Мидраш и неокантианство на фоне Русской поэзии и Филологии. Английской социологии и этнографии, на которую в свою оче­редь опирался Кассирер

МИДРАШ И НЕОКАНТИАНСТВО НА ФОНЕ РУССКОЙ ПОЭЗИИ И ФИЛОЛОГИИ

английской социологии и этнографии, на которую в свою оче­редь опирался Кассирер. Кадушин ссылается на английские пе­реводы Э. Дюркгейма и Л. Леви-Брюля, а также на Э. Б. Тейлора в изложении Дюркгейма. Есть также ссылки на работы амери­канских психологов (Кадушин был профессором психологии религии в Еврейской теологической семинарии в Нью-Йорке). Известна нелюбовь неокантианства к «психологизму». Тем не менее схождения Кадушина с неокантианцами вообще и с Хай-неманом в частности поразительны. Не только в Палестине, но и в Америке неокантианство нашло прибежище в такой марги­нальной науке, какой были в 30-50-6 гг. «раввинистические ис­следования».

Как и положено неокантианцу, Кадушин изучает ценности и категории мышления, причем в их историческом развитии. Бо­лее того, он берет эти категории в их первичной форме как цен­ности-понятия (value-concepts). В отличие от абстрактных и ког­нитивных понятий, ценности-понятия находятся между собой в органическом единстве, как органы человеческого тела, не под­чиняясь логическим правилам субординации. Они не могут быть логически выведены друг из друга. Ценностная ситуация это — законченное и гармоническое целое, как и произведение искусства. В искусстве, однако, нет генерализирующих идей, ка­ковыми все же являются ценности-понятия. Нет подобных поня­тий и в первобытном обществе, описанном Леви-Брюлем, их появление свидетельствует о наличии цивилизации. Мысль Хайнемана о переходном характере культуры мидраша Кадушин отвергает (в рецензии на «Пути аггады»). Ни о каком зарожде­нии научного мышления у мудрецов Талмуда, по его мнению, го­ворить не приходится¹. Если, по Хайнеману, мудрецы Талмуда близки к «органическому обществу», то, по Кадушину, они цели­ком этому обществу принадлежат.

Из 1990 г. Кадушин подвергся той же критике, что и Бахтин и Хайнеман. Его также упрекали за редкость обращений к исто-

¹ См. рецензию Кадушина на книгу Хайнемана в журнале «Jewish Social Studies», 13, 2 (1951). Р. 183. Хайнеман в свою очередь сослался в своей «Аллегористике» (с. 79, примечание 24) на работу Кадушина «Теология Сейдера Элияху», вышедшую в 1932 г.

Раздел 3. век XX и после

рическому и социальному контексту. По мнению Р. Д. Сарасона, Кадушин по большей части рассматривал раввинистическую мысль в ее собственных понятиях — «классический формаль­ный метод философского богословия»¹.

Как бы предвидя будущие упреки такого рода (и на практике гонимая за «формализм»), Ольга Фрейденберг писала: «Если я не опираюсь на социальную историю, то вовсе не потому, что не хочу, но потому, что не верю сегодняшним результатам»². По за­мечанию Н. В. Брагинской, многие из результатов социальной истории, с которыми не соглашалась Фрейденберг, были пере­смотрены наукой³. Я все же думаю, что позиция Фрейденберг не так «невинна». В основе ее — представление об автономии «форм идеологии» не только от социальной истории, но и друг от друга.

Кадушин вполне сопоставим с Фрейденберг. Оба исследова­теля занимались историей понятий, еще не вполне оформив­шихся как понятия, сохраняющих свое родство с мифом, не мо­гущих быть логически сведенными и соподчиненными. Во вводном разделе книги «Образ и понятие» Фрейденберг заяви­ла: «Основное, что здесь нужно сказать, — это то, что данная ра­бота представляет собой опыт по исторической эстетике; а ее главный тезис заключается в следующем: возникновение антич­ных поэтических категорий обязано становлению понятий, так как античное понятие есть еще только форма образа; и в этой форме образа понятие имеет функцию "перенесения", перевода конкретных образных смыслов в смыслы отвлеченные, "пере­носные", чем и вызывает появление метафоры и поэтического иносказания»⁴. Во «Введении в теорию античного фольклора» мы читаем: «Еще раз я подчеркиваю невозводимость метафор друг к другу, их смысловое равноправие как разновидностей го-

¹ R. D. Sarason. Kadushin's study of Midrash: Value Concepts and Their
Literary Embodiment // P. Ochs (ed.). Understanding the Rabbinic Mind:
Essays on the Hermeneutics of Max Kadushin. Atlanta, Georgia: Scholars
Press, 1990. P. 51-52.

