Речь Аристофана: Эрот как стремление человека к изначальной целостности 6 страница

С научным прогрессом М.Бертло связывает перевороты в социальной и промышленной сфере, улучшение благосостояния народа как в настоящем, так и в будущем. «Наука господствует решительно над всем: она одна оказывает прочные услуги. Ни одна человеческая личность, ни одно человеческое учреждение отныне не будут иметь прочного авторитета, если не будут сообразовываться с указаниями науки[8]. Эта мысль о решающей роли науки в жизни неоднократно подчеркнута М.Бертло. Развитие науки, по его мнению, принесет избавление от многих нужд, позволит избавить человечество от болезней, увеличит продолжительность человеческой жизни. Преобразующая роль науки обусловлена прежде всего ее практическим приложением в промышленности, сельском хозяйстве, медицине и фармакологии. «Мы видим, как с каждым днем приложения научных данных к промышленности увеличивают благосостояние народов... Применение тех же начал в медицине и гигиене непрерывно уменьшает сумму страданий и риск заболевания и увеличивает продолжительность средней жизни»[9]. Но не только в практической значимости научного прогресса заключена преобразующая сила науки. Наука изменит и нравственный облик народов, способствуя устранению предрассудков, суеверий, росту рационального отношения к действительности и к другим людям. М.Бертло предлагает построить и нравственность по образу опытных наук[10], считая, что нравственное сознание и поведение должно вытекать из познания тех законов, которые определяют физиологический и нравственный склад человеческой природы.

Конечно, обращая внимание на преобразующую роль науки в жизни общества, М.Бертло упускает из виду специфические особенности положения науки при капитализме. Именно эта сторона вопроса была обстоятельно проанализирована марксистской социологией, которая показала, что наука и ее практическое применение увеличивает классовый антагонизм, социальные противоречия буржуазного общества, приводит к увеличению богатства на одной стороне и бедности на другой. М.Бертло меньше всего интересовался социологическими проблемами развития науки, историческими условиями, в которых осуществляется приложение науки и рост ее достижений. Это особенно очевидно в его статье «2000 год», где рисуется идиллическая и утопическая картина будущего общества, всемерно использующего достижения науки и предоставляющая все возможности для научного прогресса.

Необходимо отметить, правда, его идеи о значении системы образования для развития науки и предложенную им перестройку системы образования во Франции. М.Бертло настаивает на создании двух параллельных систем образования, одна из которых будет готовить специалистов в области гуманитарных наук, другая — естественных наук. Эта важная для Франции того времени социальная проблема, в которo? в значительной мере упирается научный прогресс, нашла свою обстоятельную разработку в статьях, выступлениях и деятельности М.Бертло. Развитие системы образования и образовательного уровня широких масс является необходимым условием роста научных достижений, ибо наука, по его словам, «не может оставаться уделом тесной олигархии; все, в пределах возможного, должны быть приобщены к ее благам»[11].

В анализе науки М.Бертло последовательно проводит точку зрения развития человеческого знания. «Научный дух, — пишет он, — никогда не останавливается на своем пути; он неизменно стремится вперед, побуждая к новой более и более напряженной деятельности умы и промышленности»[12].

«Наука сегодня быстро изменяется», — говорил в своей речи (май 1904 г.) «Эволюция наук в XIX в.» М.Бертло. «Законы физики и механики, открытые в XVII и XVIII вв. Галилеем, Декартом, Ньютоном, Лавуазье остались незыблемыми. Претерпели изменения теории, системы, язык и символика, интерпретации. Последние расширяются в непрерывном развитии, в то же время знания беспрестанно пополняются новыми фактами... В начале XIX в. естественные науки думали втиснуть в окончательную форму. Это была иллюзия, которая рассеялась: все наши теории были изменены. Теория теплоты, основанная на воображаемой тепловой жидкости, сменилась механической теорией теплоты, которая стала основой наших актуальных идей и промышленных применений, относящихся к взаимным превращениям всех сил природы. Не менее значительную эволюцию претерпевают сегодня прежние теории о световой и электрических жидкостях... Невидимые излучения заставляют предусматривать в редких явлениях не подозреваемые глубины. Даже сами наши взгляды на природу материи, кажется, готовы измениться... Наука не разрушается по мере роста ее сооружений. Она непременно обогащается новыми этажами и по мере того, как поднимается выше, ей открываются более широкие горизонты»[13].

