Шавырин Д. По милицейским сводкам — в книгу Гиннеса // Московский Комсомолец. 1991. 1 окт. 2 страница

силу. Условный рефлекс угасает, интерес затухает, эмоции не возбуждаются... И тогда возникает потребность во все более силь­ных раздражителях. Это приводит к тому, что репортажи стано­вятся все более жесткими и кровавыми, эротика непосредственно переходит в порнографию и садизм, тон публикаций изменяется от пикантных намеков и ханжеских сожалений до грубо цинич­ного вторжения в личную сферу самого читателя, зрителя, слуша­теля... Так, например, в постсоветский период первые статьи о женщинах легкого поведения писались в ключе: «Ах, как это по­стыдно!» Затем вместе с новомодным словом «путана» в публика­циях появились подсчеты: «Как много они зарабатывают!» И, на­конец, последовала позитивная оценка: «Какие это дает неожи­данные ощущения!» Табу снималось постепенно. Но по мере того, как оно исчезало, спадала и сила эмоционального возбужде­ния. И оказалось, что собственная сила эротических символов не так уж существенна и быстро вызывает пресыщение. В свое время еще Лифтон и Ольсен отмечали, что в западном обществе, где секс больше не табуируется, особо возбуждающей стала тема пресечения жизни и похорон, и даже назвали это явление «пор­нографией смерти». Заголовки в российских политических и развлекательных газетах типа: «У Мавроди иммунодефицит», «Художникам труп оказался не по карману», «Как знаменитый колдун убивал свою любовницу» — показывают, что такова об­щая тенденция шоу-журналистики.

В гедонистических публикациях обычно взаимодействуют не­сколько текстообразующих принципов и нарушается несколько табу сразу. Например, на одной из телепрезентаций гостям пред­ложен был торт в виде весьма реалистично изображенного трупа Ленина в фобу в натуральную величину. Торт был разрезан и съеден присутствующими перед телекамерой... По форме это вос­создание ритуального убийства и поедания племенного тотема на первобытном стойбище. Или — материализация пресловутого «комплекса Эдипа», как объяснял 3. Фрейд эксцессы «конфликта поколений», воспроизводящие, по его мнению, запрограммиро­ванную в бессознательном архаическую практику коллективного убийства сыновьями отца на почве сексуального соперничества. А может, просто имитация элементарного каннибализма. Но в любом случае это доведение текстообразующих принципов до уровня кощунства (оскорбления религиозных, идеологических, нравственных, личностных чувств людей), что следовало бы определить как предельное выражение гедонистического риска.

Гедонистический текст доводит до предела все противоречия, конфликты и комплексы драйв-мышления, высвечивая наиболее

темные и загадочные его области. Раскрываясь таким образом, драйв-мышление довольно быстро исчерпывает свой потенциал^ приводя духовную сферу к состоянию изначального хаоса. И ког­да табу разрушены, воцаряется так называемая хаос-культура, драйв-мышление утрачивает свое значение в системе коллектив­ного выживания, но продолжает свою работу на уровне отдель­ных индивидуумов, уже не способных измениться.

Периодические кратковременные возвраты к драйв-мышле­нию и стихии инстинктивной жизни похожи на приливы и отли­вы. И здесь самое главное — вовремя всплыть. Известно, что бо­льшинство бывших хиппи стали обычными членами общества, обзавелись семьями, обрели достойный социальный статус, стали почтенными гражданами и родителями. Но 20% сгинули навсегда от наркотиков и характерных болезней, так и не сумев выбраться из своих «комьюнити». Психологи утверждают: если к 20 годам молодой человек так и не вышел из состояния гедонистического риска, ему вряд ли удастся вернуться к нормальной жизни. Но до поры риск и протест против социальных табу является естествен­ной формой самоутверждения, необходимым этапом развития индивидуальности и культуры в целом. Получается, что десакра-лизация духовности, идеологии и культуры открывает дорогу и к возрождению (становлению новых ценностей и новой духовно­сти), и к самоуничтожению, причем оба этих момента совпадают, если речь идет о смене поколений или эпох. Но не всегда воз­рождается тот, кто погиб. Чаще всего на авансцену выходят уже новые люди, которых не коснулся опыт разрушения табу.

