Элинор Портер Поллианна вырастает 8 страница

– Но мне казалось… что есть дома для работающих девушек и… общежития, которые помогают в такого рода случаях, – запинаясь, выговорила миссис Кэрью голосом, который мало кто из ее знакомых сумел бы узнать.

– Да, они существуют. Вы когда-нибудь заходили хотя бы в один из них?

– Н-нет, хотя я… я жертвовала на них деньги. – На этот раз тон миссис Кэрью был почти извиняющимся.

Сейди как-то странно улыбнулась:

– Да, я знаю. Есть много хороших женщин, которые дают деньги на эти дома и никогда не заглядывали ни в один из них. Пожалуйста, не поймите меня так, будто я имею что-то против этих домов. Нет-нет, это хорошее дело. Они почти единственное место, где делают что-то, чтобы помочь. Но это лишь капля в море по сравнению с тем, что действительно нужно. Я попробовала пожить в таком доме однажды, но там была такая обстановка… у меня было такое чувство… Впрочем, к чему рассказывать? Возможно, не все они такие, как тот, а может быть, я сама какая-то не такая. Если б я даже попыталась объяснить вам, вы не поняли бы. Чтобы понять, вам пришлось бы пожить там… а вы ни в один даже не заходили. Но я не могла не удивляться порой, почему так много этих хороших женщин никогда, похоже, не проявляют интереса к делу предотвращения того, что потом заставляет их вкладывать столько души в дело спасения… Ну вот! Я и не собиралась столько всего наговорить. Но… вы спросили.

– Да, я спросила, – сдавленным голосом сказала миссис Кэрью, отворачиваясь.

Впрочем, не только от Сейди Дин, но и от Джейми тоже узнавала миссис Кэрью то, чего не знала прежде.

Джейми появлялся в доме очень часто. Поллианна любила, когда он приходил, а ему нравилось бывать у нее. Сначала он, правда, проявлял некоторую нерешительность, но очень скоро успокоил все сомнения и уступил своим желаниям, сказав себе (и Поллианне), что, в конце концов, ходить в гости не то же самое, что «остаться насовсем».

Миссис Кэрью часто находила Джейми и Поллианну в библиотеке, удобно устроившихся на диванчике у окна, с пустым креслом на колесах поблизости. Иногда они склонялись над книгой.

(Она слышала, как однажды Джейми сказал Поллианне, что, наверное, не страдал бы так из-за своих ног, если бы у него было столько книг, сколько их у миссис Кэрью, а уж если бы имел и книги, и ноги, так был бы наверху блаженства.) Иногда мальчик рассказывал что-нибудь, а Поллианна слушала увлеченно, с широко раскрытыми глазами.

Миссис Кэрью удивлялась такому интересу Поллианны, пока однажды сама не остановилась и не послушала. После этого она уже не удивлялась, но слушала и слушала. Язык мальчика был по большей части грубым и неправильным, но всегда поражал своей яркостью и образностью, и вскоре миссис Кэрью рука об руку с Поллианной уже путешествовала в Золотом Веке, послушная воле мальчика с сияющими глазами.

Миссис Кэрью начинала смутно сознавать, что значит быть в душе и в мечтах центром храбрых подвигов и чудесных приключений, в то время как в действительности ты всего лишь мальчик-инвалид в кресле на колесах. Но миссис Кэрью не сознавала той роли, какую этот мальчик-инвалид начинал играть в ее собственной жизни. Она не сознавала ни того, каким привычным становится его присутствие, ни того, с каким интересом она теперь старается найти что-нибудь новое, «чтобы показать Джейми». Не сознавала она и того, что с каждым днем он все больше и больше кажется ей тем самым, пропавшим Джейми, сыном ее покойной сестры. Но когда миновали февраль, март, апрель и пришел май, сделав совсем близкой дату намеченного отъезда Поллианны домой, миссис Кэрью вдруг поняла, что будет означать для нее отъезд девочки.

