Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен издательством http://www.litres.ru/page




Котдог

Светлана Тулина

Котдог

Светлана Тулина

Занавес.

 

 

 

Текст предоставлен издательством http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=6023012

«КОТастрофа. Сборник фантастических рассказов»: Астрель; Москва; 2012

ISBN 978‑5‑271‑39233‑7, 978‑5‑9725‑2127‑2

Аннотация

 

«Скоро придет Боль. Уже совсем скоро. Огромная, черная, неотвратимая, она заполнит весь мир, у нее остро заточенные лучи‑иголки, о них так просто порезаться, они обжигают, лучше держаться подальше, лучше свернуться в клубочек и попытаться спрятаться…

Он сжался и заскулил…»

 

 

© ООО «Астрель‑СПб», 2011

 

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

 

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

 

Скоро придет Боль. Уже совсем скоро. Огромная, черная, неотвратимая, она заполнит весь мир, у нее остро заточенные лучи‑иголки, о них так просто порезаться, они обжигают, лучше держаться подальше, лучше свернуться в клубочек и попытаться спрятаться…

Он сжался и заскулил.

 

– О, ты только посмотри, какой красавец! Просто роскошный щен!

 

Боли пока еще нет, но она будет. Точно будет, он знает это, так уже было. Хотя и не было. С ним не было. Но он – помнит, он знает, боль всегда приходит, когда появляются эти руки. Огромные, страшные, сильные руки, они выхватывают тебя из безопасного и теплого логова, а за ними следом приходит боль. И прятаться от них бесполезно, хотя многие пытаются…

 

– Действительно, вполне перспективная особь.

– И только? Ха! Ты посмотри на его реакцию! Он же сквотнул моментально, когда другие понять ничего еще не успели! И посмотри – как качественно! Ты не туда смотришь, ты на зубы его смотри!

 

Он тоже пытался спрятаться – тем особым образом, которым раньше прятался лишь по таким же особым сигналам старших. Самым важным сигналам, когда опасность слишком велика и никакие другие способы не помогут. Раньше все получалось. Но на этот раз даже такая мера не сработала – мир перевернулся, но проклятые руки не исчезли. И тогда, выгнув шею до хруста, он вонзил мелкие и очень острые зубы в одну из ненавистных рук.

 

– Действительно, зубы качественные. И реакция.

– Ах, ты… гаденыш! От ведь!.. Ты у меня забудешь, как кусаться! Да я все твои пакостные зубешки…

– Отпусти щенка, Эри. Ты его задушишь. А он еще не прошел Испытание.

– От же тварь! Да не трогаю я его, успокойся! Что я, совсем, что ли… Испытание ему… Ну, мелкий гаденыш, держись! Я тебе устрою экзамен! Ты у меня полетишь, как фиброгласс над Нью‑Баден‑Баденом!

– Эри, уймись. Ты убьешь ребенка.

– Ни фига! Только не его! Ты на его зубы посмотри! У них вся семейка перспективная, очень высокие показатели, буквально на грани, мне еще в прошлом году казалось – вот оно! Уже ведь почти получилось, надо было еще тогда не ссать жидко, а решиться наконец и полностью снять защиту. Имели бы сейчас, что предъявить, а не стояли перед комиссией с голым задом…

– Имели бы сейчас кучу проблем. Что ты так бесишься? Он же не тебя укусил.

– Ха! Хотел бы я на это посмотреть! Попробуй он укусить меня – вот было бы весело! Не ему, конечно. Ну, держись, гаденыш…

– Если ты выйдешь за пределы рекомендованной нормы – я укажу это в рапорте.

– Зануда. Смотри! Видишь? Все показатели в границах нормы! Можешь хоть триста раз в своем рапорте зафиксировать!

– В верхних границах нормы.

– Но все‑таки – нормы! Да пойми же ты – это оправданный риск! Я нюхом чую – у этого малыша получится! Посмотри, он какой! Красивый, сильный, наглый. У него просто обязано получиться! Если еще чуть‑чуть ослабить экранирование…

– Эри, уймись.

– Ладно, ладно! Видишь – все, не трогаю больше! Можешь включать.

 

* * *

 

Боль.

Руки исчезли – и тут‑то она и навалилась всей своей огромной черной тяжестью. Он знал, он помнил, что именно так все и будет. Но все равно – неожиданно. Огромный черный водоворот боли затянул его в самую середину, он падал, падал, падал, и больше в мире не было ничего, только эта черная боль и бесконечное падение. И тонкий пронзительный визг, впивающийся в барабанные перепонки. Он вонзается в уши, он высверливает голову изнутри, этот визг, кто‑нибудь, прекратите, пожалуйста, кто‑нибудь… но никого нет, только черная боль, и он сам пытается заорать, чтобы хотя бы так прекратить, заглушить, отодвинуть мерзкий звук, выворачивающий наизнанку. И только тут понимает, что визг этот – его собственный.

А падение все длится, хотя прошло уже столько времени, что вроде бы больше некуда падать. Но падение продолжается, оно не имеет границ, и ужас его безграничен тоже, и безгранична черная боль. Наверное, в нее можно падать вечно. Все ниже и ниже. Только давит на грудь и потихоньку становится все труднее дышать. Как под водой, он это тоже помнит, хотя под водой и не был ни разу. И сердце колотится где‑то под самым горлом.

А падение все длится… и длится… и длится…

 

* * *

 

– Обрати внимание на его пульс. Еще немного – и не выдержат стенки сосудов.

– Не паникуй! Они гораздо крепче, чем кажутся! Ты что – до сих пор не понимаешь? К ним нельзя подходить с человеческими мерками! Они давно уже не люди!

 

* * *

 

Боль может быть вечной.

Но страх – не может.

Даже страх перед болью.

