ВВЕДЕНИЕ. Федерализм как концепция - изобретение сравнительно недавнего прошлого

IV

II

Федерализм как концепция - изобретение сравнительно недавнего прошлого. До 1776 г., т.е. до Войны за независимость в США, в европейской политической мысли почти безраздельно господствовал образ абсолютистского, централизованного, неделимого государства, верховная власть в котором принадлежит монарху. Термин "федерализм" происходит от латинского корня "foedus ", что означает соглашение, сделку, заключенную между равноправными партнерами на паритетной основе. Этимология слова, не вполне проясняя, как возможно реальное воплощение политического федералистского проекта, указывает между тем на характер отношений (равноправие, паритет) сходящихся в процессе федерализации единиц. В 1982 г. в научной литературе с подачи Престона Кинга появилось концептуально проработанное разделение понятий "федерализм - федерация" [AConstitution... 1991]. Под федерализмом, таким образом, следует понимать политическую философию и политическую идеологию. Ее назначение в том, чтобы подготовить материальные и социальные условия для построения федерации - такого конституционально закрепленного институционального порядка, который принимает форму суверенного государства, но отличен от него тем, что центральное правительство инкорпорирует в процесс принятия решений региональные государственные образования (субъекты федерации). Другими словами, понятия "федерализм" и "федерация" находятся между собой в сложных отношениях асимметричного взаимовлияния: федерализм без федерации возможен, но федерация невозможна без той или иной предшествующей ей формы идеологии федерализма.

Конфедерация, с которой современный Европейский союз сравнивают чаще всего, концептуально не связана ни с федерализмом, ни с федерацией. Важно уяснить различия между конфедерацией и федерацией, т.е. между политическим союзом государств и политическим союзом индивидов, принадлежащих к одной политической нации.

Относительно роли федерализма в истории евроинтеграции высказывались и высказываются подчас полярные точки зрения. В соответствии с одной из наиболее распространенных, позиции федерализма в Европе, особенно весомые в первые послевоенные годы, то усиливались, то ослабевали на протяжении пятидесяти лет истории евроинтеграции, а сам федерализм едва ли может быть квалифицирован как основной источник всех интерпретаций европейских интеграционных процессов. Апофеоз популярности федерализма пришелся на первую послевоенную "пятилетку". На знаменитом Гаагском конгрессе 1948 г. федералистская программа имела самую сильную поддержку. Однако уже к 1954 г., т.е. к моменту провала инициатив Европейского политического сообщества (ЕПС) и Европейского оборонительного сообщества (ЕОС), позиции федерализма были серьезно подорваны. Политический вектор объединения Западной Европы был на время отринут, а приоритет отдан стратегии пошаговой интеграции экономик. Федералистскую доктрину потеснил неофункционализм.

В более поздних публикациях [см, например Burgess 1989] обосновывалась иная точка зрения. В согласии с ней федерализм, возникший в межвоенные годы и получивший морально-этическое оправдание в рядах антифашистского

стр. 132

сопротивления², оставался самой влиятельной интеграционной идеологией в Европе на протяжении всей второй половины XX в. Другое дело, что уже в послевоенные годы из целостной концепции федерализм трансформировался в палитру подходов, наиболее влиятельными из которых были три: "порционный федерализм" Ж. Монне {federalism by installments), радикальный демократизм А. Спинелли и персоналистский федерализм Р. Арона, Э. Мунье и Д. Ропса. В совокупности они образовали неофедералистский подход. Он не отличался единством методов, зато характеризовался политическим прагматизмом, частично освободившимся от идеологической заданности межвоенного периода. Каждый из подходов повлиял на знаковые вехи евроинтеграции. "Порционный федерализм " фактически определил маршрут европейского объединения до середины 1980-х годов. Имея в голове перспективный план построения европейской федерации, Монне тем не менее сделал выбор в пользу постепенного интегрирования отдельных отраслей и сфокусировался на экономической сфере. Возглавляя в 1951 - 1955 гг. Верховный руководящий орган ЕОУС, структуру, задуманную в сугубо неофункционалистской логике, он вместе с тем вплоть до 1973 г. оставался лидером Общеевропейского комитета за европейское единство, неизменно повторяя, что в конечном счете мелкие экономические шаги приведут к "Европейской Федерации".

