Неперелетная 1 страница

Дороги

В ту ночь она не могла уснуть.

Ощущение незавершенности, недосказанности бередило душу. Слова рвались наружу, но говорить их было некому. Оспаривать решение дяди? Нет, она не сможет… Бессмысленно. А Роланд ушел не попрощавшись. Исчез в жарком мареве. Оставил в драме прошедшего дня открытый финал.

Магдалина лежала на спине, ощущая каждую складку и каждый шов перины.

Ленивый сквозняк колыхал парчовые занавески. Однообразно плясал язычок пламени над плошкой с верблюжьим жиром. Приглушенно мерцал волшебный свет в стеклянном шаре с городом, похожим на Петербург. Кривлялись на потолке тревожные тени.

Наверное, Роланд огорчился, как и она. Ушел в раздумьях. Не глядя по сторонам, не считая перекрестков.

Само собой, его «Тион» не мог сняться с места в тот же день. И завтра дирижабль не покинет Мемфис.

Роланду понадобится время, чтобы подготовиться к экспедиции. Теперь он не просто капитан, теперь он делец. А значит, его забота – не только «Тион» и экипаж, а состояние рынка, будь оно проклято, логистика и торговые интриги. Международная политика и еще очень много серьезных и хлопотных вещей, с которыми Роланд прежде не сталкивался.

Роланд может отправиться в Северную или Южную Америку. «Тион» осилит перелет через океан. А может – в Ниппон. Или же в Сингапур. А может – за полярный круг.

Перед Роландом лежит множество дорог. Каждая из них сулит долгое и опасное путешествие.

А ей останется только ждать и надеяться на лучшее.

Но это нетерпение, эта страсть – усмиренная, загнанная в глубину сердца – не даст покоя. Беспокойство не отпустит, пока не пролетят три года, которыми их наказал Матвей Эльвен.

Пролетят? Скорее, проползут с черепашьей скоростью.

И она с большим удовольствием разделила бы с Роландом эти дороги, опасности и тяготы путешествия, чем осталась в доме, облицованном розовым мрамором, с садом, в котором даже по ночам бродят неугомонные павлины. Лучше рев ветра, царящего на высоте, чем неспешные беседы под перезвон столовых приборов. Лучше крепкая палуба дирижабля под ногами, чем скользкий от воска паркет. Лучше удобный дорожный костюм, чем пышные турнюры или кринолины с каркасами из стальной проволоки и китового уса.

И тогда она поняла, что тяготы ожидания – не для нее. Дороги – воздушные ли, наземные или морские – гораздо притягательней, чем бесцельное времяпрепровождение в стенах дядиного дома, таких крепких и таких надежных.

Течение мыслей постепенно становилось сумбурнее, как это бывает на зыбкой границе между сном и явью. Последующее не цеплялось за предыдущее.

…Она сидела на скамье посреди пыльного и скудно освещенного помещения, похожего на склеп. На ее коленях лежала открытая книга – тяжелый фолиант с обложкой, сплетенной из металлических полос. На потертых пергаментных страницах каллиграфическим почерком были выведены имена. «Павел Эльвен, Андрей Эльвен, Матвей Эльвен, Эмили Эльвен», – прочитала Магдалина и торопливо перевернула лист, а затем – еще один и еще… Список был невообразимо велик. Порой попадались знакомые имена – Птанифер, Александр Козловский, – но в основном перечислялись те, о ком она никогда раньше не слышала. Магдалина рассеянно пролистала книгу дальше; то, что имя покойного отца записано на одной странице с именами живых и здоровых родственников из Мемфиса, наполняло ее смутной тревогой. В глубине души она догадывалась, что это было сродни видению растерзанного ангела, и также предвещало неминуемую беду.

Затем на страницу пала тень, Магдалина подняла голову и увидела, что склеп наполняется людьми. Они заходили безмолвно. Быстро и деловито выстраивались в шеренги, как солдаты, методично заполняя все свободное пространство. Мелькнула борода дяди Матвея, темное платье матушки Птанифер. Толпа обступила Магдалину, из‑за тесноты и запаха цвеля, который принесли с собой эти люди, стало невозможно дышать.

