Провалы в памяти

Несколько лет назад на вступительном тесте по русскому языку в одном из московских вузов абитуриентам предлагалось определить, является ли слово советский историзмом или архаизмом. Напомню, что историзмы и архаизмы – это две разновидности устаревших слов.

Историзмы – это слова, которые устарели потому, что вышли из употребления обозначаемые ими предметы (например, латы, кольчуга). Архаизмы же устарели сами по себе, соответствующий объект или явление мы теперь называем иначе – например, говорим не кручина, а грусть или тоска. Слово советский, конечно, ближе к историзмам, чем к архаизмам, но вообще‑то авторы вопроса поторопились: это слово все‑таки еще не устарело.

Но действительно, историзмы – это не только такие слова, как кольчуга и латы, но и такие, которые еще 20–30 лет назад были совершенно обычными, а теперь молодежь их без исторического комментария не понимает. Вот несколько строф из стихотворения Марины Бородицкой – московской поэтессы и переводчицы:

Встаньте, кто помнит чернильницу‑непроливайку,

Светлый пенал из дощечек и дальше по списку:

Кеды китайские, с белой каемочкой майку,

И промокашку, и вставочку, и перочистку.

Финские снежные, в синих обложках тетради,

День, когда всем принести самописки велели,

Как перочистки сшивали, усердия ради,

С пуговкой посередине, – и пачкать жалели.

Встаньте, кто помнит стаканчик за семь и за десять,

Пар над тележками уличных сиплых кудесниц, –

С дедом однажды мы в скверике при Моссовете

Сгрызли по три эскимо, холоднейших на свете.

Например, перочистки я отлично помню (мы тоже в первом классе их сшивали из нескольких кружочков плотной ткани), а для нынешних школьников это нечто гораздо более экзотическое, чем кольчуга. Шариковые ручки тогда только‑только начали появляться и казались совершеннейшим чудом. Их привозили из редких заграничных поездок, а в школе писать ими запрещалось: мол, почерк портится. А вот слова самописка в моей собственной жизни не было. Я его знаю откуда‑то. Например, в фильме «Пять вечеров» старательную студентку называют «самописка‑вечное‑перо», но я лично никакими самописками не писала, только ручками – перьевыми и шариковыми. Кстати, удивляет меня в этом стихотворении соседство вставочки и Моссовета. Вставочка в значении ручка – не московское слово, а ленинградское. Так говорила и моя ленинградская бабушка, а меня в детстве это забавляло. Может быть, у Марины Бородицкой тоже была ленинградская бабушка? Кстати, и финских тетрадей я что‑то не помню. Или они продавались в СССР короткое время и я их не застала, или это тоже питерская деталь. Мороженое в стаканчике за семь копеек я хорошо помню, а вот за десять – в моем детстве такого не было. Было за девять.

Мы – к счастью или к несчастью – живем в эпоху больших перемен, а в такие времена стремительно устаревают целые пласты лексики. Нашим детям нужно уже объяснять, кто такие кандидаты нерушимого блока коммунистов и беспартийных и что такое продуктовый заказ. Впрочем, не стоит забывать, что исчезнувшие было слова могут опять стать общеупотребительными.

Я хорошо помню историю с бабушкой моей подруги Лены Шмелевой. Дело было в конце 80‑х – время голодное, тогда как раз ввели талоны на сахар и водку, визитные карточки москвича и другие радости, с которыми мы в Москве на нашем веку до этого не сталкивались. Бабушка была уже очень старенькая и, как многие старики, забывала то, что было несколько часов назад, но ясно помнила то, что было во времена ее молодости. Однажды Лена растерянно говорит ей: «Бабушка, сахара нет, талоны не отоварили». Старушка не затруднилась с ответом: «Но ведь можно купить в коммерческом магазине!»

Дата добавления: 2015-05-09