Позиция Спинелли была прямо противоположной - тотальная "Европейская Федерация" с акцентом на политическом сращивании. Она "выветрилась" к 1954 г., когда выяснилось, что Европа не готова с наскоку взять рубеж военно-политической интеграции. Впрочем, во многом именно усилиями А. Спинелли в 1980-х годах был подготовлен Единый европейский акт (1985 - 1987) и в заданных именно им рамках протекало институциональное развитие ЕС после принятия ЕЕА и последующих договоров³.

Деятельность персоналистов исчерпывалась, скорее, микрополитическим и микросоциальным уровнем - уровнем конкретных индивидов. Оглашаемая ими цель состояла в распространении идеологии федерализма среди жителей ЕС, воспитания гражданственности, обращенной к надгосу-дарственным символам единства, укреплению "европейской" идентичности. Исходно присущий федерализму синкретизм, идеологическая рыхлость, а впоследствии - приобретенная им многоликость, позволяли ему успешно сопрягаться с иными концепциями и оживать, даже когда его на какое-то время (1970-е годы) потеснил либеральный межправительственный подход.

В последние десятилетия, несмотря на, казалось бы, фактическое следование федералистской традиции, которая воплотилась в создании Европейского союза (1993) и конституционного процесса, увенчавшегося в 2007 г. подписанием Лиссабонского договора, среди ученых стали высказываться серьезные сомнения в реалистичности федералистского проекта для ЕС. В фундаменте федерации лежат принципы ассимиляции - сглаживания локальных этнических различий и консолидации единой национальной группы, и иерархии - необходимого условия функционирования любого госу-

² Первой серьезной интеллектуальной заявкой на концептуальное оформление федералистских идей был так наз. Манифест Вентотене об объединении Европы, составленный А. Спинелли и Э. Росси.

³ Маастрихтского (1992), Амстердамского (1997), Ниццкого (2001) и Лиссабонского (2007).

стр. 133

дарствоподобного образования. В основу же эффективной интеграции положен принцип ассоциации, предполагающей сотрудничество равноправных единиц. Проблематичность европейской федерации в том, что жители ЕС не просто не достигли свойственной федерации иерархичности правления, но даже не стремятся к этому. Непоследовательность в осуществлении федералистского проекта, а отсюда и непредсказуемость траектории европейской интеграции - одна из главных трудностей для всех ее исследователей [Burgess 2000]. Она же - одно из следствий приверженности федерализму.

Для представителей межвоенного поколения мыслителей и политиков федерализм был средством преодоления национализма, в том числе внутри многоэтнических государств. Тем не менее, аналогия с возможностью объединить национальные государства в рамках надгосударственной системы управления в их построениях угадывалась. В контексте межгосударственной интеграции федерализм ориентировал на выделение ряда вопросов в область совместной и исключительной компетенции наднациональных органов и правительств отдельных стран. Послевоенный федерализм (неофедерализм) отличался тем, что предписывал объединение Европы через принятие конституции. В этом свете курс на выработку конституционного договора в современном ЕС органично вписывается в федералистскую традицию и служит подтверждением ее важности в интеграционном строительстве.

В 1940-х, 1950-х и 1960-х годах в странах Западной Европы, прежде всего в Британии (Движение за Объединенную Европу У. Черчилля), Франции (Комитет действия за Соединенные Штаты Европы Ж. Монне) и Италии (Движение Европейских федералистов А. Спинелли) шла острая борьба за адаптацию принципов федерализма к межгосударственным отношениям третьей четверти XX в.

Осуществление радикального варианта федерализма, воплощенного в проекте Европейского объединения угля и стали (1951), стало возможным в исторических условиях 1950-х годов в силу совпадения желания французской элиты законсервировать слабость суверенитета Германии в отраслях военной промышленности, германофобии рядовых французов и стремления ФРГ к франко-германскому примирению, без которого "реабилитация" Германии была маловероятной. Однако провал инициативы Европейского оборонительного сообщества (1954) выявил слабость позиции федералистов: там, где речь шла о более чувствительных областях (военное сотрудничество или общеэкономическая интеграция в рамках ЕЭС), навязать наднациональность французскому обществу было сложнее.

