Антропогенные каузо-модели преступлений 4 страница

нию и злой силы и сильного зла, рвущихся через насилие и преступления к власти над другими.

ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКАЯ КАУЗО-МОДЕЛЬ 3. ФРЕЙДА

Фрейд, являясь, по общему признанию, одним из самых блестящих умов в науке XX века, совершил дерзкий прорыв в сферу таких проблем, которые традиционно считались запретными для гуманитарных наук. Его главный вклад в науку о человеке состоял в открытии области «глубинной психологии», непосредственно соприкасающейся с биологическими первоосновами человеческого существа, со сферой подсознания.

Если представить сферу психической жизни личности как театральную сцену, на которой разыгрывается некое драматическое действие, то у 3. Фрейда она оказалась разделена на два яруса. На верхнем ярусе действует сознание и идут процессы, контролируемые им, а на нижнем главенствует бессознательное, неподконтрольное сознанию. Каждый психологический сюжет разворачивается одновременно и синхронно сразу в двух вариантах. Но главенствующая роль принадлежит, согласно 3. Фрейду, тому, что происходит внизу, на уровне бессознательного, поскольку это уровень определяющих причинных факторов, предопределяющих основные события индивидуальной жизнедеятельности.

3. Фрейд изображает бессознательное как стихию инстинктивных, сексуальных и агрессивно-оборонительных импульсов, ощущений, влечений, идущих из глубин психики и обеспечивающих жизнедеятельность человеческого организма. На уровне сознания эти импульсы способны трансформироваться в определенные структуры образного и вербального характера.

Особое внимание 3. Фрейд уделяет сексуальному инстинкту. Согласно его концепции, сексуальные потребности человека обнаруживают себя уже в раннем детстве. Поначалу они не имеют внешних объектов и направляются ребенком на самого себя. Эту возрастную стадию 3. Фрейд называет «нарциссизмом», имея в виду юношу Нарцисса из греческих мифов, увидевшего свое отображение в зеркальной глади водоема и влюбившегося в него.

Вторая возрастная фаза развития сексуальности предполагает, что влечения ребенка устремляются на родителей. При этом у мальчиков влечение к матери сопровождается агрессивными, соперническими чувствами к отцу. 3. Фрейд называет это психологическое состояние «комплексом Эдипа». У девочек аналогичное стремление к отцу и агрессивное отношение к матери получило в работах последователей 3. Фрейда название «комплекса Электры», то есть по имени героини древнегреческих мифов, которая,

мстя за своего отца Агамемнона, участвовала в убийстве своей матери Клитемнестры.

Согласно фрейдизму, эти комплексы присутствуют в подсознании каждого человека, так или иначе влияя на его судьбу.

3. Фрейд, разворачивая теорию «эдипова комплекса», утверждал, что в обычных, нормальных условиях воспитания и социализации сын, становясь взрослым, как правило, направляет свое влечение на других женщин. Одновременно он усваивает отцовские поведенческие стереотипы, соглашается, внутренне сживается с исходящими от отца повелениями и запретами и, в конечном счете, избавляется от чувства соперничества с отцом.

З.Фрейд выдвинул любопытную гипотезу исторического происхождения «комплекса Эдипа». Согласно ей, некогда в далеком прошлом в варварской орде господствовал жестокий и своенравный отец. Притесняемые им сыновья однажды сговорились и убили тирана. Но после того, что свершилось, они вместе с радостью освобождения от отцовского деспотизма испытали чувства вины и раскаяния. С одной стороны, их радовало, что женщины, ранее принадлежавшие отцу, теперь будут принадлежать им. Но то обстоятельство, что убитый являлся их отцом, рождало раскаяние. Боязнь самим повторить впоследствии судьбу отца, а также чувство вины заставили сыновей ввести запреты-табу на убийства родственников и на кровосмесительные связи.

Архаическая психика, прежде целостная, непротиворечивая в своей первобытности, теперь оказалась в состоянии внутреннего конфликта. С одной стороны, в человеке жили агрессивные и кровосмесительные побуждения, а с другой, — он вынужден был подчиняться введенным социальным запретам. Подсознательные импульсы толкали к преступлениям, но вновь образовавшаяся психическая структура, названная 3. Фрейдом «сверх-Я» и являвшая собой первоначальную форму совести, удерживала от опасных шагов.

