Взаимодействие искусств

Динамичное расслоение населения, бурное развитие городов в эпо­ху Петра I, насаждение прозападных духовных ценностей и традиций - это второй по мощности после христианизации удар, нанесенный государством по народной культуре Руси, ее национальным и этниче­ским традициям.

Несмотря на наличие в городской культуре разных образований, о ней можно говорить как о некой целостности. Переставая функцио­нировать как универсальное образование архаического типа, тради­ционная художественная культура продолжает свое развитие в городе порой в виде ее элементов, новообразований, трансформаций. Фор­мируется и иное понимание традиционности народной культуры, ко­торая уже может связываться не с типом культуры (крестьянской), а с определенными ее характеристиками, принадлежностью к опреде­ленной группе носителей. Традиционная культура формируется в сре­де рабочих, интеллигенции, мещан и других социальных групп (см. схему 5).

Исследователи народной культуры в той или иной степени ка­сались вопроса, о том, с какого времени она перестает выражать мировосприятие всех представителей этноса и когда происходит ее дифференциация по социальным и культурным параметрам. С точки зрения С.Рождественской, дифференциация в культуре происходит в конце XVII - начале XVIII в., т.е. с эпохи Петра I. Резкое разграничение культуры народных масс и господствующего класса наблюдается с этого времени (Рождественская С. Русская народная художественная традиция в современном обществе. С. 134.) Очевидно, эпоха Петра I катализировала эти процессы, но, по нашему мнению, разверну­лись они несколько позднее, в конце XVIII — первой половине XIX в. Так или иначе, но в истории можно выделить такой этап, на котором происходит социальная и культурная дифференциа­ция, зарождается культурный плюрализм, усложнивший строение культуры.

Удар этот вызвал еще большее развитие, усиление городской культурной традиции. В городах получили бурное развитие ремес­ла (резьба по дереву, кости, чеканка, роспись по дереву и металлу, ткачество, вышивка и др.), которые были необходимы при строи­тельстве усадеб, дворцов, музеев, общественных зданий, жилых домов.

Формированию городской культуры сопутствует трансформа­ция архаических форм традиционной народной культуры в дерев­не. Некоторые исследователи, имея в виду эту трансформацию, высказывали мысль об исчезновении традиционной народной культуры в целом.

Так, В. Михневич в конце XIX в. писал, что по мере развития цивилизации в на­роде изменяются самобытная психология и быт, забываются предания, портится язык, исчезает поэтическая старина. Святочные обряды исчезают уже не только из быта дворянина, но и городского мещанина. "Образованный" простолюдин-горожанин, нарядившись в "спинжак" и "пальто" немецкого фасона, уснастив свой словарь книжными выражениями и словечками, научившись чувствительным роман­сам и веселым куплетам, уже смотрит свысока на "деревенщину", высмеивает его зипун и лапти, не принимает простоты обычаев и нравов деревенского жителя и иро­низирует над "мужицкой" песней.

В городе вчерашний крестьянин поет уже "фабричные" песни, презирая "мужицкие". Фабричное производство ведет к упразднению земледельческого быта и мышления. "Несмотря на то что "фабричный" крестьянин уже существует в городе, несмотря на поверхностный налет его "образованности", он связан с трактиром и кабаком. Хороводы становятся все реже и скучнее, даже песни с их чудесными моти­вами начинают вырождаться и переходить в совершенно не музыкальное кричанье" (Михневич В. Извращение народного песнетворчества//Исторический вестник. Т. 3. 1880. С. 755.).

Появляются и развиваются традиции городского образа жизни в крестьянской среде. В деревнях танцуют французскую кадриль, падеспань, тустеп, носят город­скую одежду. На посиделках крестьянскую девушку трудно отличить от городской мещанки. Новое поколение скидывает со своих плеч не только дедовские зипуны и сибирки, но и традиционные нравственные ценности.

