Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

Мид маргарет




М. Мид. Культура и мир детства.

М.: Наука, 1988. ¾ С. 322¾325.

 

Разграничение, которое я делаю между тремя типами культур — постфигуративной, где дети прежде всего учатся у своих предше­ственников, кофигуративной, где и дети и взрослые учатся у сверстников, и префигуративной, где взрослые учатся также у своих де­тей, — отражает время, в котором мы живем. Примитивные общест­ва, маленькие религиозные или идеологические анклавы главным образом постфигуративны, основывая свою власть на прошлом. Ве­ликие цивилизации, по необходимости разработавшие процедуры внедрения новшеств, обращаются к каким-то формам кофигуративного обучения у сверстников, товарищей по играм, у своих коллег по учебе и труду. Теперь же мы вступаем в период, новый для истории, когда молодежь с ее префигуративным схватыванием еще неизвест­ного будущего наделяется новыми правами.

Постфигуративная культура — это такая культура, где каж­дое изменение протекает настолько медленно и незаметно, что деды, держа в руках новорожденных внуков, не могут представить себе для них никакого иного будущего, отличного от их собственного про­шлого. Прошлое взрослых оказывается будущим каждого нового по­коления; прожитое ими — это схема будущего для их детей. Буду­щее у детей формируется таким образом, что все пережитое их предшественниками во взрослые годы становится также и тем, что испытают дети, когда они вырастут.

Постфигуративные культуры, культуры, в которых взрослые не могут вообразить себе никаких перемен и потому передают своим потомкам лишь чувство неизменной преемственности жизни, по со­временным данным, были характерны для человеческих сообществ в течение тысячелетий или же до начала цивилизации.

Без письменных или других средств фиксации прошлого лю­ди вынуждены были включать каждое изменение в свое сознание, хранить его в памяти и отработанных формах действий каждого по­коления взрослых. Основные навыки и знания передавались ребен­ку так рано, так беспрекословно и так надежно — ибо взрослые вы­ражали здесь свое чувство уверенности, что именно таков должен быть мир для него, раз он дитя их тела и души, их земли, их особой традиции, — что у ребенка не могло быть и тени сомнения в понима­нии своей собственной личности, своей судьбы. Только воздействие какого-нибудь внешнего потрясения (природной катастрофы или иноземного вторжения) могло изменить все это. Общение с другими народами могло и не менять этого ощущения вневременности. Даже экстремальные условия вынужденных миграций, длительных пла­ваний к неизвестному либо же определенному месту по неизведан­ным морям, прибытия на необычный остров только подчеркивали это чувство преемственности.

Правда, преемственность в каждой культуре зависит от одно­временного проживания в ней по крайней мере представителей трех поколений. Существенная черта постфигуральных культур — это постулат, находящий свое выражение в каждом деянии представителей старшего поколения, постулат, гласящий, что их образ жизни, сколь много бы изменений в нем в действительности ни содержалось, неизменен и остается вечно одним и тем же. В прошлом, до современ­ного увеличения продолжительности жизни, живые прадеды встре­чались крайне редко, а дедов было немного. Тех, кто дольше всех был живым свидетелем событий в данной культуре, кто служил образ­цом для более молодых, тех, от малейшего звука или жеста которых зависело одобрение всего образа жизни, было мало, и они были креп­ки. Их острые глаза, крепкие члены, неустанный труд были свиде­тельством не только выживания их, но и выживания культуры, как таковой. Для того чтобы сохранить такую культуру, старики были нужны, и нужны не только для того, чтобы иногда вести группы лю­дей на новые места в периоды голода, но и для того, чтобы служить законченным образцом жизни, как она есть. Когда конец жизни изве­стен человеку наперед, когда заранее известны молитвы, которые будут прочитаны после смерти, жертвоприношения, которые будут сделаны, тот кусок земли, где будут покоиться его кости, тогда каж­дый соответственно своему возрасту, полу, интеллекту и темпера­менту воплощает в себе всю культуру.