Падение продолжалось, и острые иглы‑лучи никуда не делись, и черный ужас вокруг тоже был по‑прежнему беспросветен. И трудно было дышать – что там трудно! Почти невозможно! Сердце билось уже не под горлом даже, о стиснутые зубы билось оно изнутри, и казалось, что, разомкни он челюсти хотя бы на миг – сердце выскочит, так тесно ему там, за зубами…

Но что‑то изменилось.

Не снаружи – там по‑прежнему только черная боль и ужас вечного падения.

Внутри.

Словно отбивающее бешеный ритм сердце гонит по жилам уже не только кровь, но и что‑то другое, чему нет названия. Что‑то такое же черное, как боль. И такое же вечное.

Оно не смешивается с кровью, это черное, чему нет названия. Оно не растекается, растворяясь и теряя силу. Оно собирается внутри, где‑то под ребрами, словно туго завинченная пружина или напрягающаяся перед прыжком Быстрая Смерть. Оно уже почти готово, и от этой его готовности немножко щекотно в груди. Изнутри щекотно. И хочется смеяться от внезапно раскрытой Великой тайны.

Боль‑то, оказывается, вовсе не всесильна!

И ужас – тоже!

С ними можно бороться! Еще чуть‑чуть – и он поймет, как это сделать. В груди медленно‑медленно разворачивает тугие длинные усики черный вьюнок‑колокольчик, дрожит пушистыми лепестками, вибрирует от наполняющей его энергии и восторга – ему тесно в клетке из ребер! Он вот‑вот прорвется наружу – и тогда мир опять перевернется, потому что не сможет вместить в себя столько восторга! И не будет больше ни боли, ни страха, ни преград! Нужно только понять… Еще совсем чуть‑чуть, ведь это так просто, он уже почти понял, почти разгадал, почти…

 

– Эри, уймись.

– Ладно, как скажешь… Хотя я уверен – ослабь мы защитную оболочку капсулы еще хотя бы на пару делений – и вожделенное доказательство получили бы на блюдечке с голубой каемочкой…

– Получили бы инвалида на выходе. Его реакции ничем не отличались от реакций остальных – боль и страх по экспоненте. Никаких отклонений.

– Ты ничего не понимаешь, а я чувствую, что это – тот самый! Он особенный. Он бы смог. Лучшая линия, понимаешь?

– Кто‑то и в прошлый раз говорил то же самое.

– В прошлый раз, в прошлый раз… С кем не бывает! Ну и что? Не ошибается только тот, кто ничего не делает!

– Я – не ошибаюсь, Эри.

– Вот‑вот! Именно что!..

– Готовь следующего.

– Да готова она уже давно, можно начинать. Слушай, давай хоть с нею, а? Она той же линии, с того же помета… Если чуть‑чуть поднажать – наверняка все получится! А‑а, черт с тобой, давай хотя бы по верхней границе, а? Они лучшие, смотри, какая лапушка, и сквотит не хуже братца! Должно сработать…

– Превысить не дам.

– Кто бы сомневался! Зануда. Поехали!

ПОЧЕМУ?

Он заскулил. Тявкнул отчаянно, снова срываясь на визг.

Руки вернулись, черная боль исчезла, руки были мягкие и заботливые, они растирали сведенные судорогой крохотные мышцы, вытирали слезы, гладили, просто ласково гладили. Они были добрыми, эти руки, а ему так хотелось вцепиться в них зубами и рвать, рвать, рвать, рыча от бессильного бешенства.

ЗА ЧТО?!

Он уже не помнил боли и ужаса – их смыло последнее воспоминание о невозможно огромном восторге. Боли больше не было, не было и страха, и черный цветок медленно умирал в груди, печально роняя иссыхающие лепестки. Он не мог жить без боли и ужаса, этот до невозможности прекрасный, но так и не распустившийся черный цветок.

ТАК НЕЛЬЗЯ!!!

Показать самым краешком такую прекрасную игрушку, дать уже почти что в руках подержать – и отобрать. Он ведь понял уже! Он не мог понять неправильно – слишком ярок (именно ярок) был черный цвет, чтобы не понять! Он на самом деле понял! Правда‑правда! Это сейчас он с каждым мигом забывает все больше и больше из понятого тогда, когда рвался наружу сквозь путаницу ребер восторженный черный бутон, это просто сейчас, под ненавистными ласковыми руками он забывает, забывает, забывает, и совсем скоро забудет все, но ведь тогда‑то он понял! Ведь правда же понял?! Ведь мяу же, да?!

МЯУ?..

 

* * *

 

Солнце еще не вылезло из‑за края далеких гор, когда Ксант выбрался на опушку. Серые предрассветные сумерки, в которых все выглядит одинаково призрачным, наконец‑то сменились утренним многоцветьем. И панические вопли разнообразных пернатых доносчиц, по чьей территории он проходил, стали не слышны за разноголосым птичьим гамом и пением – крылатые встречали новое утро, уверившись, что этот отдельно взятый представитель опасного ночного племени вышел в лес вовсе не для очередной охоты.

А может быть, они просто там, у себя наверху, увидели солнце и забыли о Ксанте. Они ведь совсем безмозглые, эти упакованные в красивые перья комочки вкуснятины, они не могут думать о двух вещах одновременно.

Утро было ранним и довольно промозглым, от водопада тянуло сыростью. Ксант поежился, думая, будет ли ему теплее в сквоте. Решил, что птичка прыжка не стоит. Сквот, хоть и хорошая штука – а временами так и вообще незаменимая! – отупляет изрядно, и без особой нужды лучше в него не ходить. Потому что те, кто думает иначе, со временем вообще перестают оттуда вылезать. А оно нам надо?

Свою любимую ветку он нашел быстро.

