Раскол!

Никон взялся за дело с присущей ему энергией и склонностью к экстраординарным поступкам. По иронии истории его «ново‑реформаторский» кураж на самом деле был направлен на возврат старых порядков.

Вот точно так же Гайдар с Чубайсом совершали глобальное обновление, возвращая страну в эпоху до 1913 года[145].

В 1653 году, перед великим постом, он разослал по церквам строгий циркуляр, сколько следует класть земных поклонов при чтении одной известной молитвы, причем как бы между прочим предписывал креститься тремя перстами. Это, как всем известно, станет краеугольным камнем церковного раскола – двумя или тремя. Но самое первое указание на этот счет было сделано без нажима, как нечто само собой разумеющееся.

Можно представить, что испытывал деревенский поп где‑нибудь под Костромой, когда на службе в первый раз сложил три перста. Какой культурный шок испытали, видя это, его прихожане‑крестьяне. Как пытались они повторить за батюшкой этот непостижимый трюк своими загрубелыми непослушными пальцами... Причем у многих, верно, из трех пальцев привычно складывалась только фига... Но они уже крестились по‑новому (точнее, по‑старому). Это потом появится знаменитая раскольничья байка о том, что трехперстием зажимают беса. Пока же революция была сделана по‑тихому.

Но на этом Никон как деятель PR иссяк и дальше действовал просто себе во вред. Вроде бы он по‑прежнему делал все правильно. Решение об исправлении богослужебных книг он провел четко «в рамках Конституции», то есть через церковный собор 1654 года под председательством самого царя и в присутствии Боярской думы. Собор постановил при печатании церковных книг исправлять их по древним славянским и по греческим источникам. В умах русских людей вопрос вставал ребром: неужто при этом патриархе и божественное писание неправо? Что же после всего этого остается святого‑истинного во всей в русской церкви? Люди зароптали.

Вот тут бы Никону притормозить. Дать разъяснения, чем отличаются книги, определяющие ход церковной службы, – то есть как бы комментарии к первоисточникам – от собственно евангельских текстов – то есть первоисточников. Немного обождать. А потом и приступать к делу.

Но Никон не прислушивался к ропоту. Он, как истинный реформатор, думал не о последствиях, а о перспективах. Он летел запряженной русской птицей‑тройкой вперед – к собственной погибели. Никон, как Петр I впоследствии, неумело и шумно правя, также поставил «Россию на дыбы». Но поднимал на дыбы он не государственную машину, не экономику, а саму суть, саму душу русского человека.

Следующим объектом его гонений стали столь почитаемые русскими людьми иконы. Патриарх ополчился против современных иконописцев, которые, как ему казалось, отступали от греческих образцов, усваивая приемы итальянских католических живописцев. Бывший деревенский поп прямо пошел против мирового процесса развития изобразительного искусства. Да и вообще – глумился над святым.

В 1654 году царь был в военном походе, а патриарх тем временем приказал произвести в Москве тотальный обыск. Во всех домах, не исключая и дома знатных людей, иконы нового письма изымались. А дальше с ними поступали в соответствии с представлениями какого‑то негритянского «культа вуду». У отобранных икон выкалывали глаза. И в таком испоганенном виде носили по городу. Попутно объявлялся патриарший указ о наказании всем, кто будет писать такие иконы. Наказание было обещано строгое. Выколотые глаза икон не позволяли усомниться в серьезности намерений Никона.

Он хотел произвести сильное впечатление – и поверг москвичей в шок. Надругательство над святынями – а таковыми и оставались изуродованные иконы – представило его самого дикарем и варваром. От этого иерарха всего можно ожидать – вот такое на Москве было общественное мнение. В духе времени, все стали ждать Божьей кары.

И представьте, она не замедлила! Вообще иногда случаются непонятные нашему уму вещи. Вот, говорят, убило же недавно (2009 г.) молнией бывшего ровненского губернатора на Западной Украине, когда тот пообещал, что патриарх Кирилл попадет в Ровно только через его труп. А тогда разразилась эпидемия моровой язвы. Да еще произошла такая страшная вещь, как солнечное затмение. Случайность? Совпадение? Мы скажем – конечно да. Но москвичи XVII века считали – Перст Божий! Прямое Божье указание – и наказание за издевательство над иконами, над верой. Горожане стекались на сходки, ругали патриарха последними словами. Никон блажит, а Бог‑то наказывает всех!

Как всегда, за волнениями в столице кто‑то стоял. Врагов среди знатных бояр у Никона было предостаточно. А он тут совершил еще одну, не менее тяжелую ошибку. Самым банальным образом сбежал из города от эпидемии. Еще несколько лет назад в Новгороде он предпочел быть избитым во время бунта, но все‑таки стоять на своем. Рисковать жизнью, но выглядеть в глазах царя истинным пастырем. Теперь же бросил свой патриарший престол и свою паству во время мора, спасая свое патриаршее здоровье. Это ему еще припомнят враги. И этого не забудет царь.

Стоило улечься первой волне, как Никон поднял вторую. В 1655 году он совершал в Успенском соборе Кремля торжественное богослужение в присутствии двух восточных патриархов – антиохийского и сербского[146]. Наличие высокопоставленных слушателей и большой аудитории раззадорило патриарха, как на рок‑музыканта наркотически действует заведенный стадион с фанатами.

Никон вошел в религиозный экстаз и разразился гневной проповедью против новой русской иконописи и разом предал церковному отлучению всех, кто впредь будет писать или держать у себя новые иконы.

Тут ему начали подносить конфискованные иконы. И он, показывая каждую народу, тут же швырял ее на каменный пол с такой силой, что икона разбивалась в щепки. Наколотив их изрядно, он наконец притомился и приказал битые иконы сжечь. Царь Алексей Михайлович, до того момента смиренно слушавший разбушевавшегося патриарха, подошел к нему и тихо сказал: «Нет, батюшка, не вели их жечь, а прикажи лучше зарыть в землю».

Все это произвело очень неприятное впечатление на собравшихся. Ну а как это далее «пересказывали» по Москве – лучше вообще не повторять.

А Никон не успокаивался. На церковном соборе 1655 года он объявил, что хотя он русский, но его вера – греческая. На глазах всего молившегося народа снял с себя русский клобук и надел греческий. Народ снова был в шоке.

Стиль общения Никона с коллегами по цеху тоже способствовал его крушению и излишним демократизмом не отличался. «Оборвать, обругать, проклясть, избить неугодного человека – таковы были обычные приемы его властного пастырства», – отмечает Ключевский. С епископом коломенским Павлом (а епископ, как понимаете, – не последний человек в церковной иерархии), посмевшим возражать ему на соборе 1654 года, Никон как‑то поступил с патриархальной простотой. Павел был лишен кафедры, предан «лютому биению», сослан, сошел с ума и погиб безвестной смертью.

Бесконечные жалобы на Никона уже начинали раздражать и царя.

Для Никона все это рано или поздно должно было кончиться катастрофой.

ЧЕРВОНИЙ Василий (1958‑2009). Вот что писала «Комсомольская правда» в отчете о визите в Ровно патриарха Кирилла (2009): «Одна из самых обсуждаемых здесь историй – гибель главного противника Кирилла, бывшего губернатора Ровненской области. Как рассказали местные жители, Василий Червоний обещал пустить Патриарха в Ровно только через свой труп. И вот якобы в тот самый момент, когда Кирилл на пути в Стамбул пролетал через Украину, отправившегося на рыбалку губернатора сразила молния. С такими вещами здесь не шутят»

Дата добавления: 2015-05-08