Annotation 4 страница

– Да, Кинг ненавидит Общество естествознания, потому что Крошка Хартопп – его президент. А все, что происходит в колледже, должно прославлять Кинга, – сказал Мактурк. – Но, знаете, только полный осел мог решить, что мы проводим время, набивая чучела, как какая-нибудь малышня.

– Бедный старый Кинг! – воскликнул Жук. – Он и так непопулярен в учительской, а за Яйцекролика ему просто намылят шею. Вот это да! Здорово! Отлично! Так и надо! Видели бы вы его лицо, когда влетел камень! А земля из горшочка!

И снова пять минут они изнемогали от хохота. Придя в себя, они наконец добрались до комнаты Абаназара, где их с почетом приняли.

– В чем дело? – спросил Сталки, быстро почувствовав что-то новое в обстановке.

– Ты сам прекрасно знаешь – ответил Абаназар. – Вас исключат, если поймают. Кинг же сумасшедший маньяк.

– Кто? Кого? Что? Исключат за что? Только за то, что играли на барабане?! Нас уже выгнали за это из комнаты.

– Вы что, ребята, хотите сказать, что это не вы напоили Яйцекролика и подкупили его, чтобы он бросал камни в кабинет Кинга?

– Подкупили? Нет, клянусь, мы этого не делали, – ответил Сталки облегченно, потому что ужасно не любил врать. – Что за примитивный ум, Киса! Мы были внизу и принимали ванну. А что, Яйцекролик побил камнями Кинга? Сильный, редкий человек Кинг? Потрясающе.

– Ужасно! У Кинга просто пена идет изо рта. Вот звонок на молитву. Пошли.

– Постой-ка, – проговорил Сталки бойким энергичным голосом, продолжая беседу, когда они спускались по лестнице. А за что Яйцекролик побил камнями Кинга?

– Я знаю, – сказал Жук, когда они проходили мимо открытой двери Кинга. – Я был у него в кабинете.

– Тише ты, осел! – прошипел Китайский император.

– Да он уже ушел на молитву, – сказал Жук, заметив тень преподавателя на стене. – Яйцекролик был всего лишь слегка пьян и ругался на лошадь, Кинг стал чего-то ему выговаривать в окно, а потом, конечно, тот стал бросать камни в Кинга.

– Ты хочешь сказать, – сказал Сталки, – что это начал Кинг?

Кинг был за ними, и каждое хорошо взвешенное слово неслось стрелой вверх по лестнице.

– Могу поклясться, – сказал Жук, – что Кинг ругался как грузчик. Просто отвратительно. Хочу написать об этом отцу.

– Лучше сообщи об этом Мейсону, – предложил Сталки. – Он знает, как ранимо наше сознание. Подожди-ка. Мне надо завязать шнурок.

Остальные устремились вперед, им не хотелось ввязываться в готовящуюся сцену. И Мактурк подвел итоги военных действий.

– Видите ли, – начал он, прислонившись к перилам, – сначала он набрасывается на младших, потом он набрасывается на старших, а потом он набрасывается на тех, кто постарше, потом на человека, который не имеет отношения к колледжу и в результате получает, ну и поделом ему тогда... Простите, сэр, я не заметил, как вы спускались.

Черная мантия пронеслась мимо них как грозовая туча, оставив позади стоящую со скрещенными руками троицу, а труппа Аладдина двигалась по коридору на молитву, распевая без всякого умысла:

Эй, Пэт, следи за крошкой! Эй, Пэт, последи, не стой!

Заверни его в пальто, а то он устроит вой!

Эй, Пэт, следи за крошкой! Посиди с ним, не забудь!

Будет он всю ночь лягаться и не сможет он уснуть! Эй, Пэт, следи за крошкой!

ИСПОРЧЕННАЯ ИНТЕРЛЮДИЯ

Незамужняя тетка Сталки прислала ему две книги с надписью «Любимому Арти в день его шестнадцатилетия», Мактурк сказал, что их нужно заложить, а Жук, вернувшись из Байдфорда, бросил их на подоконник пятой комнаты и сообщил, что Бастабл может дать девять пенсов за обе.

