Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

Понятие просвещения 3 страница




Испытываемый Просвещением мифический ужас относится к мифу. Им он усматривается не просто в непроясненных словах и понятиях, как то мнит семантическая критика языка, но во всяком человеческом проявлении, не занимающем никакого места в служебном контексте пресловутого самосохранения. Тезис Спинозы "Conatus sese conservandi primum et inicum virtutis est fundamentum"32 содержит в себе воистину максиму всей западной цивилизации, в которой приходят в состояние покоя религиозные и философские различия, присущие буржуазии. Самость, которая после методического искоренения всех следов есте­ственности в качестве мифологических не смеет более быть ни телом, ни кровью, ни душой, ни даже природным Я, образует собой, будучи

32 Ethica. Pars IV, Propos XXII, Coroll.

 

46 Макс ХОРКХАЙМЕР, Теодор В.АДОРНО

сублимированной в трансцендентальный или логический субъект, сре­доточие разума, законодательную инстанцию действия. Тот, кто непос­редственно, без рационального соотнесения с задачей самосохранения, предается жизни, отбрасывается, согласно вердикту как Просвещения, так и протестантизма, вспять, в доисторическое. Влечение как таковое, утверждают они, столь же мифологично, сколь и суеверие; служить богу, не постулирующему самости, такое же безумие, как и пьянство. Обоим прогресс приуготовляет одинаковую участь: обоготворения и погру­женности в непосредственно природное бытие; самозабвение мысли, равно как и самозабвение похоти предается им проклятью. Опосредо­ванным принципом самости является общественный труд любого еди­ничного в буржуазном обществе; одним за него воздается увеличением капитала, другим - приростом сил для прибавочного труда. Но чем да­лее развивается процесс самосохранения благодаря буржуазному раз­делению труда, тем в большей степени форсируется им самоотчужде­ние индивидов, вынужденных и телесно и духовно формировать себя в соответствии с мерками технической аппаратуры. Это обстоятельство в свою очередь учитывается просвещенным мышлением: в конечном итоге, по всей видимости, трансцендентальный субъект познания как последнее напоминание о субъективности еще и сам упраздняется и заменяется несравненно более бесперебойной работой функциониру­ющих автоматически системных механизмов. Субъективность улету­чивается в логику будто бы произвольных правил игры, чтобы тем бес­препятственнее повелевать. Позитивизмом, уже, наконец, не останав­ливающимся перед этой в буквальном смысле слова химерой, самим мышлением, устраняется даже последняя инстанция разрыва между ин­дивидуальным действием и социальной нормой. Технический процесс, в который опредмечивает себя субъект после искоренения себя из со­знания, свободен от многозначности мифологического мышления, равно как и ото всякого смысла вообще, ибо разум сам становится тут всего только подсобным средством всеобъемлющего экономического аппа­рата. Он используется как всеобщий инструмент, пригодный для изго­товления всех иных инструментов, жестко целенаправленный, столь же роковой, сколь и педантично расчетливая работа в материальном про-

онятие просвещения

 

изводстве, чьи последствия для человека не поддаются никакому рас­чету. Его давнишняя честолюбивая мечта быть чистым органом целей наконец-то сбылась. Исключительность логических законов порожда­ется именно этой однозначностью функции, в конечном счете - прину­дительным характером самосохранения. Последнее опять и опять пре­вращается в выбор между выживанием и гибелью, отсвет которого все еще виден в принципе, гласящем, что из двух противоречащих друг другу положений только одно может быть истинным и только одно -ложным. Формализм этого принципа и всей логики, в качестве каковой он себя учреждает, порождается непрозрачностью и запутанностью интересов в том обществе, в котором сохранение форм и сохранение единичного лишь случайным образом совпадают друг с другом. Изгна­нием мышления из логики во всеуслышанье ратифицируется овеще­ствление человека на фабрике и в бюро. Так распространяется табу на табуирующую власть. Просвещение - на дух, им же самим являющий­ся. Но тем самым природа, в качестве истинного самосохранения, спус­кается с цепи как раз тем процессом, которым было обещано ее оконча­тельно изгнать - и в индивидууме ничуть не менее, чем в коллективной участи кризиса или войны. Если теория в качестве единственной нор­мы остается идеалом частной науки, практика должна стать жертвой безудержного хода мировой истории. Наконец-то постигнутая цивили­зацией самость разрешается в стихию той бесчеловечности, избегнуть которой цивилизация стремилась с самого своего начала. Сбывается самый древний страх, страх утраты собственного имени. Чисто при­родное существование, анималистское и вегетативное, представляет для цивилизации абсолютную угрозу. Миметический, мифологический, ме­тафизический способы поведения считаются ею поочередно преодо­ленными эпохами, карой за возврат к которым является ужас перед тем, что самость вновь будет превращена в ту чистую природу, отчуждение от которой было достигнуто ею ценой неслыханных усилий и которая поэтому внушает ей неслыханное отвращение. Живое воспоминание о старине, о номадических, и в тем большей степени о собственно пре-патриархальных стадиях, во все времена выжигалось из сознания лю­дей самыми ужасающими наказаниями. Просвещенный дух заменил