Она была изумлена и испугана. До сих пор миссис Кэрью, как ей казалось, с удовольствием ожидала отъезда Поллианны. Она говорила себе, что тогда в доме снова будет тихо, а слепяще яркое солнце закроют шторы. Снова она будет жить спокойно и сможет спрятаться от раздражающего, надоедливого мира. Снова обратится она страдающей душой ко всем столь дорогим воспоминаниям о потерянном маленьком мальчике, так давно шагнувшем в безбрежную неизвестность и закрывшем за собой дверь. И она верила, что все это будет, когда Поллианна уедет домой.

Но теперь, когда Поллианна действительно уезжала домой, все было совсем по-другому. «Тихий дом без слепяще яркого солнца» обещал оказаться «невыносимо мрачным», желанная «спокойная жизнь» представлялась «отвратительным одиночеством», а что до возможности «спрятаться от надоедливого мира» и «обратиться страдающей душой к дорогим воспоминаниям о потерянном маленьком мальчике»… как будто что-то могло стереть новые мучительные воспоминания о другом Джейми (который мог, однако, быть тем самым Джейми) с его полными страдания и мольбы глазами.

Теперь миссис Кэрью очень хорошо знала не только то, что без Поллианны дом будет пустым, но и то, что без мальчика, без Джейми, он будет более чем пуст. Для ее гордости сознание этого было отнюдь не приятным, для ее сердца это была пытка, так как мальчик дважды отказался переехать к ней. Внутренняя борьба, которую испытывала она в последние дни пребывания Поллианны в Бостоне, была напряженной и жестокой, но гордость всегда брала верх. А затем, когда Джейми был в гостях на Коммонуэлс-авеню, как предполагалось, в последний раз, сердце одержало победу, и миссис Кэрью еще раз попросила Джейми переехать к ней и стать для нее тем Джейми, которого она потеряла.

Своих слов она никогда потом не могла вспомнить, но того, что сказал мальчик, не забыла.

Да и были это всего семь коротких слов.

С минуту, которая показалась ей невероятно долгой, его глаза пытливо смотрели ей в лицо, затем в них вспыхнул преображающий свет, и мальчик прошептал:

– Да! Ведь теперь… вам не все равно!

Глава 14ДЖИММИ И «ЧУДИЩЕ С ЗЕЛЕНЫМИ ГЛАЗАМИ» ^[11]

На этот раз Белдингсвилл не встречал Поллианну с духовым оркестром и флагами… возможно потому, что точно время ее ожидаемого приезда было известно лишь немногим в городке. Но, разумеется, не было недостатка в радостных приветствиях с той самой минуты, как она вышла из поезда вместе с тетей Полли и доктором Чилтоном. Да и Поллианна, не теряя времени, сразу же начала наносить мимолетные визиты в дома всех своих старых друзей, так что в последующие несколько дней, по словам Ненси, «ни в одном месте на нее и пальцем было не указать: пока палец поднимаешь, ее там уже нет».

И всегда, везде, где она появлялась, ее спрашивали: «Ну, как тебе понравился Бостон?» Но никому, вероятно, не ответила она подробнее, чем мистеру Пендлетону. Как бывало каждый раз, когда ей задавали этот вопрос, сначала она обеспокоенно нахмурилась:

– Да, он мне понравился… я просто полюбила его, часть его.

– Но не весь? – улыбнулся мистер Пендлетон.

– Нет. Есть там и то, что не понравилось… О, я была, конечно, рада, что поехала, – поспешила она объяснить. – И время я проводила совершенно замечательно, и столько было всего такого необычного и особенного… как, например, обедать вечером, а не днем, когда следовало бы! Но все были так добры ко мне, и я видела столько интересного: Банкер-Хилл^[12] и городской парк, и целые мили картин, статуй, витрин, и улицы, которые не кончаются. И людей. Я еще никогда не видела так много людей.

– Ну, мне казалось, ты любишь людей, – заметил мужчина.