– «Эрик, или Мало-помалу» почти такая же скучища как «Сент-Уинифред». И потом, обойдется твоя тетя. И к тому же у нас практически кончились патроны, дорогой Арти.

Сталки попытался встать, чтобы сцепиться с ним, но Мактурк уселся Сталки на голову, называя его «мальчик, чистый сердцем», и сидел так, пока не был объявлен мир. Поскольку у них была большая задолженность по латинской прозе, поскольку был солнечный июльский день и поскольку они должны были пойти на матч по крикету, то они решили возобновить свое интимное и мучительное знакомство с книгами.

– А, вот! – воскликнул Мактурк. – «Порка ужасно подействовала на Эрика. Он не испытывал ни раскаяния, ни сожаления» – отметь это себе, Жук, – «а стыд и яростное негодование. Он горел...» О, несчастный Эрик! Давай посмотрим то место, где он собирается выпить.

– Подождите-ка. А вот еще один пример. «Шестая, – говорит он, – это образцовая школа из всех частных школ». Но и эта школа, – Сталки постучал по позолоченной обложке книге, – не может избавиться от пьянства и воровства среди учеников, которые выкидывают по ночам малышню из окон и вообще... и вообще делают что захотят. Боже! Что мы упустили, надо было поступать в Сент-Уинифред!..

– Мне очень жаль, что мальчики моего класса так мало интересуются соревнованиями, – мистер Праут, если хотел, мог двигаться совершенно бесшумно, хотя, по мнению мальчишек, это не относилось к числу достоинств. Он без стука (еще один грех) распахнул дверь их комнаты и подозрительно взглянул на них.

– Мне очень жаль, что вы валяетесь в комнате.

– Мы были на улице все время после обеда, – устало произнес Мактурк.

Одно соревнование похоже на другое, а их «забавой» на этой неделе была стрельба по кроликам из тренировочных пистолетов.

– Я совершенно не вижу мяча. У меня на тренировке разбились очки. Я играл бы еще хуже, чем малышня, сэр.

– Видимо, ваше призвание еда. Еда и пиво. А почему вас троих совершенно не интересует честь школы?

Они столько раз слышали эту фразу, что она навязла у них в зубах. «Честь школы» была слабым местом Праута, и они знали, как зацепить его за живое.

– Если вы прикажете нам спуститься, сэр, конечно же, мы пойдем, – произнес Сталки с убийственной вежливостью.

Но Праут был настороже. С ним уже происходило подобное на одном из матчей, когда на виду у всех посетителей эта троица стояла около получаса, и подкупленная малышня показывала на них как на жертв тирании Праута. А Праут был человеком ранимым.

В бесконечных мелких союзах, образующихся в учительской, друзья-преподаватели Кинг и Макрей внушали ему, что спасение в играх, и только в играх. Мальчишки, которые не привлечены к игре, потеряны для общества. Нужно приучать их к дисциплине. Сам по себе Праут был благожелателен, но он никогда не был предоставлен сам себе, и мальчишки с дьявольской проницательностью молодости всегда знали, кому они обязаны за его рвение.

– Нам спуститься вниз, сэр? – спросил Мактурк.

– Не хочу приказывать вам то, что любой благоразумный мальчик сделал бы с радостью. Мне очень жаль, – и с этими словами он удалился, пошатываясь с неясным ощущением, что бросил доброе семя на бесплодную почву.

– А какой смысл в том, что он предложил? – спросил Жук.

– Да он свихнулся. Кинг пилит его в учительской за то, что он не может держать нас в узде, Макрей бормочет о «дисфиплине», а бедный Топотун сидит между ними и пот льет с него градом. Я слышал на днях, как Оки (дворецкий в учительской) говорил в подвале об этом Ричардсу (прислуге Праута), когда я пришел разжиться у них хлебом, – сказал Сталки.

– И что же сказал Оки? – спросил Мактурк, отбрасывая «Эрика» в угол.

