Психологические вопросы формирования личности ребенка в дошкольном возрасте

Говоря о развитии личности ребенка, обычно указывают на два возрастных периода, в которых происходят решающие изменения: 1) период подросткового и даже юношеского возраста и 2) период дошкольного детства. Значение этих периодов для развития личности отмечают такие крупнейшие представители нашей отечественной педагогики и психологии, как К. Д. Ушинский, П. Ф. Лесгафт и др.

Каждый из этих периодов имеет свои особенности. Для подросткового периода характерна начинающаяся активная работа над собой; это период формирования нравственного сознания, идеалов, период развития самосознания личности.

В дошкольном детстве — периоде первоначального фактического складывания личности — устанавливаются первые связи и отношения, которые образуют новое, высшее единство деятельности и вместе с тем новое, высшее единство субъекта. Именно в силу этого так важен период дошкольного детства.

В чем же заключается процесс складывания личности в дошкольном возрасте? Что это за новые связи и отношения, которые, завязываясь, образуют начатки личности? Эти новые связи и отношения устанавливаются между отдельными процессами деятельности ребенка, они имеют социальную природу, могут образоваться только на основе развития жизни в общественных условиях, т. е. только у человека и лишь на определенном этапе развития.

На этом необходимо остановиться более подробно. Жизнь всякого индивидуума представляет собой некое целое. Одни процессы деятельности закономерно сменяются другими, одни становятся преобладающими, другие — как бы отходят на второй план. Поэтому то одни, то другие внешние воздействия побуждают активность индивидуума. В этом проявляется естественная смена потребностей организма, обусловленная естественной цикличностью его жизни. Такая смена потребностей и цикличность жизненных процессов отчетливо наблюдается, например, у младенцев.

Но уже очень рано, еще на первом году жизни, поведение ребенка начинает перестраиваться: у него появляется все больше таких процессов поведения, которые обязаны своим возникновением тому, что его жизнь протекает в общественных условиях и под влиянием окружающих людей. Он усваивает формы человеческого общения, начинает овладевать языком. У него формируются и новые, специфически человеческие потребности, которые создаются тем образом жизни, который он ведет с первых же шагов своего развития. Он, наконец, все более научается отвечать на требования взрослых.

К 2— 2^1/2 годам ребенок проделывает в этом направлении огромный путь. Он не только свободно ходит и правильно обращается со знакомыми и доступными ему предметами, говорит и сознательно руководствуется тем, что он видит и что слышит от взрослых. Он проявляет и известную инициативу, самостоятельность. Словом, его поведение характеризуется чертами, присущими человеческой деятельности.

Существует, однако, одна особенность, которая качественно отличает поведение ребенка в возрасте до 3 лет от поведения детей более старшего возраста. Особенность эта много раз описывалась в научной литературе по детской психологии и хорошо известна. Она заключается в том, что ребенок преддошкольного возраста весь как бы во власти внешних впечатлений, во власти своего «поля восприятия». Поэтому его очень легко привлечь к чему-нибудь, но гак же легко и отвлечь. Он эмоционально реагирует на происходящее, но его эмоции неустойчивы. Если, например, ребенок заплакал от огорчения, то его нетрудно утешить: достаточно взамен игрушки, которой он лишился, дать ему другую или вообще чем-нибудь занять его. Часто приходится видеть, что не прошло и 2—3 минут после какой-нибудь перенесенной малышом неудачи, а он уже улыбается, с увлечением следит за тем, что ему показывают или рассказывают; только изредка у него еще прорываются отдельные всхлипывания. Во внешних выразительных движениях отрицательная эмоциональная реакция еще сохранилась, психологически же эмоция уже исчезла.

Что кроется за этой особенностью детей преддошкольного возраста? Чем объясняется своеобразная внутренняя неустойчивость их поведения в целом?