В конце 1950-х и все 1960-е годы во французском обществе разворачивались оживленные дискуссии по поводу федерализма, в которых обозначились две полярные позиции. Часть французских интеллектуалов высказывались за ускорение процесса создания "Союза европейских государств". Эта позиция получила условное название " Европейское отечество". Между тем большая часть французской элиты, отстаивавшая позицию "Европы отечеств", выступала против усиления наднациональности в структуре сообщества, не успев "насытиться" периодом возрождения "величия Франции" [Kolodziej 1974]. Именно под этим лозунгом генерал де Голль вернулся во власть в 1958 г. [Jouve 1967:249 - 255]. Приход де Голля к власти и установление Пятой республики могли быть отча-

стр. 134

ста психологической реакцией французов на раздражение форсированной интеграцией наднационального типа, символом которой был Римский договор о Европейском экономическом сообществе 1957 г. с его далеко идущими планами в области надгосударственной регламентации и политического регулирования.

"В тени" этой дискуссии окреп неофункционализм Э. Хааса. Теория, обосновывавшая закономерность, неизбежность и даже полезность постепенной передачи полномочий от правительств отдельных стран наднациональным органам по мере включения все большего числа секторов в интеграционный процесс, впитала в себя политическую конъюнктуру того времени и связанную с ней дилемму "Европейское отечество" и "Европа отечеств". Федералисты Ж. Монне и его ближайший сподвижник Р. Мажорлэн увидели в Э. Хаасе естественного теоретического союзника (!) [Majorlin 1989:314 - 320] в условиях, когда на волне политики генерала де Голля импульс интеграции ослабел.

Под неофункционализмом понимается теория региональной интеграции, которая делает основной акцент на роли негосударственных субъектов, в частности "секретариат" той или иной региональной организации, а также групп интересов, давления, экономических агентов и общественных движений, которые формируются на уровне региона, на макроуровне, и обеспечивают поступательный импульс интеграционной динамике. При этом страны-участницы продолжают оставаться значимыми акторами интеграционного действа. Они устанавливают условия первоначального соглашения, однако им не под силу в полной мере определять направление и степень последующих изменений в нем. Скорее региональная бюрократия, в союзе с постоянно меняющимся составом самоорганизующихся групп интересов и движений, стремится использовать неизбежные эффекты "переплескивания" и "непреднамеренных последствий". Они наступают, когда государства соглашаются передать даже малую часть суверенных полномочий на наднациональный уровень, а затем обнаруживают, что реализация этих полномочий оказывает благотворное влияние на другие зоны сотрудничества. Согласно этой теории, региональная интеграция - это спонтанный, внутренне конфликтный процесс. Одновременно это процесс, в ходе которого правительства государств-членов, действуя в условиях демократии и политического плюрализма, чувствуют на себе растущую тяжесть региональных ограничений и в конце концов предпочитают отдавать все больше вопросов на откуп региональных наднациональных структур, которые они сами когда-то создали. В конечной перспективе граждане начинают переносить свои ожидания на уровень региона, а в случае их удовлетворения повышают вероятность "переплескивания" интеграции на политическую сферу [Schmitter 1969: 562 - 564].

Оживление интереса к федералистским трактовкам интеграции произошло тольков 1969г. с приходом к власти во Франции президента Ж. Помпиду. В декабре на саммите в Гааге главы государств и правительств "шестерки" подтвердили приверженность делу интеграции. "Дух Гааги" [Dinan 1999:59] был подкреплен конкретными мерами: в 1970 г. Франция поддержала решение о формировании собственного бюджета ЕЭС, пополняемого за счет пошлин на импортируемые сельскохозяйственные товары. Ж. Помпиду хотел тем самым более отчетливо отмежеваться от голлистской политики в отношении ЕЭС: из-за этого же вопроса в 1965 г. де Голль спровоцировал "кризис пустого кресла" [ibid: 59 - 61].

стр. 135

Несмотря на это, радикализма у федералистов заметно поубавилось. В 1979 г. состоялись первые выборы в Европейский парламент⁴. В результате в представительном органе Сообществ оказались неофедералисты во главе с А. Спинелли. Итогом их усилий стало одобрение в 1984 г. проекта (так никогда и не принятого) Договора о Европейском союзе, который приобретал черты сверхгосударства [Spinelli 1988: 10].

Еврофедералистское течение, которое с избираемостью парламента обрело второе дыхание, вознамерилось приблизить политическое устройство ЕЭС к канонам республики. Комиссию предлагалось преобразовать в федеральное правительство, подотчетное парламенту. Ее члены должны были назначаться парламентом, а председатель - либо избираться напрямую, либо выдвигаться парламентским большинством. Венчать эту конструкцию должна была конституция.

