Признания писателя и авантюриста Феликса Сруля 3 страница

Много я тебе, читатель, наговорил чепухи, но с одной лишь целью — чтобы ты втянулся в работу, поверил в себя, в достижимость результата, ибо до сих пор тебе давали только щелчок по носу, кивали на неких посвященных и талантливых, свалившихся с неба, занявших твое место задолго до того, как ты обрел сознание и научился читать. А я тебе говорю: вся наша литература состоит из графоманов! Гении, такие, как Пушкин, Лермонтов, Гоголь, столь же редки, как явления природы типа кометы или потопа. Остальные взяли попой. И образованием. Попа у тебя есть, а образования больше не нужно! Чудо Лермонтова, скажем, опирается на двадцать семь лет жизни, чудо Пушкина — на больную душу, переполненную фантастическими предчувствиями. Все выдумано — от Мцыри до Печорина. Никакой жизни нет и в помине, как не было ее и в России: темный народ и французская аристократия с немецкими царями, — какая это жизнь? Просто вдвоем с Александром Сергеевичем они провернули все русское Возрождение — как бы спохватилась наша история и позвала их. Один — Солнце, другой — Луна, светящая отраженным светом. А Гоголь завершил эпоху возрождения и прихватил романтизма (первая поэтическая неудачная лепешка, Ганц какой-то там Берлинсгаузен), потом ввел в обиход реализм и отдал на доделку Тургеневу, Толстому и Достоевскому. Все три графомана только рассуждали, длинно, нравоучительно, иногда гениально, потому что когда человек пишет круглосуточно, он нет-нет да и напишет что-нибудь гениальное. Ну какой у Толстого стиль? Нет у него стиля. Захотел — полстраницы исписал по-французски. Захотел — соцреализмом описал Наташу Ростову у открытого окна (чем не сцена у пруда из «Молодой гвардии»?). Ну и так далее. Толстой — «зеркало русской революции»! Ну? Надо продолжать? Сто томов без малого. И что, все читать? Это пусть Золотусский читает, да и ему скучно, взялся читать Гоголя — веселее. Ты, друг-писатель, не вулкан Этна. Тебе пора витамины принимать, намечать график завтрашней работы (точнее, сегодняшней ночной), пить простоквашу, делать закладки в нужные книги. Отметить, кому из нужных людей позвонить завтра, и вперед! Если есть дом, надо войти в него и обжить его! Пусть другие ждут музу в гости. У тебя дела — в каждой комнате!

Не хотел я трогать одной темы, да тут самое место. Как-то так мы уж договорились с тобой, будущий классик на час, что ты — существо уравновешенное, внешне благополучное, экономное в смысле растраты своего здоровья и нервов. А тут все излишки как бы профессионально противопоказаны. Но ведь и жить нужно. В том числе и с женщиной; кажется, этого никто не отменял. Хотя... Вот об этом «хотя». Есть писатели, которые почему-то вечно женаты, но как-то боком. Глянешь на жену такого, и станет ясно, что ни он с ней, ни она с ним не то что не хотят физической близости, но просто избегают ее всеми силами. Но крепко слиплись-спелись, не разорвать. Часто тут кроется тайна. Не всегда постыдная. Скажем, писатель такой — импотент. А для маскировки женился. А она? Ну, допустим, фригидна. Этакая старая дева навек. Бывает. Очень часто в таких союзах встречаются роковые смерти. Потом — вдовство одной из половин и новый, такой же условный брак. Иной раз за такими союзами кроется гомосексуализм мужчины. Это один тип писательского брака. Другой тип — когда он или она «гуляют» напропалую. Причем официально существует какой-то словно забытый и нерасторгнутый брак. Так удобнее, согласен. Но тут обычно бывает исторгнуто семьей некое прикладное творчество: или для детей, или для кино, или переводы. Солидный прозаик на первый взгляд существует с солидной семейной базой, тылом. И всегда это ширма. Как правило, у такого писателя две семьи. Если наш герой — поэт, то три. Поэты вообще идут к браку окончательному всю жизнь, до того претерпевая множество романов, зачастую и оформленных в загсах, да непрочных, как театральная декорация. Не о них речь. Скажем, Гоголю приписывается ненависть к женщинам и пожизненное безбрачие. Иной раз вскользь недоброжелатель намекнет и на фрейдистский «подклад» его мучительной жизни. Ну что, ненормальность была — факт. Оставим. Толстой — любвеобилен, по молве. Замучил лишь одну жену, нарожавшую ему кучу детей, чисто по-русски. Бог ему судья. Достоевский женился мучительно, ему сиделка была нужна и переписчица. Думаю, ему было хуже всех, потому что, раз сойдясь с женщиной, Достоевский хранил ей верность и после разрыва, а влюбившись, вынужден был совершать грех, и оправданием ему было вечное целомудрие, за которое он держался, мучительно и вопреки. Когда читаешь Анну Каренину, не веришь, что был у нее грех. Не только от мужа — с мужем! Вот какой чистотой были заряжены наши патриархи! Вот почему кощунственны домыслы на их счет. Чисты героини Достоевского, идут к ножу, а за что? Романов нет! Влюбленности! Роковые! Не пачкает их чистый изнутри автор, и живут они уже в литературной девственности. Чудо. Ведь по-настоящему зря Анна легла под поезд — чиста! А в «Карамазовых», наворотив страстей, оставил Великий Автор героинь своих чуть ли не девственницами! И это при написанной связи со сладострастником-стариком. Вот что такое христианская литература. Чиста Татьяна. Чиста Ольга. Гремин — старый импотент, вот его роль, а он фактически едва сорока лет. Печорин, этакий Дон Жуан, вылезающий из окошек мужних женщин, позорящий «черкешенку» Белу — почему-то чист, как слеза. Ответ прост: все выдумано! А как же молва об этих людях? Об их «похождениях»? Так то — жизнь, а на страницы чистые руки перенесли чистую душу. Отсюда — чистота. Скажу кощунственное: чисты де Сад и Миллер! «Отмылись» литературой, да об этом все сказано. А как чист Чехов? Известно, что, приехав в Рим, как и в любой другой европейский город, Чехов спрашивал: а где тут ближайший дом терпимости? Но был чист и остался чистым. В известном рассказе, где студент зарезался после визита к публичным женщинам, злополучный герой произносит: «Они же живые!» Вот разгадка. Думаю, наши великие казнили себя только за помышление о грехе. Изгоняли это помышление на бумаге и умирали девственниками...