В 1993—1996 гг. Психологическая служба газеты «Российские вести» анализировала процесс смены поколений в ходе пере­стройки. Один из выводов весьма характерен: «Идеология застоя была психологически обречена, потому что действительно талант­ливая и нравственная молодежь не хотела иметь с ней ничего об­щего... Рок-музыка нейтрализовала эстетическое воздействие ох­ранительного искусства. Рок-движение стало одним из сильней­ших факторов, сформировавших в молодежной среде что-то вро­де идиосинкразии ко всей системе официальных ценностей... Другое дело, что идиосинкразия — это все-таки болезнь. И сей­час рок-движение напоминает огромный полевой лазарет после отчаянной и плохо подготовленной атаки. Хорошо, если десятая Часть сможет без невосполнимых духовных потерь возвратиться Из зоны культурно-нравственного нигилизма. Самые благополуч­ные — вожаки. Глядя на рок-кумиров, думаешь, что почти у всех Почти все в порядке. Но сочтем ли когда-нибудь тех, кто стал наркоманом или прямо из подростковой "качалки" перешел в тюрьму, кто покончил самоубийством или просто впал в простра-

цию, к семнадцати годам исчерпав свой жизненный потенциал? Посмотрим на вещи прямым взором: тут не на что уповать и уже некого воспитывать. Здесь осталось место только для милосердия. Но если бы это и было ПОКОЛЕНИЕ, заглохла б, как сказал поэт, нива жизни. К счастью, никакие крестовые походы не мо­гут соблазнить всех детей поголовно»²⁰.

Приведенная цитата интересна еще и тем, что бросает свет на проблему резонанса гедонистического текста в широкой ауди­тории. Это вопрос не простой. Драйв-мышление опирается на влечения индивидуального бессознательного. И хотя биологиче­ские механизмы «ОНО» у всех однотипны, конкретные комп­лексы индивидуального бессознательного у каждого личные, а невротические реакции вообще по-своему уникальны. И сам по себе гедонистический текст вызывает веер несовпадающих реак­ций, хаос мнений, влечений и поступков. Чтобы стать направлен­ным и массовым, воздействие должно опираться на коллектив­ные паттерны и способы мышления, общения и поведения, бла­годаря которым биологически неповторимые индивиды психоло­гически соединяются в общем переживании, словно собиратель­ный субъект. Для «мифологического текста» такой опорой служат ритуальные обычаи; для «убеждающего» — постулаты Учения; для «прагматического» — установки общественного мнения. Ха­рактерно, что и гедонистическая публикация непременно обра­щается либо к религиозным ритуалам, либо к идеологическим учениям, либо к общественному мнению. Но в нигилистическом, глумливом смысле. Демонстративное нарушение канонов, зако­нов или приличий, словно рискованный трюк циркача, встряхи­вает инстинкты всех и каждого, и оттенки чувств при этом не так уж и разнятся. «Общее наблюдение» соединяет людей, стремя­щихся к развлечению, и, вызывая интерес к повторению, консо­лидирует собирательную личность того типа, характеризуя кото­рый, В.М. Бехтерев писал: «Скопление, не организованное внут­ри себя, но организованное в своей цели, мы называем пуб­ликой»²¹. Показательно, что знаменитый советский режиссер С. Эйзенштейн для обозначения, как он выразился, «единицы действенности театра» использовал выразительный термин «ат­тракцион», по его словам, «подвергающий зрителя чувственному или психологическому воздействию, опытно выверенному и ма­тематически рассчитанному на определенные эмоциональные по­трясения воспринимающего, в свою очередь в совокупности единственно обуславливающие возможность восприятия идейной

²⁰ Поколение — это кто? // Российские вести. 1996. 19 апр.

21 Бехтерев В.М. Коллективная рефлексология. Пг., 1921. С. 86.