Любой этап научного знания является преходящим и сменяется новыми идеями, принципами, фактами. «Современные науки всегда ограничиваются фактическими знаниями данного момента и постоянно идут вперед в своей непрерывной эволюции. Этот ответ определяется природой и степенью достоверности уже достигнутых результатов»[14]. Как же себе представляет общую эволюцию человеческого знания М.Бертло?

На первых порах исторической эволюции наук человек олицетворяет силы природы, превращая явления внешнего мира в реальные существа, построенные по его собственному подобию. Творческое начало приписывается только богу. Это период, когда первые зачатки науки еще спаяны с религией. Отсюда вытекает «своеобразный характер первобытных наук, каковы астрономия и алхимия, где положительные результаты перемешаны с бреднями магии и где успешность экспериментальных приемов подкрепляется применением особых формул и заклинаний, направленных к тому, чтобы подчинить себе волю богов и обеспечить их содействие»[15]. М.Бертло посвятил, как известно, ряд своих трудов истории алхимии в древности и средние века, основанных на богатейшем историко-научном материале. Он высоко оценивает суть греческой философии, в которой впервые осуществляется вычленение из этого сплава научного подхода, а сама наука уже обретает сугубо рациональный характер.

Наука в собственном смысле слова, по его мнению, складывается в XVII-XVIII веках, когда ясно осознается роль научного метода и фактов в структуре научного знания и его развитии. Для М.Бертло научный метод есть единственно верный путь для приобретения знания и прогресса науки. «Научный метод, — пишет он, — самый важный, если не единственный источник нравственного и материального прогресса современных обществ»[16]. И одна из существенных характеристик научного метода — ориентация науки на познание фактов, подчеркивание большой роли эмпирического базиса в становлении и развитии научного знания, По словам самого Бертло, метод начинается с наблюдения фактов, за ним следует «вызывание этих фактов путем опыта, этого главного источника наших открытий... изучение фактов — начало всякого знания. Установив факты, человеческий ум стремится к их сопоставлению и установлению связывающих их общих отношений: это то, что мы называем научными законами, и на этих-то законах зиждется всякое приложение науки. Но это простое установление фактов и их законов еще не удовлетворяет человеческий ум. Увлекаемый непреодолимым стремлением, опираясь на факты, он стремится возвыситься над ними, созидая представления, символы, при помощи которых он связывает эти знания в согласованную систему гипотез»[17]. В этих словах выражено понимание М.Бертло хода развития науки, дана определенная гносеологическая трактовка этапов становления истинного научного знания, которое состоит из наблюдения фактов, их сопоставления, нахождения закона, символизации их и создания системы гипотез, т.е. научной теории.

В речи на своем юбилее (1901) М.Бертло проводил мысль о том, что прогресс науки является результатом деятельности многих поколений ученых, отметив коренные изменения в отношении к науке со стороны государства и общественности, произошедшие в XIX столетии. «Наука — главным образом коллективное творчество, осуществляемое в течение продолжительного времени усилиями тружеников всех возрастов и всех наций, объединенных в силу молчаливого соглашения стремлением найти истину и применить ее к условиям существования всех людей... Прежде на ученых смотрели, как на небольшую группу любителей и праздных людей, живших за счет тружеников и занимавшихся наукой лишь из любопытства и собственного развлечения. Это несправедливое мнение, это предубеждение, которые так неверно отражали нашу привязанность истине и наши заслуги, исчезли, когда развитие науки показало, что законы природы применимы на практике промышленности, результатом чего явилась замена старых методов более прогрессивными, основанными на наблюдении и опыте. Кто сегодня осмелится смотреть на науку как на бесплодную забаву, когда она обеспечивает общий рост личного и наднационального богатства... Наука — благодетельница человечества. Осязаемая польза научных достижений заставила власти понять, что научная работа должна поощряться, так как она приносит всеобщую пользу в области экономики и здравоохранения. Но это только одна сторона применения науки, она все больше распространяет свои притязания. Сегодня наука вторгается одновременно и в сферу материального производства, и в области культуры и общественной морали. Под ее влиянием современная цивилизация осуществляется все более быстрыми темпами»[18].