Психологический анализ фактов, подобных указанным выше, позволяет обнаружить некоторую общую причину, которая их объясняет. Дело в том, что само строение деятельности в этом возрасте обладает одной важной особенностью. Она состоит в следующем. Хотя деятельность ребенка побуждается мотивами, отвечающими относительно очень развитым потребностям, и уже включает в себя сознательные целенаправленные процессы — действия, однако сами мотивы еще внутренне не соподчинены друг другу. Иначе говоря, между мотивами, побуждающими ребенка, не установились еще такие соотношения, при которых одни являются для него более важными, другие менее важными, второстепенными. А это значит, что не установились еще соответствующие соотношения между более важными и менее важными смыслами, какие приобретают для ребенка различные явления и различные виды его собственной деятельности, различное отношение его к окружающему. Вернее, эти соотношения могут устанавливаться, но лишь извне — в ходе фактического развертывания его поведения и в результате прямого воздействия взрослого. Конечно, и на этом этапе развития существуют внутренние связи, управляющие соотношением мотивов, но они еще остаются первичными, органическими по своей природе. Это связи органических потребностей. Например, сильно проголодавшийся ребенок не на все, разумеется, будет реагировать с одинаковой готовностью, а ребенка, испытывающего потребность в сне, ничто по-настоящему не занимает, он «капризничает». Но эти поправки, которые мы должны внести в наше понимание строения Деятельности детей преддошкольного возраста, конечно, ни в какой мере не отменяют указанной его характеристики. Их поведение еще не образует сколько-нибудь целостной системы, внутренне определяемой такими соотношениями мотивов, которые являются соотношениями высшего, так сказать, типа, хотя сами по себе мотивы, побуждающие их деятельность, и являются по своей природе, очень сложными, высокоразвитыми. Поэтому-то ребенок 2—3 лет сознательно не может пожертвовать чем-нибудь, привлекшим его, ради другого, более значимого; зато и самое сильное его огорчение можно развеять каким-нибудь пустяком.

Только в дошкольном возрасте мы можем впервые обнаружить эти высшие, вторичные соотношения мотивов, устанавливающиеся на основе выделения более важных мотивов, подчиняющих себе другие. Несколько лет назад мы имели случай наблюдать эти соотношения в условиях одного экспериментального исследования. Ребенку, который не справился с задачей, было сказано, чтобы не огорчать его, что он все-таки молодец, причем, как и другие дети, он получил хорошую конфету. Однако он взял конфету без всякого удовольствия и решительно отказался ее есть, а его огорчение отнюдь не уменьшилось; напротив, из-за неудачи полученная им конфета стала для него «горькой». В нашей лаборатории мы долго потом называли подобные явления у детей (да и не только у детей!) явлениями «горькой конфеты».

Позже, в 1939—1940 гг., К. М. Гуревич специально изучал, когда и в какой последовательности возникает у детей соподчинение мотивов. В обычных условиях общения с ребенком создавалась, например, такая ситуация. Когда ребенку наскучивало раскладывание мозаики, которым он занимался, ему предлагали интересную механическую игрушку, например заводной паровозик, но тут же говорили, что ему будет разрешено играть ею только после того, как он аккуратно разложит шарики мозаики обратно в коробочки, сортируя их по цвету — так, как они лежали прежде (при этом шариков было очень много). Таким образом, ради привлекательной перспективы поиграть новой, занимательной игрушкой ребенок должен был довольно длительно выполнять действие, которое ему не хотелось выполнять. В других опытах ребенок включался в игру, которая требовала кропотливой подготовки к главному, самому увлекательному ее моменту. Игра эта была построена по такому принципу, как, например, катанье с гор на санках: очень приятно скатиться вниз, но для этого нужно предварительно долго подниматься с санками на гору.