– Он сказал: «Да разве ж они были б такими, если б не эти болтуны. Половина из них считает, будто у нас и ушей нет. Говорят про старого Праута, что он там сделал или не сделал со своей ребятней. А как же они станут хорошими, если ему достается». Вот так сказал Оки, а Ричардс страшно разозлился. У него за что-то зуб на Кинга. А знаешь почему?

– Потому что Кинг говорит о Прауте в классе, делая намеки и все такое, только половина ребят такие ослы, что даже не понимают, о чем он говорит. А помнишь, он говорил про «легкомысленный класс» во вторник? Он имеет в виду нас. Говорят, что он высказал совершенно ужасные вещи своим ученикам, высмеивая Праута.

– Ладно, мы здесь не для того, чтобы влезать в их дрязги, – сердито сказал Мактурк. – Кто пойдет мыться после переклички? Кинг устроит перекличку на крикетном поле. Пошли. – Турок схватил соломенную шляпу и направился к выходу.

Они добрались до павильона на сером побережье Пебблриджа как раз перед самой перекличкой и, не задавая вопросов, поняли по голосу и поведению Кинга, что его класс на пути к победе.

– Ага! – воскликнул он, оборачиваясь и демонстрируя свое ироническое отношение. – А вот наконец-то мы видим самый цвет «легкомысленного класса». Вы, похоже, считаете, что крикет ниже вашего достоинства. – Одетая во фланелевые костюмы толпа захихикала. – И, судя по тому, что я увидел сегодня утром, многие в вашем классе разделяют эту точку зрения. А позвольте спросить, что собираются делать благородные персоны до полдника?

– Мы хотели пойти выкупаться, сэр, – сказал Сталки.

– А откуда же такое стремление к чистоте? Ничто об этом не говорит, глядя на вас. Действительно, насколько я помню... возможно, я ошибаюсь... но совсем недавно...

– Пять лет назад, сэр, – с запалом произнес Жук. Кинг нахмурился:

– У одного из вас была, что называется, водобоязнь. Да, водобоязнь. А теперь, значит, вы желаете помыться? Хорошо. Чистота никогда не повредит мальчикам... или классу. А теперь мы займемся своими делами, – сказал Кинг и повернулся к дежурным по перекличке.

– Какого черта ты вообще с ним разговариваешь, Жук? – сердито спросил Мактурк, когда они направлялись к большим открытым морским ваннам.

– Это нечестно напоминать мне о том, что я боюсь воды. Это было на первом семестре. Таких, как я, полно... особенно когда не умеешь плавать.

– Это так, но ты-то, осел, видишь, что он пытается тебя разозлить. Кингу никогда нельзя отвечать.

– Но это несправедливо, Сталки.

– Ох, черт побери! Ты здесь уже шесть лет и еще ждешь какой-то справедливости. Ну, тогда ты полный дурак.

Группа учеников из класса Кинга, тоже направлявшаяся принимать морские ванны, весело окликнула их, умоляя помыться... ради чести школы.

– Видишь, что получается, когда Кинг начинает нас пилить и обзывать. Этим молодым животным такое бы и на ум не пришло, если бы Кинг не вложил это в их головы. Теперь они несколько недель будут веселиться, – сказал Сталки. – Не обращай внимания.

Группа подошла ближе, крича что-то оскорбительное. Наконец они ушли, демонстративно зажимая носы.

– Отлично, – сказал Жук. – Потом они начнут говорить, что весь наш класс воняет.

Вернувшись после ванн, с мокрыми головами, расслабленные и умиротворенные, они убедились в справедливости прогноза Жука. В коридоре их встретил ученик, обычный второклашка, который, подойдя на расстояние вытянутой руки, передал им аккуратно завернутый кусок мыла «с наилучшими пожеланиями от учеников Кинга».

– Подожди, – сказал Сталки, контролируя неожиданную атаку. – Кто тебя втянул в это дело, Никсон? Раттри и Уайт? (Эти двое были лидерами в классе Кинга.) Спасибо. Ответа не будет.

– Что за мерзость, заставлять этого парня заниматься такой ерундой. Какой в этом смысл? Что тут смешного? – сказал Мактурк.