М.Бертло резко критикует метафизику за стремление построить системы на основе неизменных принципов. При этом он приводит мысль о том, что используемые метафизиками выражения — сущность вещей, их природа — являются ненаучными. Наука не имеет права, по его мнению, прибегать к такого рода конструкциям. «Метафизики и мистики, — пишет он, — возводят свои системы на основании абсолютных и неизменных принципов»[19]. Продолжая эту мысль, М.Бертло замечает, что выражения «сущность вещей» являются бессодержательными выражениями, которыми тешат себя метафизики. «За этими выражениями: сущность, природа вещей — мы прячем только порождения нашей фантазии»[20], может быть, в этом отношении к метафизике и к анализу сущности вещей и коренятся истоки той негативной установки по отношению к атомистической гипотезе, которая была характерна для М.Бертло. Полемика с Вюрцем и другими сторонниками гипотезы атомистического строения химических веществ, конечно, основывалась на определенных теоретико-познавательных суждениях и, очевидно, подобная «позитивистская» трактовка задач науки и ее отношение к метафизическим проблемам не могла не найти своего выражения в трактовке им некоторых собственно химических проблем.

М.Бертло противопоставляет свои взгляды на развитие научного знания прежним вариантам истории науки. «До сих пор, — писал он, — историки и литераторы изображали прогресс человечества как совокупный результат внутренней эволюции идей и внешнего вмешательства счастливых случайностей, оказавших воздействие на чувства, страсти и коллективные материальные интересы людей. Последнее развитие событий в длинном ряде веков являлось как бы результатом своего рода фатализма»[21]. Эту позицию он считает несостоятельной в силу того, что наука играет все более активную роль в промышленности, в социальной и культурной жизни. Применение науки в различных отраслях жизни делает несостоятельною трактовку развития науки как эволюции идей. Необходим, по его мнению, построить историю науки на других основаниях, которые включали бы осмысление ее материально-технической реализации, описание ее активной роли и рассмотрения возрастающего влияния на социальную жизнь разума человека. Сам М.Бертло обращает внимание на то, что прежние трактовки эволюции науки становятся несостоятельными «в виду возрастающего влияния науки, т.е. сознательной воли и разума человека, руководимого наблюдением фактов и опытом. Наука приобретает активную роль в политике, в нравственности так же, как и в промышленности».

Именно исходя из этих посылок, М.Бертло выдвигает свою концепцию развития научного знания, в частности, химии. Подчеркивая активную роль науки, он показывает кардинальное изменение объекта научного знания вместе с его прогрессом. Если на первых порах химия анализировала вещества природы и не изменяла решающим образом свой объект, то современная химия имеет дело уже с иным объектом. «Химия, — пишет М.Бертло, — сама создает свой объект. Эта творческая способность, сходная с творческой силой искусства, существенным образом отличает ее от естественных и исторических наук»[22]. В этой идее выражен и опыт самого М.Бертло, который, как известно, синтезировал ряд химических веществ (алкоголь, муравьиную кислоту и др.). Рассмотрение активного вмешательства науки в природу, исследование этапов преобразования человеком природных сил составляет одну из задач историка науки согласно М.Бертло.