 

48 Макс ХОРКХАЙМЕР, Теодор В.АДОРНО

пытку огнем и колесование стигматами, которыми он клеймит всякую иррациональность, ибо она ведет к гибели. Гедонизму была свойствен­на умеренность, крайности были ему не менее ненавистны, чем Арис­тотелю. Буржуазным идеалом естественности имеется в виду не амор­фная природа, но добродетель середины. Промискуитет и аскеза, изли­шества и голод вопреки их противоположности друг другу являются непосредственно идентичными как силы распада. Посредством подчи­нения всей жизни требованиям ее сохранения повелевающее меньшин­ство гарантирует, наряду с собственной безопасностью, также и даль­нейшее существование целого. Властвующий дух, начиная с Гомера и кончая модерном, стремится проложить свой путь между Сциллой рег­рессии к простому воспроизводству и Харибдой необузданной испол­ненное™ всего и вся; он с давних пор привык относиться с подозрени­ем ко всякой иной путеводной звезде, кроме звезды меньшего зла. Не­мецкие неоязычники и адвокаты войны снова хотят выпустить на сво­боду желание. Но так как под стрессом труда в течение тысячелетий оно научилось себя ненавидеть, в условиях тоталитарной эмансипации оно остается вульгарным и изуродованным презрением к самому себе. Целиком и полностью оно остается во власти самосохранения, в духе которого оно было ранее того воспитано получившим тем временем отставку разумом. В поворотных пунктах западной цивилизации, на­чиная с перехода к религии Олимпа и кончая Ренессансом, Реформаци­ей и буржуазным атеизмом, когда все новыми и новыми народами и слоями миф решительно вытеснялся, страх перед непостижимой, гроз­ной природой, последствие ее же собственного овеществления и оп-редмечивания, низводился до анимистического суеверия, а порабоще­ние природы внутренней и внешней превращалось в абсолютную цель жизни. И коль скоро процесс самосохранения, в конечном итоге, ста­новится автоматическим, разум увольняется в отставку теми, кто в ка­честве кормчих производства, некогда вступив в права владения его наследием, теперь страшатся его в облике сих прав наследования ли­шенных. Сущностью Просвещения является альтернатива, неизбеж­ность которой совпадает с неизбежностью господства. Люди всегда вынуждены были выбирать между подчинением природе или подчине-

Понятие просвещения

нием природы самости. С развитием городского товарного хозяйства сумрачный горизонт мифа озаряется солнцем калькулирующего разу­ма, под чьими леденящими лучами вызревают всходы нового варвар­ства. Под давлением господства человеческий труд с незапамятных времен уводил прочь от мифа, в зоне влияния которого он неизменно вновь и вновь оказывается в условиях господства.