стороны демонстрируемого»²². Отсюда следует, что если зрелище само по себе превращает разрозненных людей в «публику», то массовое зрелище, организуемое как «монтаж аттракционов», способно унифицировать паттерны переживания и поведения, вступая во взаимодействия с другими mass-media. И это будет уже другого типа собирательная личность, да и люди — внутренне другие. Упоминавшиеся выше контр-эффекты рок-движения ста­ли возможны потому, что рок-музыка как явление быта сама не­сла в себе удовольствие, сама была наградой за самое себя и да­вала музыкантам полную финансовую независимость от любых социальных и тем более официальных структур. Получается, что резонатором гедонистических текстов является не что иное, как шоу-бизнес, то есть система массовых зрелищ, организуемых на принципах драйв-мышления. А чисто развлекательные издания, студии и программы сами становятся разновидностью шоу-биз­неса с точно такими же аттракционами.

Но предмет рассмотрения гедонистического текста это не только развлечения, конкурсы и риск. Предметом может быть все что угодно: религия, политика, торговля, образование, пра­во и т.д. Гедонистический текст — это способ осмысления ре­альности, подобно мифологическому, убеждающему и прагмати­ческому текстам. Отдельные элементы гедонистического текста могут быть использованы в рамках и убеждающего, и прагма­тического текстов для придания зрелищности и подключения энергии влечений к переживанию отвлеченных ситуаций. Тут важен не сам по себе аттракцион, а его способность возбудить в бессознательном определенный жизненный импульс. Поэто­му интегральную единицу гедонистического общения, аналог «мифемы», «идеологемы» или «конструкта», следует обозначить как «инстигат» (от англ. instigate — провоцировать, подстре­кать). """""""

Интересна словарная семантика термина. Английское «to ins­tigate» переводится и как 1) быть инициатором некоторого дейст­вия: «The police have instigate a search for the missing boy (Полиция начала поиски пропавшего мальчика)»²³, и как 2) подстрекать к неблаговидным или преступным действиям (при этом подразуме­вается ответственность подстрекателя): «A foreign government was accused of having instigated the bloodshed (Иностранное правитель­ство было обвинено в подстрекательстве к кровопролитию)»²⁴, «instigated a conspiracy against the commander (подстрекал к заго-

22 См.: Эйзенштейн С. Монтаж аттракционов // Избр. произв.: В 6 т. 1964. Т. 2.

23 Longman Dictionary of English Language and Culture. 1998. P. 681.

²⁴ Longman Language Activator. 2000. P. 185.

вору против командира)»²⁵, «to instigate workers to down tools (подстрекать рабочих ломать инструменты)»²⁶. В психологиче­ском смысле «инстигат» — это некий специально созданный или специально используемый в данном контексте стимул (картинка, текст, видеосюжет и т.д.), способный актуализировать драйв, «за­пустить» инстинктивную, рефлекторную реакцию, вызвать силь­ные неконтролируемые сознанием чувства. Инстигат непосредст­венно включен в рефлекторную дугу «St-*R» и как условный (символический) стимул, запускающий реакцию, и как стимул безусловный (приносящий непосредственное удовольствие), сам являющийся «подкреплением». А потому сдваиваются и реактив­ные состояния немедленного наслаждения, и моделирование практического поведения. Тем самым инстигат не только возбуж­дает инстинкты «ОНО», но и провоцирует образование новых комбинаций влечений и новых комплексов бессознательного, на основе которых возникают особые потребности и закрепляются подчас невообразимые паттерны мышления, общения и пове­дения.

Коммуникативная функция инстигата реализуется либо как соблазн, либо как разрешение, прощение. Словно двойное дно пропаганды, он проводит на бессознательный уровень такие об­разы, суждения и действия, которые были бы отторгнуты здра­вым рассудком и нравственным чувством. И словно таможенное «Добро», он разрешает как нечто естественное, само собой разу­меющееся такие намерения и действия, которые люди обычно скрывают из чувства стыда или страха перед законом. Инстигат не просто «возбуждающая картинка». Это, по сути, акт призна­ния и оправдания, своего рода индульгенция, как когда-то като­лическая церковь называла официальное свидетельство о полном или частичном отпущении грехов не только прошлых, но и буду­щих. Однако не следует сводить побудительный посыл инстигата к банальному: «Если нельзя, но очень хочется, то можно!» Как «соблазн», так и «прощение» — понятия не только бытовые, но и сакрально-религиозные, высокодуховные, предельно идеологиче­ские. Поэтому оценка инстигата претендует на тотальность и аб­солютность даже когда выражается пикантным намеком, стили­стическим акцентом, «стебовым» жаргоном, глумливой остротой, оскорбительным выводом или охальным слоганом. Такая оценка всегда произвольна и субъективна. Это личное мнение журнали-

25 The Merriam-Webster Dictionary of Synonyms and Antonyms. Massachusetts, 1992. P. 194.

²⁶ Hornby AS. Oxford Advanced Learner's Dictionary of Current English. Oxford University Press, 1987. P. 442.

