Связей

Положение Л,С,Выготского об опосредствованном ха­рактере высших психических функций, об использовании внешних и внутренних средств, знаков как «орудий», при помощи которых человек овладевает своей деятельностью, переходит к преднамеренной произвольной регуляции поведения, вошло в арсенал основополагающих принци­пов советской психологической науки и широко освеще-

но в отечественной литературе {Выготский^ Лурия, 1930; Выготский, 1956, 1960; Давыдов, 1972),

Прежде всего следует выделить те задачи, ради разреше­ния которых Л.С.Выготским был введен этот принцип. Та­кой задачей была, во-первых, задача преодоления постулата непосредственности в традиционной психологии и вытека­ющей из этого постулата натурализации, отождествления закономерностей приспособления к миру у животных и че­ловека. Второй и главной задачей была задача изучения пре­образования природных механизмов психических процессов в результате усвоения человеком в ходе общественно-исто­рического онтогенетического развития продуктов человечес­кой культуры б «высшие психические функции», присущие только человеку. Если воспользоваться словами К,Маркса, это была задача изучения преобразования человека из «субъ­екта природы» в «субъект общества» {Маркс> т. 23; Элъконин, 1971). При решении этой задачи Л. С Выготским и были раз­виты взаимосвязанные положения об опосредствованном характере высших психических функций и об интериориза-ции {Выготский, 1960), То, каким образом воплотились эти положения в конкретных психологических исследованиях, можно проиллюстрировать на материале анализа мнемичес-кой деятельности.

В развитии представлений психологов о роли средств в процессах запоминания и забывания можно выделить три периода. Вначале психологи, такие, как Г.Эббингауз, вся­чески старались устранить влияние мнемотехнических приемов и средств на запоминание, воспринимая их как досадные препятствия на пути поиска «чистых» законов памяти. Для второго периода, падающего в зарубежной психологии примерно на 1960 годы, характерно то, что использование средств уже не воспринимается как трюкачество, а становится предметом специального иссле­дования при анализе приемов повышения эффективнос­ти запоминания (см, Neisser, 1976), Коренной перелом во взглядах на роль внешних и внутренних средств в запоми­нании и шире — в человеческом поведении вообще, про­исходит в работах школы Л, С Выготского конца 1920— начала 1930 годов. Там, где представители ассоциативной

и когнитивной психологии усматривают лишь приемы, облегчающие запоминание, Л.С.Выготский видит пере­ход к принципиально новому типу приспособления чело­века к действительности, отличному от непосредственно определяемого стимуляцией приспособления у животных. Иными словами, в одних и тех же фактах Л.С,Выготский и представители указанных направлений зарубежной пси­хологии раскрывают совершенно разное, Л.СВыготский писал: «Если вдуматься глубоко в тот факт, что человек в узелке, завязываемом на память, в сущности конструи­рует извне процесс воспоминания, О напоминает сам себе через внешний предмет и как бы выносит, таким образом, процесс запоминания наружу, превращая его во внешнюю деятельность, если вдуматься в сущность того, что при этом происходит, один факт может раскрыть все своеобразие высших форм поведения, В одном случае не­что запоминается, в другом — человек запоминает нечто. В одном случае временная связь устанавливается благода­ря взаимодействию двух раздражителей, одновременно воздействующих на организм; в другом ™ человек сам со­здает при помощи искусственного сочетания стимулов временную связь в мозгу.

Самая сущность человеческой памяти состоит в том, что человек активно запоминает с помощью знаков. О поведении человека в общем виде можно сказать, что человек активно вмешивается в свои отношения со средой, через среду из­меняет поведение, подчиняя его своей власти» (Выготский, I960, сЛ 19—120)- Б принципе опосредствования как регу­лятивном принципе социальной детерминации поведения при помощи специфически культурных стимулов-знаков просматриваются ставшие впоследствии (в теории предмет­ной деятельности) ключевыми положения об опосредст­вовании психического отражения тем содержательным процессом, который связывает субъекта с предметным ми­ром, т.е. процессом предметной деятельности (А. Н Леонтьев), и столь важные для современной социальной психологии представления об опосредствовании межличностных отно­шений совместной предметной деятельностью (А. В.Петров­ский). Из принципа опосредствования вырастает положение

240».

о единстве строения внешней и внутренней деятельности, очертания которого уже отчетливо прорисовываются в исс­ледованиях А.Н Леонтьева внешнего опосредствованного за­поминания и внутреннего опосредствованного запоминания, возникающего в результате перехода, «вращивания» внешних средств во внутренние средства в онтогенетическом разви­тии памяти2* В этом же исследовании наглядно показыва­ется, что принцип опосредствования неотрывен от принципа интериоризации.

5. Принцип интериоризации—экстериоризации как оппозиция принципу социализации в зарубежной психологии

На пути анализа принципа интериоризации—экстерио­ризации как принципа, раскрывающего механизм усвое­ния человеком общественно-исторического опыта, перехода совместных внешних действий во внутренние действия субъекта* развития личности, исследователей поджидает немало трудностей- И одна из них состоит в том, чтобы разрушить очень устойчивую ограниченную интерпретацию принципа интериоризации.

