религии и местном патриотизме. Одна из проблем полевого исследователя, решение которой дало бы ценный сравнительный материал для общей теории эко­номических отношений, — описание организации труда в связи с «землей», организации, согласованной с диффе­ренциацией функций в домохозяйстве внутри клановой си­стемы или в какой-либо форме социальной стратификации вплоть до рабства. Понятие капитала как совокупности по­лезного богатства, включая, возможно, запасы пищи, столь же применимо в теории примитивной экономики, как и в классической теории. Изучение организации сбыта и обмена приводит к вопросу, бывает ли обмен просто зна­ком доброй воли. Встает довольно сложная проблема меха­низмов и средств обмена. Во многих антропологических от­четах одним из главных источников ошибок бывает широ­кое толкование понятия денег. А ведь антрополог мог бы оказать большую услугу изучению истории хозяйствования и нашему пониманию денег, если бы разложил это понятие на его составные части, изучил бы употребление определен­ных товаров в качестве эталонов стоимости, всеобщих средств обмена и мерных единиц для отсроченного плате­жа, тем самым предоставив материалы для истории посте­пенного развития денег и их превращения в общее средство коммерческих сделок.

Здесь нам не придется останавливаться на технических подробностях методов и принципов экономики в прими­тивных обществах. Главное, что проблема функционально­го ответа на потребность в постоянном обновлении матери­ального аппарата требует такого подхода и устанавливает такой теоретический угол зрения, который не исчерпывает­ся анализом конкретных институтов! Здесь мы сталкиваем­ся со специфическим вопросом: каким образом культура как целостный механизм организует удовлетворение инст­рументальных императивов при помощи согласованной и стройной системы типовых ответов? Ответ на этот вопрос содержал бы более полное определение или, по крайней ме­ре, подвел бы нас к более полному определению того, что

мы имеем в виду под экономическим детерминизмом или же под экономической долей мотивации или просто эконо­мической мотивацией в сети сложных форм поведения, продиктованных многогранной составной мотивацией. Лично я определил бы прилагательное «экономический» как относящийся к тому аспекту человеческого поведения, который связан с собственностью, то есть с использованием или правом распоряжения богатством, материальными бла­гами, являющимися предметом специфического присвое­ния. Очевидно, это определение предполагает еще и понятие экономической ценности, это специфическое культурой обусловленное побуждение к получению вполне опреде­ленных прав использования, потребления и владения одни­ми материальными благами, не распространяющихся на других людей.

Что касается нашей второй графы, социального контро­ля, то она означает, что в каждом сообществе должны най­тись пути и средства для уведомления членов сообщества об их правах и обязанностях, а также то, что существуют побу­дительные причины и механизмы, поддерживающие доста­точно точное исполнение каждым индивидом его обязанно­стей и адекватную реализацию его привилегий, и, наконец, что в случае отклонения или нарушения имеются опреде­ленные средства для восстановления порядка и удовлетво­рения нереализованных прав. Отсутствие четко выкристал­лизовавшихся правовых институтов в некоторых простых обществах часто приводило этнографов к игнорированию этой функциональной проблемы. То, как мы сформулирова­ли ее здесь, показывает, что неоспоримой и постоянно дей­ствующей, хотя и производной, потребности должен быть дан адекватный ответ. В этом наш подход еще раз призыва­ет полевого исследователя к более полному и лучше ориен­тированному наблюдению. Главный ориентир здесь — необ­ходимость изучать способ, которым разнообразные правила внедряются в сознание индивида на протяжении его жизни. Это, очевидно, часть проблемы образования. Но то, что мож­но бы назвать нормативным или правовым подходом, на­правляет внимание наблюдателя в иную плоскость, чтобы представить обучение — от самых ранних его фаз и до пол­ноценной инициации в члены племени и института учени­чества — не просто как средство заставить следовать пле­менной традиции, но и как способ осведомления индивида

с последствиями уклонений от нее и наказаниями за нару­шения. Возможно, в такой перспективе было бы обнаруже­но, что на стадии обучения очень часто появляется элемент насильственного принуждения, а не наказания за наруше­ние обычая. Как известно, среди так называемых примитив­ных народов родительская власть отличается мягкостью. Однако там имеются другие органы принудительного обу­чения, дополняющие или заменяющие семейную власть: группы сверстников, строгая дисциплина инициационных лагерей, суровое ученичество, готовящее мальчика или юно­шу принять участие в хозяйственных мероприятиях или во­енных действиях, а также организованная система санкций на протяжении всего процесса образования или биологиче­ского развития. Хороший полевой исследователь здесь об­ратил бы более пристальное внимание на то, как в действи­тельности общественное мнение оказывает свое давление на всем временном отрезке от детства до зрелости.