Криминальный вариант коллизии между «сверх-Я» и «Оно» (так 3. Фрейд назвал подсознание) был рассмотрен исследователем в работе «Достоевский и отцеубийство» (1928). В ней великий психиатр утверждал, что далеко не случайно три шедевра мировой литературы «Царь Эдип» Софокла, «Гамлет» Шекспира и «Братья Карамазовы» Достоевского сосредоточились именно на теме отцеубийства. 3. Фрейд объясняет это тем, что отцеубийство — самый древний вид преступления, оставивший глубокий след в психике последующих поколений. Так, он утверждает, что «эдиповым комплексом» обладают не только все братья Карамазовы, но и сам автор романа. Когда отец Ф. М. Достоевского, будучи злым человеком, вызывавшим страх у сына, был убит его же собственными крепостными крестьянами, то у будущего писате-

ля возникли чрезвычайно сложные переживания, складывающиеся из взаимоисключающих друг друга чувств. Во-первых, это было естественное сыновнее чувство горя от понесенной утраты. Но к нему, по мнению 3. Фрейда, примешивалось чувство освобождения от тирании отца. И, наконец, здесь же возникало ощущение вины за предыдущее чувство, рождалась мысль о себе как о грешнике, тайно желавшем недопустимого.

Своеобразным продолжением этих сложных переживаний стал для Ф. М. Достоевского роман «Братья Карамазовы». Согласно Фрейду, все братья в романе были виновны в отцеубийстве. В каждом из них жил «эдипов комплекс», и все они, как некогда их предки в дикой орде, обнаружили свою причастность к преступлению, кто явно, а кто в помыслах. Для Дмитрия основой вины были мотивы сексуального соперничества с отцом, позволявшие ему вынашивать готовность к отцеубийству. Для Ивана это идеологические мотивы превосходства высших над низшими и философия вседозволенности. Смердякова, реального отцеубийцу, 3. Фрейд считал наиболее простой из всех задействованных в трагедии фигур, движимой меркантильными мотивами. Даже Алеша, несмотря на все его положительные качества, оказался вплетен в эту темную историю с архаико-бессознательной подоплекой. Он поневоле явился одним из винтиков механизма, приведшего в действие машину отцеубийства.

Рациональный смысл теоретической позиции 3. Фрейда состоял в данном случае в том, что в эдиповской коллизии, составившей содержательное ядро романа Ф. М. Достоевского, исследователь вскрыл новый, дополнительный причинный уровень криминальной мотивадии. Он обратил внимание на то, что кроме очевидных мотивов преступления существовали еще и глубинные, не осознаваемые самими братьями Карамазовыми. Это существенно усложнило структуру объяснительной каузо-модели убийства.

Психоаналитическая концепция 3. Фрейда, при всей спорности, а порой и бездоказательности ряда ее положений, имеет важное значение для философско-психологического анализа мо-тивационных предпосылок преступления. 3. Фрейду удалось обосновать положение о том, что почти всегда, кроме рациональных, осознаваемых мотивов преступления, существуют еще и глубинные, бессознательные установки, способные быть хотя и скрытым, но ведущим генератором криминальных инициатив. Без их учета невозможно воссоздать аутентичную психологическую картину абсолютного большинства совершаемых преступлений.

Итак, согласно теории 3. Фрейда:

а) истинное содержание криминальной мотивации может значительно отличаться от очевидных побудительных причин преступления;

б) преступление может быть целиком детерминировано бессознательными психическими установками, не доведенными до сознания преступника;

в) преступник способен самостоятельно или с помощью психоаналитика осознать суть и смысл собственных бессознательных установок, толкнувших его на преступление.

АГРЕССИВНО-ДИОНИСИЙНАЯ КАУЗО-МОДЕЛЬ К. ЛОРЕНЦА

Известный со времен греческой античности феномен диони-сийства как периодических разрядок накапливающейся агрессивной энергии нашел свое применение в качестве объяснительного принципа в философско-психологических исследованиях XX в. и, в частности, в работах Конрада Лоренца.

Согласно концепции К. Лоренца, агрессивность как способность нападать и защищаться — это унаследованный человеком от животных инстинкт борьбы, направляемый против собратьев по виду. У человека это рядовой инстинкт в числе других инстинктов, служащий сохранению жизни как самого животного, так и того вида, к которому оно принадлежит. У человека же, который своим трудом и интеллектом стал слишком быстро изменять условия собственной жизни, возникли серьезные деформации инстинкта агрессивности, повлекшие губительные последствия как для множества отдельных индивидов, так и для вида в целом. Если у животных агрессивность, как правило, конструктивна и помогает установлению необходимой для поддержания дисциплины иерархии отношений, то у людей она способна выходить из колеи и порождать преступления.