С этой мыслью связана и другая идея, защищаемая им. Наука, по мнению М.Бертло, прошла период аналитический и вступила в период синтетический. Первый период в развитии науки, в частности химии, представлен Лавуазье, который считает целью химии «многократное разложение тела на простые и все более простые составные части». По словам М.Бертло, «это определение, однако, неполное, оно выражает только одну сторону проблемы, так как само собою является дальнейшая задача соединить разделенное, вновь создать разрушенное... Химия является настолько же наукою о синтезе»[23]. Новый, синтетический период в развитии химии М.Бертло связывает со своим именем, хотя вряд ли он прав в отношении Лавуазье и предшествующего этапа в развитии химии.

Научный прогресс знаменует собой очищение метода от воображения и усиление роли рациональных компонентов в нем. Этот процесс освобождения от воображения начался, по М.Бертло, два с половиной века тому назад. Соответственно этому он вычленяет ряд этапов в развитии научного метода и рационального подхода к природе. Первый этап, когда господствует воображение и вообще отсутствуют знания, основанные на эмпирическом наблюдении. Второй этап, когда «представления, созданные воображением и мистицизмом, представления, выработанные логикой, и представления, добытые эмпирически или путем более точного опыта смешивались и переплетались между собой»[24]. В этом описании не трудно увидеть характеристику алхимии и астрологии, истории которых М.Бертло посвятил ряд своих трудов. И, наконец, третий период — период господства научного, рационального метода, начавшийся двести лет тому назад и приведший к огромным достижениям.

М.Бертло проводит различие между двумя направлениями в науке в соответствии с определенным типом методологических средств, применяемых в тех или иных областях научного знания. Первое из этих направление — математическое «по существу дедуктивное и рациональное», второе направление — «физическое и естественноисторическое, основанное на опыте и наблюдении, связанных с рассуждением». Эти два направления отличаются друг от друга характером научного метода, типом отношения к объекту. Так, «в науках физических мы являемся рабами истины, лежащей вне нас и доступной нам лишь путем наблюдения, здесь на первом месте стоит изучение факта»[25] в противоположность наукам математическим, использующим аксиоматико-дедуктивный метод и конструирующим свой объект.

Отмечая определенные особенности этих двух типов научного знания, М.Бертло считает решающей тенденцией развития науки не расчленение, а поиск единства, объединение различных отраслей научного знания. Эта объединяющая линия в научном прогрессе выражается в различных формах. Так, переход от описательного этапа к объяснительному представляет собой также переход к некоторым единым причинам, объясняющим различные, казалось бы не имеющие ничего общего, явления. В заключении своей книги «Химической механики» М.Бертло писал: «Конечно, я не скрываю от себя проблемы и несовершенства труда, который я предпринял, но этот труд, как он ни ограничен, представляет тем не менее первый шаг по новому пути, который все приглашаются увеличивать и двигать даже до тех пор, пока вся химическая наука будет преобразована. Цель тем более высокая, что такой эволюцией химия стремится выйти из числа описательных наук, чтобы связать свои принципы и проблемы с науками чисто физическими и механическими. Она, таким образом, все более и более приближается к той идеальной концепции, преследуемой в течение стольких лет усилиями ученых и философов, в которой все спекуляции и открытия направляются к единству мирового закона движения и естественных сил»[26]. Эту программу объединения химии с физикой и механикой и реализовал в своей деятельности М.Бертло, которому ряд наук, например, физическая химия, химическая механика, обязаны многими своими достижениями. Это стремление к выявлению единства наук, характерное для М.Бертло, находит свое выражение и в том, что он формулирует три начала термохимии, трактуя их как частные приложения закона сохранения энергии. В противовес идеалистической недооценке закона сохранения энергии со стороны Ренувье, Э.Навилля Марселен Бертло не только подчеркивает серьезное научное значение этого закона и выявляет его специфические формы в термохимии. Три начала термохимии (закон молекулярных работ, закон калорического эквивалента, закон наибольшей работы) представляют собой, по сути дела, приложение закона сохранения энергии.

[1] Бертло М. Наука и нравственность. М., 1898. С. 27.

[2] Вальден П.К. Марселен Бертло. Рига, 1913. С. 32.

