Анкрен. На развалинах герцогства

Гравюра называлась «Нимфы Эрденона». Три упитанные девицы, одетые весьма условно, покачивая тяжелыми боками, плясали на лужайке, окруженной мощными высокими дубами. За деревьями виднелись, весьма похоже изображенные, стены и башни Эрденона. Правда, в окрестностях Эрденона уже лет пятьсот не было ни одного дуба, но это мелочи. Ниже красовались каллиграфические строки:

Се нимфы Эрдския

В сени дубрав ликуют

И мира возвращение

При мудром правлении торжествуют!

У второй гравюры, налепленной на стену постоялого двора, название и высокоморальная подпись были оторваны, по всей вероятности намеренно. Но поскольку обе гравюры были сделаны с картин стипендиата генерал‑губернатора, эрденонского художника Питера Кнаппертсбуша, скончавшегося пару лет назад, и широко распространились по всей провинции, Анкрен не раз их видела.

Вторая картинка называлась «Отцелюбие римлянки», и насколько Анкрен могла припомнить, содержание ее заключалось в том, что великовозрастная дочь спасала своего умирающего от голода отца, накормив его собственным грудным молоком. При оторванной подписи гравюра, где бородатый старец жадно присосался к обнаженному бюсту пышной блондинки, приобретала откровенно непристойный характер.

Анкрен не нравилась гравюра, не нравился Кнаппертсбуш (хотя она его никогда не встречала) и не нравился сюжет. Не считая этого, все складывалось более или менее неплохо. Она была сыта, раздобыла новую одежду и обувь, и в кошельке кое‑что позвякивало. При этом почти не пришлось тратить силы. Никаких покушений на ее жизнь не происходило. И вдобавок распогодилось, стало даже жарко по северным меркам.

Вся эта благодать, однако, не поколебала ее решимости. То, что ее потеряли из виду, – не повод расслабляться, а преимущество нужно использовать, иначе на что оно годится? Не исключено, что бравые ребятки все‑таки сумели вычислить, в каком облике и по какой дороге она покинула Аллеву. Тогда они должны предположить, что намеченная жертва направила стопы свои в Кинкар либо в сторону Южного тракта. Но она‑то движется в прямо противоположном направлении – в Бодвар.

Притом она тревожилась больше, чем хотелось бы. Дело было не в возможной погоне – это рутина. И путешествовать в одиночку она привыкла. Может, тревожило то, что каждый шаг приближал ее к побережью?

Избегать портовых городов, живя в Эрде, она не могла, да и не стремилась. Но море всегда оставалось запретным. И, как все запретное, влекло.

Не потому ли она истратила большую часть обретенной наличности на покупку лошади? (Могла бы и увести, знала ведь, что животное надолго у нее не задержится. Но не стоило. Легко пришло, легко уйдет.) Конечно, не кровного скакуна, а обычного низкорослого и мохнатого конягу, неприхотливого и с хорошей рысью, так что дорога к цели сокращалась на несколько дней.

А, чепуха все это. Она и впрямь спешила, но не любоваться морскими пейзажами. Настолько спешила, что немного не рассчитала время и вечер застал ее в пустошах. Ночевать на открытом пространстве не хотелось, и она предпочла добраться до постоялого двора в Мурвейле, чтобы, снявшись на рассвете, к полудню достичь Бодвара.

Правда, уехать так рано, как собиралась, не выходило. Слуги на постоялом дворе ползали, как осенние мухи, и в ожидании, пока отопрут ворота и выведут средство передвижения, она коротала время в пустом зале и рассматривала налепленные на стену творения Кнаппертсбуша.

Ее предшественники, менее сдержанные в проявлении чувств, имели привычку расписываться на чем ни попадя либо просто ставить закорючки на грудях и ягодицах нимф и отцелюбивой римлянки, благо места было много и еще оставалось. Но Анкрен не стала участвовать в народном творчестве.