Прежде всего, как нам кажется, необходимо показать неоправданность долгое время бытовавшего мнения о том, будто бы представители теории деятельности выступали против понятия «социализация» как такового. Почвой для возникновения этого мнения послужили следующие ос­нования. Первое из них, как на это справедливо указывает Г.М.Андреева (1980), имеет своим истоком резкую кри­тику Л.С.Выготским представлений о социализации ре­бенка в концепции Ж.Пиаже. В ранних исследованиях Ж,Пиаже социальная среда интерпретируется в соответ­ствии с канонами психоанализа как внешняя* чуждая по

отношению к ребенку сила, которая принуждает его при­нять чужыхе схемы мысли (см, Выготский, 1956), Против пестрой смеси в концепции социализации, в которой при­чудливо переплетаются психоанализ с социологической теорией ЭДюркгейма, и выступал Л.С.Выготский:, а затем и его последователи. Вторым истоком указанного выше мнения является настойчивое стремление А.Н.Леонтьева дать содержательную характеристику понятию «социализа­ция». Пытаясь сделать это, А,КЛеонтьев вводит положение об интериоризации—экстериоризации как взаимоперехо­дах в системе предметной деятельности человека. И нако­нец, еще одним основанием для возникновения этого мнения, лишь разрушив которое мы сможем вернуть по­нятию «интериоризация» его более широкий первоначаль­ный смысл, является то, что с середины 1950 годов основные усилия таких представителей деятельностного подхода, как ГГЯ.Гальперин, В.ВДавьщов, Н.ФТалызи-на, сконцентрировались на изучении интериоризации как механизма перехода из внешней практической или по­знавательной деятельности во внутреннюю деятельность {Гальперин, 1980; Давыдов, 1972; Талызина, 1975). В этих исследованиях, поставивших в центр проблему перехода из внешнего плана деятельности во внутренний идеаль­ный план> выделилась теория поэтапного, или планомер­ного, формирования умственных действий, созданная работами П,Я-Гальперина и его последователей. Однако нацеленность этих исследований прежде всего на изучение познавательной деятельности индивида привела к неяв­ному возникновению сужения понятия «интериоризация» к понятию, раскрывающему механизм превращения материального в идеальное, внешнего во внутреннее в ин­дивидуальной деятельности, а также к трактовке в иссле­дованиях А.Н.Леонтьева и П.ЯХальперина внешней деятельности как не имеющей в своем составе психичес­ких компонентов (см, Брушлинскийу 1979)- Более широкий смысл понятия «интериоризация» как механизма социа­лизации оказался в тени. Между тем, еще в начале 1930 годов Л.С.Выготский весьма недвусмысленно писал: «Для нас сказать о процессе "внешний" — значит сказать "со-

242 циалъный". Всякая психическая функция была внешней потому, что она была социальной раньше, чем стала внут­ренней, собственно психической функцией: она была прежде социальным отношением двух людей» (Выготс­кий, I960; Выготский, Лурия, 1930) [курсив мой — АА]. Напомним, что для Л.С.Выготского интериоризация и представляла собой переход от внешнего, интерпсихичес­кого к внутреннему, интрапсихическому. В понятии «ин­териоризация» необходимо выделить три грани.

Первую грань можно было бы назвать гранью индиви­дуализации. Раскрытие этой грани позволило Л.С.Выгот­скому отразить основной генетический закон культурного развития: от интерпсихического, социальной коллек­тивной деятельности ребенка к индивидуальному, иит-рапсихическому, собственно психологическим формам его деятельности, Суть этой закономерности развития конк­ретных видов деятельности рельефно выступает в исследованиях Л-С, Выготского по превращению внешней социальной речи, «речи для других», во внутреннюю речь, «речь для себя*>. Совсем недавно начали появляться иссле­дования интериоризации межличностных отношений в онтогенезе. Так, в исследовании В.ВАбраменковой пока­зывается, как возникают и проявляются гуманные отно­шения к сверстнику у дошкольников в совместной деятельности (Абраменкова^ 1980), Вначале совместная дея­тельность, предполагающая реальное сотрудничество детей, порождает и полностью определяет опосредство­ванные ею гуманные отношения. С возрастом гуманные отношения, интериоризируясь в ходе совместной деятель­ности, фиксируются в гуманных смысловых установках личности ребенка, проявляющихся в таких переживаниях ребенка, как сострадание и сорадование неудачам и успехам других. В онтогенезе взаимосвязи между гуман­ными, или шире, межличностными, отношениями, пре­образованными в установки личности, к совместной деятельности как бы переворачиваются: если у детей совместная деятельность непосредственно порождает и опосредствует гуманные отношения, то у взрослых гуман­ные отношения, фиксировавшись в установках личное-

ти? сами опосредствуют и даже определяют выбор тех или иных мотивов конкретной деятельности. Такого рода ис­следования ставят перед представителями теории деятель­ности проблему изучения интериоризации межличностных отношений, которая еще ждет своего решения.

Вторая грань понятия «интериоризация», отражающая переход от «мы» к «я» (Кон, 1978), лучше всего, на наш взгляд, передается посредством термина интимизацыя. Исследуя эту грань, мы подходим к таким проблемам, как проблемы самосознания личности. При изложении этого аспекта интериоризации можно сослаться, напри­мер, на глубокие наблюдения С-Л.Рубинштейна, кото­рый в простом факте называния двухлетними детьми себя в третьем лице (Петя, Ваня), т.е. так, как их зовут другие люди, а лишь затем в первом лице («я»), ввдит начало осознания детьми своего «я» (Рубинштейн^ 1973).