По сути дела, процесс отрыва от почвы крестьянской культуры, характерный ра­нее для узкого круга дворян, затем купечества и интеллигенции, принимает все более массовый и уродливый характер. "Все эти сюртуки, жилетки, "панье" и т.п. предме­ты гардеробной и домашней рухляди, скроенной и сшитой по моде, на "немецкий" фасон, вносятся в крестьянский быт наряду с массой новых, без разбору схваченных на городской улице, большею частью непонятных или понятых вкривь и вкось идей, понятий, слов, привычек, манер и предрассудков из сферы интеллигентной жизни" (Михневич В. Извращение народного песнетворчества//Исторический вестник. Т. 3. 1880. С. 756.).

Но если отпочковывание дворянской, а затем и купеческой субкультур от кресть­янской культуры носило эволюционный и более длительный характер, в процессе которого оставались незыблемыми лучшие нравственные и эстетические националь­ные ценности, то бурное формирование рабочей и мещанской субкультур стало стремительно разъедать архаический фольклор, традиционные нравственные и эстетиче­ские ценности. Нарождается упрощенная "сюртучно-трактирная" субкультура с ее искусственностью и вычурностью. В новой, городской поэзии те же персонажи, что и в народной песне, - удалой молодец и красная девица. Но их имидж и идеалы резко изменились. "Добрый молодец" разгуливает по городской улице в "сюртуке бархатном", "жилете розовом", "галстуке шелковом", а в руке у него - "платок батистовый". Новый франт и щеголь "манерно ступает", а вкусы у него деликатные и изысканные. Этот накрахмаленный Адонис часто задерживается перед "зеркалом xpyстальным". Он фланирует по Невскому "пришпехту", катается в карете. Что касается "красной девицы", то она тоже превратилась в щеголиху, и "походка у нее стала "дворянская" и "речи деликатные", а ведет она "вольготную" светскую жизнь на господскую ногу. Между этими героями завязывается роман в бульварном вкусе: несчастная, "жестокая" любовь, сердечная измена, отвергнутое чувство.

В городской народной культуре все чаще не труд, не общинные и семейные цен­ности, а трактир и кабак подаются как источник наивысших услад и развлечений. Идеалы распутства, разгула, пьянства свидетельствуют о их возведении в рам "официальных" народных ценностей.

Я в Москве теперь живу,

В Москве живу, поживаю,

Красных девушек не забываю

И в трактир с ними хожу.(Песни, собранные П.В. Киреевским. Новая серия Вып. 11 Часть 1. М., 1917. С. 113.)

Идеалы крестьянина, порвавшего с дедовской стариной и примкнувшего к промышленному движению, делают его маргиналом. "Полная разнузданность разжигаемая алчностью к легкой наживе, к щегольству и к трактирно-пьяным усладам, а взамен - никаких нравственных сдержек, никаких истинно цивилизующих понятий и привычек гражданственности в жизни частной и общинной - вот в каких чертах складывается характер простолюдина под влиянием "промышленного движения" и городской "образованности" (Михневич В. Изврашение народного песнетворчества с. 767.).

Вчерашний крестьянин, развлекающийся в городе, становится в оппозицию к своей собственной традиционной культуре, но не может освоить и мещанскую субкультуру. "У городского простолюдина и так называемого "фабричного крестьянина" не только не является никакой протестующей критики, никаких моральных сдержек против засасывающей его смрадной тины городского распутства, разгула и суетности: но он видит в них как бы верх блаженства и житейской удачи, выше которые ничего не остается желать" (Михневич В. Изврашение народного песнетворчества с. 772.). Это мироощущение выражается в значительной части рабочего фольклора, в котором бахвалятся уже не только фасонистыми жилетками и "французскими" рубашками, но и объемом выпитого вина, пьяным разгулом в трактире до поздней ночи:

Во полночь деньги гремят, в кабак идти велят.

Целовальник молодой, отпирай давай кабак,

Пущай девок и ребят, наливай чару полней,

Наших девок не жалей, только сам, дурак, не пей.