² О. М. Фрейденберг. Миф и литература древности. С. 108.

³ Там же. С. 553.

⁴ Там же. С. 173.

верящего в них образа. Тем самым нет (по отношению к одному и тому же образу) архетипных метафор или метафор, происшед­ших друг от друга. Марр не прав, когда говорит об образах-архе­типах»¹.

И тут мы подходим к сути тех «занятий философией», кото­рым предавались Хайнеман, Фрейденберг, Бахтин, Кадушин и Кассирер. Фрейденберг четко и ясно говорит, что ее работа «представляет собой опыт по исторической эстетике». Но и для остальных неокантианцев философская эстетика, в сущности, была главной дисциплиной. Как бы ни настаивали все они на различии между мифом и искусством, искусство воспринима­лось как «символическая форма» («форма идеологии»), наибо­лее близкая к мифу. Через понимание искусства как игры, загад­ки, тайны, радости и т. п. пытались понять миф и экзегезу.

На «эстетизм» неокантианства еще в 1922 г. указал Эрнст Трельч. По его мнению, Георг Зиммель, пытаясь спастись от Сциллы социологического объективизма Спенсера, стал жерт­вой Харибды эстетизма. «И в этом можно было бы видеть истин­ную сущность современности: натуралистическая связанность и в возмещение — суверенная игра фантазии, свойственная эсте­тизму». И далее Трельч пишет: «Учение Зиммеля лишает исто­рию ее связи с реальностью и превращает ее в свободную игру ее логических форм»². Единодушная и построенная по единому об­разцу критика позитивизма вела неокантианцев (от Хайнемана до Бахтина) прямо в сферу философской эстетики и в объятия эстетизма. И здесь они смыкались (особенно в отрицании «объ­ективной» истории) с последователями философии жизни, с Дильтеем и Георге.

Судьбы неокантианства оказались тесно связаны с судьбами философской эстетики (и «наук о духе» вообще). Еще задолго до постмодернистской революции интерес к философской эстети­ке был утрачен, а немецкие «науки о духе» вытеснены англо­французскими «гуманитарными дисциплинами». Как заметил

¹ О. М. Фрейденберг. Миф и литература древности. С. 22-23.

² Э. Трельч. Историзм и его проблемы: Логическая проблема философии
истории. М.: Юрист, 1994- С. 452.

Раздел 3. век XX и после

Дэвид Симпсон, «этот поворот прочь от эстетики был в значи­тельной степени реакцией на традицию идеализма, в основном ассоциировавшегося с интерпретаторами Гегеля... Взамен воз­никла дисциплина "литературного критицизма" и заняла боль­шую часть территории, которую могла бы исследовать фило­софская эстетика»¹.

Возникновение «литературного критицизма» не было одно­моментным актом. Послевоенный «новый критицизм» в Амери­ке был далек от философских претензий. Претензии возникли значительно позже, в ходе поворота к постмодернизму, пост-структурализму, постколониализму, феминизму и прочим измам восьмидесятых годов. Одним из манифестов новой литератур­ной теории и стала книга Боярина, упомянутая выше. Во введе­нии к ней Боярин писал: «В определенном смысле литератур­ная теория сегодня является дискурсом, в котором мыслятся фундаментальные проблемы, когда-то принадлежавшие теоло­гии и другим ветвям философии: язык, субъект, само определе­ние и понимание человеческой природы»². Основа этого дис­курса для Боярина — труды Деррида. Но если Деррида, как обнаружил Брандист, черпал из неокантианства (и оттуда же черпал другой кумир постмодернизма — Фуко), то в чем же от­ступление от завоеванных неокантианством позиций? Не пы­тался ли Фуко вслед за Кассирером увидеть смену категорий мы­шления и познания (взамен описания Weltanschauung -«мировоззрения» мыслителей прошлого, чем занималась наука девятнадцатого века и ее эпигоны в двадцатом)?

Даниэль Боярин, может быть сам того не желая, раскрыва­ет тайну отличия «литературного критицизма» от философской эстетики: «Литературная теория сегодня сосредоточена не на красоте, но на значении»³. В работах Хайнемана слова «ра­дость», «очарование», «подлинная художественная ценность» были частыми терминами. Найти эти слова у современных ис-

¹ D. Simpson. Introduction // German Aesthetic and Literary Criticism: Kant,
Fichte, Schelling, Schopenhauer, Hegel. Cambridge, etc.: Cambridge
University Press, 1984. P. 1.

² D. Boyarin. Intertextuality and the Reading of Midrash. P. X.

³ Там же.

Дата добавления: 2015-05-09