КАТЕГОРИИ: Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748) |
Об исторической эволюции субъекта культуры
У основания эволюционной пирамиды стоит родовой человек или архаический индивид. Здесь синкрезис ещё настолько силен, а переживаемая картина мира настолько целостна, что для полноценного трансцендирования достаточно энергии партисипации к родовому коллективу (общинному телу). Распад синкрезиса, умножающаяся институционализация социальных форм расширяют поле партисипации и потенциальных объектов трансцендирования. Эпоха “бронзового века” (ранняя государственность) демонстрирует постоянную борьбу родовых и государственных принципов жизнеустройства с переменным успехом. Ко II тыс. до Р. X. государственность побеждает. Возникают устойчивые оппозиции типа государство — локальный общинный мир, варвар — цивилизация (опредмеченная оппозицией того же государства и кочевого общества). Более зрелый характер приобретает оппозиция город—деревня. Начинает складываться протоманихейская картина мира. Для паллиата — носителя этой картины — мир уже настолько аналитичен и рационализован, что требуются иные, нежели у родового человека, более широкие границы материала партисипации и, соответственно, формы трансцендирования. Здесь наметилось два направления: партисипация в форме социализации, т. е. партисипация к социальному Абсолюту в лице того же государства, и, с другой стороны, трансцендирование посредством религии спасения, или партисипация к метафизической идее избавления от страданий (блаженства). В I тыс. до Р. X. религии спасения впервые оформляются в монотеизм, однако, по крайней мере в христианстве, так и не изживают своих дуалистических корней. Именно с паллиата начинается оппозиция страдание—спасение, а мир сущий воспринимается как несовершенный и противопоставляется миру должному (чего не было в сознании архаического индивида). Все уже ставшие в культуре различения, служившие причиной распада синкрезиса для родового человека, глобализуются и стягиваются к полюсам метаоппозиции добра и зла с множеством её коррелятов (свет и тьма, спасение и страдание, дух и плоть и т. д.). В результате такого стягивания и глобализации оппозиций сформировался колоссальный энергетический потенциал, обеспечивающий полноценную и устойчивую партисипацию для нового культурно-исторического субъекта — паллиата.
Именно здесь осуществляется важнейший прорыв: культура достигает качественно иной фазы отрыва от природных оснований и замыкания в себе. Если для архаического индивида виталистической основой бытия выступали ещё природные стихии, канализируемые в культурные формы активности посредством ритуала и партисипации к роду (переходному природно-культурному образованию), то для паллиата культура настолько глубоко трансформирует и опосредует природную витальность, что ей “кажется”, что она черпает силы из самой себя[lxxviii]. Один из наиболее показательных индикаторов этого процесса — переход к логоцентризму, свойственный религиям спасения (буддизм — особый случай). Сама сентенция “в начале было Слово” указывает на качественно новый этап самостояния культуры, где знак и символ выступают уже не компромиссным и вторичным замещением прямого партисипационного переживания, а онтологически первичным источником всякого бытия, которое уже есть всецело бытие культурное. Паллиат наряду с архаическим индивидом образует особую, с позволения сказать видовую, культурно-историческую категорию, которая однажды сформировавшись, продолжает воспроизводить и себя самоё и свою картину мира, а также свои фундаментальные ценностные установки и стратегию мироустройства. Сам исторический период от II-го тыс. до Р. X. по II—III в. н. э. (учение Мани) может быть назван эпохой манихейской революции, которая, впрочем, протекала на фоне других не менее значимых процессов.
А что же архаический индивид? Родовой человек не умер. Он постепенно оттеснялся параллельно и из ментальности и из пространства истории, точнее, с её передовых рубежей. Мироустроительная стратегия родового человека оказалась сублимирована, оттеснена манихейскими принципами социализации и внеположенными роду ценностями в область бессознательного и на периферию социального бытия. Откуда она (родовая стратегия) сразу с готовностью вылезала, как только в силу тех или иных причин распадались доминирующие государственные структуры. К примеру, как только действенность государственной идеологии дает слабинку — индивид тут же обращается к семье со всем соответствующим комплексом партисипационных отношений. Но дело не только в том, что родовой уровень культурного сознания оказался подчинён и фрустрирован социально-государственным. Однажды сформировавшись в своём системном (видовом) качестве, родовой человек в принципе не может превращаться в нечто иное путём ползучих изменений. В этом смысле паллиат столь же эйдетичен, как и родовой человек, а не выводим из него. Архаический индивид, во-первых, продолжает воспроизводить себя в своём системном качестве. Во-вторых, как в животном мире вид, не меняясь в своих основных морфологических характеристиках, вынужден приспосабливаться к условиям среды, так и архаический индивид обречён приспосабливаться к новым историческим условиям. Кстати, в тех местах, где родового человека оставили в покое, он практически не изменился на протяжении тысячелетий. Тут имеются в виду не только папуасы, пигмеи и другие объекты Леви-Стросса, но и объекты А. К. Байбури-на, а иными словами, жители традиционной российской деревни. В качестве примера можно обратиться к типичным рассуждениям пожилой доярки из смоленской “глубинки”, опубликованным в периодической печати. Сетуя на напасти, свалившиеся на деревню с концом советского периода, женщина вспоминает, что при Брежневе ей в колхозе платили 300 рублей. И делает, казалось бы, неожиданный вывод: надо, чтобы все вернулось. “Пусть будет колбаса за два двадцать (два рубля двадцать копеек), и чтобы мне платили триста”. Иными словами, хочу назад! Индивид ненаучаем. Для него принципиально не существует исторического времени. Время магическим образом обратимо. Классический индивид способен либо воспроизводиться в системной целостности своих родовых качеств, если исторические условия дают к этому хоть малейшую возможность, либо вымирать.