В старшем возрасте, когда зрелый индивид становится членом некоторого института, большинство санкций, за­ставляющих его правильно исполнять свою роль, не исходят из организованной работы центральной власти группы, будь то глава семейной группы, клана, муниципии или вождь племени. Наиболее строгие санкции и силы принуждения являются результатом таких мотивов, как сочетание услуги и ответ на нее, движущей силы на собственном опыте по­стигнутого убеждения, что нерасторопный, некомпетент­ный или нечестный член группы постепенно выпадает из институтов, подвергается остракизму и изгнанию. Такой ин­дивид постепенно начинает испытывать состояние челове­ка, ничего собой не представляющего и не приносящего ни­какой пользы, прекратить это он сможет, если будет более скрупулезно и адекватно исполнять свои обязанности. Только учитывающее все это подробное исследование нор­мативного аспекта жизни примитивного народа научило бы нас понимать действительную природу «рабской привер­женности примитивного человека правилу, обычаю и табу». Относительно образования нужно еще раз отметить, что существует немного специфических образовательных инс­титутов, а процессы обучения, тренировки, освоения пра­вильных ценностей и манеры поведения являются составля­ющими каждого института. Самым важным из них является домашняя семейная группа, но мы обнаружим, что всякий

организованный институт предполагает специфическое уче­ничество, в ходе которого новый член института должен прежде всего, обучиться своему делу, общественным обя­занностям, этикету и этическим нормам.

Наше определение политического аспекта организации у человека может быть сужено до непосредственного упот­ребления силы облеченными властью индивидами по отно­шению к другим членам группы. Начиная от наблюдений случаев реального физического насилия, соответствующих техник, законных ограничений и поводов, по которым позво­лено применение насилия, мы можем далее изучить, как пря­мое насилие постепенно оборачивается послушанием и мол­чаливым согласием, будучи ограниченным и оправданным, или, с другой стороны, трансформируется в тиранию и зло­употребление властью. Очевидно, что организация насилия определенно будет связана с позицией данной группы по от­ношению к другим группам, вместе с которыми она либо мирно сосуществует, либо находится в состоянии войны.

Глава 12

Интегративные императивы

человеческой культуры

В ХОДЕ всего нашего изложения подразумевалось, что пра­вила поведения известны и что они передаются традицией. Обсуждая ключевое для нашего анализа института понятие хартии, мы говорили о кодексах учредительных правил, о мифологических идеях и о ценностях, которые организу­ют поведение группы и придают ему целостность.

Все вышесказанное так или иначе останется пустым зву­ком, пока в нашем анализе культуры мы не определим место таких феноменов, как язык, устная и письменная традиция, не укажем на природу некоторых руководящих поведением догматических концептов и не определим способ, которым сложные и трудноуловимые этические нормы становятся составляющими в поведении человека. Общеизвестно, что все эти признаки базируются, прежде всего, на факторах вербального обучения или на овладении текстами на естест­венном языке, то есть на всей сфере символического. Я по­пытаюсь показать, что символическое представляет собой

непременный компонент любого организованного поведе­ния и что оно как объективный факт является предметом наблюдения и теоретического анализа настолько же, на­сколько мы можем объективно наблюдать артефакты и кол­лективные действия и определять форму обычая. Главный тезис здесь состоит в том, что по своей сути символическое есть модификация изначального органического, позволяю­щая преобразовать физиологическое побуждение организма в факты культурной значимости.

