Необыкновенная почтовая контора

ЧАСТЬ II

^{ГЛАВА 1}

КОГДА Ласточкина почта начинала свою работу, никто, даже сам Джон Дулитл, не мог предполагать, в какое грандиозное предприятие она в конце концов превратится и какое количество событий будет с ней связано.

Конечно, поначалу всем пришлось очень многому учиться и многое придумывать на ходу, прежде чем такая невиданная почта стала работать, как хорошо отлаженный механизм. Каждый день возникали новые проблемы. Но Доктору, хотя у него и без того было очень много дел и ему приходилось работать буквально на износ, все это ужасно нравилось. Только заботливая Даб-Даб очень беспокоилась, потому что первое время у него совсем не оставалось времени для сна.

Безусловно, во всей истории цивилизации никогда еще не было ничего похожего на почтовую контору Доктора. Во-первых, это была плавучая контора, во-вторых, в ней всем — и служащим, и посетителям — каждый день подавали чай в четыре часа дня, а по воскресеньям еще и сэндвичи с огурцами. Над задним крыльцом конторы Доктор распорядился сделать широкий навес, и получилось что-то вроде небольшой веранды, с которой открывался прекрасный вид на море и залив. Среди наиболее просвещенных жителей Фантиппо считалось очень фешенебельным приехать на почту к четырем часам дня, чтобы выпить там чашку чаю. И если бы вам случилось оказаться там в это время, вы бы наверняка застали на веранде самого короля Коко и всех главных сановников города.

Другой вещью, которая выгодно отличала почтовую контору Доктора от всех других, были письменные принадлежности. Доктор давно обратил внимание, что на всех почтах, как правило, были отвратительные ручки. Мало того, что они пачкались, ставили кляксы и рвали бумагу — они, вдобавок, и совершенно не писали. Надо сказать, что на многих почтах эту традицию любовно оберегают и в наши дни. Но доктор позаботился, чтобы у него ручки были самого высокого качества. Конечно, в те времена еще не применялись ручки со стальными перьями. Вместо них употребляли перья птиц. И Джон Дулитл договорился с альбатросами и чайками, чтобы они сохраняли для него хвостовые перья, которые выпадают у них во время линьки. Естественно, при таком большом выборе можно было отобрать сколько угодно самых лучших перьев для письма.

Еще одной вещью, которая отличала почту Доктора от всех прочих, был клей для марок. Запас клея, который оставался на королевской почте, довольно быстро подошел к концу, и Доктору пришлось срочно изобретать свой собственный клей. После большого числа экспериментов он придумал, как сделать из лакрицы отличный клей, который быстро застывал и очень крепко держался. Но, как я уже говорил, жители Фантиппо чрезвычайно любили сладкое. И едва только в почтовой конторе появился новый клей, туземцы вдруг начали покупать марки сотнями.

Поначалу Доктор никак не мог понять, откуда взялась такая небывалая деловая активность, из-за которой кассиру Гу-Гу приходилось каждый вечер подолгу задерживаться после закрытия, подсчитывая дневную выручку. Денег стало так много, что они уже не помещались в сейфе и их излишки пришлось хранить в вазе, стоящей на камине.

Но со временем Доктор заметил, что покупатели, облизав обратную сторону марки, приносили ее обратно с просьбой обменять на деньги. Ведь есть такое правило, что служащие почты обязаны по первому требованию обменивать проданные марки на деньги, которые за них были заплачены. При этом в правилах ничего не говорится о том, слизан с марок клей или нет, — главное, чтоб марки не были порваны или проштемпелеваны. Доктор понял, что ему придется искать для своих марок какой-нибудь другой клей, если он хочет, чтобы их вообще можно было приклеить.

И вот однажды родной брат короля Коко приехал на почту, страдая от сильной простуды. В перерыве между двумя приступами ужасного кашля он попросил, чтобы ему продали пять полупенсовых марок и какое-нибудь лекарство. Это навело Доктора на некоторые мысли. Следующий состав клея, который он придумал для своих марок, он назвал «коклюшным клеем». Он сделал его из особого вида сладкого клеющегося лекарства от кашля. Он также изобрел «бронхитный клей», «скарлатинный клей» и еще несколько других. И теперь, когда в городе появлялось какое-нибудь инфекционное заболевание, Доктор покрывал марки соответствующим клеем и эпидемия прекращалась. Он называл это «обклеиванием» эпидемии. Такой метод лечения высвободил ему много времени, потому что туземцы обычно очень часто беспокоили его по поводу своих простуд, ангин и прочих болезней. Он оказался первым Главным Почтмейстером в мире, который при продаже марок в придачу избавлял своих клиентов от всевозможных заболеваний.

