Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

Об исторической эволюции субъекта культуры




У основания эволюционной пирамиды стоит родовой человек или архаический индивид. Здесь синкрезис ещё настолько силен, а пережи­ваемая картина мира настолько целостна, что для полноценного трансцендирования достаточно энергии партисипации к родовому коллективу (общинному телу). Распад синкрезиса, умножающаяся институционализация социальных форм расширяют поле партисипации и потенциаль­ных объектов трансцендирования.

Эпоха “бронзового века” (ранняя государственность) демонстриру­ет постоянную борьбу родовых и государственных принципов жизнеус­тройства с переменным успехом. Ко II тыс. до Р. X. государственность побеждает. Возникают устойчивые оппозиции типа государство — ло­кальный общинный мир, варвар — цивилизация (опредмеченная оппо­зицией того же государства и кочевого общества). Более зрелый харак­тер приобретает оппозиция город—деревня. Начинает складываться протоманихейская картина мира. Для паллиата — носителя этой картины — мир уже настолько аналитичен и рационали­зован, что требуются иные, нежели у родового человека, более широкие границы материала партисипации и, соответственно, формы трансцендирования.

Здесь наметилось два направления: партисипация в форме со­циализации, т. е. партисипация к социальному Абсолюту в лице того же государства, и, с другой стороны, трансцендирование посредством религии спасения, или партисипация к метафизической идее избавления от страданий (блаженства). В I тыс. до Р. X. религии спасе­ния впервые оформляются в монотеизм, однако, по крайней мере в христианстве, так и не изживают своих дуалистических корней.

Именно с паллиата начинается оппозиция страдание—спасение, а мир сущий воспринимается как несовершенный и противопоставляет­ся миру должному (чего не было в сознании архаического индивида). Все уже ставшие в культуре различения, служившие причиной распада синкрезиса для родового человека, глобализуются и стягивают­ся к полюсам метаоппозиции добра и зла с множеством её коррелятов (свет и тьма, спасение и страдание, дух и плоть и т. д.). В результате такого стягивания и глобализации оппозиций сформировался колос­сальный энергетический потенциал, обеспечивающий полноценную и устойчивую партисипацию для нового культурно-исторического субъек­та — паллиата.

Именно здесь осуществляется важнейший прорыв: культура до­стигает качественно иной фазы отрыва от природных оснований и за­мыкания в себе. Если для архаического индивида виталистической осно­вой бытия выступали ещё природные стихии, канализируемые в культурные формы активности посредством ритуала и партисипации к роду (переходному природно-культурному образованию), то для паллиа­та культура настолько глубоко трансформирует и опосредует природ­ную витальность, что ей “кажется”, что она черпает силы из самой себя[lxxviii]. Один из наиболее показательных индикаторов этого процесса — пере­ход к логоцентризму, свойственный религиям спасения (буддизм — осо­бый случай). Сама сентенция “в начале было Слово” указывает на ка­чественно новый этап самостояния культуры, где знак и символ выступают уже не компромиссным и вторичным замещением прямого партисипационного переживания, а онтологически первич­ным источником всякого бытия, которое уже есть всецело бытие культурное.

Паллиат наряду с архаическим индивидом образует особую, с поз­воления сказать видовую, культурно-историческую категорию, которая однажды сформировавшись, продолжает воспроизводить и себя самоё и свою картину мира, а также свои фундаментальные ценностные уста­новки и стратегию мироустройства. Сам исторический период от II-го тыс. до Р. X. по II—III в. н. э. (учение Мани) может быть назван эпохой манихейской революции, которая, впрочем, протекала на фоне других не менее значимых процессов.

А что же архаический индивид? Родовой человек не умер. Он по­степенно оттеснялся параллельно и из ментальности и из пространства истории, точнее, с её передовых рубежей. Мироустроительная стратегия родового человека оказалась сублимирована, от­теснена манихейскими принципами социализации и внеположенными роду ценностями в область бессознательного и на периферию социаль­ного бытия. Откуда она (родовая стратегия) сразу с готовностью вылеза­ла, как только в силу тех или иных причин распадались доминирующие государственные структуры. К примеру, как только действенность госу­дарственной идеологии дает слабинку — индивид тут же обращается к семье со всем соответствующим комплексом партисипационных отно­шений. Но дело не только в том, что родовой уровень культурного со­знания оказался подчинён и фрустрирован социально-государственным. Однажды сформировавшись в своём системном (видовом) качестве, ро­довой человек в принципе не может превращаться в нечто иное путём ползучих изменений. В этом смысле паллиат столь же эйдетичен, как и родовой человек, а не выводим из него.

Архаический индивид, во-первых, продолжает воспроизводить себя в своём системном качестве. Во-вторых, как в животном мире вид, не меняясь в своих основных морфологических характеристиках, вынужден приспосабливаться к условиям среды, так и архаический индивид обре­чён приспосабливаться к новым историческим условиям. Кстати, в тех местах, где родового человека оставили в покое, он практически не изме­нился на протяжении тысячелетий. Тут имеются в виду не только папуа­сы, пигмеи и другие объекты Леви-Стросса, но и объекты А. К. Байбури-на, а иными словами, жители традиционной российской деревни.