Эти и подобные им опыты показали, что сознательное и самостоятельное подчинение одного действия другому впервые формируется лишь в дошкольном возрасте. Они позволили наметить и тот путь, по которому идет развитие процесса. Оказалось, что ребенок раньше приобретает возможность самостоятельно выполнять само по себе непривлекательное действие (т. е. отрицательно мотивированное), если то, ради чего оно выполняется (т. е. то, что составляет положительный мотив), не находится в поле восприятия ребенка, а представляется им лишь мысленно. Например, если обещанная игрушка находится перед глазами ребенка, то ему труднее довести до конца разборку шариков мозаики, чем когда игрушки этой поблизости нет. Маленький ребенок не в состоянии заставить себя заниматься неинтересным раскладыванием шариков даже ради возможности поиграть с ней. Дело идет гораздо лучше, если игрушку убрать, причем в этом случае ребенок не просто отвлекается от нее, а действует именно ради нее: окончив разборку шариков, он немедленно же напоминает, что теперь ему надлежит получить обещанную игрушку. Этот факт показывает, что возможность волевого поведения действительно раньше возникает при наличии мысленной мотивации и лишь, затем распространяется также и на случаи, когда то, что побуждает деятельность, воздействует непосредственно, находится в поле внешнего восприятия.

Эти опыты также показали, что выполнение одного действия ради другого, прежде всего возникает у ребенка в процессе общения, когда соотношение соответствующих мотивов создается требованием взрослого, а лишь затем и в условиях, когда этого требуют сами предметные обстоятельства его деятельности, Дети раньше справляются, например, с раскладыванием мозаики ради того, чтобы получить игрушку, когда последнее обусловлено взрослым, чем, например, с длительным налаживанием мишеней ради интересного последующего сбивания их волчком, хотя необходимость этого налаживания совершенно очевидна для ребенка. Следовательно, соподчинение мотивов формируется сначала в общении и только несколько позже становится возможным также в случаях, когда ребенок действует в предметных условиях, которые сами по себе этого требуют.

Оба указанных момента и выражают, на наш взгляд, общий путь формирования сознательного соподчинения действий.

Итак, приблизительно с трехлетнего возраста у детей начинает формироваться более сложная внутренняя организация поведения. Деятельность ребенка все более побуждается и направляется уже не отдельными мотивами, которые сменяются, подкрепляют друг друга или вступают в конфликт между собой, а известным соподчинением мотивов, и выражается в активном и сознательном соподчинении отдельных действий. Теперь ребенок может стремиться к достижению цели, которая сама по себе непривлекательна для него, ради чего-нибудь другого, или, наоборот, отказаться отчего-либо непосредственно приятного, для того чтобы достичь более важного или избежать нежелательного. В результате отдельные его действия могут приобретать более сложный, как бы отраженный смысл, в зависимости от того какому общему мотиву они подчиняются. Например, раскладывание мозаики по коробочкам, когда ребенок это делает сознательно, ради того, чтобы затем поиграть заводными паровозиками, приобретает для него и новый, сознательный смысл. Так, в данном примере его смысл для ребенка состоит именно в том, чтобы получить возможность пускать обещанные ему паровозики.

Все это, однако, только признаки появления тех первых «узелков», которые связывают между собой отдельные процессы поведения ребенка уже на новой основе: на основе тех более сложных человеческих отношений, в которые он вступает. Действенное проникновение ребенка-дошкольника в эти отношения происходит в различных формах: и в форме практического овладения правилами поведения, как это описано, например, В. А. Горбачевой^[256], и в особенно яркой форме в процессе творческой игры, когда ребенок, выполняя ту или иную роль, принимает на себя и те внутренние отношения поведения, которые заключены в данной роли.

С точки зрения проблемы развития личности мы придаем появлению этих первых «узелков» в деятельности ребенка особое значение. Ведь из этих «узелков», связывающих между собой отдельные целенаправленные процессы так, что одни вступают в подчиненное отношение к другим, и начинает сплетаться тот общий узор, на фоне которого только и могут постепенно выделиться главные смысловые линии деятельности человека, характеризующие его как личность.

Говоря о личности человека, мы всегда фактически подразумеваем, прежде всего ту или иную направленность человека, создаваемую наличием ведущих жизненных мотивов, подчиняющих себе другие мотивы. Когда такой соподчиненности мотивов нет, когда отдельные побуждения вступают в простое взаимодействие друг с другом, перед нами, наоборот, картина возвращения к реактивному поведению. Вот почему так важен тот период в развитии ребенка, когда происходит формирование этих первых соподчинений в его деятельности, когда вырабатываются сами механизмы этих соподчинений. Этот период и падает на дошкольные годы. Около 3 лет появляются лишь первые признаки формирования этих соподчинений, а к 7 годам они уже достигают своего полного выражения; подготовительный период, или, как мы назвали его выше, период «фактического складывания личности», завершается, и ребенок вступает в начальную фазу нового периода развития.

