Слово по случаю уныния и смущения народных мыслей об оставлении нами южной части Севастополя

Не смущают ли, братия, кого-либо из вас недавние вести с нашего полу­острова?.. Кто ведает истинное положение дел и знаком с местностью Севастополя, тот нисколько не будет смущаться тем, что мы его оставили, а еще обрадуется, узнав, что мужественные защитники Севастополя нашли способ выйти с таким достоинством из своего чрезвычайно трудного и, можно сказать, смертоносного положения, продав врагу за великую цену то, что для нас уже давно потеряло свое прежнее значение, а между тем продолжало требовать непрестанно новых великих жертв. А кому неизвестен ход дел и местоположе­ний Севастопольских, тот, услышав об оставлении нами его южной стороны, придет, пожалуй, в уныние и вообразит себе в этом случае важную потерю и какую-либо опасность для Отечества.

Наш долг посему поспешить на помощь недоумению и рассеять напрас­ные страхи. Ибо Святая Церковь не без причины именуется матерью, для серд­ца коей не чуждо никакое положение ее детей: с радующимися из них и она радуется, с плачущими и она плачет; неведущих вразумляет, малодушных обод­ряет; и все это делает не по отношению только к их вечному спасению, но и по отношению к выгодам или потерям временным.

Что же мы в настоящем случае скажем вам для вашего успокоения?

Во-первых, то, что случившееся с Севастополем не есть что-либо неожи­данное, а такое, чему, по ходу вещей, давно уже надлежало сбыться, если бы не чрезвычайное геройство его защитников; во-вторых, то, что удаление наше из одной части Севастополя в другую, то есть с юга на север, не только не составляет какого-либо вреда для нас, а напротив, избавляет рать нашу от еже­дневных великих, и теперь уже безполезных потерь; в-третьих, то, что наше перемещение из южной части города на северную не может иметь никакого неблаготворного влияния на дальнейшую судьбу Крыма и на продолжение войны, а скорее может вести к ее благополучному для нас окончанию; и, нако­нец, то, что на происшедшее с Севастополем надобно смотреть не как на бед­ствие какое-либо для нас и зло, а как на одно из естественных и неизбежных приключений войны, неприятных, конечно, по самому существу ее, но ни­сколько не унижающих нас и нимало не страшных своими последствиями.

Итак, случившемуся с Севастополем, как я сказал, давно уже надлежало произойти, если бы не безпримерное геройство защитников его; и как вы ду­маете, давно?.. С самых первых дней облежания (осады) его врагами. Почему так? Потому что он был тогда - почти наполовину его - без надлежащего укрепления и защиты. Непонятному только ослеплению врагов наших должно приписать, что Севастополь тогда же не был занят ими, что не удивило бы тогда никого. Воспользовавшись несколькими днями, нам как бы нарочно пре­доставленными, мы укрепили наскоро неогражденные места, но как укрепи­ли?., как обыкновенно бывает в подобных случаях: поверхностно и не так проч­но. Если, несмотря на все сие, начатая за сим борьба за Севастополь продол­жалась почти целый год, изнуряя и муча врагов наших, то причиной сего не крепость стен, коих никогда там не бывало, а твердость груди и непоколе­бимость воли русской. Если о каком городе, то о Севастополе, в собственном смысле, должно сказать, что он был огражден одной живой стеной, то есть нашей ратью. Оттуда-то стыд и огорчение врага, который со всеми своими средствами, в продолжение такого долгого времени ничего не мог сделать про­тив Севастополя; оттуда-то удивление всего света, не могшего понять, как сла­бое и неукрепленное дотоле место держится так продолжительно и против таких сил; оттуда и у нас небывалое прежде понятие о Севастополе, как о чем-то неприступном и неодолимом; оттуда и нынешнее уныние, как будто с уда­лением нас из Севастополя произошло нечто вовсе неожиданное и притом та­кое, через что мы лишились чести или понесли какую-либо важную потерю.

Нет, если в сем случае есть какая-либо потеря для нас, то отнюдь не важ­ная и, особенно, нисколько не опасная. Ибо чего мы тут лишились? Двенадца­ти верст в длину и трех в ширину - земли, и только. Что уступили врагу на этом пространстве? Груду камней, в кои, от ужасного с обеих сторон огня об­ратилось едва не все, что было в Севастополе. Как притом уступили? Продав ему наконец и эти бесполезные развалины ценой жизни великого числа его воинов и многих военачальников. Это ли потеря для нас?..