– И тем не менее это будет тянуться до конца четверти, – Жук печально покачал головой. Все эти дурацкие шутки он уже проходил в свое время.

Уже через несколько дней по школе ходила легенда, что в классе Праута не моются, и там стоит вонь. Мистер Кинг алчно улыбнулся, когда один из его учеников отодвинулся от Жука с характерной гримасой.

– Похоже, что вы подцепили какой-то недуг, уважаемый Жук, иначе почему же Бертон, если можно так выразиться, подогнул полы своей одежды? Признаюсь, я в затруднении. Может быть, кто-то согласится просветить меня?

Естественно, что просветить его захотела половина класса.

– Удивительно! Как удивительно! Впрочем, в каждом классе есть свои традиции, в которые я ни в коем праве не должен вмешиваться. А мы, видимо, с глубоким предубеждением относимся к умыванию. Продолжайте, Жук, со слов «Jugurtha tamen»[60] и, если можете, постарайтесь оставить в стороне чудовищные догадки.

Ученики Праута были в ярости, потому что к Кингу в его оскорблениях присоединились ученики Макрея и Хартоппа. Было объявлено о собрании после ужина, собрались все, кроме старост, которые хотя и сочувствовали им, но не могли присутствовать в силу своего положения; все были взволнованы и сердиты. Зачитывали безграмотные решения, пытались выступить, начиная словами: «Джентльмены, мы собрались здесь по следующему поводу» – и заканчивая фразой: «Это ужасно стыдно», как это было принято испокон веков с момента основания школы.

Комната номер пять присутствовала в полном составе с обычным видом доброжелательного покровительства. Наконец заговорил стоящий у лампы Мактурк.

– Вы можете заниматься только болтовней, трескотней и пустозвонством. Что толку-то? В классе Кинга лишь порадуются тому, что они нас вывели из себя, и Кинг будет торжествовать победу. Кроме того, резолюция Оррина полна грамматических ошибок и уж тут-то Кинг точно восторжествует.

– Я думал, что ты и Жук поправите резолюцию и потом... потом мы вывесим ее в коридоре.

– Par si je le connais.[61] Не хочу иметь ничего общего с этой ерундой, – сказал Жук. – Кинга и его класс это только порадует. Турок прав.

– А ты, Сталки?

Но Сталки раздул щеки, сморщил нос наподобие Панурга и сказал:

– Вы просто трусливые болтуны!..

– А вы просто мерзкая троица, – немедленно отозвалось демократическое собрание и, ругаясь, разошлось.

– Все это чепуха, – сказал Мактурк. – Пойдем прогуляемся, постреляем кроликов.

Тренировочные пистолеты с набором капсюлей хранились в чемодане Сталки, а чемодан стоял в спальне, а спальня представляла собой мансарду на три кровати, являвшуюся продолжением спальни на десять коек, которая, в свою очередь, соединялась с другими спальнями, которые фактически тянулись на всю длину колледжа. Корпус класса Макрея примыкал к корпусу Праута, корпус Кинга примыкал к корпусу Макрея, а в конце находился корпус класса Хартоппа. Тщательно запертые двери отделяли один корпус от другого, но каждый корпус и его внутренне устройство (а колледж первоначально представлял собой террасу, состоящую из двенадцати больших домов) был точной копией следующего, и все они размещались под одной крышей.

Они обнаружили, что кровать Сталки отодвинута от стены и мансардного окна, а из небольшого шкафа, встроенного в стену, торчит зад Ричардса.

– Что это значит? Никогда не замечал это раньше. Что ты делаешь, Толстяк?

– Тазы заполняю, мистер Коркран, – голос Ричардса звучал гулко и приглушенно. – Вечно мне достается. Да.

– Похоже, – сказал Мактурк. – Эй! Осторожней, а то застрянешь.

Ричардс вылез, отдуваясь.

– Не дотянуться мне. Там крантик такой, мистер Коркран. На этаж выше воду-то пустили во всех домах, а потом и внизу пустили. Еще в прошлые выходные. А мне-то до крантика не дотянуться.

– Давай попробую, – сказал Сталки, ныряя в проем.