Формирование личности в дошкольном возрасте — весьма сложный и многообразный процесс. Указанное выше изменение общего строения деятельности, происходящее вследствие возникающих связей нового, высшего типа, далеко не исчерпывает содержания этого процесса. Напротив, это изменение характеризует его лишь с одной стороны и в самой общей форме.

Тем не менее, это изменение общего строения деятельности ребенка является решающе важным: оно позволяет понять и соотнести между собой те отдельные конкретно-психологические изменения, которые наблюдаются в дошкольном возрасте, и подойти к ним как к изменениям, в которых выражается единый процесс развития личности ребенка.

В краткой статье невозможно осветить все те многосторонние психологические изменения, которые выражают развитие личности ребенка-дошкольника. Поэтому мы остановимся только на тех частных изменениях, которые происходят в связи с вышеуказанной общей перестройкой деятельности ребенка, а именно: на вопросах развития произвольности отдельных процессов.

Развитие у ребенка возможности управлять своим поведением в значительной мере определяет психологическую готовность к обучению в школе. Ведь обучение в школе требует, чтобы ребенок не только владел определенным кругом представлений, знаний, обладал известным уровнем развития физических сил, но предъявляет требования и к его поведению. Уже с первых дней школьного обучения ребенку приходится следить за своим внешним поведением — строиться в линейку, правильно сидеть за партой, вести себя определенным образом во время перемен. Все это предполагает умение сдерживать свои импульсивные двигательные реакции, контролировать свое двигательное поведение, управлять своими движениями.

Ребенку семи лет далеко не всегда легко удовлетворить этим требованиям. Известно, что эти умения воспитываются, а отнюдь не формируются сами по себе. Следовательно, перед педагогом детского сада стоит задача правильно воспитать их у ребенка-дошкольника, чтобы и с этой стороны подготовить его к школе.

Речь идет здесь не о привитии чисто механического навыка, отнюдь не о простой «дрессуре». Это подчеркивал еще К. Д. Ушинский. Говоря об умении управлять своим двигательным поведением, мы имеем в виду относительно очень сложный процесс. Управляемое поведение — это поведение, сознательно контролируемое, причем контроль за своим поведением не должен требовать специально направленного на это внимания. В самом деле, ученик должен на уроке вести себя надлежащим образом: правильно сидеть за партой, не вертеться, не перебирать руками, лежащие перед ним предметы, не болтать ногами, словом, ни на одну минуту «не забываться», как бы ни было поглощено его внимание тем, что рассказывает в классе учитель.

Экспериментальное исследование, проведенное З. В. Маиуиленко, показало, что формирование произвольности поведения ребенка, начинаясь в младшем дошкольном возрасте, проходит ряд качественно своеобразных стадий. При этом в развитии произвольности двигательного поведения находит свое выражение то изменение общего строения деятельности ребенка, о котором мы говорили выше и которое характеризует первоначальные этапы формирования личности ребенка.

Методика этого исследования заключалась в том, что дети ставились перед задачей произвольно удержать определенную позу (позу часового). С этой задачей дети в возрасте от 3 до 7 лет встречались в различных условиях, что и позволило вскрыть не только фактический ход развития умения управлять своим поведением, но также и некоторые важные психологические предпосылки этого процесса.

Оказалось, что если задача произвольного сохранения позы ставится перед ребенком в форме прямого задания, то самые маленькие дошкольники хотя и принимают ее с охотой, но практически не справляются с ней. Эта задача имеет для них определенный мотив, который лежит в их отношении к взрослому, к его требованиям и который делает ее для них вполне осмысленной. Значит, они не справляются с этой задачей и уже через несколько секунд непроизвольно нарушают позу не потому, что они внутренне не принимают задачи. Как показал более подробный анализ, они не в состоянии фактически подчинить этому мотиву свое собственное двигательное поведение.