И наконец, третья, наиболее изученная грань понятия «интериоризация» — это интериоризация как производ­ство внутреннего яплана сознания*. Казалось бы, детальное изучение этого аспекта интериоризации должно было бы послужить своеобразной гарантией от односторонних его интерпретаций. Тем не менее интериоризация порой трак­туется как прямой, механический перенос внешнего, материального во внутреннее» идеальное. Отчасти такое впечатление может возникнуть из-за подчеркивания в те­ории деятельности положения о единстве строения внеш­ней и внутренней деятельности. Но единство, например, мысли и слова> как неоднократно подчеркивал Л, С. Вы­готский, никак не означает их тождественности, одина­ковости. Для того чтобы избежать возникновения впечатления об интериоризации как механическом перено­се, можно привести красноречивые факты тех трансформа­ций» которые претерпевает строение внешней речи при преобразовании во внутреннюю речь (особый синтаксис, преобладание смысла над значением, слияние смыслов и т.п.) (Выготский^ 1956), или такие выделенные П.Я,Галь­периным специфические особенности перехода внешней деятельности во внутреннюю, как обобщение, свертыва­ние и т.п. Безусловно, что сами эти особенности также

нуждаются в дальнейшем изучении, выявлении их соб­ственно психологического содержания {Давыдов, 1979).

Только рассмотрение всех этих граней принципа инте-риоризации—экстериоризации позволит дать содержа­тельную характеристику представлений о механизмах социализации в теории предметной деятельности.

6. Принцип психологического анализа «по единицам» как оппозиция принципу анализа «по элементам»

Принципы реактивности и непосредственности посто­янно соседствуют в основывающихся на механистическом материализме психологических теориях с принципом ато­марного анализа психики. Этот принцип зиждется на прису­щей механистическому материализму уверенности, что целое есть всегда сумма составляющих его частей, и не более того (см. об этом Бернштейи, 1947). В психологии этот принцип анализа был назван Л.СВыготским принципом анализа «по элементам». «Существенным признаком такого анализа яв­ляется то, — писал Л.С Выготский, — что в результате его получаются продукты, чужеродные по отношению к анали­зируемому целому, — элементы, которые не содержат в се­бе свойств, присущих целому как таковому, и обладают целым радом новых свойств, которых это целое никогда не могло бы обнаружить» {Выготский, 1956, с.46). В качестве типичного примера анализа поведения человека «по эле­ментам» можно привести сведение поведения человека к сумме рефлексов в радикальном бихевиоризме. Полную противоположность принципу анализа «по элементам» пред­ставляет собой системный принцип анализа «по единицам», существеннейшая черта которого состоит в том, что про­дукт такого анализа несет в себе все основные свойства, присущие целому (Там же).

Из принципа анализа «по единицам» исходит и А,Н.Ле­онтьев при разработке представлений о структуре пред­метной деятельности. В предметной деятельности, имеющей иерархическую уровневую структуру, вычленяются отно­сительно самостоятельные, но неотторжимые от ее живо-

го потока «единицы» — действия и операции, А.Н.Леонтьев специально указывает, что структурные моменты деятель­ности, «единицы** деятельности не имеют своего отдель­ного существования. При выделении этих «единиц» мы как бы отвечаем на три следующих вопроса: Ради чего осуществляется деятельность? На что направлена деятель­ность? Какими способами, приемами реализуется деятель­ность? Отвечая на первый вопрос, мы выделяем такой системообразующий признак, характеризующий особенную деятельность, как мотив деятельности (предмет потреб­ности). При ответе на второй вопрос внутри деятельности выделяется иерархически подчиненный по отношению к первому системообразующий признак — цель, к которой стремится субъект, побуждаемый тем или иным мотивом, Процессы, направленные на достижение сознаваемого предвидимого результата, т,е. цели, и представляют собой действия. Но действие не происходит в пустоте, а всегда осуществляется в определенных условиях. Для того, чтобы ответить на вопрос, какими приемами осуществляется действие, в действиях вычленяются операции — способы достижения цели действия, которые соотносимы с условия­ми выполнения действия, В этих условиях, как правило, фиксированы в результате экстериоризации те или иные «функциональные значения» (Зинченко, Гордон, 1975). И наконец, четвертым необходимым моментом психологи­ческого строения деятельности являются психофизиологи­ческие механизмы — реализаторы действий и операций. Таково краткое описание строения предметной деятель­ности.

В зависимости от задачи, которую ставит перед собой исследователь, у него начинают «работать» при объяснении различных сторон психической реальности разные «еди­ницы» деятельности (Леонтьев А.А., 1978; Юдин, 1978). Так, например, при анализе развития личности в каче­стве «единицы» выступает «особенная деятельность». Об­разцом такого рода исследований являются разработанные Д.Б.Элькониным представления о периодизации развития личности ребенка (Эльконин> 1971). При исследовании со­циальной перцепции, динамики групповых процессов в

социальной психологии в работах ТЛА.Андреевой и А.В.Петровского все активнее на^инает'применяться та­кая «единица», как совместная предметная деятельность (Андреева^ 1980; Психологическая теория коллектива, 1979). При исследовании познавательных процессов, напримерi при изучении запоминания, мышления или восприятия, в качестве «единицы» анализа используется «действие». Именно «действие* рассматривается в исследованиях па­мяти, проведенных П.ИЛинченко и АЛ,Смирновым, как основная единица структурного, функционального и гене­тического анализа непроизвольного запоминания {Зинчеп-коу 1971; Смирное, 1965)- Продуктивность использования «действия» как «единицы» анализа восприятия можно про­иллюстрировать на примере исследований, проведенных в русле концепции «перцептивных действий» (Давыдов, 1979)- Список работ, показывающих объяснительную на-грузку различных «единиц» анализа предметной деятель­ности, можно было бы продолжить (см. например, Берн штейн, 1947; Давыдов, 1979; Тихомиров, 1969).