Он мог бы ее найти и в полной темноте. Не просто ночью, когда видно, в принципе, ничуть не хуже, чем днем, просто по‑другому, а именно в полной темноте. На ощупь. Автопилотом. Слишком часто он уходил сюда за последнее время. Если узнает кто из старших Леди, ему наверняка серьезно влетит за подобную глупость – настоящий представитель Коварного и Опасного племени не может быть настолько предсказуем.

Коварного и Опасного…

Ха!

Кого они хотят обмануть своими громкими воплями, эти старые шлюхи?!

Быстро забравшись по наклонному стволу старого какбыдуба, Ксант привычно улегся в широкой развилке. Он не боялся, что его обнаружат свои, – до очередного зажжения Сигнального Маяка еще четверть сезона, а в другое время мало кто из правобережных ходит в эту сторону. Это было не то чтобы совсем запрещено, просто не принято. Да и неприятно – слишком мокро, слишком противно, слишком нервирует близость левого берега.

Котят, конечно, левый берег и его опасности привлекали очень и очень. Но котята – они котята и есть, существа легкомысленные, они не способны надолго сосредоточиться на чем‑то. Как прибежали – так и убегут, не задержавшись дольше, чем на пару‑другую стремительных котячьих игр. А левобережникам, тем вообще раньше полудня до реки не добраться, они ночью слепы, как новорожденные, просыпаются только с рассветом и не любят далеко уходить от жилья. А без их присутствия – хотя бы только вероятного! – визит на далекую реку теряет для котят большую часть привлекательности и превращается в долгую утомительную и довольно скучную прогулку по пересеченной местности.

Котята ведь не понимают, как это красиво – падающая вода…

Ксант повертелся на животе, устраиваясь удобнее. Положил подбородок на руки. Фыркнул, слегка сморщив нос, – брызги долетали сюда довольно часто. И стоял особый запах – запах мелко накрошенной воды. Впрочем, запах этот Ксанту нравился.

Ветка, на которой он лежал, была чуть выше водопада, мощный ствол какбыдуба нависал над рекой, и, если смотреть строго вниз, можно представить, что берегов у реки нет совсем. Только стремительная вода – и больше ничего в целом мире. Интересная игра – Ксант часто в нее играл, лежа на толстой ветке.

Постоянная и неизменная изменчивость воды завораживала его ничуть не меньше, чем переливчатое чудо Священного Огня. Может быть, даже больше. Потому что на Огонь смотреть было положено, и это убивало половину удовольствия. К тому же, у Сигнального Маяка всегда толпился народ, даже если и не перемывали кому‑то кости и не обсуждали последние новости, все равно сопели, вздыхали, хрустели суставами, шевелились, как бы случайно демонстрируя друг другу возможности персональных сквотов и исподтишка рассматривая демонстрируемое другими.

На воду же Ксант смотрел один…

Выше водопада она казалась застывшей, как желе из зеленоватого типакиви. Неукротимую стремительность ее можно было осознать только по редким веточкам или листьям, попавшим в поток. Вот мелькнули они – и исчезли за краем, нырнули в кипящую пену. Стена падающей воды тоже казалась неподвижной, лишь слегка шевелился над ней туманный шлейф мелкой водяной пыли – когда солнце взойдет повыше, в этой пыли заиграют многочисленные краткоживущие радуги. Лишь у самой поверхности озера водопад разделялся на отдельные струи, и вот там‑то стремительность падения была хорошо заметна – струи сплетались друг с другом, озеро под ними словно кипело.

Вода на середине подводопадного озера была спокойной. Не казалась таковою, как выше по течению, а именно что была. За долгие годы водопад выдолбил в скале углубление, вполне достаточное для того, чтобы погасить его яростный напор. Озеро спокойно мерцало внизу, на расстоянии пяти‑шести человеческих ростов, и вытекающая из него река путь свой продолжала так же спокойно и неторопливо. Будто и не она это только что так бесилась и рвалась вперед там, наверху. Смотреть на плавное скольжение ее переливчатых струй можно было вечно. Если, конечно, не помешает кто.

Ну да, как бы не так.

Стоило только подумать…

Когда на самом краю зрения обнаружилось внеплановое движение по левому берегу, Ксант лишь скосил глаза, надеясь, что это какой‑то ранний и крайне неумный зверек спешит на водопой. Хотя автопилот и подсказывал, что вряд ли. Да что они все сегодня, сговорились, что ли?! Сначала те драные кошки из Совета, а теперь и тут покоя нет! И ведь такое утро роскошное было!

На левом берегу настоящий лес не рос. Так, мелкий кустарник вдоль самой воды и холмистая степь до горизонта. Некоторые холмы тоже заросли кустами и редкими деревьями, но назвать это даже рощей язык бы не повернулся. Левые потому тот берег так и любят – им лишь бы простора побольше, чтобы побегать всласть. Сами не свои они до побегать. А деревьев не любят. Совсем не любят. Особенно когда деревьев много.

По холмам, петляя, тянулась довольно широкая тропинка – левые даже в одиночку предпочитали бегать строем. В смысле – теми же путями, как и все другие. На то они и левые. Правильно же говорят: там, где пройдет сотня правых – ни одна травинка не примнется; там, где пробежит десяток левых – останется дорога. Рановато они сегодня что‑то. Их лукошки – или что там у них вместо? – далеко, даже если бегом; наверняка вышли еще до восхода малой луны. И чего им неймется?

Тропинка петляла между холмами, то выныривая на горку, то снова надолго исчезая из вида. Кто бы по ней ни бежал, сейчас его все равно толком не рассмотреть.