[3] Бертло М. Наука и нравственность. С. 41.

[4] Там же. С. 48.

[5] Там же. С. 36.

[6] Там же. С. 28.

[7] Там же. С. 117.

[8] Там же. С. 25.

[9] Там же. С. 48.

[10] Там же. С. 46.

[11] Там же. С. 149.

[12] Там же. С. 24.

[13] Berthelot M. Science et libre pensee. Paris, 1893.

[14] Бертло М. Наука и нравственность. С. 36.

[15] Там же. С. 33.

[16] Там же. С. 52.

[17] Там же. С. 37.

[18] Цит. по кн.: Мусабеков Н.С. Марселен Бертло. М., 1965. С. 32-33.

[19] Бертло М. Наука и нравственность. С. 38.

[20] Там же. С. 39.

[21] Там же.

[22] Цит. по кн.: Вальден П.К. Марселен Бертло. Рига, 1913. С. 11.

[23] Там же. С. 7.

[24] Бертло М. Наука и нравственность. С. 30.

[25] Там же. С. 124.

[26] Бертло М. 1827-1927. Л., 1927. С. 21-22.

1. П.Д.ТИЩЕНКО К ВОПРОСУ О МЕТОДОЛОГИИ ЭКСПЕРИМЕНТОВ В БИОЭТИКЕ

Философия биологии: вчера, сегодня, завтра. Под ред. И.К.Лисеева. М.: ИФРАН, 1996. С. 194-213

Экспериментальный метод составляет ядро естественно-научного познания реальности. Его достижения столь впечатляющи, что в гуманитарных науках постоянно возникает искушение решить собственные проблемы опираясь на опыт естественных наук. В биоэтике ряд исследователей, сталкиваясь с многообразием противоречащих несопоставимых точек зрения, опробовали в поисках более надёжного источника использовать широко практикующуюся естествознанием методологию мысленных экспериментов. Попытаемся отрефлектировать эту методологию, выбрав в качестве репрезентативного примера мысленные эксперименты, в которых авторы пытаются решить проблему моральной приемлимости абортов.

Ожесточенные моральные дискуссии по проблеме аборта выявили три главных и, пожалуй, самых тяжелых для понимания вопросов, вызывающих наибольшие расхождения:

1. Где, с какого момента в непрекращающемся процессе развития и преобразования живой материи мы можем с уверенностью утверждать - здесь и теперь начинается человек? Следовательно, с этого момента живое существо, ранее бывшее лишь фрагментом природы, начинает признаваться в качестве одного из нас, в качестве члена морального сообщества, обладающего определенным набором прав. Прежде всего, правом на жизнь.

2. Имеет ли ограничение заповедь "Не убий!"? Если да, то каковы они? Столь ли безусловно следует запрещать инфантицид?

3. Каков моральный и социальный статус тех живых существ, которые не признаются в качестве человеческих? Можно ли, например, использовать эти недочеловеческие существа для проведения научных экспериментов? Можно ли использовать их в качестве сырья для фармакологической или парфюмерной промышленности? Допустимо ли использовать нежизнеспособные (но живые) плоды в качестве своеобразной "фермы" заготовки органов для трансплантации с целью спасения тех больных младенцев, которые ещё могут выжить и вести достойную человека жизнь? Можно ли превращать эти существа в товар, и если да, то чья это собственность? и т.д.

Эти острейшие вопросы выступают в роли своеобразных координат многомерного пространства, в рамках которого протекает и осуществляется обсуждение. Внутри этой координатной сетки выделяются традиционно три главных позиции: либеральная, умеренная и консервативная.