– Там левее, мистер Коркран. Левее там... и наш-шупайте его там в темноте.

Сталки пролез левее и увидел длинную свинцовую трубу, уходящую в треугольный туннель, потолком которого служили стропила и доски крыши колледжа, пол состоял из ребристых балок, а по бокам шла неровная обшивка и отштукатуренная стена спальни.

– Странное зрелище. И куда она уходит?

– Так туда, мистер Коркран, аж до самого конца. Так и идет подо всей конструкцией. Не достали еще до крантика-то? Мистер Кинг сказал нам экономить воду внизу и не набирать тазы. Вот работка для старого Ричардса. Слишком я толстый, чтобы лазить тут. Спасибочки, мистер Коркран.

Вода закапала из крана в нише, и, наполнив ведра, благодарный Ричардс удалился.

Мальчишки сидели на кровати с округлившимися глазами, раздумывая над возможностями обнаруженного клада. Они слышали гул рассерженного класса двумя этажами ниже, потому что так тихо бывает только в спальне во второй половине летней четверти.

– Она была все время заклеена обоями, – сказал Мактурк, осматривая маленькую дверцу. – Эх, знали бы мы об этом раньше!

– Предлагаю залезть туда и посмотреть. В это время никто не заходит. Никого не нужно ставить cave.[62]

Они заползли внутрь. Сталки, возглавлявший компанию, закрыл за ними дверцу, и на четвереньках они поползли в темноте по грязному проходу, заполненному штукатуркой, какой-то стружкой и всяким мусором, оставленным строителями в бесхозном месте дома. Ширина прохода была около метра и, за исключением света, пробивающегося в чуланы (такие чуланы были у всех мансардных окон), была кромешная тьма.

– Это класс Макрея, – сказал Сталки, приникнув к щели третьего чулана. – Вижу чемодан Барнса с его фамилией. Перестань шуметь, Жук! Мы можем добраться до самого конца колледжа. Давай!.. Теперь мы в доме учеников Кинга. Вижу часть чемодана Раттри. Как болят колени от этих проклятых досок! – Слышно было, как его ногти царапают штукатурку.

– Под нами потолок. Смотрите! Если мы разнесем эту штукатурку, то она свалится прямо к ним в спальню, – сказал Жук.

– Давайте, – прошептал Мактурк.

– Чтобы нас сразу взяли за шкирку? Нет, не пойдет. Здорово, я могу вот настолько просунуть руку между этих досок.

Сталки по локоть засунул руку между досок.

– Не стоит оставаться здесь. Предлагаю вернуться и все обсудить. Отличное место. Должен сказать, что я благодарен Кингу за эту историю с водой.

Они выползли наружу, почистили друг друга, сунули в карманы тренировочные пистолеты и побежали на дальний дикий девонширский луг, где можно иногда подстрелить кролика. Там они улеглись под грядой старых кустов и стали думать вслух.

– Знаете, – наконец сказал Сталки, глядя на далекого воробья, – мы могли бы прятаться там или что-нибудь прятать.

– Так! – издал какой-то булькающий, хрипящий глухой звук Жук. С тех пор как они покинули спальню, он не произнес ни слова. – Вы когда-нибудь читали книгу «История корпуса» или что-то такое? Я откопал ее на днях в библиотеке. Ее написала француженка... какая-то Виолет.[63] Это перевод и, знаете, это очень интересно. В книге рассказывается, как строится дом.

– Если тебе невтерпеж узнать это, то можешь спуститься к тем новым домикам, которые строятся для береговой охраны.

– Здорово! Обязательно схожу. – Он пошарил по карманам. – Кто-нибудь, дайте мне два пенса.

– Черт! Стой там, ты мне солнце загораживаешь.

– Дайте мне два пенса.

– Слушай, Жук, ты что-то там задумал, да? – спросил Мактурк, давая ему монеты. Он спрашивал серьезно, потому что, если Сталки часто, а Мактурк изредка и действовали в одиночку, то за Жуком ничего такого не числилось за всю историю обучения.

– Да нет, я просто думаю.