Человек отличается от животных тем, что для него не существует инстинктивных барьеров-табу, препятствующих убийствам себе подобных. В этом отношении природа позаботилась только о животных. Поскольку у них имеется собственное эффективное оружие — когти, клыки, яд и т. п., то природа вложила в них инстинктивный запрет на убийство сородичей. Но поскольку человек не располагает аналогичным естественным оружием, то природа не наделила его таким же инстинктивным табу на убийство себе подобных.

Задавшись вопросом, как относиться к объективному факту наличия агрессивности в человеке, К. Лоренц отвечает, что, во-первых, следует смириться с ее неустранимостью и неискоренимостью. Во-вторых, необходимо углублять научное понимание ее истоков и природы. И, в-третьих, следует искать цивилизованные средства разрядки и трансформации агрессивной энергии.

Исследуя психофизические предпосылки агрессивного поведения, К. Лоренц создал модель, которую Э. Фромм позднее назвал «гидравлической». Ее суть в том, что психическая энергия имеет

свойство накапливаться в определенных нервных центрах и приводить организм в состояние повышенного возбуждения. Поскольку агрессивная энергия не может бесконечно долго пребывать под контролем и напоминает переполняющийся водный резервуар, грозящий прорвать плотину (отсюда «гидравлический» эффект), то человек, стремящийся ее разрядить, начинает поиск подходящего объекта или повода, сам создает ситуацию борьбы.

Современные исследования обнаружили, что у млекопитающих и у человека имеются в области лимбической системы мозга пункты, которые под воздействием электрического тока способны рождать агрессивные реакции. Эти пункты представляют собой элементы специализированной анатомо-функциональной ней-рональной системы, генерирующей агрессивно-оборонительное поведение и способной импульсивно возбуждаться и разряжаться. Если живое существо не получает импульсов извне, если рядом с ним нет соперников или врагов, то эта система оказывается в состоянии сенсорного голодания. Не имея конкретного повода к разрядке, она перевозбуждается. В результате возникает возможность взрыва агрессивности по любому поводу. У человека, в отличие от животного, накопившаяся на нейронном уровне агрессивность выплескивается не беспорядочно, а в соответствии с двумя важными принципами:

1) принципом смысла, означающим, что прорвавшаяся энергия должна не рассеиваться хаотично, а иметь определенную смысловую направленность;

2) принципом интерпретации, предполагающим способность сознания интерпретировать агрессивный аффект как, например, моральное негодование против тех или иных индивидов или обстоятельств¹.

Современные ученые считают, что нет надобности в полной ликвидации человеческой агрессивности. Избавление от нее при помощи каких-либо биогенетических вмешательств может иметь неблагоприятные последствия для человека, цивилизации и культуры. К инстинкту борьбы восходят чрезвычайно важные особенности человеческого существования, в том числе состязательно-соревновательные начала социальной жизни, стремление к самоутверждению, честолюбие, героический энтузиазм и воодушевление в борьбе за социальные ценности, освященные культурными традициями. К. Лоренц обращает внимание на то, что в ситуациях борьбы такого рода у человека повышается тонус мышц, напрягается осанка, гордо поднимается голова, выдвигается вперед подбородок, по спине и рукам пробегает холодок и начина'*⁴¹*'

' См.: Файвишевский В А. Биологически обусловленные бессознательные мотивации в структуре личности. — В: Бессознательное. Т. IV. Тбил., 1985.

топорщиться кожные волосы. И тут же он скептически замечает, что мы наверняка усомнимся в одухотворенности и священности этого энтузиазма, если увидим, как у самца шимпанзе, защищающего свое стадо, также изменяется осанка, выдвигается подбородок, встает дыбом шерсть, увеличивается контур тела, делая его больше и грознее. Обезьяна в подобных случаях так же, как и воодушевленный человек, ставит на карту собственную жизнь '. Подобное сходство задано изначально, объективной логикой естественной эволюции, и человек вынужден считаться с этим обстоятельством.

АГРЕССИВНО-ДЕСТРУКТИВНАЯ КАУЗО-МОДЕЛЬ Э. ФРОММА

Эриху Фромму удалось в его фундаментальном труде «Анатомия человеческой деструктивное™» (1974) провести глубокое, основательное исследование проблем агрессивности, имеющих большое значение для философского осмысления феномена преступления.

Э. Фромм выявил два вида агрессии у человека. Первый вид— это оборонительная, или доброкачественная агрессия, служащая выживанию индивида и рода. Она представляет собой врожденную способность к реагированию на внешнюю опасность либо нападением, либо бегством. При исчезновении внешней угрозы импульс, побуждающий к подобным реакциям, как правило, затухает. Оборонительная агрессивность, данная живым существам самой природой, является общей для человека и животных, и ее цель заключается не в разрушении, а в сохранении жизни.

Вторая разновидность агрессии, проявляющаяся в формах немотивированной жестокости и деструктивности, называется у Э. Фромма злокачественной. Сопровождающаяся стремлением к максимально возможному разрушительному эффекту, она отсутствует у животных и свойственна только человеку.

Злокачественная агрессия не способствует биологическому приспособлению, выживанию и продолжению рода и является, по сути, аномалией. Но, будучи аномальной, она, тем не менее, составляет важную особенность человеческой психики и характерологии. Способная порождать чувство удовлетворения и даже удовольствия у тех, кто мучает или убивает, она представляет собой, согласно Э. Фромму, страсть, то есть биосоциальный феномен, возникающий в результате взаимодействия человеческих потребностей с социальными условиями.

Страсти, интегрированные в устойчивую структуру личности, могут быть либо рациональными, либо иррациональными. Ра-^рнальные страсти, такие, как, например, любовь к другому чело-

' Лоренц К. Агрессия (так называемое Зло). — Вопросы философии. М., 1992, № 3, с. 28.

веку, к живым существам, усиливают ощущение радости и полноты жизни, придают ей смысл. Иррациональные страсти •— ненависть, жадность, ревность, зависть, тщеславие — вносят в человеческое существование драматический элемент и являются скорее жизнеразрушающим, чем жизнетворящим фактором. Те и другие придают жизни заинтересованный характер, насыщают ее то восторгами, то страхами, питают мечты и сновидения, обогащают сюжетами мифы, поэзию, романы и пьесы. Не желая существовать подобно вещи, растению или автоматическому механизму, человек преодолевает при помощи страстей банальность своего существования, придает своей жизни остроту и смысл.

Одной из ведущих страстей Э. Фромм считает наклонность человека к деструктивному поведению, полагая, что многим людям свойственно время от времени искать возможности и поводы для разрядки накопившейся в глубинах психики деструктивной энергии. Самой тяжелой разновидностью деструктивного поведения является, по мнению Э. Фромма, садизм. Он видит его сущность в жажде неограниченной, абсолютной власти над живыми существами, будь то животное, ребенок, женщина или мужчина. Цель садиста состоит в том, чтобы заставить это существо испытывать унижение, боль, муку, стать его повелителем, господином, богом, превратить его в подобие вещи, позволяющей делать с ней все, что угодно хозяину.

Э. Фромм однозначно квалифицирует садизм как злокачественное образование внутри человеческой психики, которое калечит личность садиста, делает его моральным уродом и, зачастую, преступником. Если человек не видит для себя положительных путей самореализации и самоутверждения, если в его жизни нет радости и творчества, то садизм выступает для него как средство, позволяющее почувствовать свою значительность. Через ощущение абсолютной власти над другим существом его социальная ничтожность заслоняется иллюзией всемогущества. Садист далеко не всегда стремится к убийствам; ему гораздо важнее, чтобы его жертва была живым, слабым, дрожащим от ужаса, пульсирующим всей своей вздрагивающей от боли и страха плотью, объектом обладания. Согласно психологическому диагнозу Э. Фромма, сам садист — это, как правило, одинокое, полное страхов, несчастное создание, страдающее от сознания своей человеческой несостоятельности. Насилие над еще более слабыми существами позволяет ему компенсировать свою ничтожность. Но это не избавляет его от личной трусости и готовности подчиниться тем, кто сильнее и агрессивнее.

Во всех существующих социальных системах имеются необходимые предпосылки для проявления садистских наклонностей. Иерархически организованные общественные структуры всегда

дают возможность высшим властвовать над низшими. Даже у тех, кто пребывает на низших ступенях социальной лестницы, находятся под рукой еще более беззащитные существа: для тюремщика это заключенные, для санитарки — больные, для злой учительницы — малыши-школьники, для мелкого чиновника — посетители, для отца-деспота — жена, дети, собака и т. д.