– Люблю. – Поллианна снова нахмурилась и задумалась. – Но что пользы, что их так много, если вы их не знаете. А миссис Кэрью не разрешала мне с ними знакомиться. Она сама их не знала. Она говорила, что там не принято знакомиться.

Последовала небольшая пауза, затем Поллианна продолжила со вздохом:

– Я думаю, что, пожалуй, именно это мне больше всего не понравилось… то, что люди не знают друг друга. А насколько было бы лучше, если бы они были знакомы! Только подумайте, мистер Пендлетон, там множество людей, которые живут на грязных, узких улицах, и у них не бывает даже бобов и рыбных тефтелек на обед, а одежда гораздо хуже, чем вещи из церковных пожертвований. А есть другие люди – миссис Кэрью и еще много таких, как она, – которые живут в совершенно великолепных домах, и еды и одежды у них столько, что они не знают, куда ее девать. Так вот, если бы те люди только познакомились с этими …

Но мистер Пендлетон со смехом перебил ее.

– А тебе не приходило в голову, моя дорогая девочка, что эти люди отнюдь не стремятся узнать друг друга? – спросил он с добродушной насмешкой.

– Некоторые стремятся, – горячо защищалась Поллианна. – Вот, например, Сейди Дин… она хочет узнать других людей, и я познакомила ее с миссис Кэрью, и мы пригласили ее к себе, и еще пришли Джейми и много других… и она была так рада с ними познакомиться! Вот поэтому-то я и думаю, что если бы много таких людей, как миссис Кэрью, знали тех, других людей… но конечно, я не смогла бы всех их перезнакомить. Да я и сама-то не так уж много их знаю. Но если бы они все-таки смогли узнать друг друга, так чтобы богатые люди могли дать часть своих денег бедным…

Но мистер Пендлетон снова засмеялся и перебил ее;

– Ох, Поллианна, Поллианна! Боюсь, ты заходишь слишком далеко. Не успеешь оглянуться, как станешь ярой маленькой социалисткой и завзятой общественной деятельницей.

– Кем? – недоверчиво переспросила девочка. – Я… я не знаю, что делают общественные деятельницы. Но я знаю, что значит быть общительным … и такие люди мне нравятся. Если общественная деятельница – это что-то вроде общительной, то я не против быть такой – ни чуточки, я даже хотела бы такой быть.

– В этом я не сомневаюсь, – улыбнулся мужчина, – Но когда дело дойдет до претворения в жизнь этого твоего проекта массового перераспределения богатства… ты можешь столкнуться с большими трудностями.

Поллианна тяжело вздохнула и кивнула:

– Я знаю. Так и миссис Кэрью говорила. Она говорила, что я ничего не понимаю… что это… э… э… пуперизировало^[13] бы ее и были бы пагубные последствия и порочная практика и… – Она не договорила, так как мужчина рассмеялся. Но затем, вскинув голову, она немного обиженно продолжила: – Ну, в общем, что-то в этом роде… Но все-таки я не понимаю, почему одни люди должны иметь так много всего, а другие не иметь ничего, и мне это не нравится. И если у меня когда-нибудь будет много, я просто отдам часть тем, у кого ничего нет, даже если я от этого сделаюсь пуперизированная и пагубная, и…

Но тут мистер Пендлетон так расхохотался, что Поллианна после минутной борьбы с собой не выдержала и засмеялась вместе с ним.

– Ну, во всяком случае, я этого не понимаю, – повторила она, отдышавшись.

– Да, дорогая, боюсь, ты этого не понимаешь, – согласился мужчина; взгляд его вдруг стал очень серьезным и ласковым. – Да и никто из нас, по правде говоря, тоже… Но расскажи мне, – добавил он, помолчав, – кто этот Джейми, о котором ты твердишь, с тех пор как приехала.

И Поллианна рассказала.