ста, нередко сдвинутое или завиральное. Но высказываемое ши­роковещательно, да еще с апломбом и претензией на общезна­чимость, оно звучит как социально санкционированный нор­матив.

Инстигат (образ и санкция) «запускает» драйв-мышление, когда желанию следуют без выяснения причин и не заботясь о следствиях, вне логики и безотносительно к истине. Однако ин­стинктивный порыв, охватывая массы, способен вызвать взлет энтузиазма или пароксизм протеста, решить исход голосования или судьбу революции, внести сумятицу в мысли или установить новый стиль поведения. Откуда столь очевидная практическая «мощь» драйв-мышления, если оно безразлично к реальности, то есть очевидно не «действительно»? Гносеологический парадокс анализируемой парадигмы в том, что влечения индивидуального бессознательного, недоступные для самосознания и самоконтро­ля, достаточно просто распознавать и направлять со стороны. Используя метафору «двухпалатное™ сознания древнего грека», можно сказать, что инстигат воспринимается хотя и не как голос Бога, Пророка, Учителя или Эксперта, но очень прельстительно, как зов Звезды, Зазывалы или Дегустатора. Драйв-мышление им­пульсивно отдает инициативу поведения на сторону. Поэтому по­является «толпа и герой». Поэтому «герой», вслед за Ницше, по­лагает, что «для посредственного существовать в качестве посред­ственного — счастье»²⁷. Поэтому все более примитивными стано­вятся инстигаты (запускающие и контролирующие стимулы) манипуляции. Поэтому у «толпы» грубые вкусы. Поэтому драйв-мышление становится целью и средством воздействия манипуля-тивных mass-media, которые в современном обществе пытаются Ифать роль «героя» перед массовизированнои аудиторией, как перед «толпой».

Предельные выражения этого процесса могут вызвать ото­ропь. Гуманистически мыслящий социопсихолог Серж Москови-чи даже назвал толпу «взбесившимся животным, сорвавшимся с цепи»²⁸. Но журналист не должен впадать в снобизм. И ему нель­зя закрывать глаза на реальность. К предчувствиям Шопенгауэра, прозрениям Ницше или идеям Фрейда можно относиться как угодно, но нельзя игнорировать, как выразился один литератур­ный герой, «научно-медицинские факты». Структура личности универсальна. Драйв-мышление — одна из естественных функ­ций психики. Историческое развитие, собственно, в том и состо­яло, что все ббльшее число людей требовало и получало возмож-

27 См.: Nietzsche F. Werke. Bd. 8. 1904. S. 303. 2» См.: Московичи С. Век толп. М., 1998.

ность реализовывать свои инициативы индивидуально, а не в сословном, классовом или институциональном порядке. В этом смысле эпохальный документ — Всеобщая декларация прав чело­века (ООН, 1948). К концу XX в., как раньше гражданские, эко­номические или политические свободы наций и сословий, стали отстаивать личное право на инакомыслие, на акцию «в знак про­теста», на отклоняющееся поведение и т.п., вплоть до «прав сек­суальных меньшинств». Массовый человек больше не склонен сдерживать влечения. И широковещательная «сексуальная рево­люция», в отличие от пролетарской, победила в мировом масшта­бе. Существенно отметить, что в современном мире самые зау­рядные акты ограничения влечений могут вызвать резонанс мас­сового драйв-мышления, переходящий в коллективные действия такого свойства, что власти сочтут за благо просто капитулиро­вать. Знаменитый студенческий бунт 1967 г. с баррикадными боя­ми в Латинском квартале Парижа, после которого пришлось ре­формировать высшее образование во Франции и полностью по­менять распорядок в Сорбонне, начался как протестная реакция на запрет студентам посещать общежитие студенток. Мощная составляющая драйв-мышления обнаруживается и в акциях акти­вистов «Greenpeace», и в действиях правозащитников, и в демон­стративных захватах заложников... Похоже, что без учета драйв-мышления, без опоры на инстигат контакт с современным мас­совым читателем становится проблематичным, а с наиболее продвинутыми и мобильными группами вообще условным.