Либеральная позиция. С либеральной точки зрения, до момента естественного рождения женщина имеет полное право принять решение о проведении аборта, а врач обязан обеспечить реализацию этого права. Нерожденный плод не признается ни в каком смысле человеческой личностью, не является, следовательно, членом морального сообщества. На нерожденный плод не распространяется право на жизнь и, следовательно, они не обладают качеством, которое обязывало бы других воздержаться от действий, прекращающих их существование. Следовательно, для либералов аборт ни в каком смысле не является убийством. Статус недочеловеческих существ (абортированных плодов) рассматривается исключительно в интересах третьих лиц. Фактически это тот же подход, что и в отношении охраны окружающей среды. Уничтожать животных и растения плохо не само по себе (здесь нет моральных ограничений), но поскольку в трудном положении могут оказаться наши дети и внуки (т.е. затронуты их интересы). С либеральной точки зрения, запрещение абортов неприемлемо, поскольку ограничивают права человека - матери. Плод не признаётся человеком и правами не обладает. Следует отметить, что российское законодательство является одним из наиболее либеральных в мире.

Умеренная позиция. Для умеренной точки зрения характерно представление о том, что превращение природного существа в человеческую личность осуществляется постепенно в процессе развития от зачатия до рождения. Плод в процессе формирования как бы накапливает "объем" своей человечности и, следовательно, "объем" права на жизнь. Если разделить беременность на три равные части (каждая часть длительностью в три месяца называется триместр), то в первые три месяца объем прав у плода минимален и их могут "превысить" социальные или экономические интересы матери. В последний триместр он уже весьма значителен, и с умеренной позиции, интересы матери могут "превысить" право плода на жизнь только при наличии прямой угрозы для ее жизни. Вопрос, конечно, не в календарном возрасте, а в степени развитости человеческих качеств. Поэтому умеренные, обычно, рассматривают плоды с грубыми, неподдающимися коррекции аномалиями развития, как существа, обладающие весьма незначительным объемом человечности. Принятие решения о правомерности аборта наиболее сложно во втором триместре. Здесь меньше всего согласия и больше всего возможных вариантов этической аргументации или морального "взвешивания" прав матери и плода. Причем, поскольку плод обладает некоторым объемом человеческих прав (особенно в последний триместр), то аборт, с данной точки зрения, может быть квалифицирован как "убийство невиновного". Естественно, что возникает ситуация, требующая предложить аргументы для оправдания практики "убийства невиновного".

Статус абортированных плодов авторы умеренной интерпретации рассматривают как промежуточный между человеческим и животным, что предполагает необходимость разработки особых этических и правовых норм, регламентирующих использование (утилизацию) этих существ.

Консервативная позиция. С точки зрения консерваторов, аборт не может иметь морального оправдания. Аборт рассматривается как прямое умышленное убийство. Зародыш с момента зачатия рассматривается как личность, которой необходимо приписать основной объем прав человека - прежде всего, права на жизнь. Естественно, никакого недочеловеческого состояния в рамках консервативной позиции не признается, и его статус, соответственно, не обсуждается. В рамках общего консервативного понимания существует ультра-консервативная позиция, запрещающая любой аборт в любом случае. Существуют сторонники более умеренного консерватизма, признающие право на аборт при наличии прямой угрозы для жизни женщины, или в тех случаях, когда беременность является следствием насилия или инцеста.

Как и в России, основанием консервативных точек зрения выступает в основном религиозная позиция. Она признана и вызывает безусловное уважение. Однако слишком часто, религиозно мыслящие этики проходят мимо тех реальных акспектов проблемы, которые с несравненно большей тщательностью разработаны либералами.

Ниже остановимся на некоторых работах либеральных мыслителей, которые избегая априорных принципов как чисто спекулятивных, пытаются экспериментальным путём как бы тестировать существующие в сознании современных людей ценностные ориентации и прояснить с их помощью моральные ситации, возникающие в связи с практикой абортов. В рамках данного подхода предполагается, что нередко человек некритически заимствует чужие мнения (предрассудки) или заблуждается сам относительно собственной моральной "природы". Нет большой разницы считать ли эту природу как нечто запрограмированное в генотипе или как результат социализации. Главное в том, что она не всегда ясно и отчётливо осознаётся индивидом. Поэтому, необходимо попробовать провести экспериментальное тестирование этой природы с тем, чтобы наблюдать моральные предпочтения как бы в чистом виде.