Всплеск федерализма в 1980-х годах продолжался недолго. Наднациональная модель устойчива до тех пор, пока поддерживающие ее элиты готовы соблюдать правила квалифицированного большинства при голосовании в Совете, исполнять решения Суда в спорных ситуациях, признавать роль Комиссии и наделять Парламент ограниченными совещательными и контрольными полномочиями. Федерализм не был отвергнут, но движение к нему стало более медленным и плавным.

Подписанный в 1986 г. Единый европейский акт укрепил статус Парламента и санкционировал углубление интеграции через выполнение рекомендаций Европейской комиссии по созданию к 1992 г. единого внутреннего рынка товаров, услуг, капитала и рабочей силы. Идея федерализма легла в основу комплексной интеграции, переход к которой стал возможен после подписания Маастрихтского, Амстердамского и Ниццкого договоров.

Затем, как и в середине 1960-х годов, начался очередной "спазм забегания вперед". Радикалы в ЕС попытались форсировать принятие конституции (явно федералистской если не по содержанию, то по форме). Закономерной стала последовавшая на нее резко негативная реакция западноевропейской общественности в виде провалов на референдумах во Франции и Нидерландах. Вновь понадобилось отступление. Подписание в 2007 г. Лиссабонского договора было попыткой сгладить отрицательную реакцию на форсированную федерализацию. Но и это отступление не развеяло всех страхов жителей Евросоюза. Ирландия и Норвегия по-прежнему остались в позиции "твердой оппозиции" федерализму, причем жители Норвегии несколько раз отвергали перспективу вступления в ЕС, несмотря на то, что решение об этом было принято еще в 1971 г.

Европеизм как представление об исключительности европейских народов с течением времени также претерпел изменения. После Второй мировой войны он подтолкнул страны Западной Европы к пересмотру своей роли в мировой системе. Для большинства западноевропейских государств он превратился в форму компенсации "комплекса малых государств", еще сохранявших память о былом величии, но уже задумавшихся о надвигавшейся маргинализации. Движимые этим комплексом, страны ЕС стремились подтянуться, пусть в коллективном формате, до уровня ключевых субъектов международной политики (в годы биполярности - к США и СССР, сегодня - к США, России, Китаю).

⁴ До этого времени Общая ассамблея (в ЕОУС), а затем Европейский парламент (с 1957 г.) формировались из депутатских делегаций национальных парламентов стран-членов.

стр. 136

В этом контексте выбор в пользу интеграции определялся и необходимостью в политической и структурной консолидации региона в условиях глобальной поляризации и конкуренции. Идея такой консолидации ("отграничения" от международного пространства, в котором доминировали СССР и США), однако, была направлена "вовнутрь", на оформление отношений между самими западноевропейскими странами. Западноевропейцы, отграничивая себя от внешней среды, одновременно пробовали расплавлять границы между собой. Культура и привычка к разговору на иностранных языках закрепили эту тенденцию.

Примечательно, что ни французский, ни тем более английский не были языками общения отцов-основателей первых европейских сообществ. Альчиде де Гаспери, Робер Шуман, Конрад Аденауэр говорили между собой по-немецки. Официальным языком ЕОУС был объявлен французский. Начиная с Римских договоров 1957 г. вступил в действие принцип, согласно которому в качестве официальных языков Европейских сообществ (впоследствии и Европейского союза) признаются государственные языки всех стран-членов.

III

В конце 1960-х годов практика интеграции стала приобретать более выраженные социальные черты. Это было связано с начавшейся либерализацией рынка труда. Открытие границ для свободного передвижения рабочей силы привело к соприкосновению более бедных мигрантов из Италии, а затем - в 1980-х годах из Греции и Португалии - с более состоятельными жителями первоначальных членов. Прагматика жизни повышала "запрос" на идеологию, способную нейтрализовать очередной выброс энергии сопротивления интеграции. На помощь федерализму пришло кейнсианство.

Если федерализм и европеизм можно беспрепятственно отнести к идеологической парадигме действия, то в отношении кейнсианства, теории, обосновывающей допустимость вмешательства государства в экономику с целью ее регулирования или выравнивания социальных диспропорций, могут возникнуть вопросы. Смущения станет меньше, если заметить, что термин "кейнсианство" по содержанию во многом воплощает значение более привычного в контексте идеологии слова "государственничество". Ведь по сути "кейнсианство" трактует вопросы соотношения интересов государства и индивида, всего общества и отдельного человека-т.е. вопросы, которые традиционно ставятся и решаются в идеологиях. Признаки идеологии государственничества обнаруживаются и в государствах Восточной Азии. Причем в ряде стран региона экономически успешная модель роста была в значительной своей части основана на сильной регламентирующей роли государства (Япония, Южная Корея, Сингапур, Тайвань).