Безусловно, в складывающейся городской народной культуре не только эти идеи находили отражение, в том числе и на первых порах ее истории. Многие подлинные нравственные ценности, заложенные в крестьянском фольклоре, получали свое развитие. 'Трудолюбие, любовь, почитание идеалов красоты, высокой духов­ности сохранились в городском творчестве. Частушка, возникнув в городе, стала подлинным обличителем бюрократии, лености, ску­доумия, бесхозяйственности и т.п. Любовная лирика, романсы, альбомные стихи, сатирические и революционные песни рабочих, анекдоты, предания, мемораты опираются на общенациональные традиции и несут в себе лучшие черты нравственности, культур­ного мышления и самосознания, утверждаемые прежним кресть­янским фольклором (Кузьмина В.Д. Русский демократический театр XVIII века. М., 1958; Алексеева О.Б. Устная поэзия русских рабочих: Дореволюционный период. Л., 1988; Фольклор Урала. Свердловск. 1980; и др.). И тем не менее сложилось устойчивое мне­ние, что, во-первых, подлинная народная культура творится лишь крестьянством, во-вторых, городской фольклор не отвечает на­циональным традициям как малохудожественное явление. Город выступает в лучшем случае якобы эпигоном крестьянской фольк­лорной традиции, в худшем — ее разрушителем и оппонентом.

Т.В.Зуева и Б.П.Кирдан указывают на "менее высокий художе­ственный уровень позднетрадиционного фольклора по сравнению с фольклором классическим — культурой богатой, развитой, мно­говековой, порожденной феодальным бытом и патриархальным мировоззрением" (Зуева Т.В., Кирдан Б.П. Русский фольклор. Программа для педагогических вузов. М., 1996. С. 65.). Если учесть, что позднетрадиционный фольк­лор - это в массе своей фольклор, имеющий прямое отношение к городу, то его оценка носит вполне определенный характер.

В чем причины односторонней оценки городской народной культуры, прозвучавшей уже во второй половине XIX в. и сохра­нившейся до сих пор?

Причин и объяснений этому несколько.

Во-первых, разрушение патриархального уклада и резкий уход с исторической авансцены крестьянства с его богатыми традициями. Это воспринималось как гибель традиций и культуры вообще. Тем более, что равноценной замены не обнаруживалось. Нарождаю­щаяся новая народная эстетика фольклорного творчества, ориен­тированная на крестьянские формы его существования, оставалась вне поля интересов специалистов. Как указывает Б.Н.Путилов, оценка многих исследователей современного фольклора выражает их нежелание и неспособность понять его природу, и это обусловило то обстоятельство, что он "остался для нашей науки за се­мью печатями" (Путилов Б.Н. Фольклор и народная культура. СПб., 1994. С. 10.).

Во-вторых, многие яркие, броские, вычурные образцы городской культуры и утверждаемые ими нравственные идеалы действительно противопоставлялись миру архаических ценностей, проигрывали им, создавали иллюзию всеобщей утраты, разрушения, игнорирования. Причем в силу своей упрощенности они переносились мигрирующими маргиналами в деревню и в маленькие го-рода и принимали всеобщий характер. Казалось, что половодье хамства, эпигонства, агрессивности, нравственной всеядности заполнило народную жизнь.

В-третьих, собиратели старины, фольклористы, этнографы - современники бурного развития городов и фабрично-заводского образа жизни — увидели в них не объективную поступь цивилизации (со всеми ее негативными последствиями), а путь утраты российской самобытности. Для большинства исследователей XIX в. "была характерна противоречивая, часто отрицательная оценка рабочего фольклора как деградации крестьянского фольклора" (Восточнославянский фольклор. Словарь научной и народной терминологии. Минск, 1993. С. 394.).

В 20-е годы П.Соболев констатирует, что фольклористы пребывают под гипнозом исчезающего сарафана и расшитого крестьянского полотенца (Соболев П. Новые задачи в изучении фольклора//Революция и культура. 1929. № 1. С. 41.). Он имел в виду, что исследователи сводили фольклор лишь к его традиционным, устойчивым формам, связанным с деревенской субкультурой, с крестьянским сословием. Все остальное в большинстве случаев выводилось за рамки этого явления. П.Соболев справедливо обращал внимание на то, что фабричный гудок, свист приводных ремней и несмолкаемый шум жизни в городе и на фабрике изменяют образ жизни. И это не может не отражаться на творчестве, на традициях, на образе жизни. Значит, необходимы новые подходы, новые критерии в оценке городской народной культуры.