– Ну, мы могли бы присоединиться, – с подозрением предложил Сталки.

– Вы мне не нужны.

– Ой, оставь его в покое. А то он совсем замучается со стихотворением, – сказал Мактурк. – Теперь до самого Пебблриджа будет что-то бурчать себе под нос, а когда вернется в комнату, все выплеснет на бумагу.

– А зачем тогда ему два пенса, Турок? Он становится слишком независимым. Смотри! Это кролик. Нет, не кролик. Это кошка. Ты стреляешь первым.

Через двадцать минут мальчишка в соломенной шляпе, сдвинув шляпу на затылок и сунув руки в карманы, смотрел на рабочих, ходивших по наполовину построенному домику. Мальчишка предложил им хорошего табаку, и его провели из дворика внутрь, где он задавал разные вопросы.

– Ну, давай послушаем твою поэму, – сказал Турок, когда они вошли в комнату и обнаружили Жука, погруженного в чтение Виолле-ле-Дюка и рассматривание чертежей. – А мы отлично провели время.

– Поэму? Какую поэму? Я был внизу у береговой охраны.

– Нет поэмы? Тогда... О, Жук!.. Пришла твоя смерть, – сказал Сталки, готовясь к нападению. – Какой-то козырь у тебя спрятан в рукаве. Я-то знаю, когда ты говоришь таким тоном!

– Ваш дядя Жук, – воскликнул Жук, подражая воинственному голосу Сталки, – великий человек!

– Нет, нет, ни в коем случае. Ты жестоко заблуждаешься, Жук. Хватай его, Турок!

– Великий человек, – бубнил Жук, лежа на полу. – А вы ничтожные... Осторожней, галстук!.. Ничтожные людишки. Я Великий Человек. Я победил. Ура! Слышите!

– Жук, да-а-ра-гой... – Сталки рухнул на грудь Жука. – Мы тебя любим, ты поэт. Если я когда-то назвал тебя виршеплетом, то я прошу прощения, но ты прекрасно знаешь, так же как и мы, что ты ничего не можешь сделать самостоятельно, не превратив это в комедию.

– Я понял.

– И ты испортишь весь спектакль, если не расскажешь своему дяде Сталки.

– Я узнал, как строятся дома. Дай мне встать. Балочные перекрытия пола одной комнаты служат перекрытиями потолка комнаты под ней.

– Опусти эти дурацкие технические подробности.

– Мне рассказал один человек. Пол укладывается на эти балки... это доски, по которым мы ползли... но пол прерывается у разделяющей перегородки. Поэтому, если перейти за перегородку, как мы делали в мансарде, то между досками пола и оштукатуренной дранкой потолка внизу можно засунуть все, что угодно? Смотрите, я тут нарисовал.

Он вытащил грубый набросок, вполне подходящий, чтобы просветить его дружков. Программа современного школьного обучения не предусматривает уроков архитектуры, поэтому никто из них до этого не задумывался, как делаются потолки – сплошными или полыми. Мальчишка за пределами своих интересов невежествен, как дикарь, которым он восхищается, но при этом и изобретателен, как дикарь.

– Понятно, – сказал Сталки. – Я могу сунуть туда руку. А потом что?

– А потом... Ты знаешь, они называли нас вонючками. Мы могли бы сунуть туда что-нибудь... серу, например, или что-нибудь сильно вонючее... и выкурить их оттуда. – Жук посмотрел на Сталки, держащего рисунок.

– Вонючее? – вопросительно произнес Сталки. Затем лицо его засияло от восторга. – Черт возьми! Я понял! Страшная вонища! Турок! – Он подскочил к ирландцу. – Сегодня днем... после того как Жук ушел! Она... это то, что нужно!

– О храброславленный герой, – продекламировал Мактурк, и, обняв друг друга, они пустились в пляс. – Хвалу тебе пою![64] Она с нами! Она с нами!

– Подождите, – сказал Жук. – Я не понял.

– Да-рра-гой ты наш! Ну она не совсем с нами, конечно. Ох, Арти, юноша, чистый душой, давай-ка расскажем нашему носорогу о Зловонном Вонючкодоре.