Как-то раз в шесть часов вечера Джип, как всегда в это время, запер почтовую контору и повесил на дверь табличку «Закрыто». Услышав, как он задвигает засов, Доктор окончил пересчитать почтовые открытки и достал свою трубку. Вся основная организационная работа была в общих чертах завершена, и в этот вечер, услышав звук задвигающегося засова, Джон Дулитл подумал, что теперь он может уже позволить себе работать только в рабочее время, а не трудиться без отдыха день и ночь. И когда Джип зашел в отделение заказной корреспонденции, он увидел, что Доктор очень удобно расположился в кресле, и, задрав ноги на стол, с удовлетворением оглядывает все вокруг.

— Ну, Джип, — вздохнул он, — наконец-то наша почта по-настоящему работает.

— Да, — сказал Джип, ставя на пол сторожевой фонарь, — и как работает! Во всем мире нет ничего подобного.

— Ты знаешь, — сказал Джон Дулитл, — хотя мы открыли свое заведение уже неделю назад, сам я не написал еще ни единого письма. Представляешь, жить на почте целую неделю и не написать никому ни строчки! Посмотри на этот ящик. Обычно при виде такого количества марок мне всегда хотелось отправить десятки писем. Всю жизнь, когда я собирался написать кому-нибудь письмо, у меня не оказывалось под рукой марки. И вот теперь, как нарочно, когда я сижу целыми днями на почте, я не могу придумать, кому бы мне написать письмо.

— Какая жалость! — огорчился Джип. — И это при том, что у вас такой красивый почерк, не говоря уже о целом ящике почтовых марок! Ну, ничего, вспомните о всех тех животных, которые ждут от вас весточки…

— Конечно, есть еще Сара, — продолжал Доктор, задумчиво попыхивая трубкой. — Бедная милая Сара! Хотел бы я знать, за кого она вышла замуж. Но вот поди ж ты, у меня нет ее адреса. Получается, я не могу написать Саре. И мне кажется, что никто из моих бывших пациентов не ждет от меня никаких писем.

— Я знаю! — закричал Джип. — Напишите Продавцу Кошачьей Еды.

— Он не умеет читать, — мрачно произнес Доктор.

— Зато его жена умеет, — сказал Джип.

— Это верно, — пробормотал доктор. — Но о чем же я ему напишу?

Как раз в этот момент в окно влетел Быстрей-Ветра и сразу начал:

— Доктор, надо что-то срочно делать с доставкой писем по городу Фантиппо. Мои почтовые ласточки не справляются, они плохо разбирают названия улиц и номера на домах. Видите ли, хотя мы, ласточки, и гнездимся на разных зданиях, нас все-таки нельзя назвать городскими птицами. Обычно мы выбираем одиноко стоящие строения — где-нибудь за городом или в деревне. Поэтому мои ласточки не очень хорошо ориентируются на городских улицах. Некоторые из них сегодня принесли обратно те письма, которые получили утром, утверждая, что не могут найти адресатов.

— Н-да! — сказал Доктор. — Это очень плохо. Дайте-ка мне подумать минутку. Все понятно! Надо послать за Чипсайдом.

— Кто такой этот Чипсайд? — спросил Быстрей-Ветра.

— Чипсайд — это воробей, который живет в Лондоне, — ответил Доктор. — Он каждое лето навещает меня в Падлби-на-болоте. Все остальное время он проживает возле собора Святого Павла. Он обычно устраивает гнездо в левом ухе Святого Эдмунда.

— Где-где? — удивленно закричал Джип.

— В левом ухе статуи Святого Эдмунда, что стоит за стеной у алтаря, ну, короче, в этом соборе, — объяснил Доктор. — Чипсайд — это тот, кто нам нужен, чтобы наладить доставку почты в городе. Нет ничего такого, чего он не знал бы про дома и города. Я сейчас же пошлю за ним.

— Я боюсь, — сказал Быстрей-Ветра, — что вашему посыльному, если только он сам не будет городской птицей, будет очень нелегко разыскать в Лондоне воробья. Это ведь огромный город, не так ли?

— Да, это правда, — задумался Джон Дулитл.

— Послушайте, Доктор, — заговорил Джип, — вы только что не могли придумать, о чем бы таком написать Продавцу Кошачьей Еды. Пусть Быстрей-Ветра напишет записку для Чипсайда на птичьем языке, а вы вложите ее в письмо Продавцу Кошачьей Еды и попросите его отдать записку этому воробью, когда он летом снова прилетит погостить в Падлби-на-болоте.

— Отлично придумано! — воскликнул Доктор.

Он схватил со стола лист бумаги и сейчас же начал писать.

