Джейн Болейн. Хэмптон-корт, Рождество 1540 года

Хэмптон-Корт, Рождество 1540 года

Это Рождество, счастливейшее в ее жизни, принадлежит Екатерине. При дворе королевы много перемен, ей прислуживают дамы из первых семей страны. Ей дарованы земли, слуги тысячами вьются вокруг, бриллиантам королевы могут позавидовать даже мавры. У нее будет счастливейшее Рождество в жизни, и нам всем приказано ей во всем потакать.

Король отдохнул, оправился и радостно предвкушает блистательное празднество — уж тут он покажет себя миру, пылкий муж молодой красавицы жены. Недавний скандал с племянницей позабыт, ее заперли в монастырь, а любовник сбежал. Китти Говард умудрилась свалить всю вину за распущенность, царящую в покоях королевы, на всех кого ни попадя, только не на себя самое. Все прощено и забыто, ничто не омрачит первого Рождества в жизни новобрачных.

Правда, с первой же минуты на хорошеньком личике надутые губки. Принцесса Мария явилась, как ей и полагается, ко двору, преклонила колено перед новой мачехой, но не изволила ей мило улыбнуться. Девчонка девятью годами моложе не произвела на принцессу должного впечатления, и она не сумела себя заставить сказать «матушка» глупой, тщеславной куколке. Нет, с этим словом она обращалась к самой достопочтенной королеве Европы. Принцесса Мария, с детства ученая девочка, серьезная, богобоязненная, истинное дитя Испании, не смогла переварить молодую вертихвостку. Уселась на трон ее матери, словно нелепый кукушонок на жердочку, и беззаботно вскакивает, как только появляется возможность потанцевать. Принцесса впервые увидела Китти Говард в прошлом году, среди фрейлин королевы она казалась самой глупой и тщеславной. А теперь — трудно поверить — превратилась в королеву.

Одни говорят — при дворе стало веселей, другие считают, что двор совсем распустился. Заранее было ясно: если юная дурочка становится тут полной хозяйкой и если ей ни до чего, кроме своих удовольствий, дела нет — жди кокетства, распутства, вызывающего поведения, всяческих проступков, пьянства, мошенничества и плохо прикрытого разврата. Так и случилось. А принцесса Мария смотрит на ярмарочный балаган серьезным, осуждающим взором. Конечно, ей мало что по нраву.

Надутые губки — и король понимает, его девочка-невеста всерьез разобижена. Он отводит дочь в сторону и приказывает: хочешь остаться при дворе, веди себя прилично. Принцесса Мария, которая уже немало в жизни повидала, прикусывает язычок, и ее на время оставляют в покое. Она ничего не говорит, не осуждает девчонку-королеву. Просто глядит на нее день ото дня. Умная, наблюдательная женщина разглядывает грязный пенящийся поток. Что-то в этом взгляде темных глаз превращает Екатерину в полупрозрачное, хоть и продолжающее смеяться, но призрачное существо.

Увы, маленькая Китти Говард не становится лучше благодаря занятому ею высокому положению. Впрочем, никто, кроме влюбленного мужа, на это и не надеялся. Дядюшка-герцог приглядывает за тем, чтобы она пристойно вела себя на публике, мое дело — следить за ней в личных покоях. Уже не раз дядюшка требовал ее к себе и читал строгую нотацию о подобающем королеве поведении. Она в ответ плачет покаянными слезами — это ей не трудно. Так не похоже на Анну — Китти не спорит, не отвечает ему попреками, не декламирует правила поведения при французском дворе, не смеется прямо в лицо. Вот ему и кажется, что дело сделано. Но проходит неделя, и в покоях королевы снова начинается возня, в каждой комнате, чуть ли не в ее собственной спальне, молодые придворные гоняются за фрейлинами, швыряются подушками, и сама королева в середине этой кутерьмы — вопит, приплясывает на постели и присуждает призы в подушечном турнире. И что тут поделаешь?

Никакой силе не превратить Екатерину в почтенную даму. Дело в том, что в ней нет ни малейших задатков почтенной дамы, ни подходящего воспитания, ни навыков, ни просто здравого смысла. Бог знает, что герцогиня понимает под воспитанием юных леди. Екатерине дали несколько уроков танцев и музыки — включая пару поцелуев с учителем музыки, а домашние счета разбирать и не подумали научить. Языкам не обучена, читать ноты не умеет, сколько бы этот учитель музыки, Генри Мэнокс, ее ни обхаживал. Поет тоненьким, слабеньким голоском, танцует, что твоя шлюха, правда, на лошади скачет неплохо. Что еще? Да ничего. Вот и все.