Магдалина рванулась в ту сторону, где, как она полагала, была дверь. Изо всех сил рванулась. Сквозь безмолвные шеренги. Страстно желая выбраться к дневному свету.

И сразу же оказалась на лестнице, что вела на борт «Тиона», пришвартованного к причальной башне. Но одна из верхних ступеней рассыпалась в прах, и Магдалина сорвалась с высоты, раскинув руки. А навстречу ей метнулись присыпанные рыжим песком бетонные плиты…

Она проснулась, ощущая, что дрожит всем телом.

Что‑то было не так. И дело не только в ее расстроенных чувствах.

Медная люстра тихонько позвякивала. Ее похожая на ската тень перемещалась по потолку с регулярностью часового маятника. Над заключенным в стекло городом бушевала снежная буря, словно кто‑то с силой встряхнул шар. В саду испуганно горланили павлины. Во всем квартале тявкали, подвывая, псы. А с запада доносился сиплый вой пустынных шакалов.

Магдалина рывком села.

Пол приятно холодил горячие ступни. А еще он мелко дрожал, словно палуба набирающего ход дирижабля. В доме что‑то упало, зазвенело стекло. Послышались торопливые шаги и приглушенные голоса.

Магдалина подошла к окну, выглянула в сад. Кроны пальм вздрагивали, точно их кто‑то раскачивал. Павлины сбились кучей на поляне, окруженной сандаловыми деревьями.

Над Мемфисом разливалось синеватое свечение газовых фонарей. Над усеченной пирамидой храма Пта, а ныне Музея древностей Старого и Нового Царства скользили лучи прожекторов. Высоко в небе плыл, сверкая навигационными огнями, тяжелый дирижабль. Луч света скользнул по его оболочке, и Магдалина облегченно вздохнула: нет, не «Тион».

За дверью зазвучали голоса Каина и Адама. Младшие кузены возвращались, громко шлепая босыми ногами по паркету, в свою комнату.

– Я тоже подумал сначала, что это рассвет, – деловито рассуждал Каин. – Но солнце не встает на юге.

– Хм, – не менее серьезно протянул Адам. – А может, это горит Ахетатон?

– С чего бы ему гореть? – скептически спросил Каин.

– А если нубийцы напали? – понизив голос, предположил Адам.

– Ты еще скажи – ифриты из пустыни…

Магдалина накинула на ночную рубашку пеньюар, наскоро завязала поясок и толкнула дверь.

Коридор был наполнен живым, осязаемым сумраком. Он клубился, словно угольный дым, огибая островки света, в центре которых мерцали свечи в канделябрах. Сумрак настойчиво шептал Магдалине на уши что‑то непонятное, но, несомненно, очень важное. Пахло теплым воском и тревогой.

Двери на южную мансарду были открыты, в проеме мелькали силуэты. Похоже, домочадцы и слуги собрались именно там.

Каин и Адам, в длиннополых ночных сорочках, с растрепанными волосами, остановились возле входа в свою спальню.

– Доброе утро, кузина! – поздоровались они в один голос. Глаза мальчишек светились так же ярко, как и свечи в канделябрах. Каина и Адама распирало от впечатлений и домыслов. Кому‑кому, а им точно теперь не уснуть.

Действительно, уже утро. И близок тот волшебный час, когда первые зеленые лучи раскрасят Мемфис в цвета дня.

Но сегодня все будет по‑другому; и это уже не предчувствия, это уверенность.

– Что случилось, братцы? – громким шепотом спросила Магдалина.

– Никто не знает, – развел руками младший.

– Но можно предположить, последует что‑то интересное! – деловито приосанившись, высказался старший.

Мимо них пронесся, направляясь в мансарду, Кахи. Огоньки свечей затрепетали, некоторые погасли, плюнув в потолок струями чада. Слуга на ходу прижал руки к груди и отвесил поклон. «Господин! – зазвучал через миг его голос. – Прибыл курьер из мэрии!»