Сердцевину идеологии кейнсианства определяет присущий ему тип экономического анализа. Рост популярности теории Джона Мейнарда Кейнса (1883 - 1946) в 30-х годах XX в. был вызван неспособностью других школ предугадать наступление "Великой депрессии" (1929 - 1933) и справиться с ее последствиями. Вышедшая в 1936 г. книга Кейнса "Общая теория занятости, процента и денег" [Keynse 1936] предложила альтернативу традиционной микроэкономической политике. Кейнс отказался от центрального тезиса неоклассического учения о рынке как идеальной саморегулирующейся системе. Двигателем экономики, по мнению Кейнса, выступает не предложение, а

стр. 137

спрос, и именно он служит условием развития производства и увеличения предложения. Спрос можно "накачивать", или "подогревать", за счет увеличения социальных государственных расходов, государственного заказа, снижения ставки рефинансирования для расширения потребительского и ипотечного кредитования. Кейнс рекомендовал правительствам более активно использовать кредитно-денежную и налогово-бюджетную политику.

В контексте европейской интеграции значение кейнсианской идеологии проявилось:

- во-первых, в отнесении вопросов социальной политики к компетенции правительств отдельных стран, в рамках которых повсеместно, но с национальными отличиями, выстраивалась модель государства всеобщего благосостояния (даже сегодня исследователи предпочитают говорить о социальном измерении, а не о социальной политике ЕС). Важно подчеркнуть, что при единстве целей и принципов социальной политики в Западной Европе выделяют четыре модели "государства всеобщего благосостояния": модель Бисмарка с лежащим в ее основе принципом профессиональной солидарности (Германия); модель Бевериджа с принципом национальной солидарности (Великобритания); скандинавская модель (Дания, Швеция, Финляндия), в которой социальные услуги рассматриваются как гражданские права и финансируются за счет налогов; рудиментарная южноевропейская модель (Италия, Португалия, Испания), в которой социальная политика возложена на католическую церковь;

- во-вторых, в изъятии целых отраслей и секторов хозяйства из логики рыночной конкуренции. Так, общая сельскохозяйственная политика ЕЭС, начало осуществления которой датируется 1962 г., строилась на методах субсидирования местных производителей, малодоходных производств, директирования цен и квотирования импорта;

- в-третьих, в приоритетности кредитно-денежной политики в рамках Экономического и валютного союза ЕС по отношению к задачам количественного экономического роста;

- в-четвертых, в практике долгосрочного индикативного планирования (Франция, Нидерланды);

- в-пятых, в регулировании рынка труда. Уже в ЕОУС Высший руководящий орган имел полномочия по обеспечению полной занятности за счет финансирования из бюджета ЕОУС систем переквалификации и трудоустройства лиц, потерявших работу [Борко 2000: 11 - 23].

По мере расширения ЕЭС в 1970-х и 1980-х годах для смягчения региональных диспропорций и придания устойчивости интеграционной структуре востребованной стала более активная "социальная политика" в масштабах всего сообщества. Проблема региональных диспропорций возникла в ЕЭС после вступления Ирландии (1973), Греции (1981), Испании и Португалии (1986). Необходимые политические меры были идеологически подготовлены католицизмом - в частности его социальной доктриной.

Социальная доктрина католицизма содержала близкие западноевропейской интеграции идеи: иерархии (наднациональность) и эгалитарности

стр. 138

(принцип консенсуса, прямые выборы в Европейский парламент, ратификация договоров через референдумы), - а также представление о полезности структур, существующих параллельно с государством и надгосударственными органами. В рамках католического учения речь шла об участии общины в решении проблем ее членов за счет взаимопомощи и перераспределения средств, а в контексте интеграции - соответственно, об усилении контрольно-распределительных функций Сообщества. Но не только.