– Только после переклички. Пошли.

– Послушайте, – сухо сказал Оррин, когда они выстроились вдоль стены, – класс собирается провести еще одно собрание.

– Валяйте, – ответил Сталки, думая о чем-то другом.

– На этот раз собрание будет по поводу вашей троицы.

– Хорошо. Передай всем привет... Здесь, сэр, – крикнул Сталки и удалился по коридору.

Радуясь как дети, подпрыгивая и бегая из стороны в стороны, дурачась и резвясь, они отвели лопающегося от любопытства Жука на кроличью поляну, где из-под груды камней вытащили свежий труп кошки. Только после этого Жук понял тайный смысл того, что происходило раньше, и выразил благодарность мудрым воинам Сталки и Мактурку.

– Довольно упитанная старая леди, да? – сказал Сталки. – Сколько времени, как вы думаете, ей нужно, чтобы немножко заветриться в некотором ограниченном пространстве?

– Заветриться? Ты бесчувственный дикарь! – воскликнул Мактурк. – Не может разве бедная кошечка просто помереть под полом спальни у Кинга без твоих грязных намеков?

– А с чего это она умерла под полом? – спросил предусмотрительный Жук.

– Я думаю, что когда они ее найдут, им будет не до этого, – сказал Сталки.

– Кингу и кошка зверь, – сказал Мактурк и, расхохотавшись собственной шутке, скатился вниз по берегу. – Ты не представляешь, киска, какую ты принесешь пользу трем чистым душою, благородным юношам.

– Им придется вскрывать пол из-за нее, точно так же как это было в девятой комнате, когда у них сдохла крыса. Это лекарство... отличное лекарство для них! Ха-ха! Боже, я просто умру от смеха, – расхохотался Жук.

– Вонючки! Привет, вонючки! Липкие вонючки! – воскликнул вернувшийся на место Мактурк. – И все это, – тонко заметил он, – ради поддержания чести школы! – после чего они, сцепившись вместе, повалились на траву.

– Они собираются проводить еще одно собрание... по нашему поводу, – еле перевел дыхание Сталки, стоя коленями в канаве и уткнувшись лицом в пышную траву. – Так давайте вытащим из нее пулю и поторопимся. Чем скорее мы ее доставим на место, тем лучше.

Они вместе выполнили грязную работу перочинным ножом, вместе (не спрашивайте, кто прятал ее у себя на животе) взяли труп и поспешили назад – своим планом действий Сталки делился на ходу.

Полуденное солнце, лучи которого падали на прикроватные коврики, было свидетелем того, как трое мальчишек и зонтик исчезли в стене спальни. Через пять минут они появились, отряхиваясь, вымыли руки, причесались и спустились вниз.

– А ты далеко ее протолкнул? – неожиданно спросил Мактурк.

– Перестань, дружище. Я протолкнул ее на длину всей руки и зонтика Жука. Это, наверно, метра два. Она находится где-то в середине спальни кинговчат. Размещена в центре с допустимыми отклонениям, вот так я бы это назвал. Когда она завоняет как следует, то его ребята дадут оттуда деру вместе макреевскими и хартопповскими. Клянусь, ваш дядя Сталки – великий человек. Ты понимаешь, Жук, насколько он велик?

– Кажется, это была моя идея, не так ли? Однако...

– Ты ведь не мог обойтись без дяди Сталки, не мог?

– Они уже неделю обзывают нас вонючками, – сказал Мактурк. – Никогда им не поймать нас!

– Вонючки! Эй! Во-о-нючки! – послышалось в коридоре.

– А она уже там, – сказал Сталки, обнимая друзей. – Она... уже... там и готовит им сюрприз. Скоро они услышат ее шепот во сне. Потом она слегка заветрится. О Боже, как она заветрится? Вы себе только представьте это на пару минут.

Они добрались до своей комнаты в относительном молчании. И потом они начали хохотать – они хохотали так, как могут хохотать только мальчишки. Они хохотали, колотясь головой о стол и о пол, они не могли остановиться, они хохотали, свернувшись на стуле и вцепившись в книжную полку, они хохотали до полного изнеможения.