В коридоре показался Матвей Эльвен. Он как будто не ложился спать. В костюме, с потухшей сигарой в уголке рта, хмурый и озадаченный. Наверное, события минувшего дня тоже не позволили ему уснуть. Как и Магдалина, Матвей Эльвен размышлял, воскрешая в памяти разговор с Роландом и племянницей.

У Магдалины замерло сердце. В голову пришла мысль, что вчера она и Роланд положили начало цепочке происшествий, которым суждено изменить судьбу Нового Царства. А может – не только Нового Царства. И Магдалину встревожила эта мысль, ведь такие глубинные ощущения редко подводили ее.

Матвей Эльвен сурово поглядел на сыновей.

– Джентльмены, исчезните в своей комнате! – бросил он, сведя кустистые брови.

Каин и Адам без лишних слов кинулись в спальню. В дверном проеме они чуть замешкались, пытаясь протиснуться одновременно. Через миг дверь их комнаты захлопнулась.

Эльвен перевел взгляд на Магдалину. Глубокие морщины над его широкой переносицей разгладились.

– Вернулась бы к себе, дорогая. Здесь суета и решительно не на что смотреть…

– Что там, дядя? – перебила она Матвея.

– Пока ничего не могу сказать, – Матвей тряхнул головой. – Но очевидно, ничего хорошего ждать не стоит. Мы с Андреем сейчас же отправляемся в мэрию, надеюсь, что в ближайшее время я смогу рассказать вам все. А сейчас, прости, – нет.

– Поняла, дядя, – кивнула Магдалина.

– Ступай к себе, – посоветовал ей напоследок Матвей Эльвен, а затем махнул рукой.

Магдалина вышла в мансарду. Тут было не протолкнуться. У окна стояли тетя Эмили и матушка Птанифер, с десяток слуг – от дряхлого и не годного ни для одной работы деда Аруха до поваренка Мани – толпились за их спинами.

– Позвольте! – Магдалина пробралась к окну, встала рядом с тетей.

Квартал, примыкающий к набережной Нила, был щедро освещен газовыми фонарями. То тут, то там стали появляться люди. С расстояния их фигурки казались крошечными, однако Магдалина разглядела, что горожане медленно, словно в недоумении, бредут к реке.

Нил был охвачен пламенем. Красные языки скользили по мелкой волне, перескакивая с одной на другую, точно это была не река, а кочковатый торфяник.

Каин говорил о рассвете. Мальчишка ошибался, это, скорее, походило на рдяный закат, предвещающий ветреный день.

Лжезакат горел далеко на юге, его свет отражался в зеркале ночных вод.

Что‑то там стряслось: за поворотом Нила, за узкой полосой прибрежных рощ, в пустыне, где разрушаются на ветру древние пирамиды и мастабы. А может, еще дальше – в городах Бени‑Хасан или Ахетатон.

– Я видела Лукавого, – проскрипела матушка Птанифер, сокрушенно покачивая головой: – Он не такой, совсем не такой…

– Почти угасло, Магдалина, – неспешно проговорила, глядя перед собой, тетя Эмили. – Но каким оно было в первые мгновения…

– В первые мгновения чего? – уточнила Магдалина.

Тетя Эмили вздохнула. Огненные всполохи на речной глади становились бледнее, постепенно теряя воспаленную красноту. Лжезакат мерк, растворяясь на фоне темного неба. Однако он не иссяк окончательно. Над горизонтом колыхалось розоватое свечение, похожее на то, что обитало в шаре с заснеженным городом. И сквозь него не проглядывали даже самые яркие звезды.

– В первые мгновения жизни в нашем мире, милая, – ответила за тетю матушка Птанифер.

Утро выдалось тихим. Ни гудков омнибусов, ни заводских сирен. Ни гомона толпы спешащих на работу или на службу горожан.

Мемфис как будто затаился, ожидая дурных вестей. Иссиня‑черные тучи, что сгустились на юге, не оставляли сомнений, что эти вести грядут.