В гомеровском повествовании сохранено переплетение мифа, гос­подства и труда. Двенадцатая песнь "Одиссеи" рассказывает о проплы-тии мимо сирен. Их соблазн - это соблазн потерять себя, забыться в прошлом. Но герой, которому он адресован, стал зрелым в невзгодах. В многообразии смертельных опасностей, которые ему удалось пре­одолеть, прошло закалку единство его собственной жизни, идентич­ность его личности. Точно так же, как вода, земля и воздух, различны для него регионы времени. Для него волны того, что было, отступают­ся от скалы современности, а будущее туманом маячит на горизонте. То, что Одиссей оставляет позади себя, вступает в мир теней: самость еще столь близка архаическому мифу, из чьего лона она вырвала себя, что для нее ее собственное, пережитое прошлое становится мифичес­кой архаикой. Жестко упорядочивая время, она пытается противосто­ять мифу. Трехчастная схема должна освободить мгновение настояще­го от власти прошлого тем, что изгоняет последнее за абсолютную гра­ницу безвозвратности и предоставляет его, в качестве практично ис­пользуемого знания, в распоряжение "теперь". Потребность спасти прошедшее в качестве живого вместо того, чтобы использовать его в качестве материала прогресса, удовлетворяется исключительно лишь в искусстве, которому принадлежит сама история в качестве изображе­ния минувшей жизни. Пока искусство отказывается считаться позна­нием и, тем самым, подобно похоти, отгораживает себя от практики, оно будет терпимо общественной практикой. Но песнь сирен еще не лишена, как искусство, своей силы и могущества. Им ведомо "все, что на лоне земли многодарной творится"33, тем более то, что претерпел сам Одиссей, "что случилось в троянской земле и какая / Участь по

" Одиссея. Пер. В.Жуковского. XII, 191.

50 Макс ХОРКХАЙМЕР, Теодор В.АДОРНО

воле бессмертных постигла троян и ахейцев"34. Непосредственно зак­линая только что прошедшее, они ставят под угрозу, обещая неотрази­мое сладострастие, с которым будет услышана их песнь, тот патриар­хальный порядок, который возвращает жизнь каждому только в обмен на его полную меру во времени. Тот, кто поддается на их обман, гибнет там, где добивается существования у природы единственно лишь неус­танное присутствие духа. Если сиренам ведомо все, что было, то цена, которую они требуют за это - будущее, и обещание счастливого возвра­щения - всего лишь обман, которым прошлое ловит поддавшихся стра­сти. Одиссей предупрежден Кирке, божеством обратного превращения в животное, которой он сумел противостоять и которая за это делает его способным сопротивляться и иным силам распада. Но чары сирен могущественнее и превосходят его силы. Никому из услыхавших их песнь не удается устоять. Что-либо ужасающее человечество было вы­нуждено учинять над самим собой до тех пор, пока не была создана самость, идентичный, целенаправленный, мужской характер человека, и нечто от этого все еще повторяется детством каждого. Усилие удер­живать прочную спаянность Я присуще Я на всех этапах, и соблазн его потерять всегда сочетался со слепой решимостью к его сохранению. Наркотическое упоение, которое заставляет расплачиваться за эйфо­рию суспендирования самости смерти подобным сном, является од­ним из древнейших общественных мероприятий, посредничающих между самосохранением и самоуничтожением, попыткой самости пе­режить самое себя. Страх утратить самость и вместе с самостью упраз­днить границу между собой и иной жизнью, боязнь смерти и разруше­ния соединены братскими узами с тем обещанием счастья, под угрозой которого цивилизация находилась всегда. Ее путь был путем послуша­ния и труда, над которым исполненность беспрестанно сияла как всего лишь видимость, иллюзия, как бессильная красота. Мысли Одиссея, одинаково чуждой и собственной смерти и собственному счастью, ве­домо это. Он знает только две возможности избежать опасности. Одну он предписывает своим спутникам. Он затыкает им уши воском, и они

34 Там же, XII, 189-90,

Понятие просвещения

 