В культурах такого рода каждый объект по своей форме, по тому, как с ним обращаются, как его принимают или отвергают, как им злоупотребляют, как ломают или же воздают ему незаслу­женные почести, закрепляет формы производства и потребления всех других объектов. Каждый жест закрепляет, вызывает в па­мяти, отражает или же оказывается зеркальным образом, эхом любого другого жеста, более или менее полной версией которого он является. Каждое высказывание включает в себя формы, обнару­живаемые в других высказываниях. Любой сегмент поведения в данной культуре, если его проанализировать, оказывается под­чиняющимся одному и тому же основополагающему образцу либо же закономерно связан с другими моделями поведения в данной культуре. В очень простых культурах народов, существующих в изоляции от других, это явление взаимосвязи всего со всем вы­ступает самым рельефным образом. Но и очень сложные культуры по своему стилю могут быть постфигуративны и тем самым обна­руживать все свойства других постфигуративных культур: неосо­знанность изменений, успешную передачу из поколения в поколе­ние каждому ребенку неистребимых штампов определенных культурных форм.

Конечно, условия, ведущие к переменам, всегда существуют в скрытой форме, даже в простом повторении традиционных дейст­вий, так как никто не может вступить в один и тот же поток дважды, всегда существует возможность, что какой-нибудь прием, какой-ни­будь обычай, какое-нибудь верование, повторенное в тысячный раз, будет осознано. Эта возможность возрастает, когда представители одной постфигуративной культуры вступают в контакт с представи­телями другой. Тогда их восприятие того, чем, собственно, является их культура, обостряется.

В 1925 году, после столетия контактов с современными куль­турами, самоанцы непрерывно говорили о Самоа, самоанских обы­чаях, напоминали свои маленьким детям, что они самоанцы, вклады­вая в эти определения унаследованное ими представление о своей полинезийской природе и чувство противоположности между ними и иностранцами-колонизаторами. В 1940-х годах в Венесуэле, в не­скольких милях от города Маракайбо, индейцы все еще охотились с помощью луков, но варили пищу в алюминиевых кастрюлях, укра­денных у европейцев. И в 1960-х, живя анклавами в чужих странах, европейские и американские оккупационные войска и их семьи смо­трели теми же непонимающими и неприемлющими глазами на «ту­земцев»— немцев, малайцев или вьетнамцев, живших за стенами из поселений. Ощущение контраста может только усилить сознание не­изменности элементов, составляющих специфическую особенность группы, к которой принадлежит данный человек.

Хотя для постфигуративных культур и характерна тесная связь с местом своего распространения, эти местом необязательно должна быть одна область, где двадцать поколений вспахивали одну и ту же почву. Культуры такого же рода можно встретить и среди ко­чевых народов, снимающихся с места дважды в год, среди групп в диаспорах, таких, как армянская или еврейская, среди индийских каст, представленных небольшим числом членов, разбросанных по деревням, заселенным представителями многих других каст. Их можно найти среди маленьких групп аристократов или же отщепен­цев общества, как эта (Эта — низшая каста японского феодального общества, еще в 1922 г. насчитывавшая до 1 300 000 человек. Это од­на из групп так называемых сенминов, «неприкасаемых»Членам ка­сты запрещались браки со всеми другими сословиями, все виды дея­тельности, кроме забоя скота и разделки туш и обработки кожи.) в Японии. Люди, которые принадлежали когда-то к сложным обще­ствам, могут забыть в чужих странах те динамичные реакции на осо­знанную перемену, которые вынудили их к эмиграции, и сплотиться на новом месте, вновь утверждая неизменность своего торжества со своими предками.

Принятие в такие группы, обращение в их веру, обряды иници­ации, обрезания, посвящения — все возможно; но все акты такого ро­да — это принятие абсолютных и необратимых обязательств в отно­шении традиций, переданных дедами внукам. Членство в них, обычно приобретаемое по праву рождения, иногда избранием, определяется верностью этому безоговорочному и абсолютному обязательству.

 




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2015-05-09; Просмотров: 401; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.012 сек.