А солнце пылало все так же ярко и жарко, наполняя бирюзовые небеса зноем. Над Нилом, как всегда, повис белый шарльер метеослужбы, белее него были лишь чайки, которые неподвижно парили, расправив крылья, над водой. Казалось, что река притихла тоже, вода – течение несло ее с юга на север – была темной и маслянистой. Вода все видела и все знала.

Если бы в городе нашелся хоть один человек, владеющий древним искусством и способный заставить воду говорить…

Матвей и Андрей Эльвены вернулись к утренней трапезе. С ними пожаловал и вечно улыбающийся Юджин Мосдей, хотя, как выяснилось позднее, повода для веселья не было ни на йоту. Костюмы всех троих пропитались табачным дымом до такой степени, что тетя Эмили выпроводила из‑за стола Каина и Адама, чтобы те не надышались.

На завтрак подали фазана с трюфелями, румяные рулеты из форели с сыром, пироги с мясом, яблоками, патокой и кремом. Матвей Эльвен распорядился, чтоб принесли коньяку: для председателя гильдии воздушных перевозчиков это утро началось задолго до рассвета.

Старик Мосдей, как обычно, пристроился по соседству с Магдалиной и тут же принялся за ней ухаживать.

– Позвольте порекомендовать вот этот милый кусочек, – Мосдей подцепил вилкой сочащуюся жиром спинку фазана и, придерживая ее ножом, положил Магдалине в тарелку.

– Чем же он мил, позвольте спросить, господин Мосдей? – сквозь зубы полюбопытствовала Магдалина.

– Юджин, попрошу вас, просто Юджин, – Мосдей наколол на вилку трюфель, внимательно рассмотрел со всех сторон, затем поднес его к губам Магдалины.

Магдалину от такой бестактности прошиб озноб. В ответ, тем не менее, она всего лишь покачала головой. Тогда Мосдей пожал плечами, отправил гриб себе в рот и участливо поинтересовался:

– Вы замерзли?

Его теплая, сухая и гладкая, точно отполированная, ладонь легла Магдалине на предплечье. От прикосновения Мосдея Магдалина и вовсе почувствовала, что покрывается гусиной кожей.

Матвей Эльвен без тоста осушил рюмку, поглядел на супругу и сказал до неестественности спокойным голосом:

– Что ж… Этой ночью случилась чудовищная по своим масштабам катастрофа. Абидоса больше не существует. Судя по всему, между Абидосом и Большим оазисом Харге произошло извержение вулкана.

Магдалина охнула. Тетя Эмили уронила вилку, и та со стеклянным звоном заскакала по паркету. Мосдей рассеянно улыбнулся и затряс головой, Магдалина увидела, что в жестких волосах его бакенбарда запуталась муха.

– Но… как это возможно? – едва слышно переспросила тетя Эмили.

Ответил Андрей. Угрюмо ковыряя вилкой кусок рулета, он произнес:

– Всем известно, что в Новом Царстве уйма сейсмоопасных территорий. Плато Гизы, впадина Каттара, запад Аравийской пустыни… Сплошные разломы. Беда давно ждала своего часа. И вот этот час пробил, – он наколол на вилку кусок рулета, но в рот не отправил. Бросил вилку на тарелку. Магдалина поняла, что Андрею не по себе.

– М‑да… – протянул Матвей Эльвен. – Мы не знаем, ждать ли землетрясений в Гизе или в Каттаре. Непонятно, как отреагирует природа на это событие. – Он дал слуге знак, чтоб его рюмку снова наполнили. – В таких условиях судьба Нового Царства и Северной Африки под вопросом.

Мосдей с удовольствием глотнул коньяку, промокнул губы салфеткой и произнес:

– Советник Мукеш высказал версию, что катастрофу могло вызвать срабатывание древних портальных пирамид в окрестностях Абидоса.

– Дураки и паяцы не дремлют! – вспылил Матвей Эльвен. – Даже на пепелище они стремятся нажиться дешевой славой.

– Что теперь будет, дядя? – спросила Магдалина.

– Пока не знаем, – опустил глаза Матвей.