Представления о «единицах» анализа деятельности, взаимопереходах между ними уточняются и развиваются (см., например, Тихомиров, 1969), но, как бы они ни из­менялись, принцип психологического анализа «по еди­ницами задает общую стратегию изучения структуры предметной деятельности,

7, Принцип зависимости психического отражения от места отражаемого объекта в структуре деятельности

Одним из доказательств реальности существования того или иного принципа познания является то, что с ним рано или поздно приходится столкнуться представителям самых разных ориентации в науке. Принцип зависимости психического отражения от места отражаемого объекта в структуре деятельности пережил, по крайней мере, два своих рождения. Недавно он был замечен психологами когнитивистского направления, которые в последние годы начали осознавать тот факт, что нельзя построить психо-г

логию познавательных процессов в рамках информаци­онного подхода с его схемой «вход—выход», оставив за скобками реальный содержательный процесс взаимодей­ствия человека с миром, «Когнитивные психологи долж­ны предпринять огромные усилия, — пишет лидер этого направления У.Найссер, — чтобы понять то, как осуще­ствляется познание в обычной среде и в контексте целенаправленной деятельности* (Neisser, 1976, с.7)* До тех пор пока познавательные процессы не будут рассмат­риваться в контексте деятельности, психологи будут вынуждены довольствоваться чисто внешними количе­ственными их описаниями вроде введенного У.Найссе-ром принципа параллельной переработки информации.

Задолго до того, как психологи когнитивистского направ­ления пришли к мысли о необходимости исследования по­знавательных процессов в контексте целенаправленной деятельности, в советской психологии в русле теории пред­метной деятельности на материале исследования памяти был фактически открыт принцип, охарактеризованный нами как принцип зависимости психического отражения от места отражаемого объекта в структуре деятельности. В исследова­ниях П.И.Зинченко и А А, Смирнова показано изменение характера зависимости запоминания от того, с какими ком­понентами деятельности — мотивами, целями или условиями выполнения действия — связан запоминаемый объект. Не пересказывая здесь известных работ ПИЗинченко, обра­тим лишь внимание на то, что общий методический прием изучения непроизвольного запоминания является непосред­ственным воплощением принципа зависимости психического отражения от места отражаемого объекта в структуре дея­тельности. Суть этого приема состоит в том, что один и тот же материал должен был выступать в эксперименте в двух ипостасях: один раз — в качестве объекта, на который на­правлена деятельность, т.е. цели действия: другой раз — в качестве фона, условия достижения цели, т.е. объекта, ко­торый непосредственно не включен в выполняемую субъек­том познавательную или игровую деятельность. Подытоживая результаты своих исследований, ГШ.Зинченко сделал вы­вод о том, что материал, составляющий непосредственную

цель действия, запоминается более конкретно и эффектив­но у чем материал, относящийся к способам осуществления действия.

Содержание принципа зависимости психического от­ражения от места отражаемого объекта в структуре дея­тельности может быть раскрыто при исследовании творческой деятельности (Пономареву 1976) и перцептив­ной деятельности (Запорожец, Венгер, Зинчеико и др., 1967), Этот принцип также лег в основу функциональной клас­сификации эмоций (Вилюнас, 1974) и представлений о разноуровневой природе установочных явлений (Асмолов, 1979). Он представляет собой один из важных принципов теории предметной деятельности и обладает далеко еще не исчерпанным объяснительным потенциалом.

Выделенная и описанная выше система принципов, так же как пронизывающий все исследования в русле де-ятельностного подхода принцип историзма, являют со­бой неповторимое лицо теории предметной деятельности. Эти принципы, конечно же, нельзя воспринимать как каноны, от которых последователи Л.С.Выготского не могут отступить ни на шаг.

Канонизация основных принципов теории несет в себе куда большую опасность, чем внешняя или внутренняя ее критика- Теории никогда не умирают от критики. Они гиб­нут в руках старательных учеников, спешащих их канонизи­ровать и, тем самым, отправить на заслуженный отдых. При этом на всех этапах истории науки ученики проделывают одну и ту же незамысловатую операцию — операцию возве­дения исходных принципов в ранг постулатов, не требую­щих доказательств. Не случайно В.Келер, как вспоминает Б.В.Зейгарник, запретил своим сотрудникам использовать понятие «гештальт» для объяснения тех или иных феноме­нов; и в этом был абсолютно прав. Если принципы анализа деятельности будут возведены в ранг постулата, то теория деятельности превратится в теорию, достойную внимания лишь для историков психологии. Все те принципы, которые выделены в теории предметной деятельности, представляют собой не что иное, как предпосылки, определяющие ход развития современной психологии, ее будущее.