Солнце, высушившее утреннюю росу на траве в пустошах, застало ее уже в пути.

Леший – так барышник назвал лохматого конька – шел ровно, не сбоил, и оставалась надежда, что утренняя заминка никак не скажется на продвижении к цели.

На дороге в эти часы Анкрен никого не встретила. А говорят, бывали времена, когда тракт кишел каретами и всадниками. Особенно летом. Это было, когда Бодварский замок служил летней резиденцией герцогам Эрдским и придворные устремлялись туда вслед за своим повелителем, а город Бодвар жил тем, что потрафлял их нуждам. Но где те герцоги и те придворные? Бодвар нынче – обычный портовый городишко. А замок… Ну, можно сказать, что от замка кое‑что осталось. Уничтожить его не так легко.

Бодварский замок строили вовсе не для приятного отдохновения от государственных трудов. Он был заложен чуть ли не во времена Эрдских конунгов, а по‑настоящему укреплен герцогом Гарнего I вскоре после эпидемии Черной Смерти – той самой, что выкосила пол‑Европы. Но герцог искал прибежища вдали от столицы вовсе не от чумы. Теперь уж никто в точности не помнил, кого он боялся – то ли сторонников убитого им старшего брата, то ли своего шурина, императора Йорга‑Норберта, но замок при нем стал одним из самых мощных оплотов Севера. Здесь Гарнего I и провел остаток своих дней. Он настолько не любил бывать в Эрденоне, что, когда возжелал сделать своего сына Рутгера соправителем, пренебрег стародавними обычаями и вызвал в Бодвар примаса Эрда, дабы тот в часовне замка вручил Рутгеру драгоценные регалии герцогства, переданные Мелгой Благодатным Йосселю Храброму вместе с титулом. Вскрости после этого Гарнего I, не дождавшись нападения извне, скончался от апоплексического удара во время ссоры с тем же Рутгером. Злые языки, впрочем, утверждали, что Рутгер нанес родителю удар собственной десницей. Что не помешало ему, когда пришло время, венчаться на герцогство в том же в Бодварском замке. С тех пор так и повелось.

Крепости над Бодварским заливом за последующие столетия не раз приходилось отбиваться от врага и с моря, и с суши, благо положение ее было чрезвычайно выгодным и там был сильный гарнизон. И лишь в прошлом веке, по окончании Пиратских войн, когда на Севере воцарилось относительное спокойствие, герцоги Эрдские стали наведываться в Бодвар ради отдыха, развлечений и морских купаний. Тогда замок снова был перестроен в соответствии с новыми вкусами и предназначением. Он украсился садами, башенками и галереями. О роскоши внутреннего убранства ходили легенды, а часовня если не величиной, то красотой, богатством и обилием священных реликвий превосходила кафедральный собор в Эрденоне. И в этой часовне епископ Эрдский венчал герцогской короной каждого нового герцога Эрдского.

И все это ныне пошло прахом.

В тех самых пустошах под Бодваром, где сейчас проезжала Анкрен, тридцать пять лет назад разыгралось одно из первых сражений гражданской войны, почти уничтожившей Эрд. Незадолго до того самозванец Гейрред Тальви, захвативший власть после смерти Гарнего V, последнего из Йосселингов, в соответствии со всеми правилами и обычаями венчался на власть в Бодварском замке. И здесь же, под Бодваром, потерпел сокрушительное поражение от Сверре Дагнальда, поддержанного императором. Дагнальд тоже принял герцогский титул, но уже в Эрденоне, и в Бодвар никогда не возвращался. Он продержался у власти и на этом свете дольше остальных – почти два года, но после его смерти новые претенденты появлялись как грибы осенью. В те смутные годы Бодварский замок неоднократно переходил из рук в руки – не потому, что неприступная твердыня вдруг утратила оборонительные качества, а потому, что никому в голову не приходило ее защищать.