Чтобы подольститься к мужчине, у нее мозгов хватает. Ночные проказы в Норфолк-Хаусе кое-каким подобающим хорошей шлюшке навыкам ее обучили. Слава богу. К королю она ластится, и тут ей равных нет. В его воображении она — чудо из чудес и само совершенство.

Она заменила ему дочь — своих дочек он никогда не любил. У него две дочери, уже было четыре жены, и все ему чего-то не хватает. Екатерина должна наконец стать той, с которой он обретет счастье, вот король и старается себя убедить, что эта жена — чистое совершенство.

Герцог меня вызывает теперь не реже раза в неделю — с говардовской девчонкой нужно держать ухо востро, особенно после того, как ничего не вышло с двумя болейновскими.

— Как она себя ведет — прилично?

Я киваю.

— Бесится с фрейлинами, но ничего такого, что, на ваш вкус, нельзя сказать на людях, не говорит, ничего дурного не делает.

— При чем тут мой вкус? — фыркает он. — Главное, чтобы королю все было по вкусу.

Я молчу. Кто знает, что королю по вкусу?

— Ничего такого, что уронило бы ее высокое достоинство, королева не делает, — говорю осторожно.

Дядюшка холодно взглядывает на меня из-под сурово насупленных бровей.

— Мне этих гладких слов от тебя не нужно. Я там тебя держу не для того, чтобы ты мне загадки загадывала. Скажи прямо — есть о чем беспокоиться?

— Она неравнодушна к одному из придворных короля. Ничего не происходит, просто глядят друг на друга и млеют.

— Король заметил? — хмурится дядюшка.

— Нет. Это Томас Калпепер, один из его любимчиков. Король ни на что не обращает внимания, он от них обоих без ума. Велит им вместе танцевать, говорит — они подходящая пара.

— Я их видел, — кивает. — Присматривай за ней, не давай с ним наедине оставаться. Пятнадцатилетней девчонке мудрено не влюбиться, и уж конечно не в пятидесятилетнего мужа. Придется за ней приглядывать. Что еще?

— Жадная она. — Я отвечаю не сразу. — Каждый раз за обедом выпрашивает что-нибудь у короля. Всем известно, он этого не любит. С ней пока по-другому, но ненадолго. Сколько еще он будет терпеть — она все время просит теплое местечко то для одного кузена, то для другого, то для одной подружки, то для другой. Или подарки выпрашивает.

Герцог делает какую-то отметку на лежащем перед ним листе бумаги.

— Хорошо. Пусть еще попросит место посла во Франции для Уильяма, а потом перестанет клянчить. Что-нибудь еще?

— Эти девчонки, фрейлины. Из Норфолк-Хауса и Хоршема.

— Да?

— Ужасно себя ведут, — смело начинаю я. — Не могу с ними управиться. Глупые девчонки, все время крутятся с кавалерами, то пытаются удрать, то протащить ухажера в спальню.

— Протащить ухажера в спальню? — Он насторожился.

— Да. Репутации королевы урона нет, когда в спальне спит сам король. Но что, если он устал или болен, если ночует у себя? Тут-то и заметят, как кавалер крадется по задней лестнице. Как докажешь, что крадется он не к королеве, а, например, к Агнессе Рестволд?

— Да, у нее найдутся враги, — задумчиво произнес он. — Любой реформатор или лютеранин только порадуется ее бесчестью. О ней уже поговаривают.

— Вам известно больше, чем мне.

— Ну и наши старые враги. Любое семейство в Англии только обрадуется ее падению, да и нашему вместе с ней. Так уж повелось. Вокруг короля всегда крутятся друзья его жены. Сейчас мы на высоте, но враги наши не дремлют.

— Если б нам не было нужно все на свете…

— Чего бы ни стоило, я получу управление Севером, — раздраженно ворчит он.

— Да, а потом что?

— Что, непонятно? — Внезапно он говорит откровенно, без обиняков. — У короля всегда есть любимцы и недруги. Была у него жена-испанка — он поссорился с Францией. Женился на Анне Болейн — разорил монастыри и разругался с Папой. Пока был женат на Сеймур, нам, Говардам, доставались только крохи с его стола. Взял жену из Клеве — всем пришлось пойти в рабство к Томасу Кромвелю, который эту жену добыл. Теперь снова наша очередь. Наша девочка на английском троне, и все, до чего мы сможем дотянуться, — наше.

— Но все остальные — враги. И врагами стали из-за нашей жадности.

Он оскалил в усмешке желтые зубы.

— Все друг другу враги. Но сегодня в выигрыше мы.

Дата добавления: 2015-05-29