В самый разгар появился Оррин с сообщением от имени класса.

– Не обращай внимания, Оррин, садись. Ты не знаешь, как мы уважаем тебя и восхищаемся тобой. Мы знаем, что твой высокий чистый юношеский лоб скрывает бесконечно интересные мысли невинного отрока. Да, это так.

– Класс послал меня передать вам это, – он положил на стол сложенный лист бумаги и удалился с торжественным видом.

– Это решение собрания! О, кто-нибудь, прочтите его. Иначе я сдохну со смеху, – сказал Жук.

Сталки раскрыл лист, предварительно понюхав его:

– Фу! Фу! Слушайте! «Класс уведомляет с прискорбием и возмущением о бесразличии, которое проявили...» Послушай, Жук, в слове «безразличие» сколько букв «з»?

– Всегда было две.

– Здесь только одна. «...обитатели комнаты Номер Пять в связи с оскорблениями в адрес класса мистера Праута на текущем собрании класса Номер Двенадцать, и настоящим класс выносит вотум недоверия вышеупомянутой комнате». Это все.

– Она измазала кровью всю мою рубашку! – сказал Жук.

– А я весь пропах кошатиной, – сказал Мактурк, – хотя и вымылся два раза.

– А я чуть не сломал зонтик Жука, пока проталкивал ее туда, где она будет цвести и пахнуть!

Слов у них уже не было – оставался только смех. Этим же вечером к дверям их спальни заявилась демонстрация протеста. Они вышли навстречу.

– Понимаете, – вежливо начал Жук, распаляясь все больше и больше, – беда в том, что все вы просто сборище тупоголовых ослов. У вас мозгов не больше, чем у воробья. Мы вам все время об этом твердим, разве не так?

– Мы устроим вашей троице порку в спальные. Вы говорите с нами так, будто вы старосты, – выкрикнул кто-то.

– Нет, вы не сделаете этого, – ответил Сталки, – потому что знаете, что, если вы так поступите, то рано или поздно станет еще хуже. Мы-то не торопимся. Мы может позволить себе не торопиться с нашими маленькими актами возмездия. Вы выставляете себя полными идиотами, и как только Кинг получит завтра драгоценное решение вашего собрания, вы тут же это поймете. Если к завтрашнему вечеру вы не будете жалеть и испытывать чувство вины, то я... я готов съесть свою шляпу.

Но еще до звонка на ужин на следующий день ученики Праута с горечью осознали свою ошибку. Кинг принял представителей этого класса, преувеличенно изображая страх. Неужели целью их единодушно принятой петиции является увольнение его из колледжа? Может, что-то нужно изменить в правлении школы, принять какие-то меры, и он мог бы поспособствовать в этом? И он не хотел бы ни в коей мере их обидеть, но он боится... он действительно боится... что его собственный класс, который не подписывал никаких петиций (но мылся), может их высмеять.

Кинг был счастлив, и его ученики, купаясь в свете его лучезарной улыбки, наложили в этот день епитимью на запутавшихся учеников Праута. А сам мрачный и грустный Праут, пытаясь разобраться во всех правдах и неправдах, все больше погружался в полное непонимание. Почему его учеников называли «вонючками»? Дело, конечно, десятое, но его всегда воспитывали с верой в то, что и соломинка знает, откуда ветер дует, и что не бывает дыма без огня. Понимая несправедливость происходящего, он решил обратиться к Кингу, но Кинг только рад был высмеять этот прилив эмоций, выписывая философские круги вокруг Праута.

– Ну, – произнес Сталки, свершая обход спален после того, как все улеглись, но старосты еще не появились, – что теперь вы скажете о себе, а? Фостер, Картон, Финч, Лонгбридж, Марлин, Бретт?! Я слышал, что вы получили уже от Кинга... уж он-то не упустил момент... а все, что вы можете, – это юлить, улыбаться и говорить «Да, сэр», «Нет, сэр», или «Конечно, сэр» и «Пожалуйста, сэр».

Дата добавления: 2015-05-26