Заговорив о Джейми, Поллианна перестала казаться озабоченной и недоумевающей. Она любила рассказывать о Джейми. Здесь все было ей понятно. Здесь не приходилось иметь дела с длинными, пугающе трудными словами. Кроме того, разве не будет особенно интересно мистеру Пендлетону то, что миссис Кэрью взяла к себе в дом мальчика? Ведь кто лучше, чем он, может понять необходимость «присутствия ребенка»?

Впрочем, о Джейми Поллианна рассказывала всем и каждому. Она предполагала, что всем это будет так же интересно, как ей самой. В большинстве случаев она не была разочарована проявленным любопытством, но однажды столкнулась с неприятной неожиданностью, которую преподнес ей Джимми Пендлетон.

– Слушай-ка, – с раздражением сказал он ей как-то раз, – что там в Бостоне не было больше никого, кроме этого вечного Джейми?

– Джимми Бин! Что ты хочешь этим сказать?! – воскликнула Поллианна. Мальчик чуть вскинул голову.

– Я не Джимми Бин. Я Джимми Пендлетон. И я хочу сказать, что, если тебя послушать, так получается, будто там в Бостоне не было никого, кроме этого чокнутого мальчишки, который зовет птиц и белок леди Ланселот и порет всякую чушь.

– Джимми Б… Пендлетон! – Поллианна задохнулась от негодования, а затем с живостью продолжила: – Джейми не чокнутый! Он очень хороший мальчик. И столько всего знает – и книг, и рассказов! Он даже сам может придумывать всякие истории! А кроме того, вовсе не леди Ланселот, а сэр Ланселот. И если бы ты знал хоть половину того, что знает Джейми, то не делал бы таких ошибок! – заключила она со сверкающими глазами. Джимми отчаянно покраснел; вид у него стал совсем несчастный. Но хотя ревность, это «чудище с зелеными глазами», все сильнее сжимала его сердце, он по-прежнему старался не сдавать позиций.

– Ну, все равно, – презрительным тоном заметил он, – имя у него дурацкое. Джейми! Пф! Звучит совсем по-девчоночьи! И не я один так думаю. Я знаю еще кое-кого, кто тоже так говорил.

– Кто это был?

Ответа не последовало.

– Кто это был? – повторила Поллианна более властно и настойчиво.

– Отец, – ответил он угрюмо.

– Твой… отец? – в изумлении переспросила Поллианна. – Да откуда он мог знать Джейми?

– Он и не знал. Он говорил не про него. Он говорил про меня. – Мальчик по-прежнему говорил угрюмо, не глядя на Поллианну. Но была в его голосе необычная мягкость, которая была заметна всегда, когда бы он ни упоминал о своем отце.

– Про тебя?

– Да. Это было как раз перед его смертью. Мы почти неделю прожили у одного фермера. Отец помогал на сенокосе… ну, и я тоже, немного. Жена фермера была очень добра ко мне и очень скоро стала называть меня «Джейми»… Не знаю почему, но стала. И однажды отец это услышал. Он здорово рассердился… так рассердился, что я навсегда запомнил его слова. Он сказал тогда, что Джейми – имя не для мальчика и что его сына так никогда называть не будут. Он сказал, что это девчоночье имя и он его терпеть не может. Я никогда не видел его таким сердитым, как в тот вечер. Он даже не захотел остаться и закончить работу, и мы в тот же вечер опять двинулись в путь. Мне было немного жаль уходить – она мне понравилась… то есть жена фермера, я хочу сказать. Она было очень добра ко мне.

Поллианна кивнула с сочувствием и интересом. Джимми редко говорил о своем таинственном прошлом – о том времени, когда она его еще не знала.

– А что случилось потом? – спросила она, совсем забыв о первоначальном предмете спора – имени «Джейми», которое было названо «девчоночьим». Мальчик вздохнул:

– Ну, мы просто шли и шли дальше, пока не нашли другое место. Там-то отец и… умер. И тогда они отправили меня в приют.

– А ты убежал, и я нашла тебя в тот день возле дома миссис Сноу, – мягко продолжила Поллианна. – И с тех пор я тебя знаю.