Обсуждая эту проблему применительно к очень простым культурам в плане «истоков происхождения», мы снова дол­жны были бы прибегнуть к процедуре, которая равно для сложных и простых явлений культуры определяет постоянно и неизбежно действующие факторы, заключенные в истоке и контролирующие каждую фазу культурного поведения. Та­ким образом, понятие «истоков» означает для нас просто ми­нимум необходимых и достаточных условий, чтобы отличить докультурную (pre-cultural) деятельность от культурной. Ес­ли бы мы посмотрели на большую часть основных адаптаци­онных механизмов человека, таких как убежище, использова­ние тепла, одежды, пищи и оружия, то увидели бы, что они предполагают модификации одновременно и организма, и среды. Этот общий принцип пронизывает все уровни свер­ху донизу, с самого высокого до самого низкого, и его мы уже установили. Представим на минуту воображаемую ситуацию зарождения культуры. Я полагаю, что исходя из современных знаний о психологии стимула и реакции, обучении живо­тных, детской психологии, а также на основании этнографи­ческих данных, пусть мы не можем реконструировать точный момент и форму зарождения культуры, мы тем не менее спо­собны указать необходимые и достаточные условия для пре­образования животного поведения в культурное.

Известно, что не только обезьяны, как это было описано в работах Йеркса (Yerkes), Келера (КоЫег) и Цукермана (Zuckermann), но и все поддающиеся дрессировке животные от слона до блохи, и среди них, конечно, крысы, морские свинки и собаки, использованные в опытах Павлова, Бехте­рева и Халла, способны к развитию очень сложных привы­чек. Гибкость и пределы их обучаемости ограниченны, но все равно достаточно широки для подтверждения того, что животные могут изобретать способы действия, учиться пользоваться приспособлениями, обращаться со сложными

устройствами, воспринимать знаки и таким образом удов­летворять свои первичные потребности при помощи, вооб­ще говоря, достаточно сложного культурного аппарата.

На основе этого материала мы уже можем сформулиро­вать несколько общих принципов. Поскольку есть глубокие различия между проблемами, стоящими перед исследовате­лем культуры и перед психологом, наши формулировки не будут полностью вписываться в разрабатываемую в наши дни общую теорию психологии стимула и реакции. Психолог-би-хевиорист заинтересован в полном изучении собственно про­цесса научения. Для исследователя культуры ценность тако­го изучения по большей части лежит в анализе ситуации в це­лом и всех превходящих обстоятельств научения. Так, напри­мер, психолога особенно интересуют его собственная роль и его действия, тогда как общую обстановку эксперимента он принимает как нечто само собой разумеющееся. По-другому складывается ситуация для исследователя культуры.

Антрополог может спроецировать экспериментальную ситуацию животного на гипотетическую ситуацию зарожде­ния культуры, вычленяя главные факторы, которые необхо­димы для формирования привычки. Предки человека были, разумеется, способны открыть для себя удачные приспособ­ления и тем самым приобрести привычку действовать опре­деленным образом и использовать для этого некоторое мате­риальное оснащение. Необходимый для каждого такого до­стижения набор условий включает, прежде всего, наличие сильного органического побуждения, возникающего, напри­мер, из потребности питаться или размножаться или из сложного сочетания биологических потребностей, обозна­ченных нами как телесный комфорт. Такое побуждение вы­глядит как голод, половое желание, боль, стремление избе­жать грозящей опасности или пагубных обстоятельств. Эк­вивалентом аппарата обусловливания выступает отсутствие прямого удовлетворения побуждения вместе с теми элемен­тами материального оснащения, которые помогают в дости­жении цели. Детальное описание Келером того, как его шимпанзе в условиях неволи были способны получать пи­щу, общаться и добиваться других желаемых целей, явно ис­пользуя свое понимание аппарата, опосредующего достиже­ние целей, указывает на тот факт, что в природных услови­ях высшие обезьяны и предки человека были бы равным об­разом способны к отбору материальных объектов, выдумы-

ванию определенных технилогий и, тем самым, к вхожде­нию в сферу орудийного, хотя все еще докультурного, дейст­вия. Такие привычки могли сохраняться индивидами под действием механизмов подкрепления, то есть в результате удовлетворения, неизменно следующего за инструменталь­ным действием. С точки зрения нашего анализа культуры, подкрепление есть не что иное, как устанавливаемая внутри организма индивида прямая связь между побуждением, ору-дийностью и удовлетворением побуждения.