Структура и функции гедонистического текста самому жур­налисту могут быть глубоко несимпатичны. Но профессионалу положено различать, где чушь, которой можно пренебречь, а где суть, которую опасно оставлять без внимания. Совсем не обяза­тельно строить редакционную политику по понятиям шоу-бизне­са. Но и не овладеть техникой включения драйв-мышления были бы непростительной халатностью. Вопрос в том, чтобы с пол­ной ответственностью оперировать выразительными средствами, стимулирующими импульсы индивидуального бессознательного, ясно представляя себе социально-коммуникативные функции ге­донистического текста.

Проникающая сила гедонистического текста, бесспорно, ве­лика, но, прибегая к ней, журналисту самому не следует впадать в эйфорию. Драйв-мышление, как всякая стихия, пойдет «куда кривая вывезет». Было время, когда как новое качество спортив­ного репортажа воспринимались фразы: «Трудно сегодня нашим ребятам... Соперник хочет победить во что бы то ни стало... Сей­час он ударит! Вот сейчас он ударит! А бить они умеют... Нельзя

ГЕДОНИСТИЧЕСКИЙ ТЕКСТ

Социально-коммунвжатп-вые функция

Базовые психические процессы

Выразительные средства

Информационная ком­пенсация влечений инди­вида в противовес социа­льному ригоризму Обеспечение необходи­мых колебаний жизнен­ной антиномии: природ­ное—духовное; мирское-сакральное; жизнь-смерть

Снятие защитных меха­низмов в критический период («пир во время чумы»)

Массовизация психиче­ской жизни (формирова­ние «публики» и «тол­пы»)

Унификация паттернов реализации влечений в интересах идейных тече­ний, электоральных кам­паний, потребительского рынка или прямого изв­лечения прибыли

■ Затруднение консолида­ции в рядах потециаль-ного противника

' Раскачивание и дискре дотация существующей культурно-нравственной парадигмы

• Оформление и продви­жение драйвов и т.п.

Актуализация влечений индивидуального бессоз­нательного

Биологически обуслов­ленные эмоции (удоволь­ствие, ужас, паника, вож­деление, леность и т.п.) Биосоциально обуслов­ленное самолюбие (об-раз-Я)

Биосоциально обуслов­ленное чувство родства (образ-Мы)

¹ Культурно-исторически впитанный «символ ве­ры» (Идеал-Я)

' Гиперэмоциональные пе­реживания превосходства или отверженности

' Состояния стресса, фру­страции, «отвязанное™», остервенения, экстаза, энтузиазма, растерянно­сти и т.п.

■ Риск как сознатель­но/бессознательный пат­терн поведения

• «Реакции перерождения» и т.п.

• Демонстрация предметов и действий, способных вызвать рефлекторное воз­буждение

• Провоцирование виталь­ных страхов

• Нарушение табу

• Глум

• Пренебрежение прили­чиями, ненормативная лексика и инфернальная проблематика

• Абсолютизация теневых сторон явлений и харак­теров

• Уравнивание, нивелиро­вание высокого и низко­го

• Огульное опошление идей­ного подхода к реально­сти

• Сюжетосложение по прин­ципу смакования подроб­ностей насилия, физиче­ских отправлений, страда­ния, «потери лица», непра­ведной удачи и тд.

• Пересыщение ссылками на мнения «звезд» и «гур­манов»

• Восторженные или него­дующие оценки

• Рваный темпоритм изло­жения с «выписыванием» пикантных деталей и т.п.