— Вы заодно могли бы попросить его, — вставила Даб-Даб, которая слышала весь разговор, — проверить, не разбились ли окна с задней стороны дома. Нам бы не хотелось, чтобы дождь и снег замочили наши постели.

— Хорошо, — сказал Доктор. — Я упомяну и об этом.

Доктор написал свое письмо и адресовал его: Мэтью Маггу, эсквайру, Продавцу Кошачьей Еды, Падлби-на-Болоте, Помойшир, Англия. И хотя письмо было отослано с Квипом Отважным Посланцем, доктор не рассчитывал, что ответ придет быстро, потому что жена Продавца Кошачьей Еды читала очень медленно, а писала еще медленнее. Кроме того, Чипсайд не должен был прилететь в Падлби-на-болоте раньше следующей недели. Он никогда не покидал Лондона до окончания пасхальных праздников. Жена не отпускала его в деревню, пока он не научит весенний выводок, как находить дома, где жильцы выбрасывают хлебные крошки, как выхватывать овес прямо из торбы под носом у лошадей и не попасть при этом под копыта, как ориентироваться на шумных улицах Лондона и множеству других премудростей, которые должны знать городские птицы.

Квип отправился в свою далекую командировку, а жизнь в конторе Доктора продолжала кипеть ключом. Все животные: Гу-Гу, Даб-Даб, Габ-Габ, Тяни-Толкай, белая мышка и Джип очень полюбили свое плавучее жилище, а когда им надоедало качаться на волнах, они устраивали пикники на Земле-без-людей, которую, впрочем, теперь чаще называли тем именем, которое дал ей Джон Дулитл — Рай-для-животных.

Доктор с радостью присоединялся к этим поездкам, но и там он не терял времени даром. Он брал с собой записную книжку и, беседуя с разными животными, заносил в нее знаки и условные обозначения, которыми они пользуются. И вскоре, используя эти записи, Доктор придумал что-то вроде письменного языка для животных — «звериные каракули», как он сам их называл, — так же, как в свое время он придумал письменный язык для птиц.

Как только у Доктора выдавалось свободное время, он проводил уроки письма для животных из Большой Долины, и эти уроки очень прилежно посещались. Конечно, легче всех усваивали материал обезьяны, и Доктор даже назначил некоторых из них своими помощниками. Но и зебры оказались тоже весьма сообразительными. Доктор выяснил, что эти сметливые животные знают, как пометить и скрутить траву, чтобы показать, где они учуяли запах львов, — и хотя, к счастью, в Раю-для-животных им не было нужды это делать, они помнили этот знак еще с тех времен, когда впервые приплыли на остров с материка.

Все домашние животные Доктора каждый день внимательно просматривали приходящую почту, проверяя, не пришло ли кому-нибудь из них письмо. Но писем первое время было не очень-то много. Тем временем Квип вернулся из Падлби-на-болоте с ответом от Продавца Кошачьей Еды. Мистер Мэтью Магг (рукой своей жены) писал, что повесил записку для Чипсайда на яблоневое дерево в саду, где тот непременно ее увидит, когда прилетит. Он написал еще, что с окнами в доме все в порядке, но вот заднюю дверь не мешало бы покрасить.

В ожидании ответа Квип коротал время в саду, болтая со скворцами и черными дроздами о том, какая замечательная почтовая служба для животных есть теперь на Земле-без-людей. И вскоре уже каждая собака в округе знала об этом все до мельчайших подробностей.

После этого письма для домашних животных Доктора пошли просто косяком. Первым пришло письмо для Даб-Даб от ее родной сестры, потом — для белой мышки от ее двоюродного брата, обитавшего в ящике письменного стола. Джип получил письмо от одного колли, который жил по соседству в Падлби-на-болоте, а Гу-Гу — от своей жены, которая писала, что в их гнезде под крышей конюшни прибавление: шесть маленьких птенцов. И только Габ-Габ ни от кого не получил письма. Бедный поросенок чуть не плакал от обиды, что все друзья его забыли, и однажды, когда Доктор после обеда поехал в город, Габ-Габ попросился с ним.

На следующий день птицы-почтальоны, которые принесли в контору утреннюю почту, жаловались, что она сегодня что-то уж очень тяжелая. Почту разобрали, и оказалось, что там было десять толстых писем для поросенка Габ-Габа и больше ничего другого. Джипу это показалось подозрительным. Он подсмотрел, как поросенок вскрывает свою почту и увидел, что в каждом конверте лежала кожура от банана.

— Кто это тебе прислал? — спросил Джип.

— Я сам себе это послал вчера из Фантиппо, — ответил Габ-Габ. — Не вам же одним получать письма! Раз никто мне не пишет, то я и решил написать себе сам.

^{ГЛАВА 2}

Дата добавления: 2015-05-29