Но, может быть, уступленная часть Севастополя была для нас чем-либо особенно благотворна, и мы стали теперь в менее выгодное положение?.. На­против! Трудно представить положение неблагоприятнее того, в каком мы на­ходились, занимая весь Севастополь; ибо, под конец борьбы, по близости не­приятеля и его адских огней, почти каждый день стоил для нас таких потерь, какие бывают только при больших сражениях, и потери эти не приносили нам никаких выгод, кроме возможности сказать, что мы и ныне стоим там же, где стояли вчера и сначала. Теперь же драгоценная выгода для нас уже в том, что мы не терпим никаких потерь, потому что теперь между нами и врагами наши­ми пролив морской. Прежде пролив сей постоянно вредил нам, ибо отделял нас от собственной рати нашей, которая, не помещаясь в южной части города, сто­яла за ним; а теперь он же служит нам вместо ограды от врагов, избавляя нас со стороны их от всякой внезапности, в предупреждение коей мы должны были целый год, так сказать, не смыкать глаз. И когда нам от перемены таким обра­зом видимо получшело, врагу, напротив, от того же самого видимо похужело. Ибо он стоит теперь там, где стояли мы; и если не столь много терпит, как терпели мы, то терпит, однако же, гораздо более, нежели должны терпеть те­перь мы, ибо он стоит внизу, перед нами, а мы вверху, над ним, и можем трево­жить его, как он непрестанно тревожил нас. О выгоде настоящего местополо­жения нашего давно засвидетельствовано им самим еще в самом начале дела, ибо по вторжении своем на полуостров он, как всем известно, находился не на южной, а на северной части Севастополя, прямо - только с другой стороны - против того места, где стоим теперь мы; и однако же враг, несмотря на близость свою к сему месту, не пошел на него, почитая его слишком крепким и неудоб­ным для приступа, а предпочел, как это ни трудно было для него, обойти город и начать осаду с южной стороны, не такой сильной, а местами и вовсе не укреп­ленной и более удобоприступной. И вот, храбрые воины наши, показав муже­ственно, в продолжение целого года, врагу, что значила в руках их эта самая слабая и неукрепленная часть и извлекши из нее для себя всю выгоду, а для врага - весь вред, наконец уступили ему теперь оную, перейдя на ту самую северную сторону, которую, как мы сказали, он в самом начале признавал уже за сильнейшую и неудобоприступную, и какой действительно сделалась она теперь, после новых укреплений ее в продолжение целого прошедшего года.

Можете судить после сего сами, велико ли торжество для врагов наших эта произвольная уступка им худшей, и избитой уже со всех сторон части Се­вастополя, и наше перемещение из нее в часть безопаснейшую и крепчайшую... Легко станется, что враг будет выдавать у себя это за победу над нами, чтобы утешить себя чем-либо в своем продолжительном неуспехе перед Севастопо­лем и чтобы показать своим соотечественникам, для чего принесено им столько жертв и пролито так много крови; вообще, чтобы иметь предлог продолжать войну и способ вводить в заблуждение общественное мнение и извинять пе­ред ним свое безумие; но из самых врагов наших, кто знает обстоятельства и разумеет дело, тот не много обрадуется этому занятию оставленных нами, из­битых и отслуживших свою службу укреплений, и не назовет победой эту не­большую перемену места для борющихся сторон. В самом деле, что это за победа, что мнимый победитель не смеет сделать ни одного шага за побежден­ными и даже боится вступить на их место? Что это за победа, стоившая гораз­до менее жертв побежденному, нежели победившему? Что это за победа, пос­ле коей победителю стало хуже, а побежденному лучше и выгоднее? Если кто может с большим правом быть довольным окончанием борьбы Севастополь­ской в том виде, как она кончилась ныне, то Россия, для коей имя Севастополя сделалось отселе именем славы Отечественной,

"Но после нашего отступления из южного Севастополя полуостров Крым­ский начал подлежать особенной опасности...". Так действительно мнится не­которым из нас и такое точно значение сему событию стараются особенно при­дать враги наши; но я, признаюсь, сколько ни размышляю, не могу видеть, откуда происходила бы эта опасность. Разве Крым был доселе свободен от неприятеля, потому что Севастополь был за нами? Нет, он был, и будет свобо­ден, хотя бы вовсе не было Севастополя. Опасность для Крыма была бы тогда, если бы, с удалением нашим из южной части Севастополя, рать наша уничто­жилась каким-нибудь образом или ослабела; но она не только не ослабела че­рез то, а усилилась - уже потому, что быв прежде разделенной, как я заметил, проливом морским надвое, теперь совокупилась воедино и, не имея нужды защищать бесполезных уже для нас развалин, может действовать противу вра­га наступательно, и таким образом держать его в постоянной тревоге. А враг, напротив, принужден теперь защищать противу нас эти самые развалины, ожи­дать непрестанного нападения на себя и, таким образом, быть занятым и му­чимым по-прежнему, не имея возможности действовать с силой в других мес­тах полуострова, без того, чтобы не подвергнуть себя опасности быть выгнан­ным даже из старого гнезда своего. Но если бы, вопреки благоразумию, и вздумал он, не сразив предварительно стоящей против него рати нашей, по­слать часть своих войск в другие места Крымского полуострова, то мы разве не можем сделать того же? Да лучше сказать - нам и не нужно сего делать, то есть отделять от главной рати какие-либо части и направлять их в другие мес­та противу врага, ибо во всех сих местах, благодаря мудрому попечению Мо­нарха, есть уже кому отразить и поразить врагов при их появлении.