должны грести изо всех сил. Кто хочет выстоять, не смеет внимать со­блазну безвозвратно минувшего, а на это он способен только тогда, когда он не способен его слышать. Об этом общество заботилось всегда. Бод­ро и собранно надлежит трудящимся смотреть вперед и забыть обо всем постороннем. Любое побуждение, заставляющее их отвлечься, им над­лежит ожесточенно сублимировать в дополнительное усилие. Так они станут практичными. Иную возможность избирает для самого себя Одиссей, повелитель, заставляющий трудиться на себя других. Он слу­шает и слышит, но бессильно привязанный к мачте, и чем большим становится соблазн, тем прочнее заставляет он приковывать себя - так впоследствии бюргеры тем упорнее даже самим себе отказывали в сча­стье, чем ближе оно к ним придвигалось с ростом их собственной вла­сти и могущества. Услышанное им остается для него без последствий, он в состоянии всего лишь только кивать головой, требуя, чтобы его отвязали, но слишком поздно, его спутники, которые сами не слышат, знают только об опасности пения и ничего - о его красоте, и оставляют его привязанным к мачте, чтобы спасти и его и себя. Они воспроизво­дят жизнь угнетателя заодно со своей собственной, и последний уже более не в состоянии отречься от своей социальной роли. Узы, которы­ми он необратимо прикован к практике, устраняют в то же время из практики сирен: их чары нейтрализуются, превращаясь в предмет со­зерцания, в искусство. Прикованный присутствует на концерте, он так же неподвижен, вслушиваясь в исполняемое, как позднее - публика во время концерта, и его вдохновенный призыв к освобождению уже сти­хает подобно аплодисментам. Так расходятся врозь, в ходе расставания с архаической древностью, наслаждение искусством и физический труд. Эпос уже содержит настоящую теорию. Ценности культуры состоят в отношении строгого соответствия с командно управляемым трудом, и совместно с последним имеют своим основанием принудительную не­избежность общественного господства над природой.

Меры, принятые на корабле Одиссея при виде сирен, являют собой пророческую аллегорию диалектики Просвещения. В той же степени, в какой заместительство является мерилом господства и того предель­ного могущества, которое позволяет замещать себя при отправлении

 

52 Макс ХОРКХАЙМЕР, Теодор В.АДОРНО

большинства функций, заместительство представляет собою двигатель и прогресса и регресса одновременно. При данных общественных от­ношениях быть исключенным из процесса труда - не только для безра­ботных, но даже и на противоположном социально полюсе - означает подвергнуться увечью. Верхи постигают наличное бытие, с которым им более не требуется иметь дело, всего только как субстрат и полнос­тью закостеневают в командную самость. Примитивом природная вещь постигалась всего только как неуловимый предмет вожделения, "но господин, который поставил между вещью и собой раба, встречается благодаря этому только с несамомтоятельностью вещи и потребляет ее полностью; сторону же самостоятельности (вещи) он предоставляет рабу, который ее обрабатывает."35 Одиссея замещают в труде. Подобно тому, как он не способен поддаться соблазну поступиться собой, своей самостью, для него как собственника под конец излишним становится также и участие в труде, в конце концов даже и в руководстве им, в то время как его спутники при всей их близости к вещам не в состоянии насладиться плодами труда своего, потому что он выполняется ими в принудительном порядке, на грани отчаяния, с насильственно заткну­тыми органами чувств. Раб остается порабощенным и душой и телом, господин регрессирует. Еще никакому господству не удавалось снизить цену этой расплаты, и кругоподобие истории в ее прогрессивном раз­витии во многом объясняется такого рода слабостью, эквивалентом силы. Человечество, чье мастерство и эрудиция все более и более диф­ференцируются с развитием разделения труда, одновременно оттесня­ется на антропологически более примитивную ступень, ибо продолжи­тельностью господства обусловливается, при техническом облегчении существования, фиксация инстинктов посредством усиленного их по­давления. Фантазия чахнет. Беда не в том, что индивиды оказываются не в состоянии соответствовать уровню развития общества или его материального производства и становятся его аутсайдерами. Там, где развитие машины уже обернулось развитием машинерии господства,

" Hegel. Phaenomenologie des Geistes. Ibid., S.146. (Гегель. "Феноменология духа". Перевод Г.Шпета. Сочинения, т. IV, Соцэгиз, М., 1959, с.ЮЗ.)

Понятие просвещения

так что и техническая и социальная тенденции, с давних пор перепле­тавшиеся друг с другом, теперь окончательно конвергируют в тоталь­ном охвате человека, аутсайдеры не просто репрезентруют неистину. Напротив того, приспосабление к власти прогресса уже влечет за со­бой прогресс власти, всякий раз заново порождая те инволюционные процессы, которыми в обратном уличается не несостоявшийся, но как раз состоявшийся прогресс. Проклятием безудержного прогресса яв­ляется безудержная регрессия.