– Да… и с тех пор ты меня знаешь, – повторил Джимми, но совсем другим голосом; он вдруг вернулся к настоящему и вспомнил свою обиду. – Но я не Джейми, – заключил он, презрительно выделив последнее слово, а затем с высокомерным видом отвернулся и ушел, оставив в одиночестве огорченную и смущенную Поллианну.

– Ну что ж, я могу радоваться тому, что он не всегда ведет себя так, – вздохнула она, провожая печальным взглядом крепкую мальчишечью фигурку с неприятной заносчивостью в движениях.

Глава 15
ТЕТЯ ПОЛЛИ ВСТРЕВОЖЕНА

Поллианна пробыла дома около недели, когда миссис Чилтон получила письмо от Деллы Уэтерби.

"Как я хотела бы дать вам представление о том, что сделала для моей сестры ваша маленькая племянница, – писала мисс Уэтерби, – но боюсь, это невозможно. Чтобы понять это, вы должны были бы знать, какой она была прежде. Конечно, вы видели ее, и, возможно, от вашего внимания не ускользнули безмолвие и мрак, в которые она погрузила себя на многие годы. Но вы и представить не могли горечь, жившую в ее сердце, отсутствие всякой цели и интереса в ее жизни, упорное стремление быть вечно в трауре.

Потом приехала Поллианна. Вероятно, я не говорила вам об этом, но моя сестра пожалела о своем обещании взять к себе девочку почти в ту же минуту, как дала его, и поставила жесткое условие, что как только Поллианна попытается читать ей проповеди, она отправит девочку обратно ко мне. Но проповедей Поллианна не читала… по крайней мере, так говорит моя сестра, а уж ей ли не знать. Проповедей не было, и однако… Лишь позвольте мне рассказать вам, что увидела я, когда приехала вчера навестить ее. Ничто другое, вероятно, не сможет дать вам лучшего представления о том, что совершила ваша удивительная маленькая Поллианна. Прежде всего, еще только приближаясь к дому, я увидела, что почти все шторы подняты; раньше они всегда были опущены до самого подоконника. Едва ступив в холл, я услышала музыку – «Парсифаль» ^[14]. Дверь в гостиную была открыта, в воздухе носился запах роз.

– Миссис Кэрью и мастер Джейми в музыкальной комнате, – сказала горничная.

Там я и нашла их – мою сестру и мальчика, которого она взяла в свой дом. Они слушали одно из этих новых устройств, которые могут воспроизводить записи опер в исполнении всей труппы вместе с оркестром.

Мальчик сидел в кресле на колесах. Он был бледен, но явно блаженно счастлив. Моя сестра выглядела на десять лет моложе. На ее обычно бледных щеках играл легкий румянец, глаза сияли.

Немного позднее, после того как я несколько минут поговорила с мальчиком, мы с сестрой поднялись наверх, в ее комнаты, и там она рассказала мне о… Джейми. Нет, не о прежнем Джейми и не так, как прежде – со слезами на глазах и безнадежными вздохами, а о новом Джейми, и здесь не было ни вздохов, ни слез; вместо них были живой интерес и восхищение.

– Делла, он просто чудо, – начала она. – Все, что есть лучшего в музыке, живописи, литературе, находит у него совершенно удивительный отклик, только, конечно, он нуждается в развитии и образовании. Вот это я и намерена ему обеспечить. Учитель приходит завтра… Конечно, его язык порой ужасен; но в то же время он прочел так много хороших книг, что его словарный запас поразителен. А слышала бы ты, какие истории он может сочинять и тут же выпаливать единым духом! В общем образовании у него, разумеется, много пробелов, но он горит желанием учиться, так что все очень скоро удастся исправить. Он любит музыку, и я дам ему ту подготовку, какую он хочет. У меня уже есть коллекция тщательно отобранных пластинок. Видела бы ты его лицо, когда он впервые слушал музыку Святого Грааля! Он знает буквально все о короле Артуре и рыцарях «Круглого стола» и говорит о рыцарях, лордах и дамах, как ты и я о членах нашей семьи… только иногда я не знаю, то ли его сэр Ланселот – это рыцарь древних времен, то ли белка в городском парке. И еще, Делла, знаешь, я думаю, можно добиться, чтобы он опять стал ходить. Во всяком случае, я собираюсь показать его доктору Эймсу и… И она все говорила и говорила, а я сидела, изумленная, онемевшая, но – ах! – до чего счастливая! Я рассказываю все это вам, дорогая миссис Чилтон, чтобы вы могли понять, как она увлечена, как горячо желает видеть развитие способностей этого мальчика и как, хочет она того или нет, все это меняет ее отношение к жизни. Она не может делать то, что делает для Джейми, не делая в то же время того же самого и для себя. Никогда больше, я уверена, не будет она той угрюмой, унылой женщиной, какой была прежде. И все это благодаря Поллианне.