Ксант перевел взгляд на воду. Но былое умиротворение возвращаться не спешило. Вот гады! Такое утро испортили! А ведь ему почти удалось…

Понимая, что славного настроения уже не вернуть, Ксант мрачно уставился на пустой участок тропы перед самой скалой водопада. Пляжной прогалины бегущим не миновать. Да и зачем? Ведь именно это место и было их целью. Небольшой галечный пляж и довольно сильно вытоптанная широкая площадка у самого берега. Собаки – они и есть собаки, куда не придут – везде нагадят. Это только коты считают ниже своего достоинства оставлять столь зримые следы своего присутствия, а эти…

Ксант презрительно сморщил нос. И тут же заинтересованно расширил глаза – нарушитель его спокойствия добрался‑таки до берега.

Он был один и все еще пытался бежать, хотя ноги его явственно подгибались, а грудь ходила ходуном под тонкой майкой. Оно и понятно – полночи бежал, придурок. К тому же – совсем молодой еще щенок, шортики почти черные, совершенно не выгоревшие. И сезона не проносил еще, клык можно дать! Наверное, будет даже помладше Ильки, малолетнего и нахального не по годам Ксантова братца. И чего тебе не спалось в родной конуре, щенячья мелочь?

Щенок остановился у края площадки, уперся руками в дрожащие коленки, пытаясь отдышаться. Ксант смотрел на него без удовольствия, хотя и с интересом. Любопытно ему было – а чего это, собственно, ты забыл на вытоптанной твоими соплеменниками площадке у реки, юный сукин сын? И стоило ли оно того, чтобы вот так надрываться?

Щенок еще раз глубоко вздохнул, выпрямляясь и расправляя ссутуленные до этого плечики. Ксант открыл глаза еще шире и беззвучно присвистнул. А щенок‑то этот, похоже, вовсе не сукин сын, а самая что ни на есть настоящая сукина дочь! Во всяком случае, две симметричные выпуклости под натянувшейся майкой проступили вполне явственно.

Все непонятнее и непонятнее. Юных сучек до первой вязки, по слухам, держат вообще чуть ли не под стражей, чтобы по неразумию случайно породу не попортили. Это потом уже власть им дается просто немыслимая, и от бедных кобелей перестает что‑либо зависеть, а первая случка обязана быть только плановой. Первый опыт – святое, так Лоранты‑Следователи постановили, а кто мы такие, чтобы возражать Самым Верховным Пилотам?

Нет, настоящего кота, конечно, сметаной не корми, а дай только кому‑нибудь по поводу чего‑нибудь повозражать. Но тут – птичка прыжка не стоит.

Для Ксанта, впрочем, сучка эта если и представляет какой интерес, то разве чисто теоретический. Потому как вряд ли кто еще из котов хоть раз в жизни видел вблизи столь юную и ни разу никем не тронутую… А так – даже если от породы отвлечься, ничего особо привлекательного. Худая, голенастая и до отвращения нескладная. К тому же совсем молоденькая, молочнозубая. Совершенно не тот… хм… типаж.

Юная сучка тем временем слегка отдышалась и повернулась к скале с водопадом – Ксант отчетливо увидел ее очень бледное лицо с прилипшими к потному лбу прядками светлых волос. Похоже, противоположный берег и сама река ее не интересовали – она смотрела только вверх. Туда, где над самым водопадом подмытая потоком скала чуть выступала, нависая над рекой карнизом. Щенки любили на нем сидеть, свесив босые ноги к стремительно несущейся воде. Или купая их в мелкой водяной пыли, пронизанной осколками радуг, – это если расположиться лицом вниз по течению, над самым провалом. Некоторые, самые безрассудные, даже прыгали с этого карниза в озеро. Головой вниз считалось высшим шиком. Самые везучие потом даже всплывали. В смысле – не через два‑три дня, когда внутренние газы вытолкнут на поверхность распухшее тело, а сами. Оглушенные, частично захлебнувшиеся, но жутко собою довольные.

Но таких счастливчиков было мало…

Странные они, щенки эти. Ведь отлично знают, что шанс выжить – один к трем. И все равно прыгают. На спор, чтобы кому‑то что‑то там доказать. Глупо. Кому и что можно доказать собственной смертью? Впрочем, на то они и щенки…

Сучка вздохнула – прерывисто и быстро, словно всхлипнула. И легко побежала по тропинке вверх, к карнизу. Ей на весь подъем хватило трех‑четырех глубоких вдохов – все‑таки быстро они, заразы, бегают! На самой высокой точке тропы она резко и почти испуганно обернулась, словно опасалась преследования. Ксант еще успел подумать злорадно – ха! Еще бы ей не опасаться! Поймают – задницу, небось, так надерут, что мало не покажется!

А потом она прыгнула.

 

* * *

 

Ксант выругался.

Все было неправильно! Абсолютно все!

Эта сукина дочь не должна была портить такое прекрасное утро! Она вообще не должна была сюда припираться, а тем более – в такую рань! И прыгнула она неправильно. Она вообще не должна была прыгать, раз не умеет! А она не умела, Ксант это сразу понял, еще в момент отталкивания. Кто в здравом уме так отталкивается, кто?! Он сморщился, следя взглядом за коротким полетом худенького тела.

Так и есть!

Слишком слабый толчок, слишком медленный разворот, слишком несобранное тело – ей никак уже не успеть довернуться и войти в воду под нужным углом. Нет, конечно, плашмя она не ударится – но угол вхождения все равно окажется недостаточно острым. Припечатает ее изрядно, наверняка оглушит, и воздух из легких вышибет весь – это уж точно. С такой высоты животом о воду – даже и не плашмя вполне хватит. Без воздуха и с набранной скоростью кинет на самое дно. А остальное доделает вода…

Дня через три она всплывет. Это повезет ежели. А если за корягу какую зацепится – то и дольше может на дне проторчать. И все это время купаться в озере будет довольно‑таки неприятно. Да и рядом находиться для любого с чувствительным носом – то еще удовольствие…

Ксант зашипел. Порасслаблялся, называется! Отдохнул в тишине и спокойствии…

Подтянувшись одним стремительным движением вдоль толстой ветки, он прыгнул вслед за этой дурой.