Что же теперь? Когда написан не «Вертер», а «Эдичка»? и «Ожог»? и «Чонкин» (кстати, чище иного)? Трудный вопрос. Сделаю комплимент Лимонову: хищной молве безнравственного в старом понимании «бабника» Лимонов подсунул свой гомосексуализм! Нате вам! Выход, между прочим. (Вот почему его «Палач» — провал.) Вот так вот я реабилитирую и транссексуалов, героев «Служанок», и самого Жене, и весь ряд уже российских голубых: то есть по-своему чистые, показавшие кукиш пороку в изношенном его виде, куда тащат нашего героя, в том числе и литературного, «альковные» писательницы. Не хочу о них сейчас, хочу о тебе. Что тебе делать, если ты — нормален? Так и спать с подругой «бутербродом» после написания главы, в награду? Раз-два в месяц? А вот Розанов намекает, что талант всегда косится на дверку с красным фонарем. Это бездарь живет скучно-домостроевски. Взяв на себя раз грех присвоения чужого труда (та же кража чужого имущества, запрещенная главными заповедями), надо бы еще грешков. Ведь чужая личина, в которую ты влез, — это как бы второй пол, заведшийся в организме. А само писательство? В высоком смысле — мы только что говорили — оно и есть сама Чистота! А ты-то не в высоком! Но — писатель, и писательство раскрывает тебя и твою ненормальность! Ведь ты руководство не по плотническому делу читаешь, тебе любопытно, если даже ты давно — «писатель», как это ты дошел до жизни такой и что о такой жизни думает некто со стороны. Ненормальное это дело — себя ли на страницы выворачивать, чужого ли выставлять на позор. Изначально ненормальное. Хоть для Толстого, хоть для кого! Жить надо, батюшка, чтоб потом достойно умереть! А не описывать свою смерть, длящуюся задолго до физической. Вот Павлов, умирая, описывал симптомы. Приближения ее. Если ты ученый в некотором роде... Тогда — да. Пиши. Но... Но в этом «но» все дело. Не одарил тебя господь талантом, одарил зато похотью! Иначе бы не писал. Факт. Связаны эти вещи некрепко. Чистоты ты не ощущаешь, не дано, грязь же ты представляешь хорошо, манит она тебя. Хочешь от нее избавиться, марая страницы? Уже теплее. Хочешь выдумать и одарить героев пороками? Трудно, конечно, но можно. Будет неизмеримо лучше, если найдешь ты в себе силы «открыть» для себя самого свою «грязь», себе в ней признаться, тогда, может быть, ты и удержишься от грязных поступков хотя бы с женщинами. Беда, что не вся она расходуется при написании. Не тот гений. Свою единственную помощницу делать объектом нечистого? И стыдно, и мешает работать. Дальше я умолкаю. Но распределить себя, не очень симпатичного, тебе придется между собой и персонажами. И где-то проткнешь ты свой нарыв, чтоб не было сепсиса.

Дата добавления: 2015-05-29