Последняя не ограничивается опытом чувственно воспринимаемо­го мира, связанным с телесной близостью, но поражает равным обра­зом и самовластный интеллект, который отделяется от чувственного опыта, чтобы поработить последний. Унификация интеллектуальных функций, в силу которой осуществляется господство над чувствами, резинъяция мышления к установлению согласия означает обеднение мышления, равно как и опыта; разделение обеих сфер наносит ущерб обеим. В ограничивании мышления организацией и администрирова­нием, в котором упражняются начальники, начиная с хитроумного Одис­сея и кончая наивным генеральным директором, соположената ущерб­ность, которой бывают поражены великие, как только речь уже не идет о манипулировании малыми мира сего. Дух действительно становится ') аппаратом господства и самообуздания, в чем ему с самых давних пор ^ отказывала буржуазная философия. Глухие уши, унаследованные по- ' кладистыми пролетариями со времен мифа, не имеют никакого пре­имущества перед неподвижностью повелителя. Незрелостью тех, кем правят, живет перезрелость общества. Чем сложнее и изощреннее со- \\, циальная, экономическая и хозяйственная аппаратура, на чье обслужи­вание системой производства уже с давних пор настраивается челове­ческое тело, тем беднее переживания, к которым способно последнее. Элиминирование качеств, перерасчет их в функции привносится из науки, посредством рационализированных форм труда, в мир опыта народов и вновь уподобливает последний, в тенденции, миру опыта земноводных. Сегодня регрессия масс - это неспособность собствен- ' ными ушами слышать неслышимое, собственными руками дотрагивать­ся до неосязаемого, это - новый вид ослепления, который приходит на

54 Макс ХОРКХАЙМЕР, Теодор В.АДОРНО

смену любой из побежденных форм мифического ослепления. При посредстве тотального, объемлющего все без исключения отношения и побуждения общества, люди опять превращаются именно в то, про­тив чего был направлен закон развития общества, принцип самости: во '"всего лишь видовые существа, друг другу тождественные благодаря изо­лированию в принудительно управляемой коллективности. Гребцы, лишенные возможности говорить друг с другом, все до единого подчи­нены одному и тому же ритму - подобно современным рабочим на фаб­рике, в кино и в коллективе. К конформизму вынуждают конкретные условия труда в обществе, а не сознательные воздействия, способные лишь добавочно оглуплять угнетенных и отвращать их от истины. Бес­силие трудящихся является не уловкой власть имущих, а логическим следствием того индустриального общества, в которое, в конце концов, в ходе усилий избавиться от его владычества, превратился античный фатум.

Но эта логическая необходимость не является окончательной. Она остается связанной с господством в качестве его отражения и инстру­мента одновременно. Оттого-то и является ее истинность ничуть не менее сомнительной, чем ее очевидность - неотвратимой. Конечно, кон­кретно обозначенных сомнений у мышления всегда было предостаточ­но. Но как раз раб является тем, чему не может по своему произволу положить конец господин. В силу того, что господство, с тех пор как люди стали оседлыми и затем в условиях товарного хозяйства, овеще­ствляет себя в виде закона и организации, оно вынуждено себя ограни­чивать. Инструмент обретает самостоятельность: опосредствующей инстанцией духа независимо от воли правителей смягчается непосред­ственность экономической несправедливости. Инструменты господства, которым надлежит овладеть всеми без исключения, язык, оружие, на­конец машины, в свою очередь должны позволить всем без исключе­ния овладеть собой. Так в условиях господства пролагает себе путь момент рациональности, от него в то же время отличный. Предметно­стью средства, делающей его универсально доступным, его "объектив­ностью" для всех без исключения уже имплицируется критика господ­ства, в качестве средства которого взращивалось мышление. На пути

Понятие просвещения

 