 

* * *

 

Не так, разумеется, прыгнул, как она, поскольку вовсе не собирался отбивать себе об воду все пузо и прочие не менее важные части тела. Пригодятся еще, чтобы там эти драные кошки из Совета себе не голосили. Не обломится им!

Мощный толчок, переворот, группировка в воздухе, резкий выброс ногами на середине падения – и вот уже он стремительной свечкой вонзается в темную воду. Еще даже брызги, сучкиным безмозглым падением поднятые, опасть не успели. Сам же он вообще без брызг обошелся – идеальный прыжок! Давненько так чисто не получалось. От злости, наверное. Интересный эффект, надо будет как‑нибудь проверить.

Воздуха он еще в полете набрал, чтобы времени и инерции не терять. Скорость тоже была вполне приличной – он, в отличие от этой дуры, ни о воду, ни о воздух не тормозил бестолково раскинутыми конечностями. А потому на дне оказался даже раньше юной сучки. И теперь смотрел с искренним любопытством, как она медленно падала на него сверху, безвольная и оглушенная. А красиво, однако. Тонкий, почти мальчишеский силуэтик на фоне зеркальной зелени, сквозь струящиеся короткие волосы просвечивают первые солнечные лучи. А вверх медленно уплывает вторая такая же фигурка – отражение в зеркале озерной поверхности. И если приглядеться, где‑то совсем‑совсем высоко можно разобрать смутное светлое пятнышко – запрокинутое лицо самого Ксанта. Красиво…

Пузырьков, кстати, над ней не наблюдается. Но хорошо это или плохо – сейчас не понять. Да и вряд ли она действительно сумела удержать в легких хотя бы немного воздуха после такого‑то удара животом и грудью. Одна надежда – вдохнуть ей после такого тоже проблематично. Ладно, на месте разберемся…

Оттолкнувшись от каменистого дна, Ксант решительно двинулся вверх. Подцепил на полпути девицу – она не сопротивлялась, вяло тормозя о воду лишь в силу инерции. Вынырнул, шипя, плюясь и гримасничая от боли в ушах. На входе как‑то не до того было, а сейчас вот припечатало – тут все‑таки роста в три глубина, не меньше, перепад давления довольно чувствительный. По уму, так надо было не спешить с подъемом, выравнивая постепенно и стравливая через нос. Но кто знает, когда этой дуре в себя прийти заблагорассудится? Ладно, не смертельно…

К берегу он плыл, работая ногами и одной рукой – на второй безвольным кулем висела обморочная девица. Это хорошо, что в себя она так и не пришла, а то могла бы и потопить сдуру. Пока – хорошо.

Но сучка, даже будучи выволочена на берег, признаков жизни по‑прежнему не подавала. Похоже, наглоталась все‑таки. Скверно. Ксант вздохнул и перевалил ее безвольное тело лицом вниз, животом поперек своего выставленного колена. Резко надавил между острыми лопатками. Потом еще раз.

После третьего толчка девица булькнула и выдала струю воды. Закашлялась, отплевываясь и слабо трепыхаясь. Ксант бесцеремонно скинул ее на прибрежную гальку. Теперь уже не помрет.

– Извините, – пискнула девица. С трудом взгромоздилась в коленно‑локтевую позу. Дернула облепленным черными шортами острым задиком, выгнула спину горбом так, что сквозь мокрую майку проступил каждый позвонок, и выдала еще струю воды. Закашлялась. Повторила совсем тихо. – Извините…

Ксант сморщился, словно разжевал целую горсть еще не тронутой морозом болотной рдянки.

Вон оно. То самое, из‑за чего с ними со всеми совершенно невозможно иметь дело. Нет, не ее состояние – коты, бывает, тоже блюют. И, между прочим, далеко не всегда делают это относительно чистой озерной водой. Давеча, помнится, Тим ягодной браги перебрал… Ох, как же его потом чистило! Красивым таким красно‑фиолетовым фонтаном. Просто любо‑дорого посмотреть! Но он хотя бы не извинялся при этом.

А эти… Они готовы извиняться с утра до вечера, заранее чувствуя себя виноватыми во всем подряд. И перед всеми подряд. Так и хочется пнуть. Прямо по виновато выгнутой спине и пнуть – раз виновата, так получай!

Нет, конечно, котов тоже иногда пнуть хочется. И еще как хочется! За наглость, за вечное хамство, за мелкое подличанье, за учиненную лично тебе гадость. Тима того же, например, очень даже хорошо тогда попинали. Прямо по наглой рыжей морде. За то, что он любимую лежанку Степана своим дальнобойным фонтаном загадил. Степан как раз и пинал – другим‑то зачем связываться? Не их же лежанка.

А вот любую собаку пнуть хочется всегда. И всем. За эту их вечную готовность извиняться. За неизбывно жалобный взгляд. За постоянное желание услужить. За то, что они – собаки, и этим все сказано…

– Извини, – повторила меж тем девица в третий раз. И села, подняв на Ксанта жалобный взгляд. – Я тебя не заметила. Не думала, что тут кто‑то… А ты кто?

– Я? Ксант! – ответил Ксант веско.

– Ксант?.. Это из какой сворки? Извини, я что‑то тебя не припомню… – Она нахмурилась, потом просветлела. – Ой! Извини! Я поняла – ты из сторожевого поселка, да? Потому тут и оказался в такую рань… Я тебе помешала? Извини, я не хотела…

Ксант сморщился – скулы снова свело кислятиной. Если ее не прервать – она, пожалуй, заизвиняет его до жестокой изжоги.

– Я – кот.