В статье, вошедшей впоследствии во многие хрестоматии по биоэтике, американский философ Мэри Энн Уоррен утверждает, что в основе и моральных, и юридических решений по проблеме аборта лежат два теснейшим образом связанных вопроса.[1]Во-первых, какое качество заставляет нас признать, что некоторое существо есть человек, и, следовательно, включать его в моральное сообщество, где члены обладают равными правами? Во-вторых, что собой представляет само "моральное сообщество"? Всегда ли необходимо включать в его круг всех человеческих существ?

Традиционное умозаключение противников аборта строится следующим образом: (1) неверно убивать невинного человека; (2) плод есть невинный человек; (3) следовательно, неверно убивать плод. По мнению Уоррен, в этом умозаключении слово человек в первой и второй посылках употребляется в разных смыслах. В первом случае, человек рассматривается как личность и как член морального сообщества. Во втором - как представитель биологического вида, обладающий набором генов, характерных именно для Homo sapiens. Всякий ли "генетический человек" обязательно должен рассматриваться как личность? И наоборот, всякая ли личность обязательно должна быть человеком в генетическом смысле слова?

Для разрешения этой проблемы Уоррен предлагает провести своеобразный мысленный эксперимент. Представим себе космонавта, который "приземлился" на неисследованной планете и обнаружил на ней популяцию существ, которые не похожи ни на что ему ранее известное. Как ему правильнее, с точки зрения морали, отнестись к ним? Если он отождествит этих существ с неживой природой или животными, то вполне моральной будет охота на них с целью употребления в пищу, научного изучения или для получения необходимых для полета материалов. Но есть и другая возможность. Космонавт может включить их в морально сообщество себе подобных, в отношении коих будет необходимо применить заповедь "Не убий!" В чем он может увидеть основное подобие себе? Естественно, что генетически инопланетяне принципиально отличны от людей. Здесь подобие вряд ли возможно. Но может ли это различие послужить поводом для их невключения в моральное сообщество? Нет! Те ценности, по которым он будет проводить разграничение, лежат в другой плоскости. Космонавт себя отличает от животных и неодушевленных предметов, прежде всего приписывая себе такое качество, как разум. Поэтому решение вопроса о включении космонавтом инопланетянина в моральное сообщество себе подобных будет зависеть от того, насколько их можно счесть нашими собратьями "по разуму", а не по генотипу.

Уоррен выделяет пять основных свойств, которые, как она считает, более или менее точно описывают состояние разумности:

1. Чувственность - способность восприятия объектов и событий, внешних и/или внутренних для этого существа, особенно способность переживать боль.

2. Рассудок - развитая способность решать новые и достаточно сложные проблемы.

3. Способность к само-деятельности - деятельность, которая относительно независима как от генетического, так и иного рода прямого контроля.

4. Способность к общению - в независимости от применяемых средств, но по поводу достаточно широкого спектра проблем.

5. Наличие концепции самости и самосознания, независимая от того, будет ли это только родовая (Мы), или индивидуальная (Я), или и то и другое.

Конечно, с философской точки зрения можно бесконечно долго спорить о дефининиции названных качеств. Но для аргументов, предложенных Уоррен, этого и не требуется. Уоррен предполагает, что в независимости от того, как мы их дефинируем врядли кто станет оспаривать их существенную важность для того, чтобы мыслить человека. Она так же апеллирует к нашей практической способности различать эти состояния и, в соответствии с этими различиями, согласованно строить свои отношения с объектами внешней реальности. Строгая доску, мы не переживаем, что ей больно, встретив на дороге фонарный столб, не вступаем с ним в словесный диалог, не просим любимую собачку помочь в решении математической задачи. Если же кто-то из "нам подобных" всерьёз (и не только в порыве поэтического вдохновения) вступит в разговор с фонарём, то его, естественно, расценят без-умным со всеми вытекающими и не очень различающимися в разных странах медико-правовыми последствиями.

Дата добавления: 2015-05-26