давать ему бить!.. Ничего не оставалось делать, как остано­вить его, нарушив правила...». И такое говорилось даже тогда, когда транслировались встречи с заведомо слабым соперником, матч «доигрывался», а нарушения совершались машинально. Но что такое нынешний «синдром фаната»? Откуда в цивилизован­ных странах толпы молодчиков с размалеванными лицами, улич­ные погромы, поножовщина, десятки затоптанных на стадионах болельщиков? Такой «фанатизм» не возникает без искусственно­го подогрева эмоций, заражающего примера соседей и внутрен­них стереотипов драйв-мышления, которые были пробуждены

льсами массовой коммуникации и теперь выводят вовне внутрен­нее напряжение, порождая зачастую несообразные поступки. Фа­нат все простит «своим» игрокам, лишь бы они выиграли, и готов на все, лишь бы посрамить соперников. Возникающее при этом удовольствие от чередования нагнетания и разрядки нервного на­пряжения само по себе становится притягательным переживани­ем, которому упоенно предаются тысячи людей, не замечая неа­декватности своего поведения. И шоу-журналистика транслирует теперь шествия фанатов, драки и погромы даже более детально, чем сами спортивные состязания. Дело в том, что сам журналист тоже подвластен порывам и пароксизмам драйв-мышления. Ино­гда это проявляется в причудливых формах. К примеру, после победы московского «Спартака» над мадридским «Реалом» теле­журналист И.Ш. выразился в том смысле, что общенациональ­ную идею России искать больше не надо, потому что вполне до­статочно одного «Спартака». Если учесть, что И.Ш. в это время был пресс-секретарем Правительства РФ и вел брифинг перед те­лекамерами, такого класса юмор можно диагностировать как проявление неадекватности профессионального самосознания.

Переключение на драйв-мышление самого журналиста не только возможно, но и неизбежно при постоянной разработке ге­донистических текстов, напряженном поиске соответствующей информации и погруженности в подобную проблематику. Так что, когда издатели утверждают, будто газеты становятся «желты­ми» ради привлечения массового читателя, это тоже не вполне адекватная позиция. За нею — бессознательный страх обнару­жить реакции перерождения. Это не всегда безвредно и может ■сказаться не только снижением креативности, депрессией или ра­зочарованием в жизни на излете творческого пути. Все чаще на­блюдаются срывы, отклонения и информационные неврозы у со­всем молодых журналистов. Показательный пример — история телекорреспондента С, которая широковещательно обсуждалась в программе «Времена» (ОРТ, 12 нояб. 2000). Начинающая жур­налистка участвовала в подготовке передач о гибели подводной лодки «Курск». Тогда в репортажах много внимания уделяли род­ственникам погибших моряков. Сцены горя, отчаяния, исступ­ленного поведения и безотчетного обвинения всего и всех запол­няли экраны. С. присутствовала при особо нервном объяснении адмиралов и министров с родственниками и в этой обстановке должна была обеспечить реплики и мини-интервью для своей те­лепрограммы. Она даже не сразу поняла, почему к ней подошел врач-психолог и предложил свою помощь. Подумала, что он хо­чет дать ей эксклюзивное интервью. А для врача заметно неадек­ватными были ее собственные поступки. Служебная командиров-

ка привела к тому, что С. понадобилось дважды пройти специ­альный курс психологической реабилитации.

Гедонистическая коммуникация порождает причудливые ме­таморфозы личности. «Да что говорить о зрителях, — жалуется корреспондент газеты «Московский комсомолец», — когда даже у культурных людей нет чувства такта и шалят нервишки. Речь идет об уважаемом мною до 28 сентября Артемии Троицком, ко­торый в присутствии многочисленных свидетелей и работающей видеокамеры фирмы "Сорек-видео" пытался спровоцировать драку с корреспондентом "МК", автором этих строк. Вместо "здрасьте" и попытки выяснить, что же было на самом деле с Фестивалем свободы, им организуемом, грязные ругательства и рукоприкладство. Когда нет аргументов, в ход идут кулаки. И это со стороны человека, занимающего ответственный пост на Рос­сийском телевидении. Но вместо статьи — применение физиче­ской силы. Стыдно и глупо...»²⁹

Это не значит, что нужно подавлять в себе любой импульс драйв-мышления. Для человека это невозможно. А для журнали­ста это еще и неразумно. Массовость коммуникации определяет­ся числом людей, к личным чувствам, желаниям и интересам ко­торых она непосредственно обращена. Но если для журналиста гедонистический текст становится самоценным, приносящим личное удовлетворение или глубокую озабоченность, ему следует подумать о компенсации реакций перерождения, чтобы предот­вратить психический срыв или информационный невроз.