Уррф! Как хорошо!

Сидит, молчит, глазенки вытаращила, хлопает ими и – слава тебе, о Первый Пилот! – молчит! Не извиняется. Счастье‑то какое!

Спохватившись, поджала голые исцарапанные коленки, натянула на них майку. Даже порозовела слегка. Наверняка мамашка, сучка старая, много раз талдычила обожаемой доченьке, какие плохие мальчики эти ужасные коты. Так и норовят отобрать у породистой девушки самое дорогое!

Ксанту стало смешно. И даже немного жаль эту дуру – мокрую, дрожащую, со слипшимися волосенками и красными пятнами, вконец изуродовавшими и без того не слишком симпатичное личико. Ноги исцарапаны и перепачканы илом, одна сандалетка где‑то потерялась. Знала бы она, насколько непривлекательно выглядит сейчас! Не то что порядочный кот – самый последний кобель, и тот не оскоромится! Может, если объяснить ей это – она успокоится и перестанет дрожать?

Пару секунд подумав, Ксант все же не стал ничего объяснять. Юную Леди подобное объяснение вряд ли бы успокоило. Скорее уж – наоборот. Сучка эта, конечно, далеко не Леди, но кто ее знает… Лучше не рисковать.

– Уходи! – выпалила она внезапно, сверкая глазами. – Уходи на свой берег, кот!

И Ксант с некоторым разочарованием осознал, что ошибался – краснела она вовсе не от смущения. Эти некрасивые пятна на скулах были признаками благородного негодования. Правильно. А чего ты еще ждал от сучки? Не благодарности же?

– Уходи! – Голос ее сорвался, но почему‑то не на крик, а на полушепот. – Да уходи же ты, ну, пожалуйста! За мной наверняка уже… А здесь – патруль, понимаешь?! Граница! Они не посмотрят, что ты… Раз нарушил – все! Камень на шею, и… О, Лоранты, за что мне такое наказание, да что же ты стоишь?!

Уррф…

Ксант сглотнул. Что‑то ты сегодня не в форме, брат. Ошибиться два раза подряд… Нагловатой улыбочкой прикрыл растерянность:

– Оглянись, деточка. Я‑то как раз на своем берегу.

Она моргнула. Глянула по сторонам. Потом, вывернувшись – на противоположный берег. Сникла. Протянула растерянно:

– Ой… извини…

Ксант ожидал чего‑то подобного – и потому ему удалось даже почти не поморщиться. Она продолжала сидеть на гальке с видом… Ну да! Побитой собаки! Как хотите, а иначе не скажешь. Раздражаясь все больше и больше, Ксант подошел к ней сам. Взял за безвольную руку, поднял рывком, развернул лицом к реке и легким шлепком пониже спины придал ускорение в нужном направлении. Закрепил его словесным напутствием – на случай, если физическое воздействие до нее не дошло:

– Топай, детка. Плыви на свой берег, поняла? И больше не прыгай, раз не умеешь.

Девица ему уже порядком надоела. Очень хотелось обратно на какбыдуб – развалиться на уже наверняка прогретой солнцем ветке и лежать, глядя на переливчатые радуги и ни о чем не думая.

Дойдя до ближайшего ствола, он покорябал ногтями кору, принюхался к острому свежему запаху древесной крови, муркнул от удовольствия. Прижался лбом к теплому стволу. Маленькие радости можно получить, и не уходя в сквот, только почему‑то не все это понимают.

Ксант вздохнул.

И обернулся, заранее зная, что увидит.

 

* * *

 

Так и есть.

Она стояла у самой кромки воды, поникшая и несчастная. Пальцами босой ноги шевелила мокрую гальку. Иногда случайная волна окатывала ее ноги почти до колен – она не вздрагивала, хотя вода была довольно холодной.

– Ну а сейчас в чем дело?

Вот теперь она вздрогнула. Вскинула испуганную мордашку:

– Извини, я не слышала, как ты…

– В чем дело, я спрашиваю?

Ха! Еще бы она слышала! Любой уважающий себя кот умеет ходить бесшумно. Да и не так уж это трудно, босиком да по гальке…

– Я не умею… извини…

От ее несчастного вида Ксанта передернуло.

– Ну и чего ты еще не умеешь?

Мордашка сморщилась плаксивой гримаской – так и хочется стереть ее парой затрещин:

– Плавать… – и таки добавила, сморщиваясь еще больше: – Извини…

Уррф!

– Тогда какого…

И замолчал на полуслове. Потому что понял.

– Я должна была попытаться… – сказала она жалобно. – Это ведь я виновата, что Лоранты‑Следователи больше не проводят Испытаний. Наше последним было, мое и Вита… Я вчера подслушала, как Вожаки говорили с Держателем поводка, вот и подумала…

– Отпусти ее, тварь!!!

Удар был не столько сильным, сколько внезапным. Да, брат, что‑то ты совсем расклеился – слышать, как этот тип сопел и топал, думая, что подкрадывается абсолютно бесшумно, ты, конечно, слышал, но вот такого стремительного нападения почему‑то совершенно не ожидал. Другой бы от неожиданности немедленно выпал в сквот, но Ксант не зря гордился своей выдержкой. Он лишь покатился кубарем по гальке, всеми конечностями вцепившись в своего нетерпеливого противника.

Раздумывать, кто это и откуда взялся, будем потом, пока же главное – вывернуться. Тем более что оказаться сверху не удастся – Ксант понял это еще в середине предпоследнего кувырка. А потому, мгновенно разжав захват, пнул противника всеми четырьмя – и тут же откатился в сторону. Вскочил, шипя на вдохе и слегка выпуская когти.

Но недавний противник нападать не собирался.