от мифологии к логистике мышлением был утрачен элемент рефлек­сии над самим собой, и сегодня машинерия изувечивает людей, даже когда вскармливает их. Но в облике машины отчужденное рацио дви­жется к такому обществу, которое способно примирить мышление в его окостенелой форме в качестве равным образом как материальной, так и интеллектуальной аппаратуры с освобожденной живой мыслью и соотнести его с самим обществом как с его реальным субъектом. С са­мых давних пор партикулярное происхождение мышления и его уни­версальная перспектива были неотделимы друг от друга. Сегодня, с превращением мира в индустрию, перспектива всеобщности, станов­ления мышления действительностью общества является до такой сте­пени широко открытой, что из-за нее власть имущие как от всего толь­ко лишь идеологии отрекаются уже и от самого мышления. Предатель­ским проявлением нечистой совести тех клик, которые, в конечном ито­ге, оказываются воплощением экономической необходимости, являет­ся то обстоятельство, что в подобного рода откровениях, начиная с интуиции фюрера и кончая динамическим мировоззрением, решитель­но в противовес всей прежней буржуазной апологетике собственные чудовищные злодеяния более не признаются необходимыми следстви­ями контекстов законности. Мифологические враки о миссии и судьбе, используемые ими при этом, не являются всецело ложью: уже более не объективные законы рынка являются тем, чем руководствуются в сво­их действиях предприниматели и что подталкивает к катастрофе. Ско­рее напротив, сознательными решениями генеральных директоров в качестве той равнодействующей, которая по принудительности ни в чем не уступает самым слепым механизмам ценообразования, выносится окончательный приговор прежнему закону стоимости и тем самым -участи капитализма. Сами господствующие не верят ни в какую объек­тивную необходимость, даже если ими время от времени так именует­ся то, что ими измышляется. Они разыгрывают из себя инженеров все­мирной истории. Только порабощенными то развитие, которое с каж­дым декретированным повышением жизненного уровня делает их на одну ступень бессильнее, воспринимается в качестве неприкосновенно необходимого. После того как жизненный достаток тех, кто вообще еще

 

56 Макс ХОРКХАЙМЕР, Теодор В.АДОРНО

может быть использован для обслуживания машин, обеспечивается минимальной частью рабочего времени, находящегося в распоряже­нии хозяев общества, наступает черед муштры избыточного остатка, чудовищной массы населения как дополнительной гвардии системы, предназначенной служить материалом для великих планов последней и сегодня и завтра. Их подкармливают как армию безработных. Низве­дение их до степени всего только объектов администрирования, кото­рым заранее формируется любой из подразделов современной жизни вплоть до языка и восприятия, морочит им голову той объективной не­обходимостью, против которой, верится им, они ничего не могут поде­лать. Нищета как противоположность силы и бессилия в неизмеримой степени возрастает совместно с ростом мощностей, позволяющих на­долго, если не навсегда избавиться ото всякой нищеты. Непроницаем для всякого единичного дремучий лес клик и институций, которыми, начиная с верховных командных высот экономики и кончая последним профессиональным рэкетом, обеспечивается безграничная поддержка существующего положения вещей. Для профсоюзного бонзы, не гово­ря уже о менеджере, пролетарий, доводись ему попасться им на глаза, представляет собой не более чем сверхкомплектный экземпляр, в то время как при мысли о возможности ликвидации собственного поста бонзу охватывает дрожь.

, - Абсурдность состояния, при котором насилие системы над людьми возрастает с каждым шагом, освобождающим их от природного наси­лия, разоблачает атрофию разума разумного общества. Его необходи­мость является видимостью не меньшей, чем свобода предпринимате­ля, свою принудительную природу обнаруживающая в неизбежных для нее столкновениях и соглашениях. Подобного рода видимость, в кото­рую, как в забытье, погружается целиком и полностью просвещенное человечество, не в состоянии ликвидировать то мышление, которое, будучи органом господства, вынуждено делать выбор между приказа­нием и послушанием. Не в состоянии выпутаться из тех противоречий, в ловушке которых оно оказалось в праисторические времена, это мыш­ление является все же достаточным для того, чтобы признать логику или-или, консеквентности и антиномии, при помощи которой ему уда-