Другое дело — более старшие дети. Уже дети среднего дошкольного возраста легко выделяют эту своеобразную цель и подчиняют ей свою внутреннюю активность. Для них, однако, сохранение позы является особой целью, действительно требующей специальной внутренней активности, и она поглощает их целиком. Достаточно поэтому ввести какие-нибудь отвлекающие моменты, чтобы эта цель оказалась утраченной и требуемая поза нарушенной.

Иначе протекает процесс управления своей позой у детей старшего дошкольного возраста. Они оказываются в состоянии управлять своей позой и при условии отвлечения внимания на что-нибудь другое: их двигательное поведение может становиться подлинно подконтрольным, они могут свободно «владеть собой».

От каких же психологических моментов зависит развитие процесса произвольного управления своим поведением?

На этот вопрос мы получаем ответ в данных другой серии исследования, где задача произвольного сохранения той же самой позы «часового» вытекала из игровой роли, которую принимал на себя ребенок. В этих условиях даже дети четырех лет, которым задача произвольного сохранения позы сколько-нибудь длительное время была недоступна, отлично с ней справлялись. Это объясняется тем, что в игре отношение между целью — сохранить позу — и тем мотивом, которому она подчинена, является содержательным для ребенка.

В самом мотиве вести себя «как часовой» для ребенка уже содержится задача стоять «хорошо», не допускать резких, нарушающих принятую позу движений. Одно прямо вытекает здесь из другого. Напротив, сохранение позы и мотив выполнить как можно лучше задачу, предложенную взрослым, соотнесены между собой гораздо менее непосредственно.

Для старших детей, у которых механизм произвольности уже сформировался, управление своим поведением не занимает всего их внимания и не ограничено рамками определенных конкретных, предметно-смысловых связей.

Изучение развития произвольности двигательного поведения в дошкольном возрасте позволяет обнаружить внутренние связи этого процесса с общим ходом развития ребенка.

Прежде всего, это связь его с формированием высших механизмов самого движения. Исследования А. В. Запорожца и его сотрудников позволяют прийти к выводу, что общая перестройка двигательной сферы, наблюдаемая в дошкольном возрасте, осуществляется в связи с тем, что ребенок начинает сознательно выделять и ставить перед собой специальные «двигательные цели». Иначе говоря, высшие механизмы движения формируются у него именно в связи с развитием произвольной управляемости своим двигательным поведением.

Уже в упомянутом исследовании 3. В. Мануиленко эта связь выступила с полной очевидностью. Например, у более младших детей, которые, однако, уже сознательно направляли свою активность на цель сохранить требуемую позу, самый механизм управления собой еще строился по типу механизма управления внешними предметными действиями: он проходил почти под непрерывным контролем зрения. Этим, кстати сказать, и объясняется связанность ребенка, немедленно наступающее нарушение контроля за собой, как, только что-нибудь извне отвлекает его. Таким образом, вначале сознательное и произвольное управление своей позой опирается еще на механизм гораздо раньше возникающего сознательного управления движениями, направленными на внешне предметные цели. Затем, на следующем этапе, управление собой передается на другие механизмы. Оно осуществляется уже под контролем двигательных ощущений. Конечно, этим ощущениям и прежде принадлежала решающая роль в движениях, в их координации, но теперь они начинают выполнять сознательный контроль, хотя и в особой форме.

Итак, мы видим, что раньше происходит фактическое складывание новых внутренних связей и отношений в деятельности еще на прежней более простой основе, а затем перестраивается и сама эта основа. А это в свою очередь открывает новые возможности для дальнейшего развития управления своим поведением: оставаясь подконтрольным сознанию и произвольно регулируемым, оно вместе с тем вновь приобретает черты автоматически протекающего процесса — не требует непрерывного усилия и, образно говоря, не занимает собой сознания. Таким и становится управление собой у старших дошкольников, и именно это требуется от ребенка в школе.

Связи другого рода, которые открывает исследование,— это связи между перестройкой внешнего двигательного поведения и теми изменениями, которые происходят на протяжении дошкольного возраста во внутренних психических процессах ребенка,— изменениями в его памяти, восприятии и в других внутренних процессах.