После сего, если уже опасаться кому-либо теперь, то скорее враг должен опасаться нас, нежели мы его. Почему? Потому что мы дома, а он вдали от отечества; мы на суше, а он, большей частью, на море, этой непостоянной, и в настоящую пору года такой бурной стихии; мы с удалением из южного Сева­стополя вышли из темницы и, можно сказать, из пещи огненной, а он вошел в нее вместо нас, хотя уже в полупотухшую; мы, по оставлении Севастополя, получили свободу действовать где и как нам угодно, а враг по-прежнему остал­ся прикован к своему месту, ибо он не может отделиться от моря, как един­ственного своего основания и опоры; мы, кроме подходящей к нам рати, ожи­даем еще наших естественных и грозных союзников, мраза (мороза) и снегов, а он, несмотря на получаемые подкрепления, не может не трепетать при одной мысли о нашей зиме...

"Но с южным Севастополем остался за неприятелем и пролив морской, слу­живший местом пристанища для наших морских сил на юге". Кто сказал это?.. Нет, пролив сей если не за нами, то и не за врагом, а более за нами, нежели за ним. Доказательство - что целый многочисленный флот неприятельский стоит перед сим заливом как оглашенный и не может войти в него, хотя именно этого крайне хотелось ему, и ради тщеславия, и по причине выгод; не может войти потому, что пролив сей, кроме того что прегражден для врагов потоплением сре­ди него в прошедшем еще году судов наших, он же с северного берега своего, где стоим теперь мы, так укреплен от нас огнеметными твердынями, что враг и на краткое время не может приблизиться к ним, не подвергаясь великим потерям.

"Но, если все это так, - подумает наконец кто-либо, - то зачем же мы не сделали того же самого прежде, что сделали теперь? Зачем упорно стояли столько времени на опасном, как показал опыт, для нас месте и, защищая его, должны были понести столько потерь в людях и вещах?..".

Зачем отстаивали мы столько времени Севастополь?.. Как же было не сто­ять за него? Ужели в самом начале оставить было малодушно место, хотя и опасное, но видное и немаловажное? Тем паче, когда посчастливилось нам так неожиданно и так скоро укрепить его, что мы могли заставить стоять перед ним предолго и пресмиренно всю рать неприятельскую? А коль скоро начали стоять - и с успехом - то уже надлежало стоять до последней возможности, то есть до того, чтобы извлечена была вся польза из нашего долготерпения и жертв, как то самое мы и сделали. Может быть, мы и перестояли несколько (ибо крайне трудно в подобных случаях не только управлять временем, но даже наблю­дать его, по часам и минутам, чтобы сообразоваться с его течением и переме­нами), но нельзя сказать, чтобы мы не достояли, тем паче чтобы не устояли. Если бы мы захотели, то очевидно еще могли продолжать борьбу, ибо нас не изгнали, а мы, напротив, могли выгнать врага из одной только, полузанятой им части укреплений, когда все прочее оставалось еще за нами. Но мы сами не захотели того, и по весьма разумной причине, ибо, как сказал я, извлекли уже из своего положения всю выгоду для нас, а для врага - весь вред, а после того нам оставался бы только один вред, а ему все выгоды.

Хотите ли знать, какую пользу принесло нам наше, если угодно так на­звать, упорство в долговременной защите южного Севастополя?

Теперь враг забудет хвалиться, как хвалился после Алмы, что Севасто­поль - еще не взятый тогда - принадлежит уже ему, что он непременно возьмет его, даже не правой, а левой рукой, то есть без особенных усилий и потерь. Время показало, что для взятия твердыни Севастопольской, при всем несовер­шенстве ее, недостаточно было и обеих рук неприятеля, и что он должен был простирать их бесплодно целый год, и наконец хотя получил желанное, но не когда ему хотелось, а когда вздумали и рассудили отдать ему оное, - получить не победой, а, так сказать, из милости...

