Причины сохраняющейся непопулярности «женской темы» в отечественной исторической науке

Если институциализация новой дисциплины шла так успешно, то почему «женская история» и гендерные исследования прошлого до сих пор не нашли себе места в системе исторического образования России? Почему признанное за рубежом направление научных изысканий историкам России неизвестно и не нашло отражения в учебниках, где женские имена (если это не правительницы страны) – редкость? Выделю несколько причин.

1. Образовательная литература для школьников и студентов остается симбиозом марксистско-ленинского социально-экономичес-кого детерминизма и традиций государственной школы отечественной историографии. В ней женщинам места нет. Простой человек, его интересы, история повседневности так и не попали в учебную литературу. Поэтому нет в ней и «женской составляющей» – ведь история материнства, семейного воспитания, традиций питания считаются «слишком этнографическими» сюжетами и «частностями» по сравнению с событийной политической историей.

2. Социальный заказ отсутствует: считается, что исследования социологов, психологов, медиков или демографов могут иметь конкретный практический выход, а знание деталей женской истории ничем не может помочь современным социальным работникам или воспитателям.

3. «Женская тема» считается чем-то иллюстративным для историописания. Аналитичность, критичность направления ускользают – а в итоге в истории социально-полового (гендерного) неравенства наши историки будто и не видят модели для изучения социального неравенства и социальных конфликтов и не догадываются о том, что гендерное неравенство – исторически первая форма социальной асимметрии.

4. В России – в отличие от Запада – «женский вопрос» решался на государственном уровне десятилетиями (патерналистская составляющая в нашей стране была всегда сильна) и считался «решенным».

5. «Женские исследования» не «зазвучали» в российском политическом контексте в отличие от западного в силу традиционности, патриархатности большинства социальных структур. Так или иначе, проблема борьбы за соблюдение прав женщин не стала в России одной из составляющих борьбы за права человека, как это произошло на Западе^[3].

6. Отношение к понятию «феминизм» (а с ним было связано возникновение всего направления women studies) остается в России – если говорить о бытовом, профанном уровне знания – в большинстве случаев негативным.

7. В крупнейших российских университетах нет подготовленных специалистов-гендерологов, курсы по «женской истории» читаются энтузиастами в российской провинции – в Твери, Иваново, Петрозаводске, Самаре.

8. Гуманитарно-академическая среда с большим трудом и напряжением воспринимает импульсы междисциплинарных исследовательских подходов (скажем, метод устного интервьюирования, «устной истории» с большим трудом институционализируется в системе традиционных исторических исследований), а женские исследования в истории настойчиво требуют междисциплинарности.

* * *

Изучая прошлое женщин и гендерную историю, приверженцы описываемого направления ищут ответ на собственные размышления «о времени и о себе», о своем месте в мире и востребованности проводимых ими исследований. Подводя итоги и задумываясь над судьбой «истории женщин» и гендерных исследований в России, я с оптимизмом смотрю в будущее и говорю с уверенностью: направление выживет, несмотря на катаклизмы. Поколения историков, которые придут следом, конечно же, покажут, сколь многого мы недочитали, недосмотрели в архивах, недопоняли, и с решительностью неофитов продвинут изучение женской и гендерной истории куда дальше всех нас, своих предшественников, включая и западных коллег.

Не стоит лишь забывать, что первый шаг был самым трудным. Но те, кто его сделали, не ропщут. Они вознаграждены обаянием открытия.

Литература

Карамзин, Н. М. 1803. Известие о Марфе-Посаднице. Вестник Европы IX(12): 294–302.

Дата добавления: 2015-05-29