Так, исследование З. М. Истоминой показало, что главное изменение процессов памяти у детей-дошкольников заключается в том, что процессы запоминания, припоминания из непроизвольных превращаются в намеренные, произвольные. А это значит, что перед ребенком выделяется сознательная цель запомнить, припомнить, он научается активно достигать этой цели. Аналогичная перестройка происходит, как показывают данные Н. Л. Агеносовой, и в процессе восприятий, которые в этом возрасте также приобретают черты подлинной произвольности.

Исследование, о котором идет речь, позволило вскрыть, как протекает этот процесс и чем он внутренне обусловлен.

3. М. Истомина, проводившая свои опыты над детьми-дошкольниками разного возраста, от самых маленьких и до старших, с разными мотивами запоминания и припоминания, показала, что процесс перестройки детской памяти также связан с развитием общего строения деятельности ребенка, о котором мы говорили выше, и что переломный в этом отношении момент также обычно падает на возраст около четырех лет. Она установила далее, что активное выделение и осознание ребенком цели запомнить, припомнить наступает раньше в том случае, если смысл этой цели для ребенка прямо вытекает из мотива, побуждающего его деятельность (как это мы наблюдали в условиях игры, требующей запоминания поручения и его припоминания, что прямо вытекало из взятой на себя ребенком игровой роли), а не лежит в более сложных отношениях этой цели к мотиву, как это имеет место в случае запоминания в обычных лабораторных опытах.

Таким образом, мы видим, что изменения, происходящие на протяжении дошкольного возраста в весьма различных по своему характеру процессах, внутренне связаны друг с другом и имеют общую природу. Очевидно, что эта общность изменений создается тем, что они связаны с одними и теми же обстоятельствами.

Если внимательно присмотреться даже к тем немногим данным, которые мы уже приводили, то нетрудно обнаружить, что ребенок в ходе своего развития активно проникает в окружающий его мир человеческих отношений, усваивая — первоначально в конкретной и действенной форме — общественные функции людей, общественно выработанные нормы и правила поведения. Эта первоначально обязательная конкретность и действенность формы, в какой происходит овладение ребенком высшими процессами человеческого поведения, требует, чтобы соответствующие задачи были содержательны для ребенка. А это значит, что связь между тем, что он должен сделать, т. е. между сознательной целью его действия, и между тем, ради чего он действует, и условиями его действия должна быть, возможно более непосредственной и близкой. Только при этом условии первоначально и могут завязываться новые высшие внутренние связи и соотношения деятельности человека, отвечающие тем сложным задачам, которые ставят перед ним общественные условия его жизни.

С этим связан один простой, но вместе с тем очень важный педагогический вопрос. Следует ли при первоначальном овладении ребенком новой для него задачей (например, задачей на управление своим поведением) идти прежде всего по линии усиления мотива? Данные, которыми мы располагаем, показывают, что на первоначальных этапах этот путь не ведет к успеху. Сила мотива, сила вызванного у ребенка стремления не является решающим фактором. Действительно решающим является смысловая связь между побуждением ребенка и действием, которое он должен подчинить этому побуждению. Об этом с полной очевидностью свидетельствуют упоминаемые выше экспериментальные исследования.

Это положение, однако, относится только к начальным этапам, В дальнейшем же процессе развития такая ограниченность преодолевается, и это должно учитываться в воспитании. Если на первых шагах развития произвольно-двигательной сферы ребенка-дошкольника воспитатели с полным основанием пользуются «предметно-ролевыми» задачами («ходить, как мишка», «скакать, как на лошадке» и т. п.), то далее следует давать также задачи на движения вольно-гимнастического или танцевального типа, т. е. на движения гораздо более отвлеченные. Ведь и те более высокие требования, которые предъявит ребенку в будущем школа, поставят перед ним такие задачи и заставят его стремиться к достижению таких целей, которые далеко не всегда прямо и непосредственно вытекают для ребенка из его общего стремления учиться и далеко не всегда прямо связаны в его сознании с конкретными мотивами, побуждающими его к учению.

Дата добавления: 2015-06-04