Динамический подход в психологии деятельности*

В настоящей работе сделана попытка очергслъ две парадиг­мы психологического анализа деятельности — морфологичес­кую и динамическую, — сложившиеся в русле обще­психологической теории деятельности (Леонтьев АЖ, 1975).

В последнее время проблема деятельности является объектом оживленных и полных полемического накала дискуссий, И это не удивительно: сейчас вряд ли удастся отыскать психолога, который бы в той или иной форме не касался проблемы деятельности, не давал бы ту или иную трактовку категории деятельности. При всей разнородности мнений, высказываемых при обсуждении современного состояния проблемы деятельности, их объе­диняет одна общая черта. Она заключается в том, что наи­более четко выделившиеся в советской психологии концепции деятельности рассматриваются как окончатель­но сложившиеся и доведенные до своего логического фи­нала системы, т.е, системы, в которых уже проставлены все точки над I Поэтому-то обычно, анализируя эти сис­темы, будь то общепсихологическая теория деятельности А.КЛеонтьева или концепция С Л. Рубинштейна, начи­нают перечислять, что в них не сделано- Являются ли, однако, в действительности эти системы, и в частности общепсихологическая теория деятельности, о которой далее пойдет речьэ чем-то окончательно сложившимся и доведенным до своего логического финала? Нет! На наш взгляд, дело обстоит совершенно противоположным обра-

Статья написана совместно с В.А.Петровским,Опублико­вана под названием «О динамическом подходе к психо­логическому анализу деятельности» в журнале «Вопросы психологии». 1978, № 2.

Динамический подход в психологии деятельности 253

зом. Эта теория представляет собой пока еще только каркас здания объективной психологической науки. Выступая в форме такого каркаса, она задает дальнейшее направле­ние движению психологии, сама постоянно изменяясь и преобразуясь в ходе этого движения. Возможно, что вы­росшая из этой концепции теория деятельности в ее раз­витой форме будет так же походить на сегодняшнюю, как, говоря словами Л.С.Выготского о психологии грядущих дней, созвездие Пса походит на собаку — лающее живот­ное {Выготский, 1982), Но в ней будут жить принципы, заложенные теорией деятельности уже сегодняшнего дня, и в этом-то и заключается суть дела.

Контуры общепсихологической теории деятельности были намечены в исследованиях Л.С.Выготского, А.Н.Ле­онтьева и А,РЛурия в те дни, когда молодая советская психология, пройдя между Сциллой психологии созна­ния и Харибдой бихевиоризма, встала на путь са­мостоятельного развития. Именно в то время, в начале 1930 годов в нашей психологии утверждается принцип де­ятельности как ведущий методологический принцип ана­лиза психических явлений и дается определение категории деятельности. Деятельность определяется как процесс ре­ализации жизненных отношений субъекта в предметном мире и как источник саморазвития субъекта, причем ак­центируется и «работает* в конкретных исследованиях прежде всего первая часть этого определения. Следует особо подчеркнуть, что одновременно с введением чисто мето­дологического принципа деятельности сама деятельность становится предметом конкретных исследований в рабо­тах харьковской группы психологов (А.НЛеонтьев, Л.И.Божович, П.Я.Гальперин, А.В.Запорожец, П.И.Зин-ченко и др,)-

Эти исследования разворачиваются преимущественно в рамках морфологической парадигмы анализа деятель­ности. То, что мы условно обозначили морфологической парадигмой анализа деятельности, предполагает рассмот­рение деятельности как некоторой инвариантной системы и выделение относительно устойчивых единиц, которые образуют эту систему. Следуя логике исследования, зада-

254 Раздел Ш. Деятельность — ОЕЬясютяьпый принцип»*

ваемой морфологической парадигмой, исследователи должны были раскрыть некоторые инвариантные для каж­дой деятельности единицы, re. те предметные и струк­турные моменты, которые образуют «тело» любой деятельности. Эта цель и была достигнута в целом рдце фундаментальных экспериментальных и теоретических работ. Здесь нет необходимости останавливаться на этих ставших уже классическими работах, и поэтому мы по­зволим себе дать лишь краткую характеристику выделен­ных в них структурных единиц деятельности,

В деятельности субъекта были выделены такие пред­метные моменты, как мотив, понимаемый как предмет потребности, цель и условия осуществления действия. Структурные моменты деятельности получили, как изве­стно, свою специфическую характеристику при соотне­сении их с мотивами, целями и условиями осуществления действия. Так, процесс, рассмотренный со стороны моти­ва, получает свою специфическую характеристику в ка­честве особенной деятельности; со стороны цели — в качестве действия; со стороны условий осуществления действия — в качестве операции. Четвертый момент пси­хологического строения деятельности — это «исполни­тельные» психофизиологические механизмы, реализующие деятельность (Леонтьев АН., 1975).

Подобное описание деятельности как относительно инвариантной системы, конечно, нельзя считать завер­шенным. Возможной перспективой дальнейшего исследо­вания деятельности в рамках морфологической парадигмы является членение деятельности на все более дробные единицы, т.е. путь анализа микроструктуры деятельности. Этот путь мы обнаруживаем в известных исследованиях В.П.Зинченко и его сотрудников, доказавших необходи­мость введения такой важной единицы анализа деятель­ности, как функциональный блок: (Зинчеико, 1974; Зинченко, Мунипов) 1976).