Последним, кто захватил замок, а также последним, кто объявил себя герцогом Эрдским, был некто Рейнмар Шембарт. Свои претензии на трон он мотивировал не происхождением от Йосселингов (истинным или мнимым), не древностью рода, не богатством и могуществом, как его предшественники. Единственным доводом Шембарта было то, что он владел Бодварским замком, – лишь там, по освященной веками традиции, может произойти коронация герцога Эрдского.

К тому времени почти вся территория Эрда была занята войсками императора. Северяне, измученные междоусобицами, жаждали хоть какого‑то порядка и не оказывали сопротивления. Поэтому отряды, предводительствуемые имперским полководцем графом Рондингом, беспрепятственно дошли до Бодвара. И встали. У Шембарта было совсем немного людей, но Рондинг выбрал тактику выжидания. Как показали последующие события, верную. Бодварский замок, даже сильно поврежденный за время войны, можно было долго защищать и с горсткой воинов – при достатке пищи и воды. Меж тем в предшествующие годы были разграблены не только легендарные богатства герцогской резиденции, но и съестные припасы. Шембарт со товарищи с самого начала жили тем, что ловили рыбу в заливе, спуск к которому был перекрыт. И если смерть от жажды осажденным не грозила – дожди в Эрде не редкость, то провизия, в отличие от воды, с неба не падала. Через пару недель осады сторонники Шембарта заговорили о сдаче. Тот упорно стоял на том, что не уступит, чем и подтвердил давно зревшее предположение о своем помешательстве. Дело завершилось грандиозной потасовкой между вконец обезумевшим Шембартом, несколькими соратниками, сохранившими ему верность, и всеми прочими, желавшими сдаться. Шембарт был убит, Рондинг без единого выстрела вступил в замок, плюнул, увидев, во что превратилась гордость Эрдских крепостей, отпустил пленных восвояси и воротился в Тримейн.

Впрочем, все это было давно и Анкрен нисколько не волновало.

Городок Бодвар у подножия замковой горы, полностью разрушенный войной, сумел возродиться – но в новом качестве. Здешний залив всегда был славен богатым уловом, поэтому теперь в городе ловили, солили и вялили рыбу на продажу. Корабли традиционно заходили в Бодвар, чтобы заправиться провизией и починить снасти. Поэтому здесь отстроили несколько мельниц, ткацких и канатных мастерских. Существовал еще один промысел, ради которого Анкрен сюда и ехала.

Сколько она ни заезжала в Бодвар, здесь всегда бывало ветрено, даже в самый жаркий день. По небу редкой цепочкой бежали облака, с моря тянуло дымком: там, на берегу, конопатили лодки. Этот запах мешался с другими: соли и рыбы, копченой, вяленой и свежей, – недавнего улова. Колыхались гирлянды из селедки и трески, вывешенные под крышами домов и складских помещений, сети, протянутые между столбами для просушки. На Анкрен никто не обращал внимания. Люди были заняты и не отрывались от дел для того, чтобы глазеть на приезжих.

В Бодваре, при его нынешнем состоянии, имелось несколько кабаков для рыбаков и матросов и одна гостиница для публики почище – у северной окраины города. Она была выстроена взамен сгоревшей довоенной и унаследовала от предшественницы название – «Слон и замок».

Здесь Анкрен спешилась и оставила Лешего у коновязи гостиницы. Лишний расход, но туда, куда она собиралась, верхом не добраться. Хотя раньше, говорят, к замку вела прекрасная дорога, равно пригодная для пешеходов, всадников и экипажей.

Да, Бодварский замок никуда от залива не делся. И в нем были обитатели.