Там же, где архаический индивид вынужден был под угрозой исчезновения приспосабливаться к новым культурно-историческим условиям, родовой человек претерпел некие структурные трансформации, которые, ещё раз подчеркнём, при всей их значимости не привели и не могли привести к изменению системного (видового) качества. Предрасположенность к синкретизму в моделировании картины мира позволяет индивиду усложнять её, усваивая многочисленные и многократные наслоения. Не оперируя законами формальной логики (это прерогатива паллиата) и, в частности, законом исключения третьего, индивид способен в рамках непротиворечивого синкрезиса создавать лоскутно-эклектическую картину мира, где всё пересекается и отражается во всем, сохраняя при этом онтологическую автономность. Как для архаического догосударственного человека мир был наполнен множеством разнообразнейших и самостоятельных субъектов, онтологическая природа коих была практически не важна по сравнению с проблемой установления позитивных (прагматических) с ними отношений, так и для современного индивида, который без труда может выступать носителем нескольких в принципе несовместимых картин мира, вопросы логические и онтологические значения не имеют. Современный индивид может быть одновременно и верующим и атеистом, и либералом и консерватором и т. д. Современный индивид, как и его культурно-генетический предок — родовой человек, живёт, бессознательно пробираясь между действующими на него разрозненными субъектами (неважно, персонифицированными или коллективными, внутренними или социальными), пытаясь маневрировать в отношениях с ними, руководствуясь при этом всё теми же родовыми ценностями. Все иные ценности условны. Они необязательны, хотя и не всегда тягостны. Например, на фоне семейного благополучия можно поиграть и в госпатриота. Но главное, что этими ценностями в принципе можно жертвовать. Индивид никогда не был, не есть и никогда не сможет по самой своей природе стать ни монотеистом, ни даже манихеем. Не сможет он стать и государственным человеком (в смысле постулирования примата внеположенных роду социальных ценностей). Рецепция индивидом этих ценностей есть мимикрия, компромисс, прекращающийся, как только прекращается давление со стороны социальных структур более высокого порядка. (Подробнее см., например, труды Ахиезера, разрабатывавшего проблему соотношения государства и локальных миров в России.)
Однако способность индивида к эклектической рецепции и наслоению фрагментированных культурно-смысловых и ценностных систем не безгранична. В какой-то момент результирующая картина усложняется до критического предела и создаёт в перегруженной ментальности образ хаоса. Тогда индивид дестабилизируется и начинает бунтовать. Весь смысл этого бессмысленного на первый взгляд бунта сводится к упрощению картины мира посредством устранения наиболее некомфортных лоскутов. Иначе говоря, устраняются те элементы картины мира и, соответственно, культурной реальности, которые оказываются герметичны для установления прагматической связи и, таким образом, в принципе невключаемы в синкретический универсум индивида. Третьим типом субъекта культуры, завершающим эволюционную пирамиду, является личность. Как паллиат не выводится из родового человека, так и личность не выводится из паллиата, хотя именно паллиативно-государственническая социальность служит для нее тем жизненным фоном, на котором последняя возникает. Личность физически может родиться и в патриархальной деревне, но реализуется всегда в городской среде. Личность — это субъект, фундаментальной чертой которого является автономность. Последняя в свою очередь связана с экзистенциальной способностью не только интегрировать, но и синтезировать дуальные оппозиции окружающей культурной среды посредством специфически индивидуальных форм медиации. В лице личности самоорганизационный процесс в культуре (как продолжение процесса общеэволюционного) выходит на следующий рубеж сворачивания материального и разворачивания идеального. Никогда прежде отдельно взятый человеческий субъект не выступал самостоятельно носителем такого широкого круга культуротворческих возможностей. И никогда прежде результаты самоорганизационных процессов в такой степени не опосредовались человеческой субъективностью и не зависели от таких факторов, как воля и выбор. Личность отрицает паллиата, как, впрочем и родового человека. Но если между личностью и родовым человеком зияет пропасть отчуждения, рождающего тотальную несовместимость, конфронтация личности и паллиата носит гораздо более выраженный и остро личностный характер. Для паллиата патриархальный крестьянин, не принимающий государственности, при всей своей ригидности и инертности все же менее опасен, чем личность, ибо в отличии от последнего личность не недорастает до государственной социальности, а перерастает ее, снимая в ценностных императивах своего существования наиболее значимые моменты опыта внешней социальной организации. Те проблемы, которые паллиат пытается решить внешним, то есть социально-объективным образом, личность решает на внутреннем уровне (и гораздо более успешно). Паллиат, партисипируясь к должному, стремится заставить мир жить “правильно”. Для личности такой проблемы не существует. Личность не партисипируется к должному. В силу своего творческого склада она является воплотителем саморганизационного процесса. Пропуская его сквозь призму своей уникальной субъективности, личность творчески оформляет и реализует самоорганизационные процессы. Поэтому она индифферентна к должному.
Дата добавления: 2015-05-09; Просмотров: 377; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы! Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет |