Часть первая. Главы 7 - 13 1 страница

Натрудившись славно в совхозе в период летних каникул, к началу учебного года Гапур возвращался в город. - Водись только с хорошими людьми,- советовал отец на прощание.- Не делай ничего такого, чтобы люди могли нас осуждать. Нам жить среди этих людей. Гапур понимал, что это был намек на то, чтобы он не выступал против религии. - Может быть, ты и прав,- продолжал отец,- ноне всегда и не везде нужно говорить свою правду. Люди могут неправильно понять. Тогда они осудят тебя, и жить среди них тебе и нам будет трудно. Через год тебе нужно вернуться домой, занять свое место в жизни. Десяти классов хватит. Я уже стар, одной ногой стою в могиле. Брат твой на меня обижается, все говорит, что я много воли дал тебе, поэтому ты и не слушаешься его, отбился от рук. Как ты видишь сам, порог этого дома он переступает редко. Он считает, что с него достаточно и того, что содержит свою семью. Нам он не помогает, говорит, что есть ты у нас, который обязан нас содержать. Поэтому ты не вздумай после десяти классов куда-нибудь уезжать. Всю дорогу в город Гапур думал о разговоре с отцом. Он печально смотрел на пробегающие мимо поля. Серое небо было сплошь затянуто облаками, сеялся мелкий ненастный дождь. И на душе у него было так же сиро и пусто. Гапура не пугала просьба отца. С детства он привык помогать по хозяйству. Любая работа не казалась ему черной. Он и не сомневался, что из него мог бы получиться хороший механизатор. Тем более что сельскохозяйственная техника всегда его притягивала. Заботу о своих престарелых родителях он и сам считал своей обязанностью, как самого младшего в семье. Но холодная тоска сжимала сердце, стоило ему лишь подумать, что его заветная мечта - стать педагогом, учителем - не осуществится. С детских лет он видел себя только учителем. И втайне старался во всем походить на своих любимых учителей. С ними он мог быть откровенным как ни с кем другим, даже братьями, сестрами, родителями. Он был убежден, что никто не может знать больше учителя. Учитель растит всех: и механизаторов, и агрономов, и инженеров, и летчиков - всех, всех. Нет, он не мог отказаться от своей мечты стать учителем, чего бы ему это ни стоило. «Все равно я им стану»,- решил он, и от этого сразу стало светлее на душе. Зная, что надеяться на чью-либо материальную помощь он не мог, Гапур во время каникул старался заработать себе на одежду, на всякие другие нужды на целый год. Кроме того, в вечернее время он зарабатывал еще и на погрузке и разгрузке вагонов или же в бригаде асфальтировщиков, благоустраивавших двор элеватора «Заготзерно». Да и там, думал Гапур, в институте, найдется возможность зарабатывать во внеурочное время. И стипендия тоже поможет. Самое главное было сейчас для него - получить родительское благословение. Это препятствие он готов был перешагнуть в надежде, что потом, когда выучится, родители не только одобрят его поступок, а будут еще и гордиться им. И брат, который не помогает ему, а наоборот, настраивает родителей против него, тоже потом будет гордиться им, ставить его в пример своим детям, которых сам будет наставлять учиться, чтобы те стали образованными людьми. А он, Гапур, будет помогать всем, не помня зла. Все так и будет. А как же? Ведь тогда, когда отец определил его учиться к Юсупу-мулле, а потом мулла выбросил его из своей «школы», сколько времени он нигде не учился? Два года. Но ведь преодолел все: уступил отец, позволил ходить в школу. И разве потом обстоятельства не складывались так, что каждый день вновь начавшейся учебы мог стать последним? В ауле, где жили родители, была только начальная школа. В пятый класс пришлось ходить в соседнее село, что в пяти километрах от дома. Осенью еще ничего. Все устные уроки он учил по пути в школу и обратно. А вот зимой, в холода пришлось туго... Родители не раз требовали, чтобы Гапур бросил школу. «Неграмотные тоже живут, да и в роду нашем нет грамотных людей. А все устроены,- говорили они ему.- В твоей ветхой одежонке и в калошах поверх носков не мудрено и замерзнуть по пути в школу. Это же будет позором всему нашему роду».- «А где он, этот ваш род? - зло, сквозь слезы спрашивал Гапур.- Что это за несчастный род, что не имеет ни одного грамотного человека, да еще не может помочь одному стать грамотным?» - «Э, дорогой,- отвечал давно перешагнувший седьмой десяток лет отец Гапура,- каждый живет для себя. На людей не надейся. Помочь тебе некому, а вот осудить в случае чего, позлорадствовать, посмеяться есть кому. Я боюсь, что застигнет тебя пурга, собьешься в пути и невесть где будешь валяться мертвым». Гапур только твердил в ответ: не замерзну, не буду валяться мертвым, буду учиться - назло всему нашему роду. Мать, что была намного моложе отца, но успевшая уже постареть и заметно сгорбиться, со слезами на глазах зашивала старые калоши сына. «Лучше бы я умерла,- вздохнула она,- чем тебя родить. И появился ты у нас поздно, когда все остальные дети давно уже были взрослыми. Было даже неудобно от людей. Пыталась избавиться. Но аллах велик. Его воля». Все это она говорила как бы самой себе. «Вот видишь, я живучий,- отвечал Гапур.- Еще до своего рождения начал борьбу за жизнь. Любой позавидует, если только поверит. Других вон - хорошо одетых, обутых - заставляют учиться, устраивают на теплые квартиры, а они увиливают от уроков. А я вымаливаю у вас каждый день, чтобы не запретили ходить в школу, чтобы разрешили вот здесь вот, на этом земляном полу, делать домашние задания...» Учился Гапур хорошо. В классе ребята его уважали. Вначале нет-нет да посмеивались над его одеждой и обувью да и над тем, что он переросток, а потом не стали. Наоборот, то один, то другой на большой перемене приглашали его к себе домой, угощали. Вспомнил Гапур и даже ощутил запах горячего хлеба, вкус холодного молока тех лет. Он стеснялся тогда в гостях поесть. Время было тяжелое, ему казалось, что угощают его из приличия. Туда, где уже побывал, старался не ходить еще раз. Зачем обременять людей? В его родном доме гостю предлагали есть, если даже нечем было и угощать - а так просто, по обычаю. Были уверены - вежливый человек откажется. Вот и Гапур отказывался, когда предлагали еду... А в семье колхозного конюха Дмитрия Гавриловича Живаго, сын которого Леня учился с Гапуром и сидел за одной партой, был другой порядок. Здесь не спрашивали, будешь ли есть. Здесь ставили на стол булку свежевыпеченного хлеба, крынку холодного молока, которую доставали из подвала, что на маленькой кухне, и предлагали есть. Хочешь - ешь. Откажешься - твое дело. Бывало, что по той самой домашней традиции Гапур отказывался, мол - сыт, хотя был голоден. Он ожидал, что снова попросят его, да так и оставался не солоно хлебавши. Потом усвоил нелицемерный обычай этих русских. Казавшаяся ранее негостеприимной, строгая мать Лени оказалась сердобольной женщиной. Она даже как-то прикрикнула на него: «Ешь, а то до дому не дойдешь. Да и ходить бы не надо. Перезимовал бы у нас. А то замерзнешь». Однажды вечером в конце ноября 1946 года был сильный мороз. Он шел домой навстречу ветру почти с закрытыми глазами. Начиналась пурга, и это его тревожило. Но залезть ли, пока не поздно, в скирду соломы, как не раз приходилось делать в непогоду в таких случаях? Вдруг что-то толкнуло в спину. Огляделся - увидел лошадь, запряженную в сани, посторонился. - Садись! - услыхал он голос. Это был отец Лени. Гапур сел. Быстро домчался до села. - Покажи свой дом да спроси у родителей разрешения жить у нас. Леня очень просит. - Вот там,- показал Гапур закоченевшей рукой,- на самом краю. Все равно не разрешат... - Боже мой, как же ты дошел в такую погоду? - причитала мать.- Ведь мог же заблудиться и замерзнуть. И мы бы не знали, где ты. Какой был бы позор! Почему не попросился к кому-нибудь переночевать?! Он рассказал родителям, кто его привез, сказал, что пригласили жить в дом колхозного конюха. - А сколько нужно платить? - спросил отец. На второй день Гапур попросил Леню узнать у родителей, сколько они возьмут с него, а еще на следующий день Леня с радостью передал, что родители предлагают жить у них бесплатно. Так в той же самой большой комнате, где жили четверо: отец с матерью, Леня и сестра его Нина, учившаяся во втором классе, поселился и Гапур - человек чужого рода и племени. Два года он жил в этой семье, ел за общим столом, спал на одной кровати с Леней, с которым вместе учился в шестом и седьмом классах. В детском сознании Гапура тогда впервые заколебались истины отца, которые тот добыл за долгую и нелегкую жизнь. «Никто и никогда не окажет тебе услуги бесплатно и бескорыстно. Если кто оказывает, то знай, что он ждет от тебя чего-то или же боится тебя». Да так ли? Да всегда ли это так? Трудовой семье колхозника Живаго, уже вырастившего шестерых детей, ничего не нужно было от Гапура и его престарелых родителей. Никого они и не боялись, тем более Гапура. А вот для него эти люди стали родными. Братья Лени - председатель здешнего колхоза Гриша, секретарь райкома Гоша, как просто называли их в семье, приезжая к родителям, привозили что-нибудь брату и сестре. И ни разу не оставляли без внимания Гапура. Равная доля с ними выделялась ему. Одинаково они интересовались учебой всех троих. Бывало, что хвалили Гапура, ставили его в пример брату и сестре. Семилетку он закончил. С отличием. И окончательно поверил в то, что к цели пробьется. Теперь этой веры у него не отнять. Да и друзей стало больше. В городе он тоже живет на квартире, правда, приютил его на этот раз дальний родственник, Умар. А жена Умара, Айна - казалось бы, чужой человек,- очень сдружилась с ним! Гапур самый большой свой секрет ей доверил: сказал, что из заработанных денег откладывает на дальнейшую учебу в институте. Да и сами деньги отдавал ей на хранение, а зарабатывал он их на тяжелых работах: то на бетонировании элеватора «Заготзерно», то на разгрузке вагонов на железнодорожной станции. Айна никому не говорит об этом, даже Умару; Гапура особенно радовало то, что Айна все больше и больше интересовалась его учебой. Она постепенно втягивалась в духовную жизнь Гапура. Часто просила почитать что-нибудь вслух, а «Евгения Онегина» Пушкина могла слушать чуть ли не каждый вечер. Гапуру приходилось читать ей вслух целые романы, повести. Она старалась все домашние дела сделать до прихода его из школы, а накормив, торопила сесть за уроки и сама садилась рядом, наблюдая, как он готовит школьные задания. Постепенно круг ее интересов ширился. Айна уже с удовольствием слушала чтение истории, географии. Гапур до глубины души жалел, что она не смогла в свое время учиться. Трудные военные годы лишили ее детства. Семья была большая, многодетная, а ей, как старшей из сестер, вместе с братом пришлось ставить на ноги младших: у рано овдовевшей матери не хватало сил на все. «Как же было бы здорово,- думал иногда Гапур,- если бы она была учительницей или врачом». Стройная, красивая, с таким мягким душевным голосом, она располагала к себе людей. Умар был тоже под стать ей: такой же внимательный, добрый, такой же красивый. Гапур не раз вспоминал поговорку своей матери: соединяя судьбы хороших людей, аллах подошвы своей обуви стер. Но однажды, уже в девятом классе, Гапур поступил опрометчиво: злоупотребил доверием Айны, ее постоянно растущим интересом к его школьным предметам. Слишком резко вторгся в ее душевный мир. Наблюдая вокруг себя с раннего детства воздействие на людей религии, он уже с пятого класса пытался уяснить себе ее роль в человеческой жизни. Стремление это не осталось незамеченным со стороны учителя Або, который помогал ему, мальчику, разобраться во всех сложных вопросах. Из-за того, что он перестал следовать некоторым обычаям, постепенно между ним' и близкими родными возникло отчуждение. В чужой семье Гапур не касался этих вопросов, но потом не удержался и стал по-своему подводить Айну к истине, что не о боге следовало бы думать в первую очередь, а о здешней реальной жизни. И, как ему показалось, он почти убедил Айну. Один из диспутов с одноклассниками о необходимости вести атеистическую работу он решил устроить на квартире в присутствии Айны. В горячем споре с ребятами, в пылу увлеченности антирелигиозными доказательствами он не сразу заметил, что Айна поспешно вышла из дома. Она вернулась, когда товарищи Гапура стали уже собираться по домам. Впервые за два года Гапур видел ее с таким недобрым выражением лица. Для глубоко верующей Айны весь их разговор был настоящим потрясением. Против обыкновения она не предложила ужинать друзьям Гапура, задержавшимся допоздна. «Простит ли аллах, если я своими руками буду готовить пищу людям, которые покушаются на его устои?» - успокаивала она себя, нарушив законы гостеприимства. Их отношения становились все отчужденнее, натянутее. Вечером Гапур все чаще стал задерживаться то у одного, то у другого школьного товарища. - Считаю тебя родственником и умным человеком,- сказал однажды после ужина Умар.- Не хотел бы, чтобы ты встречался с теми безбожниками. Зачем ты нарушаешь традиции предков? Молод ты, легко обмануться. Не забывай своего создателя, к кому должен каждый вернуться. Что не молишься, уразы не держишь, аллах простит тебя. Но отрицание его он не простит ни тебе, ни тем, кто тебя слушает, ни тем, кто имеет к тебе отношение. Гапур понял, какую он совершил ошибку. Но признать ее, извиниться, по его мнению, значило бы покаяться в своем атеистическом мировоззрении. Этого он не мог допустить даже при всем большом уважении к Айне и Умару. Умар же не замедлил сообщить обо всем родителям и брату Гапура. Он считал богоотступничество Гапура большим позором для всей семьи и не хотел, чтобы его обвинили в том, что он недосмотрел за младшим родственником. Приехал брат Гапура, настаивал на том, чтобы он бросил учебу и вернулся домой. После отказа Гапура объявил, что родители от него отрекаются, как от непослушного члена семьи. Гапур понял, что стена отчуждения между ним и его родителями уже построена. И никакие его объяснения тут не помогут, кроме раскаяния и обещания изменить свое отношение к религии и не просто на словах, а и соблюдением хотя бы некоторых из ее обрядов. Но на это Гапур также не мог пойти. «Тысячи моих сверстников,- с горечью думал Гапур,- свободны в этом вопросе. Так почему же мне запрещено?» Возмущение переходило в обиду, и он готов был бросить вызов всем. Но не так-то легко восстать против родителей, брата, сестер, наконец, против Айны и Умара, которые бескорыстно приняли его в свою семью, создали ему возможность учиться,- это потребовало бы от него, юноши, больших душевных усилий. Близкие люди не были фанатически верующими, но традициям были преданы. В отказе от них видели чуть ли не отказ от своей нации, от своего рода. Гапур еще не осознал, что он, родившийся в семье, где весь уклад жизни был связан с мусульманской религией, с раннего детства получивший основанное на ней воспитание, по существу восстал против вековых устоев. Порой он спрашивал себя: «Зачем мне все это? Не лучше ли оставаться со своими мыслями наедине? Зачем говорить об этом вслух? Вот и с Айной поторопился...» Гапура терзало холодное отношение Айны. Она все реже заходила к нему в комнату и уже совсем не просила его читать что-либо вслух. Так продолжалось целый месяц. Гапур стал чувствовать себя чужим в этом доме. Даже в редкие выходные дни он уже не ездил домой к родителям, как это бывало раньше: ходил на заработки. Ему казалось, что всем он стал чужим. В то же время он чувствовал, что и родители, и брат, и сестры, и Айна, и Умар по-прежнему были близки и дороги ему. Обида не могла вытеснить их из души. Многим он мог пожертвовать ради них, даже жизнью. Но почему, почему они так суровы к нему? Однажды ночью, когда Гапур сидел за уроками, в той половине дома, где в пристройке, в отдельной комнатке жила девяностолетняя мать Умара, вспыхнул пожар. Словно облитые керосином, горели камышитовые стены. Вскоре едкий дым заполнил весь дом. Растерянные Умар и Айна метались по двору, вмиг собрались соседи. Огонь уже охватил пристройку. Гапур, закутав голову старой телогрейкой, молниеносно сквозь бушующее пламя огня вскочил в окно и вытащил на улицу уже терявшую сознание старуху. Огонь потушили, когда сгорела вся пристройка. - О, всемогущий аллах! - воскликнул Умар.- Что я делал бы, если бы сгорела мать! Как бы смотрел я людям в глаза! Отныне ты спаситель мой, Гапур! Я совсем растерялся, ноги мои подкосились. Вот не думал, что меня могут покинуть и рассудок, и мужество. - Клянусь аллахом,- сказал сосед,- я думал, что это какой-то сумасшедший бросился в пламя ада. Так может поступить только тот, кто угоден аллаху. Его избранник... «Избранник аллаха,- усмехнулся Гапур,- а недавно объявляли отступником, позорящим весь свой род и близких. А ведь не в словах вера, а в делах и поступках во имя- людей». После этого отношение Умара и особенно Айны изменилось. Айна снова стала доверять Гапуру. Возобновились чтения вслух. - О чем ты думал, Гапур,- как-то спросила она,- когда все бегали вокруг дома, а ты бросился в пламя? Гапур посмотрел в ее искрящиеся от слез глаза и ответил не сразу: - Ни о чем я не думал, Айна. Только я знал, что там мать Умара. О ней только и думал. - Но это знали и мы. Умар тоже знал. Он растерялся, перепугался. До сих пор не успокоится - по ночам во сне вздрагивает... Гапур пожал пленами, открыл перед собой книгу. - А ты прости меня, Гапур, за то...- вздохнула она. - Лучше не вспоминать,- ответил Гапур дрогнувшим голосом. И тут уж и у него на глаза навернулись слезы. Он отвернулся, будто доставая с полки книгу. Вскоре пришел с работы Умар. Он был веселый. - Ну что, ученики,- шутил он,- уроки уже готовы? Вот я принес тебе, Гапур, часы «Молния». Их можно носить в кармане, а можно и на руке. Гапур невольно спрятал руки за спину. - Я обязан тебе жизнью своей матери,- сказал Умар.- Не будь тебя, я опозорился бы на весь белый свет. Гапур отошел в сторонку, потом покрылось его лицо. Ему показалось, что он вот-вот провалится сквозь землю. - За... за что вы меня оскорбляете так... Ведь я не за подарки, не за часы. Я не продаю вам жизнь вашей матери. Я сделал то, что, мне кажется, сделали бы вы и другие. Часы Гапур не взял, но Умар все же повесил их на стенке над кроватью Гапура. - Завтра я делаю мовлат,- заявил Умар.- В честь спасения своей матери я должен принести жертву всемогущему аллаху и его посланнику Мухаммеду. - Завтра суббота,- ответил Гапур,- я должен проведать своих родителей, хотя они от меня и отказываются.- Ему хотелось прибавить: «по вашей милости», но он удержался.- Все же они мне родители, и я их не видел уже два месяца. - Не сердись,- взмолился Умар,- мы к ним поедем вместе с тобой. Ты даже не знаешь, что они уже с неделю как переехали жить поближе к нам. В тридцати-сорока километрах отсюда, в Зандар. Мовлат в субботу не состоялся -заболела Айна. Утром у нее поднялась температура, стала бредить. Куда-то исчезла мать Умара и появилась вместе с каким-то сгорбившимся стариком, у которого был острый и длинный нос и глубоко сидящие синие глазки под жиденькими бровями. Старик с ходу подошел к больной, взял ее руку и напевно стал читать отходную молитву, которую обычно поют для правоверного мусульманина в самый канун его смерти. Вдруг Айна очнулась, вырвала у старика свою руку, из глаз потекли слезы. - Гапур, ты где? Нет его? Что я, умираю? - говорила она лихорадочно, задыхаясь. В это время Гапур был уже в железнодорожной больнице, где работала врачом-терапевтом мать его одноклассника. А вскоре они с врачом уже поспешно входили в комнату, где остроносый старик подходил к концу своей длинной, несколько раз повторявшейся молитвы. Увидев Гапура, Айна заулыбалась, заулыбались ее влажные от слез глаза. Вскочил с места побледневший Умар и поспешно удалил старика с матерью в другую комнату. Старик отступал неохотно, продолжая шептать молитву. - Ну вот...- закашлялась Айна.- Пусть он там и шепчет сколько ему надо. Встретившись глазами, Гапур с Умаром заулыбались. - Воспаление легких,- заключила доктор, осмотрев больную.- Нужно положить в больницу. Две недели провела Айна в больнице. Ежедневно навещал ее Гапур. Школа была рядом с больницей. Умар приносил ей все лучшее из еды, что только мог достать в городе. Айна поправилась. И вновь почти каждый вечер просила она Гапура прочитать ей хоть что-нибудь. - Если бы не ты,- сказала она ему однажды робко,- я бы уже, наверно, была бы на том свете. Тот старик, уж верно, приходил за моей душой.- Она прослезилась.- Не было бы меня здесь, и как раз эти две недели в нашем доме пели бы заупокойные молитвы. А мой Умар уже искал бы себе новую жену. Как я тебе благодарна! - За что же тут благодарить,- пожал плечами Гапур.- О ком же мне думать, как не о тебе и о докторе.- И, чтобы замять этот разговор, пошутил: - Теперь мне Умар купит будильник и сделает два мовлата подряд. Айна засмеялась. Засмеялся и Гапур. И сейчас хорошо было у него на душе, когда рейс закончился и, выйдя из автобуса, он почти бегом направился на квартиру, к своей доброй хозяйке Айне, по которой успел соскучиться за два с половиной месяца каникул.   ...Айна вышла навстречу расстроенная, с заплаканными глазами. В доме не было никого, в комнатах царил беспорядок. Гапуру не терпелось узнать причину печали Айны. Он был уверен, что она не скроет от него ничего. Айна доверяла ему многие секреты, часто спрашивала совета... Лишь одно горе она таила глубоко в сердце: не было у нее детей. А по национальным обычаям, женатому мужчине, не имеющему детей, не возбраняется жениться и второй и третий раз ради потомства. Тревога ее усиливалась еще и оттого, что она свято верила религиозной догме шариата: аллах может жестоко покарать мусульманина, если он не произведет на свет детей, не взяв себе для этого несколько жен. Сама она готова была гореть в огне ада ради Умара. Но что думает обо всем этом он сам? И когда он долго задерживался на работе или, аккуратно одевшись, уходил вечером к кому-нибудь из родственников или друзей, Айна места себе не находила: ей казалось, что это из-за нее, что втайне переживает и он. Умар был счастлив с ней. Ему нравилось, когда ее хвалили его близкие родственники. Они даже говорили, что Айна добрее к ним, чем ее муж. Но в последнее время братья и сестры Умара, приходя в гости, все чаще стали поговаривать: «Всем хороша Айна. Больше Умара любим ее. Но вот беда - сколько лет» живут, а детей все нет. Нет наследника». Разговоры эти нередко велись в присутствии невестки. - Бог не дает,- говорила Айна.- Мне ребенка не меньше хочется, чем вам. Умару же они стали все чаще досаждать: «Что же ты, брат, хочешь состариться бездетным? Для кого же ты всю свою жизнь думаешь работать?» Умар отмахивался от родственников. «В мои дела прошу не вмешиваться,- говорил он.- У вас свои семьи, вот и занимайтесь ими». Но, как говорят, от постоянных ударов и камень лопается. В последнее время Умар уже не отталкивал «заботливых» советчиков. Заливаясь слезами, Айна рассказывала Гапуру, что на днях Умар пришел с работы пьяный. - Для кого я тружусь? Для кого мы живем? Э-э, провались все пропадом! - В этих словах было столько накопившейся тоски, что Айне стало страшно. А Умар завалился на кровать не раздеваясь, только фуражку бросил на пол возле себя. Почти то же самое повторилось и на следующий вечер. А перед приездом Гапура между мужем и женой произошел откровенный разговор. Начала его Айна. - В последнее время,- сказала она,- твои братья и сестры все чаще стали упрекать меня, что я лишаю тебя наследника. - И мне они надоели. Теперь не только они, но и чужие глаза колют: состаришься, мол, под чужим забором, как старый пес, сдохнешь. - А за эти дни ты и вовсе стал другим. Для смелости, что ли выпиваешь? Напрасно. Серьезный разговор нужно вести трезвым. - О чем ты говоришь? - О том, о чем ты думаешь. О том, что ты хочешь поступить так, как поступали твои предки. Умар покраснел. Он попытался уйти от разговора, но не выдержал: - Сама ты видишь все! Подскажи, как быть! - Как быть? - переспросила Айна.- Очень просто: послушайся своих братьев и сестер. Женись. А меня отпусти в дом отца. Жива буду - жизнь свою устрою. Умар не ожидал такого поворота. Он удивительно посмотрел на нее: - Живу с тобой уже давно, но не знал до сих пор, что ты такая.- И, повысив голос, продолжал:- Ты что, в лесу, среди зверей, что ли, росла? Традиции предков забыла? Один я, что ли, так поступаю? А твой старший брат лучше меня? У него разве не две жены? - Нет,- сказала Айна,- он не лучше тебя. - Он хуже поступил, чем я,- посмотрел Умар в глаза Айне.- Он женился второй раз, имея троих детей от старшей жены. Не от хорошей же жизни решил я еще раз жениться! - продолжал Умар с раздражением. - Скажи, кто она? - В будущее воскресенье привезут - узнаешь,- ответил высокомерно Умар, входя в роль мужчины, которому все дозволено. О завтра же уйду домой,- решительно заявила Айна. - Никуда ты не уйдешь. Твои братья знают все. Ты будешь полной хозяйкой в этом доме. Она - твоей слугой. Она будет работать. Вся наша зарплата до рубля будет тебе отдаваться. Ты будешь делать все, что пожелаешь. Долго еще говорил Умар. Айна плакала. Он то ругал ее, то просил образумиться, не позорить имя своего отца, не ставить в неловкое положение своих братьев. Наконец, оставив жену, пошел на работу. Многое передумала за это утро Айна. Вернуться в отцовский дом - не выход. Действительно, братья не позволят ей своевольничать, нарушать обычай предков. Стать госпожой дома с прислугой? Нет, нет, это ужасно... Гапур был потрясен. Так вот что значит идти на поводу у запретов адата! Так вот что означает для женщины не иметь детей... Унижения, слезы... Юношу обдало жаром. Он вдруг вспомнил, что совсем недавно посмеивался над историей Салимат, женщины из соседнего аула, рассказанной учителем Або. «Если мужчина в состоянии еще перешагнуть лежащий на полу веник...» Его смешил этот проклятый веник! А Салимат?! Она, наверное, горько плакала, как сейчас Айна. Ну да, ну конечно же, учитель Або так и говорил: «Старый муж был болен и ревнив. Так же, как на десяток коз, овец, двух коров и буйволицу, распространил он чувство собственности на молодую жену. Если она не успевала сделать по хозяйству что-либо вовремя, он осыпал ее проклятиями, и не только ее, но и тех, кто породил ее, кто выкормил: оскорблял за сбежавшее 'на плите молоко, за яйцо, снесенное курицей не в курятнике, за плоды под деревом, вовремя не прибранные, за то, что не вся скотина с пастбища вернулась во двор... Когда Салимат стало совсем невмоготу, она пожаловалась пасынку, который был постарше ее на несколько лет, попыталась у него найти сочувствие. - Отец он мне,- отвечал тот,- я ему не указ. Он знает сам, что делает. И вообще, ты не жена. Что тебя с ним связывает? Нет у него наследника от тебя. И не будет, потому что ему уже за семьдесят». Больше Салимат пожаловаться было некому, не с кем отвести душу. Можно ли было осуждать женщину за то, что она ответила на внимание и ласку Юсупа-муллы? К тому же она тогда и расплатилась за это: старый ревнивый муж стал жестоко ее избивать. Все знают, что он даже по имени свою жену не называл. Только и слышала она: «Эй, где ты! Чтоб твоего отца со свиньей похоронили...» Конечно, Умар до этого не дошел. Но вот же - плачет Айна, плохо ей. И как бы в ответ на мысли Гапура Айна сказала: - Я знаю, что наши обычаи позволяют иметь вторую жену. Но обычай - это еще не весь ислам. Уверена, аллах, мудрый и справедливый, такого позволить не может. Было бы большой несправедливостью, если бы он позволял то. Неужели в Коране об этом ничего не сказано? Гапур молча отправился в кладовку, где хранились его книги. Отыскал среди них Коран и вернулся с ним к Айне. Задумываясь над тем, что значит в жизни религия, он и раньше часто перечитывал священную книгу мусульман. Знал его, находил в нем много противоречий. Вот почему и осмелился на вечере у отца вступить в спор с мюридами. Учитель тогда его похвалил. Может быть, и сейчас поможет священная книга? Усаживаясь рядом с Айной, Гапур сказал: - Ну что ж, давай поищем совета... Айна осторожно, с благоговением взяла Коран, медленно открыла первую страницу и, шевеля побледневшими губами, прочла по слогам первое слово, затем внимательно, изучающе посмотрела на Гапура. - А это настоящий Коран? Почему он на русском языке? - Это только перевод Корана. Сделал его один ученый-филолог, который, наверно, хорошо знал язык древних арабов. - Ой, какой большой он - этот перевод! - по-детски воскликнула Айна.- Только не дай бог, кто увидит или узнает, что я искала себе защиту в нем!. - Никто не узнает,- успокоил ее Гапур.- Только я не понимаю, зачем делать из этого секрет. Он и существует для того, чтобы его читать. - Но я слышала, что женщине не положено... Айна бережно поглаживала объемистую книгу в черном переплете. Заметно было, что она робела, будто действительно надеялась узнать из нее свою дальнейшую судьбу. Гапур смотрел на Айну. Впервые за эти годы он почувствовал к ней такую жалость, что готов был на все, лишь бы помочь ей. Он взял книгу, полистал.: - Ну вот глава, которая нам нужна. Она посвящена женщине. Айна затаила дыхание. - «О люди! - начал читать Гапур.- Бойтесь вашего господа, который сотворил вас из одной души и сотворил из нее пару ей, а от них распространил много мужчин и женщин...» - А за что бояться? - удивленно спросила Айна: - За то, что они сотворены,- ответил Гапур, сделав вид, что это само собой разумеется. - Не дай бог, кто придет! - прислушиваясь к шороху в коридоре, испуганно проговорила Айна.- Ты о женах читай,- торопила она. Гапур подвинул книгу к ней ближе, так, чтобы она сама могла увидеть, что там написано. Он медленно вел пальцем под нужной строчкой. Айна читала по слогам: «...Же-ни-тесь на тех, что при-ятны вам, жен-щи-нах и двух...»-Она побледнела и чуть отпрянула назад. Минуту Айна сидела, закрыв глаза, а потом взглянула на фотографию мужа на стене. - Читаем дальше,- прервал паузу Гапур и повел вновь пальцем по странице книги. - «...и трех...» - прочитала Айна, еще и еще раз повторив это слово. - «...и четырех»,- докончил Гапур строку. - Ты меня не обманываешь? - вдруг спросила она.- В самом деле это так? А может, тот человек специально так перевел, чтобы людей усомнить в вере? - А ты разве усомнилась? - Милостивый и милосердный не может так советовать,- сказала Айна, испуганно округлив глаза. - Я не ручаюсь за точность перевода. Мы сверяли это у здешнего самого крупного знатока, который будто бы хорошо читает и переводит разные письма и книги с этого языка. - Бедная женщина,- вздохнув, вдруг сказала Айна.- Выйдя замуж, она уже не имеет никаких прав, кроме одной обязанности - слушаться своего мужа. - А если не будет слушаться,- Гапур показал ей страницу в переводе,- он может держать ее дома в заточении, пока она не умрет. - Неужели так и записано? - Айна вскинула на него полные слез и ужаса глаза.- Я ни за что на свете не соглашусь быть одной из двух жен! Хотя у нас такие традиции. - Эти традиции взяты отсюда.- Гапур захлопнул книгу и положил ее на стол. - Ты, наверное, осудишь меня, если я уйду из этого дома, коль он сделает то, что задумал? - вдруг спросила Айна. - На твоем месте я бы этого не делал,- ответил Гапур.- Ты сама много раз говорила, что Умар хороший человек. Но он легко может поддаться давлению родственников. Надо оградить его от них. К сожалению, он очень преклоняется и перед этим.- Гапур указал на книгу. - Я тоже преклоняюсь перед этим. Но унижать себя все же не позволю. - Так тебя же унижают согласно этому писанию. - Хотя бы даже так. Лицо Айны сделалось суровым. Она поднялась. - Вот одно только плохо, что малограмотная я,- сказала она с сожалением.- Но шить могу хорошо. Могу работать не хуже того же Умара и на стройке. Чтос делаешь, раз судьба моя такой оказалась. - Один умный человек говорил, что судьба - это не случайность. Ее не ожидают, а завоевывают. Многие лентяи свои неудачи в жизни склонны относить за счет судьбы. - Ты же знаешь, что я не ленивая. Что ж, придется, я не хуже Умара устрою свою жизнь. Умар вернулся поздно. Он, спотыкаясь, вошел в комнату. - А-а, ты вернулся? - рассеянно проронил он, глядя мимо Гапура, вставшего ему навстречу.- Как здоровье отца? Как остальные? И, не дожидаясь ответа, обратился к жене, молча сидевшей в углу. - Что нерадостная? - сказал он сердито. Айна молчала. Тогда Умар подошел и сел рядом с ней. - И все же, ты зря печалишься,- сказал он, поглядев ей в глаза.- Клянусь аллахом, будь у нас хотя бы один ребенок, я бы и не подумал о женитьбе. Постареем, кому останется все, что мы заработали? Братьям, племянникам, сестрам? Гапур хотел было сказать несколько слов в защиту Айны. Но Умар оборвал его, сказал, что не нужно вмешиваться в разговор между супругами. Гапур отошел к окну. Круглый диск холодного светила тускло освещал крыши домов и купол старой мечети. Левее виднелась широкая, спокойная река. Ее гладь отсвечивала ровным серебристым светом. Гапур много раз бывал около той мечети. На противоположной стороне широкой улицы находится здание кинотеатра. Здесь всегда много народу. А там, у старой мечети, по пятницам собираются несколько десятков стариков, чтобы совершить обеденную молитву. Женщин не бывает. Старая мечеть и здесь ограничивает их права... - Ох и глупая же ты! - положил Умар свою тяжелую руку на хрупкое плечо жены.- Была бы ты умной -радовалась бы возможности иметь рабыню. Ведь ты же будешь полновластной хозяйкой дома. Она будет тебе послушной, будет работать. А ты будешь все время дома. Все, что она и я заработаем, будет идти в твой карман. А там сама распоряжайся, что купить. Клянусь своим покойным отцом: она и шагу не шагнет без твоего ведома и твоего разрешения. - В течение этих пяти лет, как мы живем с тобой,- грустно ответила Айна,- я действительно была рабой, и не только твоей, но и твоих родных. Но больше этого не будет. Ты болел два года. Я работала и шила по ночам, чтобы поднять тебя. И сейчас работаю не меньше тебя. - Так, может, мне за это тебе в ноги поклониться?! -рассвирепел Умар.- Грамотная стала? Может, мне тоже бросить все и начать книжки читать? - Он замахнулся на нее подвернувшейся под руку книгой. Это был перевод святого писания. Но Айна оставалась спокойной. - Нельзя замахиваться им,- сказала она.- Бог не простит. Он послан, чтобы его читали, а не дрались. Умар широко раскрыл глаза и поглядел на отобранную у него книгу. - Откуда он? Почему на русском языке? - Это я достал,- ответил Гапур. - До четырех жен разрешается иметь мусульманину,- сказала Айна, холодно улыбаясь.- А ты хотел бросить его в меня. - Хорошо, что ты это знаешь.- Умар сел и с минуту молча смотрел на жену. - Но Советская власть вернула женщине все права, отнятые этим писанием,- сказала все так же спокойно Айна. Умар иронически посмотрел на жену. - Ну и мелет! Я не узнаю ее в эти дни,- сказал он Гапуру, разводя руками. - Не мое это дело, - ответил Гапур, пожав плечами и взяв в руки книгу.- Но мне кажется, у нее есть права, в том числе и право защищать себя. - Какие там еще права? - повысил голос Умар. - Такие же, как у каждого человека, неважно - мужчина он или женщина. - Знаешь что? - вскипел он еще больше.- Здесь, в этом доме, я хозяин. Здесь я мужчина. Если на то пойдет, пусть идет к себе домой, к матери и братьям своим, и с ними будет равноправной. У моих предков не было/такого порядка, какого она хочет. Не будет по ее. В таком случае я немедленно женюсь. Неужели я с ней должен стареть? Она ведь как тополь: ни тени от нее, ни плодов. - Умар, ведь она ваша жена! - воскликнул Гапур.- Разве вам не жалко ее? - Что? И меня решил поучать? - угрожающе приблизился к нему Умар. - Не поучать, а подсказать. Так нельзя. Вы же для меня родные люди! Ей же тоже хочется ребенка. И еще неизвестно... Айна хотела выйти. Но Умар преградил ей путь и схватил ее за руку. Гапур, не помня себя, бросился на Умара. Он рванул его назад, тот не смог устоять на ногах, свалился на пол. У Гапура потемнело в глазах, он не помнил, что произошло, когда Айна оттянула его от своего мужа. Умар поднялся. Бледный, он весь дрожал, оглядывался по сторонам, будто искал что-то. - Сейчас же езжай к своим, привези своих близких, пока я тебя не убил,- кричал он, с ненавистью глядя на Айну. В этот момент открылась дверь. Вошел старший брат Умара. Он с минуту, недоумевая, смотрел на всех, а потом спросил: - Что с вами? Вы будто с крыши только что упали...Сейчас только люди вернулись от них,- обратился он к Умару.- Предложение принято. Сказали: «Завтра приезжайте и сразу же можете забирать». Умар молча вышел в коридор. За ним - брат. Слышно было, как они в коридоре о чем-то разговаривают. Умар вернулся в комнату. Вид у него был растерянный. - Была бы ты умной, клянусь, ты была бы счастливее всех! А та, что завтра войдет в этот дом, могла бы быть твоей подметкой. - Зачем же на подметку еще подметку набивать? -усмехнулась Айна.- И запомни: женись, но здесь чтобы и ноги ее не было. - Что-о-о? Ты хочешь, чтобы люди сказали, что меня жена выгнала?!- крикнул Умар. Хлопнув дверью, он вышел.   Айна оглянулась на Гапура и только тут увидела, что с ним происходит что-то неладное. Он сидел с закрытыми глазами, слегка раскачиваясь. Побелевшие пальцы рук буквально впились в колени. - Что ты, что с тобой? - бросилась она к юноше. - Ничего... Сейчас приду в себя.- Гапур провел тыльной стороной ладони по лбу и улыбнулся Айне. - Что же получается? - тихо сказал он.- Ведь все было так хорошо в вашем доме. Вас в пример другим ставили. Многие завидовали вам... - Значит, не все было хорошо,- ответила Айна и, помолчав, добавила:- До замужества я видела его всего два раза. Вышла замуж, старалась, чтобы между нами все было хорошо. На этом, видно, и держалось то, чему многие завидовали. А за человека, как теперь я понимаю, он никогда меня не считал... Оба замолчали. Айна думала о том, каким недолгим оказалось ее счастье. Слез уже не было. Сердце тоскливо ныло. Гапур же весь ушел в себя. Только что, каких-нибудь пятнадцать-двадцать минут назад, он пережил то, что с ним уже однажды было и что сам для себя он называл - Это. Учитель Або так и сказал тогда: «Это будет в твоей жизни еще, и, может быть, не раз. Будь таким же мужественным, мой мальчик». Гапур не очень понял тогда своего наставника. ...А случилось Это, когда ему было девять лет. Худенький, малорослый, как все дети голодных военных лет, он уже был приставлен к крестьянской работе в то лето. В разгаре был сенокос, и на одной из делянок поручили ему сгребать сено. Лошадка монгольской породы, по кличке «Соболь», слушалась охотно, по холодку дело спорилось, а к полудню - разморило. Да ведь и то сказать: на скудных харчах с четырех утра и взрослый устанет. Гапур поставил лошадь против ветра, чтоб оводы досаждали ей меньше, ослабил упряжь, а сам, в тенечке, у конных граблей, прилег. Прилег и заснул. Проснулся от того, что какая-то тяжесть давила голову. Рывком освободившись, он увидел прямо перед глазами что-то большое и черное. Оно медленно отодвинулось. Гапур вскочил. Перед ним стоял Поляков, председатель колхоза. Сапогом наступив на грудь и лицо «работника», он разбудил его. «Спишь, гаденыш?» Повернулся и пошел прочь. Теперь Гапур увидел, что неподалеку был еще один человек: он быстро шел к председателю и что-то громко и сердито ему говорил. Председатель махнул рукой, и вот они уже идут рядом, в одну сторону, громко споря. Гапур не вникал в их слова. Он их не понимал, даже не слышал. Ему как будто залепили глиной уши, нос, рот - не мог вздохнуть. Он понимал только одно: если немедленно не сделает что-то (чего - еще и сам не знал), не сможет дышать, не сможет жить. А две спины, покачиваясь в такт ходьбе, удалялись. Как во сне, распряг Гапур лошадь, одним махом вскочил на нее и хлестнул кнутом. Он направил ее прямо в просвет между двумя спинами, которые маячили уже далеко. На полном скаку раскрутил хлыст и «приложил» его к председательской спине. Тот не успел посторониться, но перед ударом успел оглянуться, и Гапур увидел дикие от злобы, страха, неожиданности глаза. Боль его Гапур ощутил, как будто не хлыст, а его собственная ладонь врезалась в эту спину. Он буквально почувствовал, как вздрогнуло и напряглось чужое тело, и в тот же миг глубокий вдох расправил стесненную грудь. Он мчался, так и не оглянувшись, до самого дома. Отец был во дворе. Молча выслушал короткое сообщение сына. Молча взял большую охапку сена и пошел в глубь двора, где для хозяйственных нужд готовилась глубокая яма. Бросил туда сено и сказал: - Лезь! Гапур прыгнул в яму. Отец ушел, скоро вернулся и подал сыну хлеб, воду. Потом прикрыл яму каким-то хламом. Еще слышались шаги отца, но уже прохлада и тень остудили. Он заметил, что дрожат колени, и крепко обхватил их руками. Болела спина, голова. Чей-то требовательный голос позвал отца. Прошло время. Он услышал шорох, вгляделся в щель, узнал мать. - Отца увезли... Еще прошло время. Гапур не то заснул, не то просто замер в ожидании. С края ямы посыпалась земля. Щель раздвинулась, и он увидел Мишку, рассыльного в колхозной конторе. Мишка молча вглядывался в сумрак ямы, а когда глаза их встретились, сказал: - Арестовали отца-то... Гапур вскочил. Мишка помог ему выбраться, и они побежали к конторе. За столом сидел незнакомый человек. Слова, которые Гапур уловил в разговоре взрослых, леденили страхом: «товарищ участковый», «вражеская вылазка», «санкции»... От всей фигуры незнакомца веяло опасностью. Наконец, он строго взглянул на Мишку и не то спросил, не то приказал: - Я сказал, привести преступника? Мишка молча опустил голову. Молчал, опустив голову, и Гапур. - Я сказал, привести преступника! - повторилось уже с раздражением, грозно. Мишка дернул плечом и мотнул головой в сторону Гапура. Наступила пауза. Гапур помнит, как он несколько раз сглотнул, ожидая чего-то ужасного. Наконец, собравшись с духом, поднял голову и взглянул в лицо незнакомцу. Тот изумленно разглядывал его. ...Столько лет прошло, а Гапур и сегодня видел себя глазами человека за столом колхозной конторы. Старая рубашонка прилипла к телу, одна штанина короче другой, босые, все лето не знавшие обуви ноги, перепачканный землей, с приставшим к одежде и волосам сеном... Незнакомец вдруг улыбнулся, и в этот же самый момент Гапур с удивлением почувствовал, что последние силы покидают его. ...Отец чуть ли не на руках нес сына домой, так он ослаб. Ночью, уже проваливаясь в сон, Гапур слышал, как отец разговаривал с учителем Або, и удивлялся тому, как решился сын хлестнуть плеткой председателя. А голос учителя Або отвечал: он защищал свою честь - честь человека! Это уже потом Гапур узнал, что в том колхозе, в степи под Семипалатинском, где жила тогда семья, люди крепко не любили председателя. Ходили слухи, что он за большие деньги купил какую-то справку, чтобы не взяли на фронт,- и так и не воевал. Переселенцев он всячески притеснял. Но добиться наказания Гапура или его отца не смог - не поддержали. В памяти из той жизни многое стерлось, размылось. Но «Это» как будто было вчера. И вот теперь такое же чувство непереносимой обиды захлестнуло Гапура. Айна... Ведь даже имя ее означало - чистая, светлая... И на нее - поднять руку?! Он не смог бы жить, если бы не дал отпора. Стыд сжег бы его. Он не думал о том, чем могла кончиться схватка. Умар - мужчина, сильнее его. Родственники тоже по головке не погладят. Могут и совсем отказаться. Не об этом думал Гапур. Его угнетала мысль, что схватка-то была, а победы - нет. Вот сидит Айна, и на нее просто больно смотреть. Надо что-то делать... - Айна,- тихонько позвал Гапур. Женщина горестно посмотрела на него. - Он меня человеком не считает, понимаешь? - повторила она глубоко поразившую ее мысль. - Тут что-то не так, Айна. Может быть, Умар ведет себя так потому, что не может устоять против родственников? Может, его надо поддержать? Как у нас в школе говорят - попал под дурное влияние,- пошутил Гапур, но Айна шутки не приняла. - Нет, я жить с ним больше не смогу. Мы должны разойтись. Ах нет, вряд ли ты это поймешь, ведь ты еще совсем юноша. - Ну и что! Иной юноша понимает такие вещи лучше, чем некоторые взрослые. Подожди, не торопись принимать решение, давай разберемся. Вот я знаю одну историю, тоже про женщину, у которой не было детей. Ее муж не уважал, не считал за человека, так об этом все люди знали. Ведь он даже по имени жену не называл. Говорят, только и слышно было: эй, где ты? Чтоб отца твоего со свиньей похоронили... Люди ведь все видят, они только делают вид, что чужая жизнь их не интересует. Вот так опускают глаза, вздыхают и говорят: господи, спаси нас от грешных мыслей, пусть каждый сам отвечает за свои поступки.- Гапур состроил такое уморительно-постное выражение физиономии, что Айна слабо улыбнулась. Ободренный, юноша продолжал: - А про вас с Умаром говорят... - Как ее звали? - перебила его Айна. - Салимат. - Хорошее имя. - Хорошее. Только почему - звали? Она и сейчас живет неподалеку от моих родителей. Вот у вас в доме -ты ведешь хозяйство, как хочешь, как считаешь нужным. Так? Так. А у этой Салимат было иначе. Если мужу казалось, что она слишком щедро угостила кого-то, он мог ее избить. Айна вздрогнула, вспомнила, как замахнулся на нее Умар. Гапур торопливо продолжал: - Знаешь, как у них было? Кто бы ни пришел, она посмотрит на мужа и сразу определит, нужно готовить еду или нет. Если муж левой рукой погладит свой подбородок - значит, нужно готовить. Так они договорились. Жена идет в кладовку, берет продукты, в приоткрытую дверь, незаметно для гостя, показывает их мужу. Если тот сделает чуть заметный кивок головы - значит, он согласен, можно столько продуктов затратить. Если же муж нахмурит брови - значит, многовато, откладывай часть. Страшно не любил он, когда прежние жены нет-нет да и уносили из дома что-нибудь. Он частенько повторял: «Если из мешка с зерном взять горсть - образуется ямочка, насыпать же в него горсть - бугорочек получится». Потому-то он и расставался с прежними женами, что они часто «ямочки» делали, особенно когда ходили в гости к родным. Салимат же только раз в год наведывалась к отцу в родное село. Потому она и пришлась ему больше по душе. Но все равно он постоянно за ней следил, проверял. Уезжая за товарами для перепродажи, шел в кладовку, незаметно для жены считал яйца в картонном ящике, прикидывал: на сколько штук должно увеличиться их количество за трехдневное его отсутствие. Затем отбирал из мешка муки, чтоб хватило жене на эти дни. Поверхность оставшейся в мешке муки хорошенько разравнивал и на ней делал свою метку. - Ты-то откуда все это знаешь? - удивлялась Айна. - Я же говорю: люди все видят и обо всем судачат. А про вас с Умаром только хорошая молва идет. Тут есть над чем подумать, прежде чем разводиться. До утра не гасла лампа в доме. Айна то задумывалась, то вновь решительно твердила о разводе. Гапур изобретал все новые и новые доводы. А утром заявился Умар. - Будь разумной,- уговаривал он жену. Гапур стоял у окна и молчал. Не добившись от жены согласия, Умар заявил Гапуру: - Все твои чтения! Сбили мою жену столку! Не кажется ли тебе, что таким образом ты разбиваешь нашу жизнь? А ведь мы были счастливы, я никогда не думал с ней расставаться. Она мне дороже всего на свете. Но есть же обычай! Я должен иметь наследника! - Только в обычае дело? - спросил Гапур.- Тогда, я думаю, все будет хорошо. Он поспешно вышел из дома. Как тогда, в детстве, словно вскочил на маленькую лошадку монгольской породы и она несла его вперед. Гапур решился: надо идти к старшему брату Умара. - Вы не должны так поступать с семьей своего младшего брата,- сказал он, придя туда.- Вы не должны обижать и на всю жизнь сделать несчастной Айну, которая любит вашего брата. Лучше родной дочери она содержит вашу старую мать. Вы должны предотвратить их разрыв, если вам дорог ваш брат. Дорога его честь и честь вашей семьи. Вы старший брат, вас он послушается. - Для меня, его старшего брата,- невозмутимо отвечал тот,- дорого его будущее. Я многое отдал бы за то, чтобы у него был хотя бы один ребенок. А ты еще молод, чтоб понимать все это. Лучше бы ты не лез пока в дела взрослых. - А ей этот ребенок разве не нужен? - вскричал Гапур.- Пусть возьмут, в конце концов, из детского дома ребенка и усыновят его. Ведь так многие поступают! - Дело уже сделано,- не сдавался брат Умара.- Сватовство состоялось. Через два-три дня за ней нужно ехать. Я не могу теперь ничего сделать. Сейчас отказаться от нее - это значит оскорбить весь ее род. А ее братья -авторитетные люди здесь. Один работает начальником цеха на мелькомбинате, другой - экспедитором там же. С ними шутить нельзя. Лучше иди, занимайся своим делом. - «Как же так,- думал Гапур, постепенно успокаиваясь,- люди, которым доверены государственные посты, могут так нарушать законы? Отдают свою сестру замуж за женатого человека». Сейчас же поехать к нему, к их начальству, немедленно расстроить эту незаконную сделку! Когда он шагнул к выходу, брат Умара остановил его и еще раз посоветовал не вмешиваться в дела чужой семьи, в дела взрослых и вообще уйти оттуда и перейти жить к нему. - Будут две жены. Там мать, комнат у них мало, -говорил он.- Ты перейди к нам. Год как-нибудь проживешь здесь. Гапур промолчал, ушел. Но вместо школы отправился на мелькомбинат. Он нашел там на месте обоих братьев нареченной. И так страстно стал убеждать их, что они только удивленно переглядывались. - Вы знаете,- говорил он,- какая счастливая сейчас эта семья? Вы знаете, как они любят друг друга? Вызнаете, что Умару нужен только ребенок от вашей сестры? Вы подумали о том, что вы нарушаете советский закон, выдавая замуж свою сестру за человека женатого? -Гапур пообещал сейчас же пойти к директору комбината, секретарю парторганизации, председателю месткома, рассказать им обо всем, а потом сходить еще в редакцию областной газеты. - Ты кто Умару? - спросил Гапура старший. - Я их родственник,- ответил Гапур,- я учусь в десятом классе и, между прочим, законы знаю. Если только состоится эта позорная женитьба,- пригрозил Гапур братьям,- Айна подаст в суд на Умара, как двоеженца. И на вашу сестру, разбившую ее семью. Вы лучше немедленно расторгните эту сделку. - Хорошо,- вымолвил наконец старший брат, ошеломленный напором Гапура,- очень хорошо, что ты сообщил нам об этом. Мы всего этого не знали. Нам говорили, что Умар давно уже разошелся с женой. Поэтому мы и согласились на родство с ним. Спасибо тебе. Можешь сказать Умару, чтобы он оставил эту затею. - Об этом скажите ему сами,- немного сник Гапур.- Вы должны понимать, на что я иду, вмешиваясь в это дело. - Еще раз спасибо тебе,- сказал младший.- Конечно, по отношению к своему родственнику ты поступаешь правильно, хотя тебе это и грозит неприятностью. Еще лучше ты поступаешь по отношению к его жене, сохраняя ее семью. - Как я узнаю, что все это отменено? - Сегодня же вечером ты узнаешь об этом от самого Умара,- заверил его старший. Гапур вышел от них усталый. В школу он безнадежно опоздал. Хотел было пойти домой, к Айне, но на полпути остановился и подумал: «Куда же я иду? Ведь я такое натворил, что неизвестно, как еще теперь поступят со мной Умар и его брат. Не лучше ли мне попроситься жить к кому-нибудь из одноклассников?» И он направился было в другую сторону, но опять остановился. «А не трусость ли это? Как меня поймет Айна, все остальные? Пошел, наговорил, поломал все дело, а потом как трус сбежал. Нет! Я найду сейчас Умара и сам расскажу ему о том, что сделал». Он пошел на стройку, где Умар работал бригадиром, и рассказал ему все. Тот даже побледнел. - Ты... ты,- заговорил, заикаясь.- То, что ты сделал, если не шутишь, идет вразрез со всеми обычаями наше города. Зачем ты влез в это дело? Кто тебя просил? Как нам теперь выкрутиться из этого скандала? Что мы скажем моему брату?! Ведь он же все это затевал. Гапур вздохнул облегченно. Раз он говорит «мы», значит, все в порядке. - А теперь иди домой,- сказал ему Умар.- Я скоро приду. Брату пока ничего не говори. Подумаем, как дальше быть. Но все обошлось. Старший брат Умара пошумел, пошумел да успокоился. Только на Гапура еще долго косился, но потом отношения их наладились. - Что из тебя выйдет,- вздыхал он,- когда станешь начальником, если ты сейчас такой? - А я начальником не буду,- улыбнулся Гапур.- Я буду только учителем. Все как будто было улажено. Только вот Айна... Не могла она забыть случившегося. Заметно остыла к Умару. Не встречала его с работы, как раньше, с улыбкой на лице. Все свое внимание и теплоту она отдавала Гапуру и все больше и больше переживала неизбежность предстоящей разлуки с ним... Прозвенел последний школьный звонок. Гапур успешно сдал экзамены на аттестат зрелости. В день последнего экзамена приехал старший брат Гапура. Они ушли куда-то с Умаром и вернулись поздно вечером домой, когда Гапур пришел из школы. Брат спросил Гапура, что он намерен делать дальше. - Поступать в педагогический институт,- заявил Гапур - А кто родителей будет содержать? - зло посмотрел старший. - Родители поймут меня,- ответил Гапур.- У них нет сейчас нужды. А там я возьму на себя заботу о них. - Я буду помогать,- сказал брат Умара неожиданно для всех.- Разве мы можем забыть, что он спас нашу мать от верной смерти?! Но такое заявление задело самолюбие брата Гапура. - Я сам в состоянии помогать кому угодно,- сказал он.- Однако я не хочу отпускать своего единственного брата неизвестно куда. Да и родители будут переживать за него, если уедет далеко. Однако обошлось без перебранки. Только брат уехал разобиженный.   В институт Гапур поступил вместе с тремя своими одноклассниками: Адамом, Усманом и Хасаном. Все четверо они выбрали исторический факультет. Все четверо поселились в одной комнате общежития. - Ну вот мы и в институте,- сказал Хасан, расстегивая воротник рубашки и еще раз осматривая светлую, просторную комнату общежития.- Теперь главное - пройти эту самую, как говорится, каменистую тропу, прежде чем можно будет отдохнуть. - Четыре года будешь карабкаться,- проворчал Усман, перебирая книги и складывая их на этажерке. - А ты думаешь, после учебы будет легко? - спросил Адам.- Думаешь, наука - корова жирная, что масло дает, и, получив диплом, будешь доить эту самую жирную корову и начнется легкая жизнь? Усман вдруг спросил: - Гапур, я все думаю: а почему это тебя никто сюда не провожал? Да и в школе, когда учились, никто из твоих родных не проведывал. Гапур ответил не сразу. Он сидел за столом, подперев рукой подбородок, и задумчиво смотрел в одну точку на противоположной стене. - Откровенно говоря,- ответил он нехотя,- они были против моей учебы. У них свои понятия о жизни... - А мои братья,- похвастался Усман,- все условия мне создали и создают для учебы. И сейчас очень хотят, чтобы я здесь хорошо учился и закончил институт. - Я не виноват, что у меня нет таких братьев,- буркнул Хасан.. - А тебе завидно? - ехидно спросил Усман. Такие перебранки частенько возникали между Усманом и Хасаном. Гапур только тогда вмешивался в их разговор, когда они мешали ему заниматься. Зато Адам одергивал то одного, то другого. Шло время. Как-то уж так получилось, что в институте Гапур более близко сошелся с Адамом. Дружили они еще в школе, где оба входили в состав комитета комсомола. В характерах у них было много общего. Только Гапур, пожалуй, отличался большей горячностью и прямолинейностью. Внешне Адам казался полной противоположностью ему. Среднего роста, медлительный, он был очень искренним в своих отношениях к товарищам, откровенным, без тени условностей. Большие карие глаза его всегда смотрели на собеседника с дружелюбным вниманием. Но, будучи более сдержанным в проявлении своих чувств, Адам, как и Гапур, отличался независимостью суждений, был не менее упорным в достижении поставленной цели. Гапур мог вспылить, проявить торопливость в оценке событий, явлений, стремясь навязать свои взгляды, порой не считаясь с мнением товарищей, в том числе и Адама. Возможно, он и сошелся с ним так близко потому, что тот с удивительной выдержкой и терпением помогал ему осознать, где он прав, а где и нет. Порой Гапур не скупился на резкие незаслуженные слова в адрес Адама, мог обвинить его в сверхосторожности, обозвать либералом и перестраховщиком. Тогда Гапур еще не знал, что эти черты характера друга и были как раз теми достоинствами, которые постепенно помогали Гапуру освободиться от собственных недостатков. Решительность же и напористость Гапура помогли Адаму избавиться от излишней осторожности, медлительности. Оба они прекрасно дополняли друг друга. Усман с Хасаном были из одного села. И в городе во время учебы в школе они три года жили вместе на квартире у родственников Усмана. Часто ссорились между собой и так же скоро мирились. Совсем разные по характерам люди, сходились они в одном: и тот и другой делали только то, что было выгодно лично им, рассчитывая для этого каждый свой поступок, каждый свой шаг. Например, ни за какое комсомольское поручение не брались, не получив прежде всего ответа на вопрос: «А что я буду иметь от этого? Что мне это даст?» Хасан, тот даже не скрывал, что профессия учителя его не устраивает. Главное - «заиметь» диплом, говорил он, это поможет выбиться в начальники. Он откровенно завидовал Усману, считая, что состоятельные братья всегда сумеют устроить того получше. Поэтому Хасан и держался Усмана в надежде на то, что и ему помогут братья Усмана, что с их помощью и он выбьется в люди. - Кончай что угодно, учись как угодно,- говорил Хасан однажды в кругу Усмана и его братьев, которые часто приезжали проведать их и устраивали пышные угощения с вином,- но разве в жизни устроишься нормально, если нет руки, которая вытянет тебя вверх? Так в низах и застрянешь. А вот Усман - счастливчик -есть у него такая рука. Получит диплом, а там уж это забота братьев, вытащить его на самое видное место. - Если есть у него такая рука, как ты это считаешь,- говорил довольный брат Усмана,- то считай - есть она и у тебя. Родители и родственники наши всю жизнь жили вместе. Вы с нашим братом вот уже три года живете в одной комнате, как родные братья. Поэтому мы тебя не обойдем. Только всегда держитесь вместе. Такое обещание еще крепче соединило Хасана с Усманом. И при любых ссорах между ними Хасан старался «забыть» обиды, унижаясь перед заносчивым другом...   Здесь, в институте, с первых же дней учебы Гапур и Адам особенно полюбили Блохина, доцента-философа, который напоминал им школьного учителя Або - был таким же отзывчивым и спокойным. Они одними из первых записались в семинарскую группу по изучению основ научного атеизма, которой руководил доцент, уговорили Усмана с Хасаном, хотя те нет-нет и высказывали свое недовольство: «А что это нам даст? Зачем это нужно?» - Вы нам рассказываете о разных религиях,- заметил как-то руководителю семинара Хасан,- но мне кажется, что от мусульманства вред все же не такой большой, как от всяких сект в нем, которые враждуют между собой. Доцент старательно рисовал на доске большое ветвистое дерево. Потом, вытирая руки, сел за стол и внимательно посмотрел на студентов. - Что, у нас урок рисования? - спросил Усман. - А вы что думаете? Хороший атеист должен уметь и рисовать. - Иконы? - сострил кто-то. Доцент поднялся, взял мел и спокойно сказал: - Надеюсь, этот рисунок поможет разрешить ваш споро том, какое вероучение вредно, какое нет. Все затихли. - Ствол,- сказал доцент, стуча мелом по доске,- это религия вообще. От ствола ветки - это разные религии. А от крупных этих веток - еще ветки. Мелкие -это разные секты. Листья - это обряды, религиозные традиции. Как видите, именно ствол питает и мелкие ветки, и листья, именно ствол дает им жизнь. Но это еще не все,- продолжал доцент, рисуя зигзагообразные линии у основания дерева.- У него есть еще корни в почве. Бывает так: дерево погибло, а из-под пня опять появляются побеги, пока еще питает почва эти корни. Блохин встал, стер рисунок и объявил: - На сегодня, я думаю, достаточно. А при следующей встрече поговорим. Что-то не удовлетворило Гапура на этом занятии. Что-то было неубедительным, казалось даже неверным. Он шел домой, заново проигрывая в памяти весь разговор на семинаре. Перед глазами маячило «дерево», изображенное преподавателем на доске. Тысячи лет его магическая тень осеняет жизнь народа. Не так-то просто вырваться человеку из-под власти суеверий. Для этого недостаточно срезать ствол, как предлагали некоторые горячие головы. Как это - срезать? Спилить?! Но ведь резать придется по живому. Как отрезать религию от отца? С ней у него вся жизнь связана. Или от Айны? Пока она сомневается только в одном: справедливы ли в Коране слова о женщине? Но ведь и это сомнение далось ей не просто - страданием! Гапур засел в библиотеке. Ему выдали целую стопку всевозможных брошюр и толстых трудов. В первых он не нашел ничего, с чем можно было бы пойти к верующему и вести с ним воспитательную работу. Все аргументы из брошюр он мысленно приводил людям, которых знал. И даже мысленные беседы не получались. Авторы то чуть ли не дураками объявляли всех, кто исповедует религию, то посмеивались снисходительно - мол, отсталые, темные... Так-то оно так: и отсталые, конечно, может быть, и темные. Но что пользы, если такое он скажет, например, отцу? Только вывод Маркса, что называется, зазвучал для Гапура. Да, религия - есть опиум народа. Но не только то, что кем-то предлагается, навязывается - это факт, это само собой. К религии еще человек обращается и сам - когда ему одиноко, когда ему плохо, когда он унижен кем-то. Иными словами, для некоторых людей религия - это средство от душевной боли. Оно ведь нужно людям. Он понял: бороться надо не с богом, а с теми обстоятельствами - с «действительным убожеством», по Марксу,- которые человека унижают. В учебниках сказано: социализм подорвал корни религии. Но почему же одни под властью догм, другие - нет? Мало ли людей, не имеющих отношения к религии! Это как получилось? Как у нас начали отступать всякие суеверия? Бедность библиотечных материалов по этому вопросу Гапура ошеломила. Как мало, оказывается, исследована эта важная конкретная проблема! - А вы почитайте газеты первых лет установления Советской власти в республике,- посоветовал руководитель семинара.- Уверяю вас, не напрасно потеряете время. Увидите живую картину, как менялась жизнь. И еще: почему бы вам не поработать в архивах? Могли бы подготовить хорошую базу для своих размышлений в такой непростой области. Гапур задумался. Легко сказать - подготовить хорошую базу для размышлений. А как быть со временем?! Жить и учиться в институте только на одну стипендию он не мог. Помощи из дома не получал. Средств Адама тоже было недостаточно им обоим, хотя Адам и делился с ним всем, что ему присылали из дома. После долгих раздумий он решил попросить перевести его на заочное отделение. Но Адам отсоветовал. - А что, Гапур, если нам устроиться где-нибудь на временную работу? - подал идею Адам. - Как оно получится? - пожал плечами Гапур.- Я работы никакой не боюсь. Только боюсь, что где-то не справлюсь: на работе или же в институте. Не хочу быть плохим студентом, не могу быть и плохим рабочим. - Успеешь,- не дал ему договорить Адам.- Я буду помогать! - Нет! - решительно возразил Гапур.- Зачем тебе устраиваться на работу из-за меня? Хватит, если я буду работать. У тебя же такой необходимости нет. Адам уговорил-таки Гапура не переводиться на заочное отделение. Он договорился с профкомом, что здесь же в хозяйстве института найдут ему работу, которая не помешает учебе. Нашлось место кочегара в котельной, и Гапур все четыре года учебы работал там по нескольку часов в сутки. Теперь средств ему вполне хватало на все, даже на покупку приличной одежды. В трудную же минуту его подменял на работе верный друг - Адам. С учебой он справлялся хорошо, однокурсники выбрали его заместителем секретаря комитета комсомола. - Учитель-кочегар - очень интересное сочетание,- услышал однажды Гапур, входя в свою комнату в общежитии, разговор Усмана с Хасаном. - Да,- с вызовом сказал Гапур,- учитель и кочегар. Если не лениться и если неоткуда получать такие дотации, какие получаете вы оба, то эти понятия вполне совместимы. Думаю, что плох тот учитель, который в нужный момент не может стать и хорошим кочегаром. Правда, я пока работаю только помощником. Усман и Хасан почувствовали себя неловко и стали убеждать его, что он их не так понял, что они говорили, как ему трудно. - Я всегда готов тебе помочь,- сказал Усман.- И у меня такая возможность есть. - Почему ты? - ответил Гапур.- Разве ты живешь здесь за счет своего труда? Тебя же самого на иждивении держат твои братья. А я вот сам могу помогать своим близким.- Он открыл тумбочку, достал оттуда два пуховых платка, отрез какого-то трикотажа. - Видите,- показал он им вещи.- Я хочу их отослать своей матери и своей бывшей хозяйке Айне. Вы собираетесь домой на каникулы, с вами и пошлю. Так что обеспечиваю не только себя, но и могу купить подарки своим близким. Когда же мне трудно, рядом со мной Адам. Гапур быстро умылся, переоделся и ушел на заседание комитета комсомола. - Что и говорить,- заметил Хасан,- много энергии в этом человеке. Кем же он станет, когда закончит институт? - Учителем всего-навсего,- усмехнулся Усман,- также, как и ты. - А ты,- разозлился Хасан,- все еще надеешься, что братья устроят тебя начальником. Не надейся. Они сами бы стали начальниками, если бы должности продавались. У них есть только деньги. А сами все еще работают товароведами да заготовителями. Так что ты не очень-то кичись. - С чего это ты вдруг так запел? - удивился Усман.- Ты же сам мечтаешь, что они помогут и тебе. Каждый раз при них тосты произносил то за одного, то за другого и заверял их, что, если получишь с их помощью теплое местечко, в благодарность за все будешь служить

Дата добавления: 2015-05-29