Новым правителям Эрда, помимо разрушенных городов, сгоревших церквей и впавшей в кому торговли, досталось и другое наследство. Северный предел империи и при Йосселингах, во времена относительно мирные, славился своими ворами, мошенниками и контрабандистами, а за годы гражданской войны этой публики развелось видимо‑невидимо. Вообще‑то правление генерал‑губернаторов на фоне действий некоторых претендентов на герцогский титул выглядело сравнительно мягким. Неминуемая казнь угрожала только грабителям и убийцам. Остальные могли отделаться галерами, ссылкой в Дальние Колонии и на принудительные работы. Но главные города провинции, в первую очередь Эрденон и Свантер, были основательно вычищены. Уцелевшие от облав преступники кинулись искать новое прибежище. Таким и стал брошенный на произвол судьбы Бодварский замок.

В то время Бодвар отстраивался заново, и жители его были уже не те, что до войны. Когда жулье, расположившееся в бывшей герцогской резиденции, попыталось поживиться за счет города, злодеям ясно дали понять: с ними поступят так же, как граф Рондинг поступил с людьми Шембарта, – перекроют все выходы и уморят голодом.

Итак, грабить горожан оказалось себе дороже, а работать подобно прежним новые обитатели замка не умели и не хотели. Нужно было искать какое‑то иное решение. И оно нашлось.

Контрабанда всегда процветала на Северном побережье. Даже честнейшие среди моряков и рыбаков не брезговали побаловать себя беспошлинным табаком, а жен – обновками. В этом отношении беглецы могли предложить горожанам богатый опыт и знания по части потайных троп, укрытий, а также связей с другими провинциями. Это было весьма кстати, поскольку в Бодвар снова стали заходить корабли. Так с тех пор и повелось.

Хотя жизнь в больших городах вошла в спокойное русло, Бодварский замок не оставался без обитателей. Кто‑то не поладил со своими беззаконными собратьями в других местах, кого‑то влекли сюда деловые интересы. Благопристойный город и замок‑притон превосходно уживались. Правительство в Эрденоне смотрело на местные развлечения сквозь пальцы. Имперские чиновники достаточно просидели в замиренной провинции, чтобы понять: окончательно искоренить контрабанду нельзя, а пар иногда выпускать необходимо.

Только однажды какой‑то не в меру ретивый ландхевдинг (новая администрация поощряла исконно эрдскую терминологию, которой, в сущности, никто не помнил) решил единым наскоком уничтожить преступный очаг над Бодваром. Дело кончилось позорным провалом. Обитатели замка заблаговременно узнали о приближении конных жандармов и успели подготовиться к встрече гостей. Как раз тогда и уничтожили то, что оставалось от довоенной дороги, оснастив ее всеми пренеприятнейшими для кавалерии сюрпризами – ловушками, завалами, «чесноком». Жандармам пришлось спешиться, однако им приказано было идти на приступ. Последовавшая потом жалкая пародия на штурм закончилась бегством поборников закона. Карательной экспедиции в отместку за посрамление не случилось: то ли кто‑то из больших людей в столице провинции имел свой процент с предприятий Бодварского замка, то ли там просто не любили дураков.

Произошла эта история лет пятнадцать назад – уже на памяти Анкрен, но не в ее присутствии. В Бодварский замок она впервые попала гораздо позже – чтобы увидеться с человеком, на встречу с которым нынче направлялась.

С Прокопом Гейстером, больше известным как Волчья Пасть, Анкрен познакомилась, когда стояла на той грани, что отделяла ее прошлую жизнь от нынешней. Он был одним из немногих людей в провинции – и единственным в Бодваре, знавшим, что она собой представляет. И способным понять, что обеспечивать Анкрен работой и получать с этого постоянный процент выгоднее, чем выдать ее кому бы то ни было. Раньше Прокоп жил в Свантере, но уже лет семь, как перебрался в Бодварский замок. Деловые люди побережья по‑разному оценивали этот поступок. Одни считали это тонким ходом: в Бодваре старине Волчьей Пасти удобней держать в руках концы всех нитей. Контрабандой его интересы никогда не исчерпывались. Другие, наоборот, полагали, что Прокоп с возрастом теряет хватку и удалился, пока его не сожрали конкуренты. И только Анкрен, пожалуй, догадывалась об истинной причине.