Э. Фромм утверждает, что существуют не только садистские личности, но и садистские цивилизации, практикующие системное насилие и активно плодящие преступников. Садистские эксцессы чаще встречаются в социальных слоях, имеющих мало истинных радостей жизни, и в первую очередь в угнетенных общественных группах, жаждущих мести и перераспределения власти. Не найдя возможностей для развития высших способностей, они с готовностью отдаются во власть деструктивных аффектов, выказывают предрасположенность к преступлениям.

Особое внимание Э. Фромм уделил такому проявлению деструктивных наклонностей как некрофилия. Под ней он понимает влечение человека к мертвой материи, а также страстное желание превращать живое в неживое, насильственно прерывать живые связи, разрушать ради разрушения. Отличительная особенность некрофильского характера — это убежденность в том, что насилие — самый подходящий случай для разрешения абсолютного большинства проблем и конфликтов.

Э. Фромм утверждает, что полностью некрофильские характеры встречаются сравнительно редко и представляют собой сугубо патологические явления. Чаще всего бывают случаи смешения биофильских и некрофильских наклонностей с доминированием последних. Именно к таким случаям он предлагает применять термин-дефиницию «некрофильская личность». Возможность детерминирующих воздействий некрофильских наклонностей на психику и поведение индивида зависит от целого ряда психологических и социокультурных факторов. Среди них Э. Фромм называет наличие определенных социальных обстоятельств, способных стимулировать некрофильскую ориентацию. События частной жизни могут либо погасить некрофильские импульсы еще в зародыше, либо же, напротив, стимулировать их.

Исследователь пишет: «Вряд ли нужно особо напоминать, что патологически некрофильские личности представляют серьезную опасность для окружающих. Это человеконенавистники, расисты, поджигатели войны, убийцы, потрошители и т. д. И они опасны, не только занимая посты политических лидеров, но и как потенциальная когорта будущих диктаторов. Из их рядов выходят палачи и убийцы, террористы и заплечных дел мастера. Без них не могла бы возникнуть ни одна террористическая система. Однако и менее ярко выраженные некрофилы также играют свою роль в политике. Возможно, они не относятся к главным адептам тер-

рористического режима, но они обязательно выступают за его сохранение, даже когда они не в большинстве (обычно они и не составляют большинства, все же они достаточно сильны, чтобы прийти к власти и ее удерживать)» '.

Заключительная, тринадцатая глава «Анатомии человеческой деструктивное™» называется «Злокачественная агрессия: Адольф Гитлер — клинический случай некрофилии». Представленное в ней Э. Фроммом психоаналитическое описание характера, детства и юности молодого Гитлера заставляет вспомнить героя романа Ф. М. Достоевского Родиона Раскольникова, обнаруживает множество поразительных совпадений между психодиагностикой Э. Фромма и характерологией Ф. М. Достоевского. Поскольку в «Анатомии человеческой деструктивное™» ни разу не упоминаются ни Достоевский, ни его герои, то совершенно очевидно, что Э. Фромм при работе над тринадцатой главой вряд ли помнил о «Преступлении и наказании». А между тем, главный герой романа и молодой Гитлер предстают в психологическом отношении чуть ли не двойниками².

РАСКОЛЬНИКОВ У Ф. М. ДОСТОЕВСКОГО

1. Разночинец, страдающий от своего бедственного положения и жаждущий быстрого восхождения по ступеням социальной лестницы, но сошедший с нее, ставший маргиналом, «бывшим студентом».

2. Родители — люди с твердыми нравственными устоями, чуждые асоциальным и тем более криминальным ориентациям.

3. Обладатель явно выраженных интеллектуальных способностей, позволивших провинциальному юноше поступить в столичный университет.

4 Для матери и сестры, горячо любивших его, Раскольников был «надеждой и упованием», «бесценным Родей», для которого они были готовы на любые жертвы.

МОЛОДОЙ ГИТЛЕР У Э. ФРОММА

1. Выходец из низших слоев мелкой буржуазии, хорошо знакомый с ощущением социальной незащищенности. Маргинальная личность: не немец и не австриец, не буржуа, не рабочий и не студент.

2. Отец и мать—люди положительные и не деструктивные (с. 321).

3. В школе проявлял способности выше среднего уровня (с. 329). Обладал великолепной механической памятью, красноречием и художественными способностями.