В истории западноевропейской интеграции католицизм повлиял на утверждение принципа субсидиарности, появившегося в 1992 г. в тексте Договора о ЕС по инициативе Великобритании. Он подразумевает, что вопросы выносятся на наднациональный уровень только в том случае, если они не могут быть решены на уровне соответствующего государства-члена или региона (концепция "Европы регионов"). Кроме того, идея общинности нашла воплощение в функционировании структурных фондов Сообщества⁵. Объем бюджетных средств ЕЭС не следует преувеличивать. Бюджет ЕЭС не должен превышать 1,27% от совокупного ВВП ЕЭС. В формате "пятнадцати", по состоянию на 1999 г., объем средств, перераспределявшихся через структурные фонды, составлял 31 млрд. евро в базовых ценах 1992 г. Даты создания структурных фондов показывают, что они учреждались вскоре после вхождения в ЕЭС отстающих по уровню развития регионов. Однако в свете увеличения состава группировки на 12 стран, в документе "Цели-2000" (Agenda-2000), предусматривалось увеличение объема структурных фондов в рамках политики сплочения на 46 млрд. евро ежегодно [подробнее см. Dinan 1999:438 - 439].

В 1980 - 1990-х годах проявились трудности, связанные с распространением интеграции на сферу этносоциальных отношений. Сделанная в 1960-х годах заявка Западной Европы на социальную интеграцию стала расцениваться в лучшем случае как очередное "забегание вперед". Реагируя на новые вызовы, страны ЕС стали полагаться не столько на готовые теории и опыт 1960 - 1970-х годов, сколько на сугубо эмпирические стратегии, исходившие из констатации быстро менявшегося этнодемографического состава западноевропейских государств.

С учетом нового характера и масштаба миграционных тенденций в последние десять-пятнадцать лет на первый план в системе идеологического обоснования интеграции вышла концепция многокультурности⁶.

Исходная интерпретация европейского единства в 1950-х годах выводилась из общих культурно-религиозных основ всех западноевропейцев. Но в начале XXI в. религиозная трактовка европеизма (ЕС как "христианский клуб") вступила в противоречие с фактом появления и укрепления в Евросоюзе огромной массы представителей нехристианских и неевропейских культур. Уход от уже явно архаичной идеи христианских истоков европеизма в пользу мультикультурализма позволил наконец критически оценить "демиургические претензии" религиозной мысли, ее заявки на роль творца европейской истории. В самом деле, причин считать одной из движущих сил европейской историирели-

⁵ Прежде всего, Фонда европейского регионального развития (1975), Фонда сплочения (1992), через которые перераспределялись его собственные средства.

⁶ О дискуссии по поводу определения культуры см. [Стрежнева 2002: 141 - 155; Монбриаль 2005:27].

стр. 139

гию не больше, чем считать таковой атеизм и/или безразличие и терпимость европейцев в религиозных вопросах. Действительно, универсальная европейская идея была связана по происхождению с религиозной санкцией Рима. Но она не в меньшей степени была связана и с ограничением этой санкции за счет признания прав протестантов, а затем и права на свободу совести вне религиозных рамок вообще.

Уместно полагать, что именно нерелигиозная составляющая (а может быть, даже антирелигиозная) вылепила профиль современного западноевропейского "интегристского" мышления. Преодолению догматики некогда довлеющей католической церкви в форме ее ограничения принципом взаимной терпимости способствовал Вестфальский мир 1648 г., уравнявший в правах людей, исповедующих разные конфессии. Религиозная толерантность, возведенная в ранг регулятора общественных отношений - по сути, антирелигиозный принцип, ставящий под сомнение метафору "христианского клуба". Утверждение в XX в. в Западной Европе светскости, только внешне закамуфлированной под религиозность⁷, воплощало согласие даже верующих граждан "смирять" свою религиозность в политике, памятуя об опыте религиозного фанатизма и межконфессиональных войн в средневековой Европе и церковной инквизиции.

Скорее всего, поэтому в ЕС в 1990 - 2000-х годах прижилась концепция муль-тикультурализма, которая превратилась в основу государственной политики в отношении национальных меньшинств и этнических анклавов в ряде стран-членов Евросоюза (прежде всего в Британии) [см. Наумкин 2006]. Мультикультурализм - не единственный из практикующихся подходов. Во Франции действует принцип ассимиляции (правда, главным образом на началах светскости/лаицизма и гражданственности), а в Германии - промежуточный вариант, когда мигрантов принято рассматривать как временных рабочих, которые рано или поздно покинут страну.