Мы можем представить себе, что орудия, оружие, убежи­ще и действенные способы ухаживания могли быть открыты индивидом, придуманы им и преобразованы в индивидуаль­ные привычки. Каждое такое удачное действие или достиже­ние предполагает, что у докультурного индивида, как и у жи­вотного, имеется понимание материального объекта как ору­дия, использование орудия является подкрепляемой привыч­кой, а побуждение, привычка и удовлетворение связаны вое­дино. Иными словами, артефакт, норма и ценность уже при­сутствуют в научении у животного и присутствовали, вероят­но, в докультурном поведении человекообразных обезьян и существ, знаменующих собой пресловутое «недостающее звено». Но все-таки до тех пор, пока такие привычки остают­ся находкой и достоянием индивида и не могут стать основой для поведения всех членов сообщества, осваиваемого через обучение, мы еще не можем говорить о культуре. Переход от докулыурных достижений и способностей животных к ста­бильной и постоянной организации деятельности, которую мы называем культурой, отмечен разницей между привычкой и обычаем. Здесь же следует зафиксировать различие между импровизированными орудиями и корпусом передаваемых по традиции видов артефактов, между изобретаемыми снова и снова формами привычки и правилами, определенными традицией, между спорадическим успехом индивида и посто­янной организацией группового поведения.

Все это вращается вокруг способности группы включать в традицию принципы достижений индивида, причем эта традиция может быть передана другим членам группы и, что еще важнее, из поколения в поколение. Это значит, что при помощи тех или иных средств каждый член сообщества мо­жет познакомиться с формой, материалом, техникой изго­товления и использования, равно как значением техниче­ского приспособления, метода добывания пищи, обретения

безопасности или нахождения партнера. Прежде чем мы по­смотрим на конкретные способы, которыми эти элементы знания, организации и понимания могут быть стандартизо­ваны, мы должны указать, что этот процесс подразумевает существование некоторой группы и некоторых постоянных отношений между ее участниками. Поэтому бесплодно лю­бое обсуждение сферы символического вне социологическо­го контекста, подобно любому предположению о том, что культура могла возникнуть без одновременного появления артефактов, техник, организации и символического. Иначе говоря, мы уже можем утверждать, что исток культуры мо­жет быть определен как слияние в единое целое нескольких линий развития, среди которых: способность распознавать пригодные в качестве орудий предметы, понимание их тех­нической эффективности и их значения, то есть их места в целенаправленной цепочке действий, формирование соци­альных связей и появление сферы символического.

Глава 13

Поведенческая цепочка, оснащенная

инструментальными элементами

В НАШЕМ функциональном анализе культуры мы оттолк­нулись от понятия поведенческой цепочки, то есть от связи побуждения, его физиологического осуществления и состо­яния удовлетворения. Будет полезно включить в эту схему новые элементы, выявленные в ходе анализа.

ИНСТРУМЕНТАЛЬНО ОПОСРЕДОВАННАЯ ПОВЕДЕНЧЕСКАЯ ЦЕПОЧКА

ПОБУЖДЕНИЕ (1)

опосредующее

инструментальное

действие

1. Материальный объект

2. техника

3. Кооперация и традиция

4. Контекст ситуации

ПОБУЖДЕНИЕ (1)

достижение цели

культурный ответ

удовлетворение

Здесь схематически представлен культурный эквивалент поведенческой цепочки. Схема показывает фазу человече­ского поведения, типичную для любой деятельности, свя­занной с удовлетворением потребностей. Разницу между этой и предыдущей схемой состоит, во-первых, в том, что здесь обозначено опосредующее инструментальное дейст­вие, которое становится существенным звеном в этой праг­матической цепочке. Во-вторых, мы продублировали по­буждение и ввели соответствующее цифровое различение. Этим представлен тот факт, что изначальное побуждение, действующее в научении у животных, в поведении живо­тных после образования привычки и во всех культурных ви­дах деятельности человека, ведет не прямо к цели, а к опос­редующим инструментальным элементам, при помощи ко­торых можно достичь цели. На этом во многом основыва­лось предыдущее изложение, так что мы не станем здесь об­суждать это подробно.

Дата добавления: 2015-05-08