Магдалина нахмурилась. Слишком часто звучало это «пока не знаем». Как примитивное заклинание для отвода беды. Точно неведение – это завеса, сквозь которую злу не пробиться.

– Мы временно прекращаем коммерческие перевозки, – сказал, точно вынес приговор, Матвей Эльвен. – Наши дирижабли будут нужны для эвакуации жителей Дендеры и, быть может, даже самих Фив. Потом мы займемся подвозом в пострадавшие районы провизии, лекарств, стройматериалов, специалистов. В общем, будем работать как спасатели. Сети Второй уже прислал телеграмму, в которой пообещал найти возможность покрыть гильдии ее убытки за счет госрезерва, но всем ясно, что положение крайне тяжелое, центр страны – в руинах. Скорее всего, денег для нас в казне не найдется. По крайней мере – лучше на это не рассчитывать.

Мосдей хмыкнул и с хрустом вонзил зубы в кусок пирога с мясом – в потемневший, чуть передержанный уголок. На тарелку посыпалась начинка.

– Прекрасный аппетит, старина, – заметил хозяин дома и снова подал знак наполнить рюмки.

– Матвей! Ну какой же я тебе старик? – делано возмутился Мосдей. – Я – пылкий юнец, поклонник поэзии аль‑Мутанабби. Молодой богач и любимец девушек, не правда ли, Магдалина?

Магдалина ничего не сказала в ответ. Поглядела дяде в глаза и спросила:

– А что капитан Ронсевальский?

Мосдей разочарованно вздохнул и хватил одним махом рюмку коньяку.

– Роланд – свободный коммерсант, сам себе хозяин, – Матвей ослабил галстук, повертел подбородком. – Все законно, бумаги мы подписали вчера. Теперь я могу ему лишь что‑то рекомендовать, приказывать права не имею… – он на секунду замолчал, затем поджал губы и добавил: – Хотя, сказать по правде, его «Тион» нам сейчас бы здорово пригодился.

– Поторопился с бумагами. Что тут еще добавить… – вставил Мосдей.

– Я собираюсь в воздушный порт, – сказал Андрей, который так и не съел ни крошки, хотя превратил вилкой в кашу несколько добрых кусков рулета. – Могу справиться о его планах.

– Андрей! – Магдалина привстала. – Возьми меня с собой, кузен! С вашего позволения, дядя! – она коротко поклонилась хозяину дома.

– Я не возражаю, – развел руками Матвей Эльвен. Его взгляд уже затянула мутная поволока; после бессонной ночи он быстро опьянел. – Но от Андрея – ни на шаг. В городе могут начаться беспорядки.

Андрей отпихнул свою тарелку раздраженным жестом.

– Само собой, я ничего не имею против. Если только твои сборы, Магдалина, не затянутся слишком долго. Я намерен выехать как можно скорее. Дела не требуют отлагательств.

– Я не задержу тебя, кузен, – Магдалина вышла из‑за стола. – Дядя Матвей, тетя Эмили…

– Будь осторожна, дорогая, – нахмурилась тетя. – Не надевай светлое платье.

– Да‑да, – буркнул Матвей Эльвен. – Андрей, ты тоже будь осторожен. И возьми с собой револьвер!

– Отец! – скривился Андрей. – Впрочем… как скажете.

– Возьми‑возьми, сынок, – снова затрусил головой Мосдей. – Считай, что у нас тут война началась.

Коричневый фаэтон с капюшоном и сиденьями вишневого цвета катил по Малой Финиковой улице. Арабская лошадь серой масти по кличке Гвоздика, запряженная в экипаж, споро переставляла стройные ноги, – дорога к воздушному порту была ей хорошо знакома.

Темнокожий Кахи, сжимавший поводья, напряженно всматривался по сторонам. Из‑за пояса его темно‑синих шаровар торчала рубчатая рукоятка пистолета.