Поллианна! Дорогое дитя… и самое замечательное то, что она ни о чем не подозревает. Я думаю, что даже моя сестра не вполне осознает, что происходит в ее собственном сердце и в ее жизни, и, конечно, не осознает Поллианна – и менее всего ту роль, которую сыграла в этих переменах.

Так вот, дорогая миссис Чилтон, как могу я отблагодарить вас? Я знаю, что не могу, так что не стану даже и пытаться. Но в душе вы знаете, я в этом уверена, как благодарна я вам обеим – вам и Поллианне.

Делла Уэтерби".

– Ну, похоже, лечение помогло, все в порядке, – улыбнулся доктор Чилтон, когда жена дочитала ему это письмо.

К его удивлению, она с досадой махнула рукой и взмолилась:

– Томас, пожалуйста, перестань!

– Но, Полли, в чем дело? Разве ты не рада что… что лечение помогло?

Миссис Чилтон с безнадежным видом откинулась на спинку кресла.

– Ах, снова ты, Томас! – вздохнула она. – Разумеется, я рада, что эта заблуждавшаяся женщина отказалась от прежнего образа жизни и нашла, что может быть кому-то полезна. И, разумеется, я рада, что Поллианна сделала это. Но я не могу радоваться тому, что о девочке постоянно говорят как о… бутылке с лекарством или «лечении». Неужели ты этого не понимаешь?

– Пустяки! В конце концов, что за беда? Я называю Поллианну укрепляющим средством, с тех пор как познакомился с ней.

– Беда? Но, Томас, девочка с каждым днем становится старше. Неужели ты хочешь испортить ее? До сих пор она совершенно не сознавала своих удивительных способностей. И в этом секрет ее успеха. Но ты знаешь так же хорошо, как и я, что как только она осознанно возьмется исправлять кого-либо, так сразу станет просто невыносима. А потому нельзя допускать, чтобы она когда-нибудь вбила себе в голову, что она – нечто вроде всеисцеляющего средства для бедного, больного, страдающего человечества.

– Пустяки! Я не стал бы тревожиться, – засмеялся доктор.

– Но я тревожусь, Томас.

– Но, Полли, подумай о том, что она сделала, – убеждал доктор. – Подумай о миссис Сноу, Джоне Пендлетоне и многих других… да теперь это совсем не те люди, что были прежде, – также, как и миссис Кэрью. И все это сделала Поллианна… Благослови ее Господь!

– Я это знаю, – выразительно кивнула миссис Чилтон. – Но я не хочу, чтобы это знала сама Поллианна! О, разумеется, отчасти ей это известно. Она знает, что научила их своей «игре в радость», и с тех пор они гораздо счастливее. И это хорошо. Это просто игра – ее игра, и они играют вместе с ней. Между нами, я готова признать, что Поллианна прочитала нам одну из самых проникновенных проповедей, какие я когда-либо слышала; но как только она узнает об этом…

Короче, я не хочу, чтобы она узнала. Вот и все. И позволь мне прямо сейчас сказать тебе, что я решила все-таки поехать снова с тобой в Германию этой осенью. Сначала я думала, что не поеду. Мне не хотелось оставлять Поллианну… да и теперь я не собираюсь ее оставлять. Я намерена взять ее с собой.