4. Мать обожала сына и никогда не критиковала его. Это способствовало тому, что сын с детства приобрел ощущение своей исключительности (с. 321). После смерти

¹ Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивное™. М., 1994, с. 318.

² При последующем цитировании указываются страницы изданий: Фромм Э Анатомия человеческой деструктивности. М., 1994; Достоевский Ф. М. Поли, собр соч в 30-ти т. Т. 6. Л., 1973

5. Не проявил склонности к упорному и систематическому труду по овладению университетским курсом наук. В его комнате, на столе, лежали несколько запыленных книг и тетрадей. Вместо того, чтобы учиться, опустился, «обнеря-шился», ушел как черепаха в свою скорлупу (с. 25).

6. Бежал всякого общества, почти постоянно испытывал «чувство отвращения ко всякому чужому лицу, касавшемуся или только хотевшему прикоснуться к его личности» (с. 13). Был «надменно горд и несообщителен; как будто что-то таил про себя» (с. 43). В университете «почти не имел товарищей, всех чуждался, ни к кому не ходил и у себя принимал тяжело» (с. 43).

7. Его отличала «привычка к монологам».

8. Невнимательное отношение ко многим жизненным реалиям, в том числе к тем, которые способны влиять на осуществление поставленных задач. Так. он едва не

отца мать с сестрой делали все, чтобы он ни в чем не нуждался.

5. Приехал из провинции в Вену, чтобы поступить в столичную Академию художеств. Но мечта стать великим художником не подкрепилась серьезными практическими усилиями по ее осуществлению. Полюбил бесцельные блуждания по городским улицам. После того, как кончились деньги, стал ночевать в приютах. Опустился, виня в этом весь мир и не утратив при этом ни капли своего «нарциссизма».

6. Чаще всего был холоден и погружен в себя (с. 325). Имел преимущественно холодное выражение лица (с. 357). Всегда был скрытым одиночкой (с. 351). С людьми никогда не был откровенен, всегда соблюдал дистанцию (с. 351). На протяжении жизни рядом с ним не было никого, кто бы мог называться его другом. Демонстрировал резко неприязненное отношение ко всем свидетелям своих житейских неудач. В Вене, после провала экзаменов, изолировался от всех, порвал даже с единственным приятелем Кубичеком, съехав из общей с тем комнаты и не оставив нового адреса.

7. «Многие из его фундаментальных представлений имели абсолютно нарциссическую основу... Он интересовался только собой, своими желаниями, своими мыслями. Он мог до бесконечности рассуждать о своих идеях, своем прошлом, своих планах» (с. 350).

8. Отличался «недостаточным чувством реальности» (с. 327). Предпочитал жить в иллюзорном мареве фантазий о свободе и власти, слабо интересуясь действительно-

пошел на преступление в «циммер-мановской», «слишком заметной» шляпе, не приготовил заранее ору^ дне преступления, а в момент убийства не запер изнутри дверь в квартире старухи и т. д.

9. Жажда жизни: «Нет, мне жизнь однажды дается, и никогда ее больше не будет: я не хочу дожидаться «всеобщего счастья». Я и сам хочу жить, а то лучше и не жить» (с. 211).

10. Ратовал за свободу от условностей, от «всей этой нелепости», которую надо взять за хвост и стряхнуть к черту».

11. Жажда власти: «Свобода и власть, а главное власть! Над всею дрожащей тварью и над всем муравейником!» (с. 253).

12. Твердая убежденность в истинности своих логических выводов и правоте своей жизненной позиции.

стью. «Мир был для него реальным лишь в той мере, в какой он являлся объектом его теорий и планов (с. 350).

9. Наделенность — большой жизненной силой, огромной витальной энергией, которая держала его в постоянном напряжении, «на взводе» (с. 334).

10. Уже в юности связывал со словом «свобода» свободу от принуждения и ответственности (с. 321).

11. Потребность властвования была главным мотивом его жизни (с. 327,329). Уверенность в том, что побеждать должны сильные, а слабые должны быть безжалостно подавлены или уничтожены (с. 350).

12. Непоколебимая уверенность в истинности своих идей (с. 357).

Этот сравнительный анализ позволяет интерпретировать созданный русским писателем образ Раскольникова как художественный прототип, как гениально предвиденную модель исторически вызревавшего типа агрессивно-деструктивной личности. У романа «Преступление и наказание» вполне мог бы быть подзаголовок «анатомия человеческой деструктивности».

Дата добавления: 2015-05-31