Магдалина и Андрей сидели плечом к плечу. Андрей вертел в руках жилеточные часы, точно опаздывал на рейсовый дирижабль или на свидание. Магдалина обмахивалась веером. Мемфис, к которому она едва‑едва успела привыкнуть, повернулся к ней до сего момента скрытым, теневым боком и снова стал чужим.

Кроны пальм низко нависали над брусчаткой. Время от времени жесткие листья скрежетали по откидному верху экипажа, и от этого звука все трое втягивали головы в плечи. Гвоздика флегматично подергивала хвостом, отгоняя слепней. По Малой Финиковой разрешалось передвигаться только гужевому транспорту, поэтому в иных обстоятельствах поездка сошла бы за прогулку. Но гнетущая атмосфера ощущалась и здесь.

На каждом перекрестке дежурили конные и пешие полицейские. Сегодня поверх мундиров служители порядка надели архаичные на вид кирасы. Помимо обычных деревянных дубинок, многие из полицейских были вооружены капсульными ружьями. Никто из них не пил ледяные коктейли и не жевал пончики, и каждый был словно натянутая струна.

Возле продуктовых лавок и магазинов с хозяйственными товарами толпились люди. С одной стороны, горожане не выказывали беспокойства: ну, собрались в длиннющую очередь, ну, продвигаются упорно к прилавкам, ну, уходят, нагруженные точно верблюды мешками с продуктами и всякой дребеденью вроде свечей, спичек… С другой стороны, от этой обыденности и немногословности Магдалину бросало в дрожь. Была какая‑то обреченность в молчаливом спокойствии и муравьиной деловитости местных. Невольно приходило в голову, что современная цивилизация Нового Царства стоит на плечах суровой и противоестественной для просвещенного европейца культуре поклонения смерти. Жители сегодняшнего Мемфиса – потомки тех, кто едва ли не от рождения готовил себя к погребению по сложному обряду. До сих пор по обе стороны Нила белеют руины древних некрополей; человечество сгинет, а они останутся в опустевшем мире напоминанием о былом величии тех, кто жил лишь для того, чтобы умереть.

Что‑то тяжелое врезалось в кудлатую крону пальмы, под которой проезжал фаэтон. Брызнули в стороны перепуганные воробьи. Пронеслась над брусчаткой крылатая тень. Все произошло столь быстро, что Магдалина не поняла, кто бы мог эту тень отбрасывать. Но Кахи и кузен, похоже, ничего не заметили. Лишь Гвоздика встревоженно всхрапнула, затем подняла голову и заржала. Кахи дернул поводья.

– Скажи, Андрей… – обратилась к кузену Магдалина. – Так ли безумно предположение советника Мукеша о том, что сработали портальные пирамиды, как полагает твой отец?

Андрей подбросил ухоженным ногтем крышку часов, затем щелчком вернул ее на место.

– Слова советника пустопорожни хотя бы потому, что в Абидосе не подтверждено наличие портальных пирамид, – лениво отозвался он. – Что говорят по этому поводу эзотерики – дело десятое… Зато портальных пирамид хватает в окрестностях Мемфиса. Впрочем, тебе, дочери профессора астрономии, меньше, чем другим стоит принимать мифы Старого и Нового Царства за чистую монету.

Магдалина задумчиво постучала веером по лакированному борту фаэтона.

– Это так, братец. Но, по моему глубокому убеждению, наука не может дать ответы на все вопросы. Это тем более очевидно здесь, в Мемфисе, где до сих пор живо то, что ученые называют особой энергией, а другие попросту именуют волшебством.

Андрей прекратил забавляться с часами. Уставился на бритый затылок Кахи, усеянный блестящими каплями пота. Затем хмуро произнес:

– В Старом Царстве верили, что портальные пирамиды открывают проход в мир мертвых. Условия, при которых они должны активироваться, неизвестны. То ли звездам необходимо встать правильно. То ли для этого нужен выброс энергии – «особой» или же самой обыкновенной, – сопоставимый по мощности с извержением вулкана.

– Ах вот ты к чему клонишь… – Магдалина помассировала виски. – И снова эта жара!