– Взять ее с нами? Отлично! Почему нет?

– Мне придется это сделать. Вот и все. Более того, я была бы рада пожить в Германии несколько лет, как тебе хотелось. Мне нужно на время совсем увезти Поллианну из Белдингсвилла. Я хотела бы, если смогу, сохранить ее милой и неиспорченной. И она не вобьет себе в голову никаких глупостей, если это зависит от меня. Ну, скажи, Томас, хотим ли мы, чтобы эта девочка стала невыносимой, назойливой резонеркой?

– Конечно нет, – засмеялся доктор. – Но, уж коли на то пошло, я не думаю, чтобы кто-то или что-то могло сделать ее такой… Впрочем, эта идея насчет Германии устраивает меня как нельзя лучше. Ты же знаешь, мне так не хотелось уезжать оттуда… и я не уехал бы, если б не Поллианна. Так что чем скорее мы вернемся туда, тем приятнее мне будет. И я хотел бы остаться там на несколько лет – как для учебы, так и для практики.

– Тогда – решено. – И тетя Полли удовлетворенно вздохнула.

Глава 16
КОГДА ПОЛЛИАННУ ЖДАЛИ

Весь Белдингсвилл буквально трепетал от волнения. Никогда, с тех пор как Поллианна Уиттиер вернулась домой из санатория на ногах, не было таких оживленных разговоров у заборов на задних дворах и на углу каждой улицы. На этот раз в центре внимания опять была Поллианна. Снова Поллианна возвращалась домой… но теперь это была совсем другая Поллианна и возвращение было совсем другое!

Поллианне теперь было двадцать. Шесть лет она прожила в Европе: зимы проводила в Германии, а летом путешествовала и отдыхала вместе с доктором Чилтоном и его женой. Только однажды за это время побывала она в Белдингсвилле, и тогда это был короткий визит – всего лишь один месяц в тот год, когда ей исполнилось шестнадцать. И теперь она возвращалась домой – по слухам, насовсем; она и ее тетя Полли.

Доктора Чилтона с ними не было. Шесть месяцев назад городок был потрясен и опечален известием о его скоропостижной смерти. Все ожидали тогда, что миссис Чилтон и Поллианна сразу вернутся в свой старый дом. Но они не приехали. Вместо этого пришло известие, что вдова и ее племянница останутся в Европе еще на какое-то время. Говорили, что в полной перемене окружения миссис Чилтон пыталась искать забвения и облегчение своей глубокой скорби. Очень скоро, однако, по городку поползли слухи, смутные и не столь смутные, о том, что в финансовом отношении с миссис Чилтон не все в порядке. Железнодорожные акции, в которые, как говорили, была вложена значительная часть состояния Харрингтонов, некоторое время были неустойчивы, а затем рухнули в пропасть. Другие вложения, согласно слухам, также были весьма ненадежны. На состояние доктора Чилтона также вряд ли можно было рассчитывать. Он не был богатым человеком, а его расходы в последние шесть лет оказались довольно большими. Так что Белдингсвилл не был особенно удивлен, когда спустя неполных шесть месяцев после смерти доктора пришло наконец известие, что миссис Чилтон и Поллианна возвращаются домой.

Снова в старом доме Харрингтонов, так долго остававшемся закрытым и безмолвным, были распахнуты окна и широко открыты двери. Снова Ненси – теперь миссис Дурджин, супруга Тимоти Дурджина – вытирала пыль, чистила и мыла, пока дом не засиял в безупречной чистоте и порядке.

– Нет, я никаких распоряжений не получала, не получала, – объясняла Ненси любопытствующим друзьям и соседям, которые останавливались у ворот или, кто посмелее, подходили прямо к двери.