Соотнесение нравственного и эстетического потенциала рабочего и крестьянского фольклора рождает ощущение их полной разнополюсности, противоположности, что приводило и до сих пор приводит многих исследователей к полному отрицанию одного и всяческому возвеличиванию другого.

Начиная с П.Киреевского нарастают сетования по поводу исчезновения деревенской жизни, поэзии, проникновения в деревню ''новомодной пошлости" в виде фабрично-городской песни (Соболев П. Песенники 90-х годов XIX века//Литература и марксизм. 1928, № 6. С. 86.). Сетуют на разложение и сужение ареала бытования фольклора, его вымирание (Гусев В. Жив ли фольклор//Живая старина. 1995. № 2. С. 11.). Навязывается представление о фольклоре как вечно умирающем явлении. "Живая региональная фольклорная культура переживает состояние распада и угасания" (Путилов Б.Н. Фольклор и народная культура. СПб., 1994. С. 150.), - утверждает Б.Н.Путилов. "Нынешнее состояние традицион­ного фольклора в определенном смысле трагично, поскольку исторически законо­мерно его угасание" (Лапин В.А. Русский музыкальный фольклор и история (к феноменологии локальных традиций). Очерки и этюды. М., 1995. С.5.), - считает В. А. Лапин.

На самом деле было бы правильнее говорить о том, что тради­ционная культура не вырождается, не исчезает вместе с архаиче­ской культурой, а качественно изменяется, представляя новый этап в ее развитии. Ее содержание начинают определять ценности пролетария-мещанина, городской субкультуры в целом.

Прослеживая логику этой трансформации народной культуры, необходимо вернуться к тем этапам функционирования, когда она оказывается под сильным воздействием не только крестьянского сословия, но и городских слоев, хотя о возникновении мещанской субкультуры в ее развитых формах говорить еще рано.

Рассматривая эту ветвь в развитии традиционной народной культуры, которая в XIX, а еще более в XX в. станет определять уже всю народную культуру, следует выделить три слоя: устного народного творчества, связанный с крестьянскими слоями; слой, представленный дворянской культурой; и слой, связанный с купе­чеством и мещанством. В каждом из них актуализировалась осо­бая картина мира.

В соответствии с планом нашей лекции остановимся на харак­теристике последнего слоя культуры.

Развитие в Российской империи городов, отрывающих значи­тельное число людей от земли, привело к формированию особого культурного образования, которое со временем трансформируется в специфическую субкультуру - мещанскую. Конечно, кроме ме­щанского слоя в городе существовали и другие слои, но этот стал играть роль стержневого, объединяющего и определяющего.

В границах этой субкультуры функционирует и "мещанская" литература, и "купеческая" повесть XVII в. (например, повесть о Савве Грудцыне, повесть о Горе-Злочастии).

В первой повести нашла свое выражение экстравертивная ориентация мещанина как психологического типа личности. В повести проявляется также интерес к быто­вой стороне жизни, к торговому, домашнему и общественному быту купцов. Что ка­сается второй повести, то изображенный в ней купеческий сын предвосхищает пове­дение некоторых героев А.Островского.

Однако давление этой субкультуры проявляется не только в изображаемых событиях и героях повестей, но и в самом характере литературы. Большое место здесь занимают повести в стиле авантюрно-рыцарских романов: "История о храбром гишпанском рыцаре Венецыане и прекрасной королевне Ренцывене", сказание о Бове Королевиче и др. Первоначально эти переводные повести распространялись в высших слоях общества, но постепенно, как и лубочные листы, опускались в мещанские, а потом и в крестьянские слои. Рыцарский, или авантюрный, роман прочно обосновался в мещанских кругах. Распространяющиеся среди купцов, посадских, чиновников "гистории" о королевичах, рыцарях и кавалерах уже представляют образцы нового типа народной культуры.