Теперь столицы враждебных нам народов забудут праздновать вперед по­беды над нами и взятие наших городов, ибо никто не забудет того срама для них, каким сопровождалось слишком детское и слишком непростительное легкомыс­лие, с коим поспешили праздновать небывалую победу - без побежденных...

Теперь, благодаря Севастополю, весь свет снова изучил забытый было им Урок 1812 года; и знает твердо, как дорого приобретается неприятелем каждый шаг на земле Русской, и чего стоит одно, так сказать, приражение к сему, как он любит называть нас, северному колоссу. Если так долго и мужественно защи­щаемо было нами отдаленное от сердца Империи и не приготовленное к обороне место, то можно судить, что встретило бы врага, если бы он как-нибудь проторгся в самую середину и приразился ко внутренности Царства Русского...

Как ни важно все это, но мы можем указать еще на большее, что приобре­ли мы от патриотического упорства нашего при защите Севастополя. Где пала и исчезла едва не вся рать этой гордой и надменной Британии, и обнаружилась перед всем светом не только слабость ее в силах военных, но и крайняя не­мощь в образе внутреннего управления? Перед валами - ибо стен там не было -перед валами Севастополя! Где погибли от огня и меча нашего, а равно от недугов и лишений лучшие витязи Галлии с большей частью их военачальни­ков? Перед валами Севастополя! Где издержаны бесплодно несметные суммы двух могущественнейших царств Запада, и истрачены безумно плоды четыредесятилетнего мира и трудолюбия гражданского? Перед валами Севастополя! Где оказалась во всей наготе бесполезность разрушительных изобретений но­вейшего искусства, тех адских машин и орудий, над коими ломали голову столько умов, и от коих ожидали таких успехов и чудес? Перед валами Сева­стополя! О, памятен будет врагам нашим этот Севастополь!.. Тысячи семейств с глубоким вздохом будут долго произносить это страшное имя... а Россия с благоговением поставит его после имен Смоленска и Бородина...

Если же все сие так - а истина сказанного может быть отдана на суд са­мим врагам нашим - то скажите сами, есть ли причина смущаться нам и уны­вать оттого, что храбрые войска наши, посредством небольшого перемещения из одной части Севастополя в другую, нашли для себя средство преклонить спокойно голову и опочить от целого года трудов и опасностей? Напротив, кто хотя мало понимает наше прошедшее и наше настоящее, тот поспешит возбла­годарить Господа за то, что Он в самом начале видимо помог нам, вопреки всякой надежды, удержаться в таком месте, которое само, так сказать, отдава­лось тогда в руки неприятелям; помог потом простоять в сем месте столько времени и отразить от него столько отчаянных нападений; помог, наконец, окон­чить столь трудное дело с честью и достоинством, и оставить столь опасное для нас место без всякого почти вреда для нас.

А благодаря таким образом Господа, нельзя не обратиться со словом при­знательности к храбрым военачальникам нашим и к каждому из мужественных защитников Севастополя. Хвала и честь вам, христолюбивые витязи! Вы сдела­ли все, чего требовал от вас долг любви к Отечеству, сделали более, нежели сколько можно было ожидать от обыкновенных сил человеческих, явили чудеса неустрашимости и самоотвержения. За все сие примите полную и совершенную благодарность от имени земли Русской и от лица Святой Церкви Православной! Та и другая величаются вашим подвигом, благословляют ваше мужество, и мо­лятся о вас, живых и умерших! Хвала и честь вам, защитники Севастополя!..

Обозревая за сим, братие, весь прошедший ход брани, и простирая, сколь­ко возможно, взор в будущее, невольно приходишь к следующему заключе­нию: первая часть великого свитка судеб - касательно настоящей борьбы за Восток Запада с Севером - развилась и обнаружилась перед взорами целого света, и, можно сказать, кончена... В ней, как в свитке, виденном некогда Иезекиилем, вписаны большей частью «рыдание и жалость и горе» (Иез. 2; 10). От­селе начнет развиваться и приходить в очевидность другая часть свитка судеб браненосных. Что будет написано в ней, еще никто не ведает... А по тому само­му, падем, братие, с верой и молитвой пред Господом времен и веков, пред Царем царств и народов, и воспросим, да в сей части свитка узрится написан­ным уже не рыдание и жалость, а то, что воспето было небожителями при яслях Спасителя мира, то есть: «слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение!» (Лк. 2; 14). Аминь.

Дата добавления: 2015-05-31