Итак, при анализе деятельности в рамках морфологи­ческой парадигмы исследуются следующие структурные единицы деятельности: особенная деятельность, побуж­даемая мотивом; действие, направляемое целью; опера-

Динамический подход в психологии деятельности 255

цияэ соотносимая с условиями осуществления действия; функциональный блок, соотносимый с объектными свой­ствами условий, и психофизиологические реализаторы деятельности.

Иная картина и иные единицы анализа выделяются при исследовании деятельности в рамках динамической пара­дигмы. Динамическая парадигма анализа деятельности пред­полагает выявление специфики тех моментов, которые характеризуют собственно динамику, движение самой деятельности и ее структурных образующих. Единицами, характеризующими движение самой деятельности, явля­ются установка, понимаемая как стабилизатор движения в поле исходной ситуации развертывания деятельности, и надситуативная активность. Содержание этих единиц, их место в процессах реализации и преобразования дея­тельности, а также настоятельную необходимость введения этих единиц в контекст анализа предметной деятельности мы и попытаемся сейчас показать.

Вначале мы остановимся на характеристике такой еди­ницы анализа движения деятельности, как установка. В настоящей статье понятие «установка» впервые будет рас­смотрено в качестве необходимого условия выделения динамической парадигмы психологического анализа дея­тельности1. Вопрос о роли установочных явлений с необ­ходимостью встает при изучении деятельности, как только мы начинаем рассматривать движение самой деятельности и пытаемся понять причину ее относительной устойчивос­ти в непрерывно изменяющейся среде. Предположение о существовании моментов, стабилизирующих движение деятельности, естественно вытекает из представлений о природе движения. Ведь в движении предметной деятель­ности, как и во всякой форме движения, всегда при­сутствует тенденция к сохранению его направленности, возникающая в самом процессе деятельности. Стабилизато-

1 О некоторых теоретических и историко-психологических предпосылках введения понятия «установка» в контекст психологии деятельности и конкретных особенностях ус­тановок (см. Асмалов, 1977 а, 6\ Асмолов, Коаальчук, 1975).

256 Раздел Ш. Деятельность — овшсшшльный принцип*»

ры деятельности и находят свое выражение в тенденции к сохранению направленности движения, в своеобразной «инерции» деятельности. Без таких стабилизаторов деятель­ность просто не могла бы существовать как самостоятельная система, способная сохранять устойчивое направленное движение- Она была бы подобна флюгеру и каждое мгно­вение изменяла бы свою направленность под влиянием любых воздействий, обрушивающихся на субъекта. Мы еще раз подчеркиваем, что стабилизаторы всегда присутству­ют в движении деятельности, непрерывно «цементируя» это движение и фиксируя его направленность. Они всегда есть, хотя внешне могут не проявлять каких-либо само­стоятельных признаков своего существования. Дело в том, что стабилизирующие моменты движения деятельности остаются скрытыми до тех пор, пока развертывающаяся деятельность не сталкивается с тем или иным препятствием. Но стоит какому-либо препятствию вырасти на пути движения деятельности, и тенденция к сохранению на­правленности деятельности тотчас даст о себе знать. Раз­личные проявления этой тенденции встречаются буквально на каждом шагу. Дон Кихот, начитавшийся рыцарских ро­манов и постоянно ожидающий встречи с великанами, принимает за великанов ветряные мельницы и нападает на них. Африканец, впервые приехавший в Лондон, оши­бочно думает, что все полицейские дружественно настро­ены по отношению к нему, так как принимает знак остановки — правую руку полицейского, поднятую ладо­нью вперед навстречу движущемуся транспорту, — за теп­лое приветствие. Большинство фантастов, по привычке считающих разум исконной привилегией человека, при­дают в своих рассказах обитателям других миров челове­ческий облик. Из всех этих примеров явственно следует, что тенденция к сохранению направленности движения деятельности имеет две стороны: во-первых, она является необходимым внутренним моментом движения деятель­ности, обеспечивающим его стабильность, устойчивость; во-вторых, она же обусловливает консервативность, ри­гидность деятельности, проявляясь в том, что субъект ста-

Динамический подход в психологии деятельности 257

новится как бы «слепым» к любым воздействиям, не ук­ладывающимся в русло этой тенденции.

Само собой разумеется, что между абстрактным поло­жением, констатирующим наличие подобных стабилизато­ров в процессе деятельности, и конкретно-психологичес­ким исследованием механизмов, обеспечивающих стабильность деятельности, лежит целая пропасть. Для того чтобы через эту пропасть перекинуть мост, нужно было рассмотреть то, как представления о стабилизаторах дея­тельности преломились в психологии, в каких фактах и понятиях они предстали перед исследователями.

В нашей работе было показано, что наиболее устояв­шееся описание тенденции к сохранению направленнос­ти движения, или готовности действовать в определенном направлении, выражено в понятии «установка» и его мно­гочисленных аналогах. Установочные явления хорошо известны в психологии вообще, и особенно в советской психологии, благодаря классическим работам Д. Н.Узнадзе {Узнадзе; 1966) и его учеников (Надирашвили, 1974; На-тадзе, 1972; Прангишвили, 1975; Чхартишвили, 1971). Ни одна другая школа в мировой психологической науке не внесла столь значимого вклада в изучение многообразных установочных явлений, как школа Д.Н.Узнадзе, Поэтому, для того чтобы конкретизировать представления о стаби­лизаторах деятельности, мы прежде всего обратились к теории установки Д.Н.Узнадзе. Проделанный нами с по­зиций общепсихологической теории деятельности анализ представлений об установке в школе Д.Н,Узнадзе} а так­же различных проявлений установки в исследованиях зару­бежных психологов привел к разработке гипотезы об иерархической уровневой природе установки -как механизма стабилизации деятельности {Асмолов, 1977 а, 5; Асмолов, Ковалъчук, 1975; Асмолое, Михалевская, 1974), В чем суть этой гипотезы?