Новую жизнь получали произведения устной литературы, и в частности былины о богатырях. М.Чулков печатал свои "богатырские" сказки специально для почитателей рыцарских повестей о Бове и Еруслане (Сакулин П. Русская литература. Ч. 2: Новая литература. М., 1929.). Так в этой субкультуре происходило сближение рыцарского романа с былинным эпосом. Был весьма популярным, например, роман "Ванька-Каин". Ванька-Каин - лицо историческое. Будучи в тюрьме, он написал свою историю, послужившую основой для возникновения многих литературных версий жизни этого "российского Картуша" (по аналогии с французским разбойником Картушем). В числе авторов романа о Ваньке-Каине был и М.Комаров, творчеству которого посвятил исследование В.Шкловский (Шкловский В. Матвей Комаров – житель города Москвы. Л., 1929.).

Уже в собрании П.Киреевского можно встретить мещанские и фабричные песни, записанные в ЗО-х годах ХIХ в. Однако сам собиратель больше ценил крестьянский фольклор. Действительно, трудно было распознать в городском фольклоре, особенно на первых порах, новое в форме и содержании:

Полюблю я, девушка, я такого молодца.

Я такого, удалова, фабричного, бравого,

Фабричного, бравого, Ванюшу кудрявого,

Ванюшу кудрявого, белого, румяного.

Ты фабричный, бравый мой, что ты сделал надо мной?

Что ж ты сделал надо мной, над моею головой?

Вор измучил, истерзал, чужу сторону спознал

Как пишет П.Соболев, "крестьянская песня подвергается изменению в зависимости от проникновения в нее новых образов, явившихся порождением другой социальной среды" (Соболев П. Новые задачи в изучении фольклора. С. 44.). Исследователь обращает внимание на мозаичность городского фольклора, выделяя в нем устно-поэтический репертуар фабрики (фабричный фольк-лор), устно-поэтический репертуар мещанства (мещанский фольклор), фольклор деклассированных городских элементов (блатной фольклор).

В городской народной культуре трансформация и развитие всех форм, жанров, видов искусств — архитектуры, литературы, поэзии, музыки, словесных и зрелищных художественных форм имели характерные особенности, свои исторические, экономиче­ские, технические предпосылки и закономерности. Например, на первых этапах в мещанской субкультуре еще функционировала рукописная литература. Но в связи с развитием печатного дела, увеличением тиражей издаваемой литературы, соответствующим нарастанием массы читателей появляется значительное число рукописных и печатных песенников светского содержания, в кото­рых уже пробивает дорогу наследник традиционной культуры - романс. Придет время, и он станет в таких песенниках преобла­дающим жанром.

Романсы в духе народной песни наполняли песенники 2-й по­ловины XVIII в., и это было следствием активизации духовной жизни мещанства (Соболев П. Песенники 90-х годов XIX века. С. 90.). Сюжетными мотивами романса являются лю­бовь, разлука, неверность. Его герои - любовники — действуют в крестьянской обстановке, но свои чувства высказывают так же изысканно, как салонный любезник XVIII в. Сентиментальный романс, появляющийся на страницах песенников, соотносится с чувствами и переживаниями городского мещанства. В нем старая крестьянская канва уживается с подражанием "барской" книжной лирике. "Образы любовников переносят нас в среду городского мещанства, старающегося приобрести "барский" облик, но посто­янно выявляющего свою крестьянскую основу" (Соболев П. Песенники 90-х годов XIX века. С. 93.).

В городской культуре романс первоначально утверждал себя в узком кругу дворянских гостиных. Характеризуя песни в сборни­ках XVIII в., А. Веселовский приходит к выводу, что основные их темы — исторические и эротические, нередко неприличного со­держания (Веселовский А. Любовная лирика XVIII века. СПб., 1909. С. 22.). Молодое поколение дворян увлекалось модными ро­мансами и песнями любовного содержания. В новых песнях исче­зает идея судьбы, появляется личность молодца или девицы, пусть пока и примитивно представленная. "Старая любовная песня серьезна, порой печальна, и если бывает вненравственна, то по простоте, как откровенно символичны песни свадебного обряда. Слагатели новой любовной песни, вкусившие от новых открове­ний добра и зла, ввели элемент сознательной скабрезности — ре­зультат дурно воспринятой цивилизации и помещичьих адюльте­ров" (Веселовский А. Любовная лирика XVIII века. СПб., 1909. С. 62.).