Таково шестое правило техники информационной безопасно­сти, которое тоже берет начало и находит свое завершение в пси­хологии журналистского творчества.

Тллбл седьмая

ГУМАНИСТИЧЕСКОЕ

МЫШЛЕНИЕ

И СМЫСИОВЫЯВЛЯЮЩИЙ

ТЕКСТ

В 1942 г. Виктор Франкл (1905—1993) заведующий отделени­ем неврологии одного из госпиталей Вены, а в будущем психолог с мировым именем, был арестован нацистами и брошен в конц­лагерь. Во время ареста была конфискована рукопись уже прак­тически законченной книги. В концлагере он тяжело заболел ти­фом. Пережив все несчастья, выпавшие ему на долю вместе с другими страдальцами-смертниками, он выстоял и выжил. И ос­мысление пережитого легло в основу созданной им новой кон­цепции человека, исходным пунктом которой стал отказ от орто­доксального психоанализа 3. Фрейда.

Франкл на собственном опыте убедился, что не витальные побуждения (стремление к самосохранению и т.п.), а нечто со­всем другое давало людям и ему самому силу жить и сопротив­ляться обстоятельствам:

«...Когда меня забрали в концентрационный лагерь Освен­цим, моя рукопись, уже готовая к публикации, была конфискова­на. Конечно же, только глубокое стремление написать эту руко­пись заново помогло мне выдержать зверства лагерной жизни. Например, когда я заболел тифом, то, лежа на нарах, я записал на маленьких листочках много разных заметок, важных при пере­делке рукописи, как будто я уже дожил до освобождения. Я уве­рен, что эта переработка потерянной рукописи в темных бараках концентрационного лагеря Баварии помогла мне преодолеть опасный коллапс... Есть очень много мудрости в словах Ницше: "Тот, кто имеет ЗАЧЕМ жить, может вынести любое КАК".

Я вижу в этих словах девиз, который справедлив для любой психотерапии. В нацистском концлагере можно было наблюдать, что те, кто знал, что есть некая задача, которая ждет своего ре­шения и осуществления, были более способны выжить... Сущест­вуют авторы, которые утверждают, будто смысл и ценности есть "нечто иное, как защитные механизмы, реактивные образования и сублимации". Что касается меня, то я не стал бы жить для того, чтобы спасти свои "защитные механизмы", равно как и умирать ради своих "реактивных образований". Человек же, од­нако, способен жить и даже умереть ради спасения своих идеа­лов и ценностей!*¹

Франкл не хотел строить иллюзий и рассматривал проблему всесторонне, как врач и естествоиспытатель: «Конечно, могут быть такие случаи, когда отношение человека к ценностям на са­мом деле является только маскировкой скрытых внутренних кон­фликтов. Но такие люди являются скорее исключением из пра­вил, чем самим правилом. В таких случаях мы на самом деле имеем дело с псевдоценностями (хорошим примером этого слу­жит фанатизм), и как псевдоценности они должны быть демаски­рованы. Демаскировка, или развенчание, однако, должны быть сразу же прекращены при встрече с достоверным и подлинным в человеке, в частности, с сильным стремлением к такой жизни, которая была бы настолько значительна, насколько это возмож­но. Если же развенчание в таком случае не прекращается, то со­вершающий развенчание просто выдает свою собственную по­требность в том, чтобы подавить духовные стремления другого».

Это совсем другой подход. Согласно Франклу, существует до­стоверное и подлинное стремление человека к осмыслению мира, несводимое к «защитным механизмам Я». Более того, именно «стремление к смыслу» является основной движущей силой чело­века, а не Фрейдов «принцип удовольствия» и не адлеровское «стремление к власти». Поэтому центральная задача психотера­пии состоит не в том, чтобы разблокировать старые душевные травмы, а в том, чтобы помочь человеку обрести смысл дальней­шего существования. И это совсем другая коммуникативная ситу­ация, потому что решимостью проникается сам клиент, а тера­певт всего лишь разворачивает альтернативы. «Поиск каждым человеком смысла является главной силой его жизни, а не вто­ричной рационализацией инстинктивных влечений. Смысл уни­кален и специфичен потому, что он должен быть и может быть осуществлен только самим вот этим человеком и только тогда,

Дата добавления: 2015-05-26