Сводя европейскость к ее историческим корням, практикуя своего рода культурно-религиозный "пуризм" в оценке происхождения и современной сущности Евросоюза, манипулируя образом "христианского клуба", можно еще дальше уйти от понимания реальных идеологических процессов современного ЕС [Katzenstein 2006]. В идеологической парадигме действия сегодняшнего Евросоюза центр тяжести переносится на европейское многообразие и высокий порог толерантности, но главное - на минимизацию религиозной коннотации европейской идеи [Федотова 1997: 60 - 73].

* * *

Как видно, за выбором каждой из идеологем стоял свой комплекс мотивов. У европеизма западноевропейская идея взяла (не бесспорное) представление об общей идентичности населения Европы, основанной на едином греко-римском наследии, культуре варваров и христианстве [Наринский, Карев 1991:18 - 29]; у федерализма - императив внедрения наднационального регулирования; у кейнсианства - идею интервенционизма в экономике; у католицизма - принцип субсидиарности, а также представление о необходимо-

⁷ О ее внешнем характере свидетельствуют, в частности, развернувшиеся в европейском обществе дискуссии относительно включения в преамбулу конституционного договора ссылок на христианские ценности Европейского союза.

стр. 140

сти проведения региональной политики сплочения для сглаживания неравенства в развитии стран и регионов. Наконец, концепция многокультурности позволяет примирить этнические противоречия в ЕС, вызванные изменением миграционных трендов, либерализацией трудового законодательства и мощной волной "европеизации неевропейцев" в Евросоюзе в последние два-три десятилетия.

Борко Ю. А. 2000. Новый этап углубления и расширения европейской интеграции: социальные аспекты. - МЭиМО, N 9.

Борко Ю. А. 2003. От европейской идеи - к единой Европе. М.

Борко Ю. А., Загорский А. В., Караганов С. А. 1991. Общий европейский дом: что мы о нем думаем?М.

Зонова Т. В. 2000. Дипломатия Ватикана в контексте эволюции европейской политической системы. М.

Лицарева Е. Ю. 2004. Экономическая интеграция на европейском континенте и в Азиатско- Тихоокеанском регионе во второй половине XXвека. Томск.

Монбриаль Т.де. 2005. Действие и система мира. М.: РОССПЭН.

Наринский М, Карев В. 1991. Общие истоки европейской цивилизации. - Европейский альманах. М.: Наука.

Наумкин В. В. 2006. Ислам как коллективный игрок. - Международные процессы, N1.

Стрежнева М. В. 2002. Политическая культура в различных интерпретациях: Анализ специального понятия. - Общественные науки и современность, N 5.

Федотова В. Г. 1997. Модернизация "другой"Европы. М.

Чубарьян А. 1987. Европейская идея в истории. Проблемы войны и мира. М.: Наука.

A Constitution for Europe: a Comparative Study of Federal Constitutions and Plans for the United States of Europe. 1991. - King P., Bosco A. (eds.). L.

BragmansH. 1970. L'ideeeuropeenne, 1920 - 1970. Bruges.

Burgess J.P. 1989. Federalism and European Union: Political Ideas, Influences and Strategies in the European Community, 1972 - 1987. L.

Burgess M. 2000. Federalism and European Union: The Building of Europe, 1950 - 2000. L.

Dinan D. 1999. The Spirit of the Hague. - Ever Closer Union. L.: Palgrave.

Genealogie des grands desseins europeens. 1991. - Bulletin du Centre Europeen de la Culture, N 6. Geneve.

Jouve E. 1967. Le General de Gaulle et la Construction de I Europe (1940 - 1966). P.

Katzenstein P. 2006. Religion in an Expanding Europe. Cambridge: Cambridge University Press.

Keynse J.M. 1936. The General Theory of Employment, Interest and Money. L.

Kolodziej E. 1974. French International Policy Under de Gaulle and Pompidou: The Politics of Grandeur. Ithaca: Cornell University Press.

MajorlinR. 1989'. Architect of European Unity: Memoirs, 1911 - 1986. L.:Weidenfeldand Nicolson.

RougemontD. 1966. The Idea of The Europe. N.Y. -L.

Schmitter P.C. 1969. Three Neo-Functional Hypotheses about International Integration. - International Organization, vol. 23.

Spinelli A. 1988. European Communities - European Parliament. Battling for the Union. Luxembourg: Office for Official Publications of the European Communities.

стр. 141