Прозвище Волчья Пасть Гейстер получил не за душевные качества. Его лицо с детства было изуродовано волчанкой. И выжил он потому, что появился на свет в благословенные довоенные времена, когда денег в Эрде водилось достаточно, а у матерей хватало времени и сил выхаживать даже увечных детей. А потом… в кругах, где вращался Прокоп, мужчина считался мужчиной, если мог прикончить противника, переспать с бабой и в кошельке у него звенело – пусть даже он горбатый, кривой, прокаженный или вовсе безногий. Прокоп Волчья Пасть пользовался полным уважением, и никто не догадывался, что он страдает из‑за своего уродства. Анкрен тоже, пока однажды уже здесь, в замке, Прокоп, будучи крепко пьян, не сказал ей:

– И зачем тебе этот Дар? К чему личность переменять, когда у тебя рожа и так чистая? Прожила бы как‑нибудь. Несправедливо это. Вот если бы тому, кому оно взаправду нужно…

Тогда она поняла, что Прокоп убрался сюда затем, что здесь его видит меньше народа и в безумной местной обстановке его наружность не так бросается в глаза.

Анкрен не подала виду, что запомнила его слова, Прокоп тоже никогда не возвращался к этому разговору. А нынешней весной, еще до Пасхи, она, наведавшись в Бодварский замок, услышала:

– Ищет тебя один человек. То есть не тебя, а кого‑нибудь с твоим талантом. Я не знал, где тебя носит, и поэтому холуя его в Свантер перенаправил. Ты знаешь, с кем там встретиться…

Она последовала совету Прокопа… и все закончилось нападением в Аллеве.

Зависть к умению как угодно изменять свой внешний вид – могла ли она служить достаточным основанием для предательства?

Анкрен пока не знала, как вытрясет из Прокопа признание. В одном она была уверена: угрожать Волчьей Пасти не станет. Этим от старика ничего не добьешься. Он такого в жизни навидался, что ни ножа, ни пули не боялся.

Навидался… Это мысль. Вот где его слабость… соблазн видимости. Анкрен не любила тратить свой Дар без особой надобности, но, может, стоит показать Прокопу что‑нибудь этакое… поиграть с его внешним видом?

Во всем остальном она полагалась на вдохновение.

За размышлениями она успела подняться на вершину замковой горы и оказалась перед распахнутыми створками ворот. Подлинные ворота замка, те, что были при Йосселингах, дубовые, обитые бронзой, пропали вскоре после войны, и никто не мог сказать, что за умелец их вывез. Анкрен не спрашивала, были ли нынешние ворота теми, что пережили атаку жандармов, но похоже было на то. Створки дверей сколачивались безо всякой оглядки на красоту, они должны были только защищать дверной проем. Сверху донизу их покрывали вмятины, выщербины, следы огня. Кое‑где светлели заплаты.

Ворота, сколько помнила Анкрен, были открыты почти всегда. Сейчас тоже, и Анкрен спокойно прошла под навеки приржавевшей к арочному проему решеткой. Ее никто не окликнул, при том что за ней, возможно, наблюдали. Но в Бодварском замке не стали бы поднимать тревогу из‑за одинокого путника, тем более – путницы. К тому же Анкрен шла не торопясь, а значит, никаких опасных вестей не несла.