В качестве примера можно обратиться к типичным рассуждениям пожилой доярки из смоленской “глубинки”, опублико­ванным в периодической печати. Сетуя на напасти, свалившие­ся на деревню с концом советского периода, женщина вспоминает, что при Брежневе ей в колхозе платили 300 рублей. И делает, казалось бы, неожиданный вывод: надо, чтобы все вернулось. “Пусть будет колбаса за два двадцать (два рубля двадцать копеек), и чтобы мне платили триста”. Иными словами, хочу назад! Ин­дивид ненаучаем. Для него принципиально не существует исто­рического времени. Время магическим образом обратимо. Клас­сический индивид способен либо воспроизводиться в системной целостности своих родовых качеств, если исторические условия дают к этому хоть малейшую возможность, либо вымирать.

Там же, где архаический индивид вынужден был под угрозой ис­чезновения приспосабливаться к новым культурно-историческим условиям, родовой человек претерпел некие структурные трансформации, которые, ещё раз подчеркнём, при всей их значимости не привели и не могли привести к изменению системного (видового) качества. Предрасположенность к синкретизму в моделировании картины мира позволяет индивиду усложнять её, усваивая многочисленные и многократные на­слоения. Не оперируя законами формальной логики (это прерогатива паллиата) и, в частности, законом исключения третьего, индивид спосо­бен в рамках непротиворечивого синкрезиса создавать лоскутно-эклектическую картину мира, где всё пересекается и отражается во всем, сохра­няя при этом онтологическую автономность.

Как для архаического догосударственного человека мир был на­полнен множеством разнообразнейших и самостоятельных субъектов, онтологическая природа коих была практически не важна по сравне­нию с проблемой установления позитивных (прагматических) с ними отношений, так и для современного индивида, который без труда может выступать носителем нескольких в принципе несовместимых картин мира, вопросы логические и онтологические значения не имеют. Совре­менный индивид может быть одновременно и верующим и атеистом, и либералом и консерватором и т. д. Современный индивид, как и его культурно-генетический предок — родовой человек, живёт, бессознательно пробираясь между действующими на него разрозненными субъектами (неважно, персонифицированными или коллективными, внутренними или социальными), пытаясь маневрировать в отношениях с ними, руковод­ствуясь при этом всё теми же родовыми ценностями. Все иные ценно­сти условны. Они необязательны, хотя и не всегда тягостны. Например, на фоне семейного благополучия можно поиграть и в госпатриота. Но главное, что этими ценностями в принципе можно жертвовать. Инди­вид никогда не был, не есть и никогда не сможет по самой своей природе стать ни монотеистом, ни даже манихеем. Не смо­жет он стать и государственным человеком (в смысле постулирования примата внеположенных роду социальных ценностей). Рецепция инди­видом этих ценностей есть мимикрия, компромисс, прекращающийся, как только прекращается давление со стороны социальных структур более высокого порядка. (Подробнее см., например, труды Ахиезера, разрабатывавшего проблему соотношения государства и локальных миров в России.)

Однако способность индивида к эклектической рецепции и наслое­нию фрагментированных культурно-смысловых и ценностных систем не безгранична. В какой-то момент результирующая картина усложняет­ся до критического предела и создаёт в перегруженной ментальности образ хаоса. Тогда индивид дестабилизируется и начинает бунтовать. Весь смысл этого бессмысленного на первый взгляд бунта сводится к упрощению картины мира посредством устранения наиболее некомфортных лоскутов. Иначе говоря, устраняются те элементы картины мира и, соответственно, культурной реальности, которые оказываются герметичны для установления прагматической связи и, таким образом, в принципе невключаемы в синкретический универсум индивида.

Третьим типом субъекта культуры, завершающим эволюционную пирамиду, является личность. Как паллиат не выводится из родо­вого человека, так и личность не выводится из паллиата, хотя именно паллиативно-государственническая социальность служит для нее тем жизненным фоном, на котором последняя возникает. Личность физи­чески может родиться и в патриархальной деревне, но реализуется всег­да в городской среде. Личность — это субъект, фундаментальной чертой которого является автономность. Последняя в свою очередь связана с экзистенциальной способностью не только интегрировать, но и синтези­ровать дуальные оппозиции окружающей культурной среды посредством специфически индивидуальных форм медиации.

В лице личности самоорганизационный процесс в культуре (как продолжение процесса общеэволюционного) выходит на следующий рубеж сворачивания материального и разворачивания идеального. Ни­когда прежде отдельно взятый человеческий субъект не выступал само­стоятельно носителем такого широкого круга культуротворческих возможностей. И никогда прежде результаты самоорганизационных процессов в такой степени не опосредовались человеческой субъектив­ностью и не зависели от таких факторов, как воля и выбор.

Личность отрицает паллиата, как, впрочем и родового человека. Но если между личностью и родовым человеком зияет пропасть от­чуждения, рождающего тотальную несовместимость, конфронтация лич­ности и паллиата носит гораздо более выраженный и остро личностный характер. Для паллиата патриархальный крестьянин, не принимающий государственности, при всей своей ригидности и инертности все же ме­нее опасен, чем личность, ибо в отличии от последнего личность не недорастает до государственной социальности, а перерастает ее, сни­мая в ценностных императивах своего существования наиболее значимые моменты опыта внешней социальной организации. Те проблемы, кото­рые паллиат пытается решить внешним, то есть социально-объектив­ным образом, личность решает на внутреннем уровне (и гораздо более успешно). Паллиат, партисипируясь к должному, стремится заставить мир жить “правильно”. Для личности такой проблемы не существует. Личность не партисипируется к должному. В силу своего творческого склада она является воплотителем саморганизационного процесса. Пропуская его сквозь призму своей уникальной субъективности, лич­ность творчески оформляет и реализует самоорганизационные процес­сы. Поэтому она индифферентна к должному.




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2015-05-09; Просмотров: 377; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.018 сек.