– Знаешь ли, у нас тут центр страны одним махом оказался в руинах, – Андрей поиграл желваками точно так же, как это делал его отец. – Нам для полного счастья не хватало лишь угрозы со стороны забитых старыми костями развалин, которым больше пяти тысяч лет в обед! Поэтому я никуда не клоню, а лишь отвечаю на твой вопрос.

– Очень мило с твоей стороны… – обиделась Магдалина.

– Прости, – спохватился Андрей. – Бессонная ночь… Этот красный свет в небе, – он взял Магдалину за руку, – словно рваная рана. Ты видела?

– А почему тебе не спалось, братец? – удивилась Магдалина.

Андрей хмыкнул.

– Ты обратила внимание – почему‑то никто не спал этой ночью.

Магдалина вспомнила, что дядя был в костюме, а тетя Эмили и матушка Птанифер – в своих обычных одеждах. Как будто никто не ложился.

И дело, наверное, было не в Роланде и не в ней, что бы она себе ни выдумывала. Предчувствие катастрофы навалилось на каждого. Никто не мог объяснить, что заставляет его бодрствовать в предрассветный час. Вернее, объяснений имелась уйма: жара, пережитое накануне волнение, обострение хронических болезней… Но все это было не то.

– Действительно, – согласилась с кузеном Магдалина.

Малая Финиковая слилась с широким, точно река, проспектом Седьмого Обелиска. Экипаж сразу же накрыло облаком угольного дыма, который вырывался из спаренных труб переполненного пассажирами омнибуса. Кахи направил Гвоздику на полосу, выделенную для гужевого транспорта.

Было шумно. Стучали по брусчатке копыта лошадей и верблюдов, скрипели колеса повозок и экипажей. Рокотали паромобили, угрожающе гудели перегретыми котлами, лязгали поршнями, истерично квакали клаксонами. Розоватая пыль клубилась над раскаленным дорожным полотном. Лица водителей паромобилей, извозчиков и даже некоторых пассажиров были темны от осевшей на них угольной копоти.

Кахи остановил лошадь перед железнодорожным переездом. На опущенных шлагбаумах восседали вороны, поблескивая агатовыми бусинками глаз. Вороньё точно переместилось сюда с мартовских черных полей у подножия Пулковских высот.

Затем земля задрожала, и ворóны нехотя поднялись в небо. В их хриплом крике звучали отголоски мольбы сбившихся с дороги путников, умирающих от жажды в песках Западной и Аравийской пустынь.

Потянулся состав бронепоезда. Он был длинным и сегментированным, точно нильский крокодил. Мелькали вагоны, окрашенные в камуфляжные цвета – в серый и коричневый, в тон пустошам Нового Царства. Мелькали зачехленные турели и приоткрытые пулеметные амбразуры, сливались в уродливый орнамент грубые заклепки на бортах.

Бронепоезд с грохотом умчал на юг – туда, где клубились тучи ядовитого вулканического дыма.

Из‑за безликих пакгаузов промзоны, из‑за развалин древних сооружений, обнесенных заборами из колючей проволоки, донесся гудок – низкий и грозный, каким и должен быть голос хищника, выходящего на охоту.

За железной дорогой начиналась аллея каменных сфинксов‑близнецов.

Львы с человеческими головами выстроились вдоль дороги, лицом к ней. Построили их совсем недавно, и Магдалина еще помнила, как заливали бетоном арматурный каркас одной из фигур. Высотою они были вровень с плоскими крышами пакгаузов. Мускулистые тулова покрывала свежая охра, умиротворенные лица с миндалевидными глазами, тонкими губами и едва заметными носами – яркая позолота.

Обе створки кованых ворот воздушного порта были широко распахнуты. Но на въезде все равно образовался затор. Южане галдели и переругивались, ржали лошади, надсадно ревели ослы, утробно булькал кипяток в котле пассажирского омнибуса, медленно, но непреклонно продвигающегося вперед, заставляя остальных убираться с пути. Над этим столпотворением медленно проплывал тяжелый дирижабль, вдоль оболочки которого были размещены клетки со скотом.