Как выглядел замок, будучи воинской твердыней или дворцом, Анкрен не представляла, да и не пыталась. Действительность же превосходила всяческое воображение. Если основа – стены и главные башни, – несмотря ни на что, сохранила свой прежний вид, то все постройки последних столетий – оранжереи, висячие башенки, лестницы, балконы – сильно пострадали, разрушенные случайно или преднамеренно. Когда беглецы из портовых городов пришли в замок, они поначалу держались кучно, ночевали вповалку в большом зале дворца, разводя костры прямо на мраморном полу. Со временем они расползлись по всему замку, захватывая помещения по своему вкусу, благо места хватало. Сейчас, пожалуй, хватило бы у них и денег, чтобы привести замок в порядок, но об этом никто не заботился. Жили как хотели и где хотели: в башнях и погребах, кухнях и бывших господских покоях. Перекрытия и лестницы чинили подручными средствами либо, наоборот, рушили. Делалось это не столько для удобства, сколько для безопасности – временами между жителями замка вспыхивали стычки, и каждый старался, чтоб его жилье было в недосягаемости. Прокоп в этом отношении не стал исключением. Вместе со своей сожительницей Калли он облюбовал башенку на северной стороне, нависавшую над морем. Каменный переход к ней вдоль крепостной стены обрушился черт знает когда, и его заменили дощатым настилом, а доски, говаривал Волчья Пасть, всегда легко убрать.

И так по всему замку: уродливые надстройки, зияющие провалы, лестницы, уводящие в никуда…

Ворота, как и прежде, были одни, но Анкрен не поручилась бы, что это единственный выход из замка. Кроме того, здесь учли опыт последней осады и выдолбили в отвесной скале лестницу, по которой можно было спуститься к морю. Об этом Анкрен рассказывали, но лестницу не показывали, уверяя, что посторонний ее никогда не найдет.

Когда она ступила за ворота, в нос ей ударило горелым. Анкрен не беспокоилась: дымом здесь пахло всегда. От мусора в замке избавлялись, сжигая его во дворе, пуская на растопку. Пахло и еще кое‑чем. Обитатели замка давно обзавелись мелким домашним скотом: свиньями, козами, изредка овцами, а также курами и гусями. Выпасали их большей частью на склоне горы, когда он покрывался травой, а иногда и во дворе, благо от брусчатого покрытия осталась едва ли половина.

Сейчас по двору бродили тощие поросята, в песке топтались куры, несколько женщин готовили еду. Одна доила козу, другая помешивала в котелке, кипевшем на костре, какое‑то варево, остальные тоже сосредоточились на подобного рода полезных занятиях.

Женщина у костра с оханьем разогнулась и потерла спину. Щурясь, посмотрела на Анкрен. Ее звали Цинтия, в недавнем прошлом она была проституткой в Эрденоне, но прирезала своего сутенера. Если б Цинтия бежала в какой‑нибудь другой город, это могло бы плохо для нее кончиться. Но Бодварский замок имел особый статус, отсюда никого не выдавали ни властям, ни преступному сообществу. Цинтия нашла себе среди контрабандистов «постоянного» и осталась. Похоже, ничего за пределами замка ее не интересовало. Конечно, развлечений по сравнению со столицей провинции здесь было маловато, но она была уже в тех летах, когда больше развлечений женщина ценит покой.

Она пару раз разговаривала с Анкрен, но не спрашивала, чем та занимается, – в замке это не принято.

– Привет, – благодушно сказала она.

– И тебе привет. Не знаешь – Волчья Пасть внизу или у себя в гнезде?

Второе предполагало необходимость подниматься на стену, Анкрен предпочла бы это. Лучше встретиться с Прокопом без свидетелей.

– Так ведь нет же его, – тем же тоном ответила Цинтия.

Анкрен удивилась. Насколько ей было известно, Прокоп избегал покидать замок. Неужто ее подозрения оправдались: Волчья Пасть прознал, что она жива, и ударился в бега?

– Он уехал?

Цинтия вытаращила глаза.

– А тебе чего, не сказали? Умер же он!

Этого еще не хватало. И здесь, где стены не чета гостиничным… хотя Цинтия не сказала «убит».

– Что стряслось? Он же вроде не болел. То есть волчья пасть у него была, но с этим сто лет прожить можно.

– Угорел… – Цинтия шумно вздохнула. – Да, такие вот дела. И он, и Калли.