Согласно этой гипотезе содержание, функции и фено­менологические проявления установок, зависят от того, на каком уровне деятельности они функционируют. В со­ответствии с основными структурными единицами дея­тельности выделяются уровни смысловых, целевых и

9 А, Асмояов

25 8 Раздел Ш. Деятельность — оеъяснитепьный принцип.

**Щ

операциональных установок, а также уровень психофизи­ологических механизмов — реализаторов установок. Установки каждого из этих уровней обладают рядом ха­рактерных особенностей,

Ведущим уровнем установочной регуляции деятель­ности является уровень смысловых установок. Смысловая установка актуализируется мотивом деятельности и пред­ставляет собой форму выражения личностного смысла в виде готовности к определенной деятельности в целом. Смысловая установка цементирует направленность отдель­ной деятельности, феноменально проявляясь в ее субъек­тивной окрашенности, «лишних» движениях и смысловых обмолвках. Типичный пример смысловой обмолвки опи­сан З.Фрейдом, приведшим случай, когда пациентка, рассказывая об очень близком человеке — своей тетке, постоянно называла ее «моя мать», не замечая при этом обмолвки (Фрейду 1925). Смысловые установки относятся к глубинным образованиям мотивационной сферы личнос­ти. Их изменение всегда опосредовано изменением самой деятельности субъекта. В этом заключается кардинальное отличие смысловых установок от таких субъективных об­разований на поверхности сознания, как «отношения» в смысле В.Н.Мясищева, «значащие переживания» Ф.В.Бас-сина, которые могут быть изменены непосредственно под влиянием вербальных воздействий.

На другом уровне, на уровне действия, функциониру­ют целевые установки. Критерием для выделения этого уровня установок является наличие цели действия. Целе­вая установка представляет собой готовность, вызванную предвосхищаемым осознаваемым результатом, и опре­деляет устойчивость протекания действия. Из-за того, что стабилизирующая функция целевой установки непосред­ственно не проявляет себя до столкновения действия с препятствием, в психологии нередко смешивают установку и направленность, тем самым растворяя эти понятия друг в друге. Между тем установка есть самостоятельный, не перекрываемый направленностью момент регуляции дей­ствия. Об этом красноречиво свидетельствуют такие фак­ты проявления целевой установки, как феномен Зейгарник

Динамический подход в психологирг деятельности________259

(тенденция к завершению прерванного действия) и сис­темные персеверации.

Опускаясь на еще более низкий уровень деятельности, мы обнаруживаем факты проявления операциональных ус-таноеок. Под операциональной установкой понимается готовность к осуществлению определенного способа дейст­вия, которая возникает в ситуации решения задачи на основе учета условий наличной ситуации и вероятност­ного прогнозирования изменения этих условий, опираю­щегося на прошлый опыт поведения в подобных ситуациях.

Конкретное выражение способа осуществления дей­ствия зависит от того значения, которое объективирова­но в предвосхищаемом условии. Говоря о «значении» условий ситуации, мы имеем в виду представление А,Н.Ле­онтьева о том, что эти условия несут в себе внешние схемы поведения — общественно выработанные способы осу­ществления деятельности, ценности, предметные и социальные нормы. Именно в значениях содержатся те готовые формулы, «образы» способов действия, о кото­рых писал Д.Н.Узнадзе (Узнадзе, 1966) и которые пере­даются из поколения в поколение, не позволяя распасться «связи времен». Эти значения, будучи представленными в образе предвосхищаемого условия ситуации, определяют конкретное выражение способа осуществления действия, В случае совпадения образа предвосхищаемого условия с фактически наступившим условием ситуации разрешения задачи операциональная установка приводит к осуществ­лению адекватной операции, посредством: которой мо­жет быть достигнута цель действия. В повседневной жизни операциональные установки проявляются в привычных, стандартных ситуациях, определяя работу «привычного», по выражению Д.Н.Узнадзе, плана поведения, После того как человек многократно выполнял один и тот же акт в определенных условиях, у него при повторении этих ус­ловий не возникает новая установка, а актуализируется уже ранее выработанная установка на эти условия (Пет-ровскый ДА, 1975),

Феноменальные проявления установок этого уровня наиболее детально изучены в экспериментальной психо-

260 Раздел Ж Дешшгьнооъ — объяснительный принцип.*.