Разумеется, щенок. Разумеется, совсем еще молоденький – если и старше недоутопившейся сучки, то не больше, чем на сезон. Он стоял в горделивой позе, выпятив подбородок и сжав кулаки, отгораживая своим телом девицу от Ксанта. Весь из себя такой грозный защитничек. Понятно…

– Ты ее не получишь, ясно?!!

– Вит, не строй из себя дурака, – девица протиснулась мимо. – Знакомься. Это – Ксант. Он не дал мне утонуть.

– Он – кот!

– Он. Не дал. Мне. Утонуть.

Вит зарычал, не желая верить в такую несправедливость.

Красивый мальчик. Такой непосредственный в своем праведном гневе. Породистый такой. Ксант даже залюбовался, неторопливо втягивая когти.

А ведь они похожи, эти двое. И не только тем сходством, которое объединяет любых собак. Последнее испытание, да? Значит, действительно однопометник, брат, судя по сходству. Интересно только – старший или младший. Выглядит он куда более развитым, а вот лицо – совсем детское…

А одежда, кстати, на нем совершенно сухая. Такие же черные шорты, только майка не белая, а ярко‑желтая. И что характерно – сандалии отсутствуют, а ведь они не очень‑то любят бегать босиком. Значит, сбросил на том берегу. Обувь сбросил. Одежду – нет. Что из этого следует? А следует из вышеотмеченного, что этот сукин сын перешел поверху, а не плыл. Вообще‑то, вполне реально. Только вот раньше считалось, что делать это могут только кошачьи. Потому что для этого нужно уметь не только хорошо прыгать, но и лазать по деревьям.

– Вит, не глупи…

– Он кот! Ему нельзя доверять! Что он от тебя хотел?!

Ксант фыркнул. Не подействовало. Тогда он коротко взмякнул началом боевого клича. Коротко, но очень громко. И чрезвычайно внушительно.

Такое не подействовать могло только на глухих от рождения – оба щенка даже слегка присели. Хорошо еще, лужу под собой не наделали, а то с некоторыми случается. Уставились в четыре оторопелых глаза, моргнули одновременно.

До чего же они все‑таки похожи!..

– Убирайтесь на свой берег, щенва недоделанная! – Ксант демонстративно выпустил когти на всю длину, мазнул лапой воздух. – Здесь мауя‑у терррриторррия‑у!

Когти были откровенной демонстрацией, да и в голос он специально подпустил сквотерских мяукающих подвываний. Щенки оценили правильно, через речку рванули, как на третьей крейсерской. Плавать сучка действительно не умела, но братишка волок ее довольно шустро, работая за двоих. Красавчик, да еще и сильный.

Даже странно – единокровники, сразу видно, и похожи очень. Но при этом он такой красавчик, что даже противно, а она…

А она – никакая.

 

* * *

 

Они бежали рядом. Тропа была гладкой, хорошо утоптанной тысячами ног, бежать босиком было легко – она сняла оставшуюся сандалию и теперь не хромала. Мягкая пыль бархатисто щекотала пальцы.

Она вполне могла бы бежать и быстрее, но Вит упорно держал прогулочный темп. Может, из‑за ее босых ног. А, может, чтобы была возможность продолжать нравоучения. И старше‑то всего на пару вздохов, а туда же. Корчит из себя вожака. Или даже самого Держателя поводков.

А все потому, что кобель.

Говорят, на правом берегу все иначе. Говорят, там вожаками становятся лишь самки… Как‑то слабо верится. Да и не похож этот странный Ксант на затюканного и с малолетства привыкшего к рабскому ошейнику. Вообще бы не верилось в эти разговоры полушепотом, но наставник каждый раз больно бьет по губам, если услышит. А бьют обычно только за правду. Может быть, Ксант – исключение? И остальные коты вовсе не такие? Сравнивать было не с чем – она не знала других котов.

Она поморщилась:

– Вит, не глупи…

Ее голос был устало‑безнадежным. Она давно уже привыкла к тому, что переубедить в чем‑либо брата невозможно.

– Он же кот, пойми! Это совсем другая психология. Забота о ком‑то, кроме себя самого, им свойственна не больше, чем нам – измена сворке! Что он хотел от тебя? Он ведь наверняка что‑то требовал взамен! Ты – мне, я – тебе, они же только такое понимают!..

Переубедить – невозможно. Это да. Но вполне возможно отвлечь. Переключить на другое. Остается только придумать – на что?..

Впрочем, не надо врать. Ты прекрасно знаешь, на что. Только – не будет ли это предательством?.. Но, с другой стороны, иначе Вит не заткнется, так и будет нудеть, а у нее уже просто нет сил… Ладно, пусть получит свою сахарную косточку.

Она пожала плечами. Постаралась сделать голос как можно более ровным:

– Может, не успел – ты налетел слишком быстро. А теперь, если ты не устал, стайернем. Хотя бы до второй крейсерской.

– Зачем?

– У нас – важная информация. Нужно доложить как можно быстрее.

– Какая еще информация? – Он фыркнул презрительно. – О чем?

– О том, что не все коты не умеют плавать.

Она легко вырвалась вперед и полетела над тропой длинными скользящими прыжками. Через некоторое время услышала слева сопение и скосила глаза. Вит нагнал и теперь бежал рядом. Был он хмур и сосредоточен. И – слава Лорантам‑Следователям! – больше не пытался читать нравоучений.

 

* * *

 

Ксант потеребил ногтями кору. Фыркнул задумчиво. В жилах все еще подрагивали остатки пережитого возбуждения, расслабленно валяться на широкой теплой ветке больше не хотелось. Столько интересного за одно утро!

Патрульный поселок на берегу…

Интересно, а Леди‑Матери знают? Хотя это, скорее, дело Комитета. Вот уж эти старухи развопятся!