– Когда?

– Дней пять назад… или семь? Точно уж не помню. Холодно же было, зуб на зуб не попадал, прямо как зимой, право слово. Ну и грелись все, как могли. Печки топили, жаровни: ну и пили вовсю. Вот и Прокоп тоже. Огонь развел, выпил, а Калли туда же, куда и он. Хочешь поглядеть, что с башней стало?

Анкрен кивнула. Конечно, она и одна не заблудилась бы, но Цинтии прискучило мешать в котле и захотелось размять ноги. Она подозвала другую женщину – приглядеть за варевом – и решительно двинулась по двору, отпихнув ногой задумчиво стоявшую на ее пути свинью.

Та часть башни, что была видна со двора, не выгорела, но на нее как бы легла тень. Вот почему так сильно воняло дымом.

У подножия стены валялась груда обгорелых досок, а наверху, посреди выгоревшего проема, была уложена приставная лестница.

– Ну да, – сказала Цинтия, проследив за взглядом Анкрен. – Пока в башне все тлело, никто и не замечал. А как проход на стене занялся, народ и сбежался. А подойти – никак. Все ж таки огонь сбили, лестницу протянули, вытащили их… но они уже задохнулись.

– Чужие в тот день в замок приходили? – спросила Анкрен.

– Конечно. В ненастные дни самая работа, патрули на дороги не выходят… – Она изумленно вздернула выцветшие брови. – Ты чего, на них думаешь? Глупости. Наши сказали – все заначки Прокопа были не тронуты. Ежели бы его кто‑то нарочно подпалил, деньжишки бы подчистили. Здесь народ тертый, толк в этом деле знает. Пить надо меньше, вот что.

Анкрен не спешила с ответом. Прокоп и впрямь основательно выпивал, и печурка у него в башне была такая, что не дай бог… Если бы в сырой день все тамошнее барахло тлеть начало, задохнуться можно запросто.

Вот именно. Прокоп и Калли не сгорели, они задохнулись. А деревянный проход в стене, похоже, пылал вовсю. Словно кто‑то, уходя, постарался, чтоб старый жулик и его сожительница не смогли убежать… или им не успели оказать помощь.

– Налюбовалась? Пошли, обедать скоро.

– Ладно…

Они побрели обратно. Облака развеялись, в воздухе колыхалось полуденное марево. Из развалин часовни доносился унылый мужской голос, выводивший каторжанскую песню:

Справедливая пуля, прерви мою жизнь,

Сократи отбывание срока…

Расспрашивать далее Цинтию или кого‑нибудь еще было бессмысленно. Народ здесь недоверчивый, вопросов не любит. С другой стороны, здесь поработали так, что даже эта подозрительная публика не усомнилась в том, что пожар произошел случайно.

– Прощевай пока, – сказала Анкрен.

– Прямо так и уйдешь?

– А что делать? Прокопа нет, не из могилы же его выкапывать.

Цинтия хихикнула.

Разумеется, Прокоп за свою долгую и неправедную жизнь мог приобрести немало врагов. Расправиться с ним ни по имперским, ни по воровским законам было невозможно… пришлось бы исхитряться… и все же это не обязательно было связано с последним заказом Анкрен… если бы не время пожара. Неделю назад или около того… как раз тогда, когда на нее напали в Аллеве.

Что же, у этого (этой) кровопийцы везде свои люди?

Быть не может.

Но есть еще Свантер. В Свантере они появятся обязательно. Если она поспешит, то, возможно, успеет.

– А то пообедала бы с нами, – без особого радушия, просто ради приличия, сказала Цинтия. – Посидели бы, пива выпили… как‑то не по‑людски получается…

– Потом как‑нибудь, – ответила Анкрен и двинулась к воротам. – Не в последний раз видимся!

Она вовсе не была в этом уверена.

Дата добавления: 2015-05-08