Понятче просвещения 57

лось радикально эмансипировать себя от природы, в качестве самой этой природы, непримиренной и от самой себя отчужденной. Мышле­нием, в принудительном механизме которого рефлектируется и нахо­дит свое продолжение природа, именно в силу своей неудержимой пос­ледовательности рефлектируется также и само в качестве собственной, преданной забвению природы, в качестве механизма принуждения. Правда, представление является всего лишь инструментом. Мысля, люди дистанцируются от природы лишь для того, чтобы таким образом по­ставить ее перед собой, выяснить, какой ей надлежит быть. Подобно вещи, материальному инструменту, оказывающемуся тем же самым в различных ситуациях и таким образом отделяющему мир как хаоти­ческое, многостороннее, диспропорциональное от известного, едино­го, идентичного, понятие является идеальным инструментом, безуко­ризненно подходящим ко всем случаям, где только оно может быть применено. Ибо мышление становится иллюзорным также и во всех тех случаях, когда стремится отрицать функцию разобщения, дистан-цирования и опредмечивания. Всякое мистическое единение остается иллюзией, бессильным внутренним следом революции, от которой от­реклись. Но благодаря тому, что Просвещение оказывается право, выс­тупая против всякого гипостазирования утопии, и хладнокровно объяв­ляет господство расколом, отрыв субъекта от объекта, преодолению которого оно препятствует, становится индикатором его собственной неистинности и являемой им истины. Гонения на суеверия, разверты­вавшиеся вместе с прогрессом господства, всегда означали одновре­менно и его компрометацию. Просвещение является чем-то большим, чем Просвещением, природой, внятной в ее отчуждении. В самопозна­нии духа как в себе самой расколотой природе взывает, как и в доисто­рические времена, к себе самой природа, но уже более не непосред­ственно, при помощи мнимых ее имен, ее всесилие обозначавших, та­ких как мана, а будучи ослепленной, искалеченной. Обреченность при­роде заключена в порабощении природы, без которого нет духа. Тем отречением, которым дух заявляет о своем господствующем положе­нии и прокладывает себе путь обратно в природу, рассеивается его вла­стительная претензия, именно та, которая делает его рабом природы.

58 Maw ХОРКХАЙМЕР, Теодор В.АДОРНО

Если в своем бегстве от необходимости, в ходе прогресса и развития цивилизации человечество и не смогло удержаться от того, чтобы отка­заться от собственно познания, то, по меньшей мере, оно уже более не принимает возводимые против необходимости валы, институты, прак­тики властвования, которые в незапамятные времена были перенесены из области порабощения природы на общество, за гаранты грядущей свободы. Всяким шагом в прогрессе цивилизации одновременно с уп­рочением господства возрождалась также и перспектива его укроще­ния. Пока реальная история все еще остается сотканной из реального страдания, никоим образом не умаляемого ростом числа средств его устраняющих, реализация указанной перспективы перепоручается по­нятию, идее. Ибо оно, будучи наукой, не только дистанцирует человека от природы, но и, будучи самосознанием именно того мышления, кото­рое в форме науки остается в плену слепых тенденций экономики, пре­доставляет возможность эту дистанцию, увековечивающую бесправие, измерить. Благодаря такого рода памятованию о природе в субъекте, в реализации которого состоит непонятая истина всякой культуры. Про­свещение является вообще противостоящим господству и призыв по­ложить конец Просвещению раздавался даже во времена Ванини не столько из-за страха перед точной наукой, сколько из ненависти к дер­зости мысли, которая выходит за пределы юрисдикции природы тем, что признает себя ее же природы собственным содроганием перед са­мой собой. Жрецы всегда мстили за мана просветителю, старавшемуся умилостивить мана тем, что приходил он в ужас от ужаса, этим именем вызываемого, и авгуры Просвещения были едины со жрецами в своем Гюбрис. Будучи буржуазным. Просвещение задолго до Тюрго и Д'Алам-бера растворилось в своем позитивистском моменте. Никогда не было оно застраховано от смешения свободы с делом самосохранения. Сус-пендирование понятия, производившееся во имя прогресса ли или во имя культуры, втайне уже с давних пор составивших заговор против истины, давало простор лжи. И это происходило в мире, верифициру­ющем одни только протокольные предложения и сохраняющем мысль, низведенную до достижений великих мыслителей, в виде избитых мест с истекшим сроком давности, от которых нейтрализованная до степени




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2015-05-26; Просмотров: 452; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.026 сек.