Прощание

IV

III

II

I

Вдовствующая королева отпустила своих приближенных дам. Она была все в том же легком туалете, в котором принимала Роберта Говарда. Все свечи были погашены, за исключением одной, стоявшей на ночном столике. Наконец королева приподнялась, как только умолк последний звук в соседней комнате, и три раза ударила по ковру, висевшему над постелью. Вслед за этим дверь тихо открылась, и в комнату вошел духовник.

– Готово письмо? – спросила королева, дружески приветствуя его.

– Письмо здесь, но кто его доставит в Дэмбертон? – ответил священник. – Весь берег охраняется стражей регента, а его паж усердно следит за тем, что происходит вокруг в нашем замке.

– Этот паж сам и доставит письмо! – спокойно заметила вдовствующая королева. – Он перешел на мою сторону.

– Перешел на вашу сторону? – изумленно воскликнул священник. – Да сохранит вас Бог от подобной мысли. Роберт Говард – самый хитрый юноша из всех, кого я знаю.

– Но вместе с тем и человек, очень чувствительный к женской красоте. Надеюсь, что вы простите мне, если я несколько пококетничала с этим молодым человеком, хотя нисколько не горжусь той победой, которую одержала над ним. Он уже успел разболтать мне то, что ему сообщил посланец регента. Теперь должен доставить письмо в Дэмбертон, позвать Монгомери и переправить мою дочь во Францию! – закончила королева.

– А что будет дальше, ваше величество? – спросил священник.

– Затем, я надеюсь, глоток подслащенного вина избавит меня от присутствия этого милого юноши; это и будет ему наградой, о которой он мечтает. А может быть, регент, узнав о его измене, повесит его своевременно и тем избавит меня от лишних хлопот! – спокойно ответила вдовствующая королева.

– А вы уверены, что он исполнит ваше указание? – сомневающимся тоном заметил священник. – Будьте осторожны, ваше величество! У Марии Сэйтон сегодня заплаканы глаза, и я заметил, что она недоверчиво посматривает на вас и меня.

– Тем лучше, – возразила королева, – это доказывает, что яд уже начал действовать и Мария Сэйтон не станет предостерегать этого мальчишку. Однако пора ввести его. Он ждет вас у маленькой лестницы. Пойдите за ним и приведите сюда!

Духовник вышел и через несколько минут вернулся с Робертом.

– Вы аккуратны, – проговорила королева, с улыбкой отвечая на глубокий поклон графа Сэррея. – Просьба, с которой я обращусь к вам, доказывает величайшее доверие с моей стороны. Вы, кажется, говорили, что имеете право оставить наш замок на некоторое время?

– Совершенно верно, ваше величество, мне дано это право, так как та сторона берега тщательно охраняется! – ответил Роберт.

– А вы знаете, как расположена стража? – спросила королева.

– Я не расспрашивал об этом, ваше величество, из боязни возбудить подозрение! – заметил Сэррей. – Но могу узнать, в каких пунктах стоят часовые.

– Прекрасно! Узнайте, а затем поедете в Дэмбертон и передадите эго письмо барону д’Эссе! – приказала вдовствующая королева. – От него вы подучите дальнейшие инструкции.

– Ваше величество, я должен сообщить вам кое‑что раньше, чем исполню ваше приказание.

– Говорите!

– Простите, ваше величество, но то, что я хочу сказать, не должен слышать никто из свидетелей! – заметил Роберт.

Королева нетерпеливым движением руки приказала духовнику удалиться.

– Будьте поблизости! – прибавила она.

– Ваше величество, и стены имеют уши. Я должен быть убежден, что его преподобие не может слышать нас! – настаивал Сэррей.

– Хорошо, хотя вы слишком требовательны!

Сэррей проводил духовника до лестницы и запер за ним входную дверь.

Когда он вернулся, королева нетерпеливо шагала взад и вперед по комнате.

– Что означает этот поступок? – холодно и властно спросила она. – Не понимаю, почему мой духовник не мог слышать то, что ты хочешь сказать! Ну говори!…

– Я люблю тебя, Мария, сгораю от страсти и требую награды, которую ты мне обещала! – воскликнул Роберт, обняв королеву.

– Вы с ума сошли! – воскликнула Мария, негодующе отталкивая Сэррея.

– Нет, Мария! У меня тоже должно быть доказательство, что я не обманут. То поручение, которое вы мне даете, может стоить для меня жизни, а поэтому я имею право просить обещанной награды! – спокойно возразил Роберт.

Королева побледнела, и ее глаза мрачно засверкали.

– А если я откажу вам в ней? – гневно спросила она. – Если я не исполню ваших дерзких требований? Что тогда?

– Тогда я спрячу ваше письмо у себя, как защиту от вашего гнева, и буду считать, что наш договор расторгнут! – ответил Роберт.

– Отдай письмо, – прошипела королева, вся дрожа от гнева, – сейчас же отдай письмо, мальчишка, иначе никакие силы на земле не спасут тебя от моей мести.

– От вашей мести? – повторил Роберт. – За что же вы собираетесь мстить мне? За то, что я потребовал обещанной награды, вы грозите местью?.. Я не так низок, чтобы предать женщину, если она даже обманула меня, но не хочу быть игрушкой ее настроения. Вы не согласны исполнить мою просьбу, следовательно, и сами не имеете права ничего требовать от меня. Что касается этого письма, ваше величество, то будьте уверены, что я не злоупотреблю им, как, надеюсь, и вы не злоупотребите той тайной, которую я доверил вам.