Городская народная культура развивалась в постоянном взаимо­действии, с одной стороны, с авторской лирикой в ее печатных фор­мах, а с другой — с крестьянским фольклором. Но интересен меха­низм заимствований от одного пласта культуры другим. Они проис­ходили обязательно с помощью мещанского фольклора. Посредниче­ство последнего стало обязательным, без него была невозможной ас­симиляция печатной поэзии в крестьянской среде. И наоборот, город­ская культура вбирала в себя идеи, образы, художественные приемы, усвоенные и обработанные мещанским фольклором. Поэтому можно утверждать, что мещанский фольклор занимает особое место в на­родной культуре и осуществляет специфические посреднические функции. При этом он демонстрирует себя как самостоятельно функ­ционирующая и развивающаяся система, ассимилирующая эстетиче­ский опыт разных уровней и поставляющая материал для других сис­тем, располагающихся на этих уровнях.

Например, как особая структура повествования романс появляется в дворянской субкультуре. Но массовое развитие романс по­лучает в пределах мещанской субкультуры, в которой статус ро­манса стал схожим со статусом романа в субкультуре дворянской. По сравнению с дворянином мещанин не имел такого объема до­суга и читать длинные романы не был расположен. Поэтому ему нужно было краткое, захватывающее, обязательно сентименталь­ное, душещипательное стихотворение под музыку.

Эту линию в развитии народной культуры можно наблюдать сегодня в популярной у молодежи любовно-бандитской, мелодра­матической кич-литературе с ее сюжетной невзыскательностью и расчетом на примитивного читателя. Таковы многочисленные се­рии романов Чейза, Стаута, Марининой и др.

Иллюстрацией трансформации традиционных фольклорных текстов может слу­жить и новая жизнь старой баллады с ее мотивами жестокости. Крестьянский фольк­лор не избегал изображения жестокости (Пропп В. Фольклор и действительность. С. 58.), особенно это свойственно такому жанру русской эпической поэзии, как баллада. Мир баллады - мир любовных страстей. В ней изображается не государственная и даже не общественная, а частная или семей­ная жизнь людей. Действующие лица баллады - представители среднего и высшего сословия, но изображаются они с точки зрения крестьянина, что свидетельствует о возникновении этого жанра именно в крестьянской культуре. Любовь, ненависть, измена, ревность, клевета, трагическая смерть в сюжете баллады приводят к крова­вым преступлениям (например, убийство невинной женщины в балладах "Князь Ро­ман жену терял" и "Оклеветанная жена").

Но в городской культуре происходит в известном смысле эскалация жестокости, что является следствием трансформации личностных начал в культуре в мещанские и связано с процессами демократизации общества, сопровождающимися социальной аномией, индивидуализмом, аморализмом и т.д.

Значение мещанской субкультуры заключается в том, что созданные в городах в период со 2-й половины XVII и до 1-й половины XIX в., т.е. в узких границах дво­рянской субкультуры ценности, начиная со 2-й половины XIX в. постепенно стано­вятся достоянием массовых социальных слоев. Характерный для дворянской субкультуры статус личности в мещанской субкультуре приобретает черты культурной универсальности. В границах мещанской субкультуры утверждается и особый статус автора как профессионала, деятельность которого происходит в оппозиции к ценно­стным ориентациям народного мастера.

Развитие городской народной культуры дает основание говорить не только о кар­динальном изменении культурно-этнической парадигмы жизни российского этноса. Многие тенденции и процессы в народной культуре, обозначившиеся еще в ХVIII - начале XIX в, получили на рубеже XX-XXI вв. свое логическое завершение или же, наоборот, демонстрируют неумолимую логику развития цивилизации, сбрасывающей с корабля истории многие явления традиционной культуры.