Щенок, умеющий лазать по деревьям…

Хм‑м. А ведь это, пожалуй, и посерьезнее будет. Вся правобережная оборона построена на том, что собаки не любят деревьев. И не умеют по ним лазать. Точно так же, как кошки не любят воды и не умеют плавать. Хм… Точно так же, да? Наводит на размышления…

Да нет, там же не просто в нелюбви дело. У них лапы иначе устроены, с такими не полазаешь. Только если совсем сквот не задействовать, но ведь это же глупо…

Так же глупо, наверное, как и коту – нырять в водопад для собственного удовольствия. Совершенно – кстати! – при этом не задействуя сквот…

Хм‑м…

А ведь есть и третье – причина, из‑за которой несчастная сучка с обрыва бросилась. Она проболталась. Девчонки в этом похожи, что Леди, что сучки, они всегда болтают лишнее, независимо от породы. Держатель поводка ищет виновных в отмене Испытаний и равнодушии Лорантов‑Следователей. Что характерно – ищет среди своих.

Ксант фыркнул. Губы сами собой растянулись в ехидной улыбке. Он еще не решил, сообщит ли про неожиданное умение полного благородного негодования щенка и про наличие на самой границе скрытого сторожевого поселения левых. Но вот об этом – сообщит обязательно. Хотя бы ради удовольствия посмотреть на кислую рожу Бетрикс. Угрожать ей вздумалось. Ха! А вот накося выкушай, не подавившись да не обляпавшись!

Последние испытания были последними для всех. Вот это новость так новость!

И собаки ищут виновных.

Среди своих…

 

* * *

 

– Да я вообще сомневаюсь, что они имеют право называть себя людьми! Если станцию прикроют – Федерация колоний их все равно не признает, зуб даю! В лучшем случае объявят зону в бессрочный карантин. Военные наверняка тотальной зачистки потребуют, они же параноики! Вспомни, как плотоядно на нас посматривал тот боров в погонах на последней комиссии!

– Не говори глупостей. У нас гражданское начальство.

– Милтонс работал на военных – об этом знают все. А военные всегда уничтожают результаты неудачных экспериментов. Еще и нас зачистят – за то, что слишком много знаем, но так ничего и не добились. А чего мы можем добиться, когда они сами уничтожили все носители?! И всех носителей, кстати, тоже. Узнаю наших милых армейских чинуш – сначала устраивают ксеноцид, уничтожают модификантов до последнего, а потом требуют результаты. Спохватились! Что ж вы их прежде выжигали плазмой, герои? А ведь любому придурку понятно, что человека под планету перестроить куда проще, чем планету под человека. И выгоднее! Но разве наши вояки считать умеют? Если бы не твой Милтонс – так бы до сих пор и носились с идеей повсеместного терраформирования, хотя любому придурку… А теперь вынь и положь им модификантов‑полиморфов, вот так прямо сразу вынь и положь! А их нету, полиморфов этих! Есть только одичавшие оборотни, песики‑котики эти, и непонятно, что с ними делать. А если что вдруг не так – крайними окажемся мы, а вовсе не твой любимый Милтонс! Тоже мне, святоша… Ах, извините, я тут немножко нагадил, но вы же уберете, да?! Ах, я и тут нагадил? И там тоже?! О, какой я плохой, пока‑пока!

– Не смешно. И неубедительно. Милтонсу почти удалось. Непонятно только, зачем могла понадобиться столь жесткая фиксация вторичных форм…

– Ну да. Почти. В том‑то все и дело, что почти. Как с предразумными Земли Анники. Сколько они там топчутся на пороге разума? Два или три тысячелетия? И протопчутся еще столько же, зуб даю! Так и с нашими туземцам будет, помяни мое слово! Генетически они, конечно, почти что настоящие моди‑полиморфы, да только вот в том‑то и дело, что почти! Вояки увидели, что Милтонс сумел обойти закон сохранения массы, вот губешки‑то и пораскатывали! Да только как раскатали – так и закатают, потому что местные – не моди. Моди! Ха! Настоящие модификанты могли становиться кем и чем угодно! Зеленым камнем, синим цветом, музыкой, электромагнитными колебаниями, даже пьезо‑волной! А эти… только и умеют, что по деревьям скакать, или носиться за палками, языки повысунув… Они, конечно, не люди уже, но и до моди им срать да срать!

– Не хами. Тебе не идет.

– Да и кому она вообще нужна, наша работа?! Нет, ну ты просто представь – допустим, случится чудо, и мы доделаем эту милтонсовскую хрень. Пусть все это бесперспективно совершенно и у нас нет на то ни малейших шансов, но… Допустим! Доделали. И – что? Нет, ты подумай немножко! Ведь тогда окажется, что моди – тоже люди! Думаешь, кому‑то будет приятно узнать, что полвека назад мы уничтожили не жутких монстров, а всего лишь слишком продвинутых двоюродных братишек, заглянувших на огонек? Или что – это кого‑то ужаснет? Да люди всю свою историю уничтожали себе подобных! Что молчишь? Впрочем, ты прав – никто и не узнает. Эти, в погонах, они же параноики. Они не позволят. Они же помешаны на контроле! А как можно проконтролировать того, кто может стать пьезо‑волной или синим цветом? Засекретят так, чтоб никому не раскопать… И нас тоже – в лучшем случае засекретят!

– Мешаешь работать.

– Ой, не надо, а?! Всё уже тысячу раз проверено. Мною лично проверено! Ближайшая перспективная пара в подходящий возраст войдет года через три, не раньше, да и перспективка там так себе. Охота гонять порожняк? Ну, так порадуй туземцев, возобнови испытания. Хотя при нынешнем финансировании…

 

 

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Стоимость полной версии книги 24,95р. (на 30.03.2014).

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картойами или другим удобным Вам способом.

 




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2015-05-08; Просмотров: 340; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.231 сек.