логии- Так, фиксированные установки, выработанные посредством классического метода фиксации установки Д.Н.Узнадзе, по своему деятельностному рангу относятся именно к операциональным установкам- Операциональ­ные установки проявляются в известных феноменах уста­новочных иллюзий восприятия, в ошибках «ожидания» и «привыкания», наблюдаемых в психофизических экспе­риментах (Асмолов, Михалевская, 1974), Феномены опера­циональных установок также обнаруживаются и при решении мыслительных задач. В этой области они откры­ваются перед исследователями в виде феномена «функ­циональной фиксированное™», проанализированного КДункером (Лутеру 1965), и в стереотипных, ригидных установках — готовности к переносу ранее выработанных способов действия на новые задачи, — исследованных в известных работах АЛачинсь (Luchins A., LuchinsE., 1959),

И наконец, на уровне психофизиологических механиз­мов установка проявляется в сенсорной и моторной пред-настройках, предшествующих развертыванию того или иного действия.

Вглядимся повнимательнее в многоликие проявления установок. Во всех случаях, будь то установки на уровне личности или операциональные установки, об их сущест­вовании судят по тем искажениям, которые они привно­сят в процессы деятельности. Благодаря этой особенности психологи узнали о существовании установочных явле­ний. Из-за нее в умах многих исследователей установка неправомерно ассоциируется только с фактором, внося­щим искажения в разные вищы деятельности. Эта особен­ность установок и обусловила то, что в роли основного принципа, явно или неявно используемого в эксперимен­тальных исследованиях установочных явлений, выступил методический принцип искусственного прерывания, сбоя деятельности, например, прерывания деятельности при помощи создания неопределенности предъявляемой сти­муляции — вроде пятен Роршаха или дефицита сенсор­ной информации в психофизических экспериментах на обнаружение сигнала, а также резкого нарушения проте­кания деятельности. Этот общеметодический прием служит

Динамический подход в психологии деятельности. 261

еще одним «операциональным» подтверждением право­мерности понимания установки как стабилизатора дея­тельности.

Исследование уровневой природы установочных явле­ний и их роли в регуляции предметной деятельности на­ходится в самом начале своего пути. Начинаются поиски методов диагностики и изменения смысловых установок личности. И уже сегодня зону этого поиска можно очер­тить с достаточной определенностью. Такими методами являются проективные методы (см, Соколова, 1976) и ме­тоды социально-психологического тренинга, Ведутся экс­периментальные исследования ло изучению роли межличностной идентификации в возникновении смыс­ловых установок (Басина, 1977; Васина, Насиновская, 1977). В работах ЕЛ1.Соколовой разрабатываются представления о личностном стиле как системе смысловых установок лич­ности {Соколова, 1977). В недавно завершившемся цикле исследований, проведенных под руководством О,^Ти­хомирова, вскрыта сложная взаимосвязь между оценками и установками разных уровней в ходе мыслительной деятельности {Клонко, 1977), Все эти и подобные им иссле­дования и определяют судьбу дальнейшего развития пред­ставлений о разных уровнях установок, стабилизирующих деятельность субъекта и позволяющих сохранить ее устой-чивость в бесконечно разнообразном и постоянно изменяющемся мире.

Итак, установка, понимаемая как стабилизатор дви­жения в поле исходной ситуации развертывания деятель­ности, является единицей анализа движения деятельности субъекта. Функциональное значение установок по отно­шению к деятельности заключается в том, что установки различных уровней стабшшзируют движение деятельности, позволяя, несмотря на разнообразные сбивающие воздей­ствия, сохранять ее направленность; и они же выступают как консервативные моменты деятельности, «барьеры внутри нас», мешая деятельности вырваться за рамки ис­ходной ситуации.

Другой единицей, вычленяемой при анализе дея­тельности в рамках динамической парадигмы, является

надситуативная активность. Раскроем содержание этой су­щественно важной новой единицы анализа.

Деятельности субъекта свойственна особая логика дви­жения, заключающаяся в том, что субъект как бы выходит за рамки исходной ситуации развертывания деятельнос­ти, т.е- действует — если использовать известный поэти­ческий троп — «поверх барьеров». Понятое «надситуативыая активность», без введения которого невозможно понима­ние движения деятельности как ее саморазвития, и фик­сирует факт существования таких тенденций, в которых субъект возвышается над ситуацией, преодолевая ситуа­тивные ограничения на пути движения деятельности.

Введение этого понятия (Петровский В.А, 1975, 1976, 1977) потребовало специального рассмотрения пробле­мы соотношения понятий «активность* и «деятельность» в рамках общепсихологической теории деятельности, вы­деления и критики некоторых фундаментальных положе­ний эмпирической психологии, соотнесения и в итоге обобщения конкретных данных, полученных в разное вре­мя разными авторами в ряде экспериментальных работ, в том числе и исследований в области психологии риска, проводимых в течение ряда лет одним из авторов данной статьи (Петровский ВЛ*, 1971, 1975 и др.)-

С какими же основными методологическими пробле­мами мы сталкиваемся, подходя к предмету нашего рас­смотрения?

В самом фундаменте эмпирической психологии лежит следующая методологическая предпосылка, приобретшая статус постулата, явно или неявно принимаемого иссле­дователями и исподволь ограничивающего движение на­учной мысли. Это «постулат сообразности^. Он состоит в том, что субъекту приписывается изначально свойствен­ное ему стремление к «внутренней цели», в соответствие с которой и приводятся все без исключения проявления активности (Петровский ВА.Ь 1975, 1977), При этом вся деятельность субъекта оказывается как бы замкнутой на реализации именно этих исходных «целей». По существу речь идет об изначальной адаптивной направленности психических процессов и поведенческих актов субъекта.

Дата добавления: 2015-05-09