– У мамаши Дурджин, конечно, был ключ, и она обычно приходила проветрить и приглядеть, чтоб все было в порядке, а миссис Чилтон написала только, что она и мисс Поллианна приезжают в пятницу на этой неделе и чтоб, пожалуйста, комнаты и чехлы были проветрены, а ключ в этот день лежал под ковриком у задней двери. Под ковриком! Вот уж действительно! Как будто я дам им, двум бедняжкам, приехать в этот дом вот так – одиноким и заброшенным... а я всего за милю отсюда сижу в своей гостиной, будто какая-нибудь госпожа и у меня совсем нет сердца, нет сердца! Как будто бедняжкам и без того не приходится тяжело – едут домой, а доктор умер – упокой Господи его душу! – и никогда не вернется… Да и к тому же без денег. Вы слыхали про это? Вот беда-то, вот беда! Подумать только, мисс Полли… я хочу сказать, миссис Чилтон и вдруг бедная! Ну и ну, не могу я этого представить, не могу, не могу!

Ни с кем, вероятно, не говорила Ненси так заинтересованно, как с высоким, красивым молодым человеком с необыкновенно открытым взглядом и необыкновенно обаятельной улыбкой, который в четверг в десять часов утра легким галопом подъехал к задней двери дома на горячем породистом скакуне. В то же время ни с кем не говорила он в столь явном смущении, насколько это касалось манеры обращения; она то и дело запиналась и с ее языка срывалось:

«Мастер Джимми… э… мистер Бин… то есть, я хочу сказать, мистер Пендлетон, мастер Джимми!» – с нервной стремительностью, вызвавшей у молодого человека взрыв веселого смеха.

– Не беспокойтесь, Ненси! Говорите, как вам удобнее всего… Я уже выяснил, что хотел. Миссис Чилтон и ее племянница действительно приезжают завтра.

– Да, сэр, приезжают, сэр, – приседая, заверила Ненси, – такая жалость! Не то, чтоб я не была рада их видеть, да только как они приезжают…

– Я понимаю, – серьезно кивнул юноша, окидывая взглядом красивый старый дом. – Но тут, я думаю, ничего не поделаешь. Но я рад, что вы взялись… именно за то, за что взялись. Это очень поможет, – заключил он с живой улыбкой и, развернувшись, стремительно умчался по дороге.

Ненси, стоя на крыльце, глубокомысленно покачала головой.

– Меня не удивляет, мастер Джимми, – заявила она вслух, провожая восхищенным взглядом красивые фигуры лошади и всадника, – меня не удивляет, что вы не теряете времени даром, когда нужно расспросить про мисс Поллианну. Я давно сказала, что придет время – и оно непременно придет… а тут еще вы выросли таким красивым и высоким. И я надеюсь, что так все и получится, надеюсь, надеюсь! Это будет совсем как в книжке, ведь она нашла вас и привела в этот великолепный дом мистера Пендлетона. Кто узнал бы в вас теперь прежнего маленького Джимми Бина! Никогда не видела, чтобы кто-то так изменился, не видела, не видела! – заверила она, в последний раз взглянув на быстро теряющийся вдали силуэт.

Похожая мысль, должно быть, мелькнула у Джона Пендлетона, когда с веранды своего большого серого дома на Пендлетон-Хилл он следил за стремительным приближением той же лошади и всадника. В его глазах было выражение, очень похожее на выражение миссис Ненси Дурджин, а с уст сорвалось восхищенное: «Что за красавцы оба!», когда эти двое промчались мимо дома к конюшне.

Пять минут спустя юноша вышел из-за угла дома и медленно поднялся по ступеням веранды.

– Ну, мой мальчик, это правда? Они приезжают? – с явным нетерпением спросил мужчина.

– Да.

– Когда?

– Завтра. – Молодой человек опустился в кресло.

Резкость и краткость ответа заставили Джона Пендлетона нахмуриться. Он бросил быстрый взгляд на лицо юноши, на миг заколебался, а затем, немного отрывисто, спросил:

– В чем дело, сынок?

– Дело? Ни в чем, сэр.

Дата добавления: 2015-05-26