В дальнейшем, видимо, прежде чем город вызовет к жизни принципиально новую ценностную систему в народной художест­венной культуре, противоположную ценностной системе, харак­терной не только для крестьянской культуры, но и для своей соб­ственной, в культуре в целом должна произойти революция, свя­занная с дальнейшей дифференциацией типов личности, каждая из которых будет стремиться социализировать свойственный ей художественный потенциал.

Не случайно специалисты отмечают две глобальные тенденции в художественном процессе XX в. — интеграцию и дифференциа­цию. Интеграция объединяет с помощью разнообразных культур­ных механизмов (в том числе с помощью массовой и народной культуры) людей разных национальностей, вероисповеданий и возрастов. Дифференциация создает условия для художественного самовыражения каждому. Эти две тенденции развиваются парал­лельно, дополняя друг друга, оплодотворяя поступательное дви­жение культуры в целом.

Интеграция и дифференциация проявляются как на уровне глобальном, так и в конкретном слое культуры.

Городская народная культура проделала гигантский путь к формированию из разрозненного конгломерата разных явлений культуры некоего единого комплекса, структура которого хорошо просматривается как в соотношении с другими пластами культур (профессиональной, массовой, элитарной), так и во внутренних взаимосвязях ее составляющих: народного прикладного искусства, фольклора в его традиционных и современных формах, любитель­ского творчества, художественной самодеятельности. Город, вы­ступая локомотивом культурного процесса, ассимилирует новейшие течения в искусстве, адаптирует их к уровню и характеру за­просов горожанина, одновременно все более "навязывает" эти Ценности и деревне. Процесс этот весьма драматичен, его послед­ствия для судеб архаической культуры пока как бы затушевываются наличием определенных сохраняющихся очагов этой культуры или ее весьма существенных элементов. Однако в целях сохранения фольклорной традиции следует обеспечить их адекватную научную оценку и правильное понимание механизмов сохранения лучших традиций независимо от социального слоя, их породив­шего.

Город вызвал к жизни новые формы фольклора и фольклоризма, народной культуры, определил их нравственный и эстетиче­ский смысл, их социальный статус. В их понимании и оценке можно идти двумя путями - соотнося с прежними ценностями и смыслом народной культуры и вырабатывая новые критерии и подходы, вытекающие из условий конкретно-исторического раз­вития России.

Искусственно выглядит попытка некоторых фольклористов "сохранить в городе деревенскую культуру, как живую, как свою собственную, предполагая в дальнейшем передачу этой культуры в село тогда, когда деревня будет объективно готова к этому" (Художественная самодеятельность. Традиции, мастерство, воспитание//СПб. трудов НИИКа, VIII. М., 1985. С. 17.).

Проект этот фантастичен, он предлагает сохранить в городских условиях деревенскую культуру, создав для нее соответствующую ауру, которая бы сохраняла ее менталитет и специфику, а затем, через определенное время, в будущем вернуть в этом обличье про­светленной и культурной деревне (когда она будет объективно го­това к этому).

К сожалению, это не только теоретическое положение десяти­летней давности. Деятельность немалого числа современных го­родских фольклорных групп следует именно этой концепции, без учета того, что современный деревенский житель сам вырабатыва­ет свои собственные формы творчества, отвечающие его интере­сам и менталитету. В то же время безусловно, что не игнорирова­ние городской народной культуры, всех ее составных частей, а их признание открывает магистральный путь познания народной культуры в целом. Необходимо отказаться и от негативной оценки вклада городского сословия в создание народной культуры.

На различных этапах истории культура княжеского двора и по с ада, мещанская и купеческая субкультуры, а также субкультуры разночинцев, интеллигенции, рабочих в такой же мере являются источником народной художественной культуры, как и крестьян­ская культура. Народная культура создается всеми социальными группами независимо от их материального, юридического, граж­данского положения. Каждый социальный слой вносит в нее свой вклад, который не может быть компенсирован представителями других социальных слоев.

ЛЕКЦИЯ 5

Дата добавления: 2015-05-09