– Идем! – Андрей решительно выпрыгнул из фаэтона и протянул к Магдалине руки.

Магдалина поспешила выбраться из экипажа.

– Жди возле последнего сфинкса! – приказал Андрей слуге. Кахи кивнул и натянул поводья, прикидывая, как вырулить из общего потока.

Андрей уверенно повел Магдалину мимо машин и конных экипажей, мимо груженных товарами верблюдов и их погонщиков, одетых в пропыленные одежды. Смесь из запахов животных, машинного масла и пыли едва ли подходила для дыхания, и Магдалина вскоре почувствовала дурноту. Лица людей, мыльные крупы лошадей, пышущие жаром борта повозок и паромобилей – все сливалось в нечеткую картину.

– Я видела всадника! – голосила немолодая женщина в одежде простолюдинки, встав в рост посреди телеги. – С ним – ночь! С ним – ночь!

В несвежей соломе, выстилающей кузов телеги, копошились чумазые дети. Возницей был босоногий горбун. Одной похожей на клешню рукой он держал поводья, а другой прижимал к груди кувшин, сделанный из сухой тыквы.

– Мазелька! – окликнул Магдалину горбун. Магдалина перевела взгляд с вопящей женщины на горбуна. – Кислячку хочешь? – спросил тот и поболтал кувшином.

– Андрей! – позвала кузена Магдалина. Но Андрей молча шел вперед и тянул ее за руку, словно локомотив – тендер с углем.

– Ну и Лукавый с тобой! – прокричал ей вслед горбун. – Лукавый с тобой!

Они уже прошли ворота. Им наперерез кинулись двое грязных попрошаек в обносках, под которыми угадывались вполне откормленные и атлетически развитые торсы.

– Мир дал трещину, и скоро все умрут! – заявил первый.

– Самое время подумать о спасении души, – подхватил второй, – прояви заботу о ближних! Блесни монеткой!

Андрей замедлил шаг.

– С дороги! – потребовал он. Магдалина почувствовала, что пальцы кузена, обручем обхватившие ее запястье, становятся горячими, точно металл, раскаленный до багрового свечения в кузнечном горне.

– Мы не слуги твои, господин, – ответил первый попрошайка с шутливым поклоном. – Мы лишь заботимся о душах ближних.

– Вынь‑вынь монету, господин, – потребовал второй, вытряхивая из рукава латухи в ладонь складной нож.

Андрей откинул полу пиджака и потянулся к кобуре на поясе. Он не был закален в драках и потасовках, поэтому движения его были неловки и нервозны. Оборванец с ножом скользнул вперед, отводя руку для удара.

Пузатый и похожий на борова полицейский, форменная рубашка на котором была расстегнута до пупа, налетел на грабителей‑попрошаек, точно самум. Без лишних церемоний он принялся колотить оборванцев дубинкой, бормоча забористые ругательства.

А Андрей повел Магдалину дальше.

– Что здесь творится? – вопрос был риторическим, но он сам собой слетел с ее губ.

Воздушный порт, и прежде многолюдный и говорливый, напоминал то ли базар, то ли трибуны с разгоряченными болельщиками.

– Мы на пороге хаоса, – ответил Андрей. – Самые пугливые бегут на север, а предприимчивые – на юг, подбирать, что плохо лежит.

Магдалина огляделась.

Люди, люди, люди. Оборванцы, простолюдины, ремесленники и лавочники, чиновники с затравленными глазами и темными от чернил руками, аристократы, окруженные кольцом из вооруженных слуг. Просторные, светлые одежды рядовых горожан; костюмы и громоздкие платья местной знати и заезжих европейцев. Расшитые золотом халаты азиатских купцов. А еще – сари, меха, атласные шаровары, чадры, хитоны.

Повсюду пылился разнообразный скарб – от кованых сундуков до простецких узелков. На чахлых газонах воздушного порта паслись лошади, ослы, мулы, коровы. Навьюченные верблюды флегматично взирали на суету сует, жуя жвачку и роняя тягучую слюну в пыль.

Дата добавления: 2015-05-08