Вдовствующая королева закусила губы, чтобы ни одним звуком не выдать того, что происходило в ее гордом сердце. Паж снова перехитрил ее, и на этот раз она сама вложила ему в руки оружие, чтобы он погубил ее. В руках Роберта было письмо, из которого регент мог узнать не только ее планы, но и всех сообщников. Вдовствующая королева не могла позвать никого на помощь, так как все узнали бы, что она, по собственному желанию, впустила ночью к себе в спальню графа Сэррея. Поэтому ей приходилось выбирать: либо уступить наглому требованию пажа, либо жить в постоянной тревоге, что он умышленно или по неосторожности выдаст ее тайну регенту.

Гордость не позволяла вдовствующей королеве остановиться ни на одном из двух выходов. Мария Лотарингская считала за оскорбление, что ничтожный паж осмеливается претендовать на обладание ею. В эту критическую минуту у нее не хватало силы снова начать игру и выбрать для этого подходящую роль. Правда, на миг ей пришла в голову мысль постараться обмануть Роберта, и в то время, как он будет в ее объятиях, убить его; но она была слишком рассержена и никак не могла притвориться кроткой, любящей женщиной.

– Ну и держите у себя письмо! – наконец проговорила она, пронзив Роберта взглядом ненависти. – Что же делать!… Я слишком быстро поверила вам. Ступайте теперь к графу Аррану и похвастайте, что обманули женщину, которая отдала в ваши руки свою тайну. Я предпочитаю подвергнуться самой строгой мести со стороны своего смертельного врага, чем протяну кончики пальцев наглецу, осмеливающемуся посягать на женщину, малейшее внимание которой – такая милость, что за нее можно заплатить жизнью.

С последними словами королева гордо указала графу Сэррею на дверь и повернулась к нему спиной.

– Ваше величество, за эту милость, о которой вы говорите, я заплатил тем, что гораздо дороже жизни – своей честью, – возразил Роберт. – Ведь не я первый осмелился поднять на вас взор, вы сами заговорили о любви, вы сами подали мне надежду. Если я оказался слишком смелым в своих мечтаниях, то ведь вы сами хотели этого. Вы можете смеяться над моей доверчивостью, моим легкомыслием, но сердиться на меня у вас нет никаких оснований. Наоборот, вы могли бы иметь что‑нибудь против меня, если бы ваши чары оказались малодейственными, и я остался бы равнодушен к вашей красоте. Вы мало знаете меня, ваше величество. Очнувшись от опьянения, в котором я находился, когда вы говорили мне о вашей любви, я нашел, что не способен на измену. То, что я сделал, выдав вам тайну Брая, сделано мной в невменяемом состоянии… Теперь я прошу вас вернуть мне мое слово, которое я дал в забвении страсти. А вам нужна была только моя измена. Вы добились своего, и у вас не осталось даже ласковой улыбки, даже участливого слова для человека, пожертвовавшего ради вас своей честью. Вы не дали себе труда, ваше величество, поддержать во мне возбужденную вами иллюзию. Заподозрив это, я решил потребовать исполнения нашего условия, хотел убедиться, что данное слово и для вас обязательно. Я решил убедить вас, что не так глуп, как вы, по‑видимому, думаете. Можете быть спокойны! Я не принадлежу к числу тех низких людей, которые пользуются чьим‑нибудь доверием для предательства. Вот ваше письмо; возвращаю вам его обратно.

Роберт бросил письмо на пол, к ногам королевы, и вышел из комнаты через потайной ход.

У лестницы его нетерпеливо поджидал священник.

– Вам придется поискать другого посыльного для королевы, – быстро и отрывисто обратился к нему Сэррей, – но только предупредите ее, что я вместе со стрелками регента зорко буду охранять берег и следить за тем, что происходит в замке. Я никому никогда не донесу о том, что знаю, но зато с удвоенным рвением постараюсь быть бдительнее. Я был слишком снисходителен, считая строгость регента к вдовствующей королеве несправедливостью, теперь же, конечно, я так не думаю.

– Я ничего лучшего и не ожидал, – ответил священник, – благодарю Бога, что королева оказала такое доверие вам, а не кому‑нибудь другому. Идите с миром, да благословит вас Господь, если вы действительно никогда не заикнетесь о том, что произошло!

Священник направился в комнату королевы, а Роберт поспешил уйти к себе.

На другое утро Сэррея поразил вид слуги, принесшего завтрак: глаза у него бегали, он как‑то странно ежился и оглядывался по сторонам.

Роберт вдруг вспомнил совет Марии Сэйтон не прикасаться к напиткам и кушаньям, не дав их предварительно попробовать тому, кто будет служить за его столом. Он взял бокал и налил в него вино, пристально глядя на лакея.

Тот побледнел, его колени подгибались.

– Что с тобой? – спросил Роберт. – Разве ты принес мне плохое вино? Попробуй прежде сам, а потом я выпью.

Лакей бросился перед графом на колени и умоляюще произнес:

– Не пейте этого вина! Так будет лучше, Я не знаю, хорошее ли оно или плохое, но вас крайне ненавидят в этом замке, и это вино было приготовлено специально для вас.

– Кто тебе дал его? – спросил Роберт.

– Не спрашивайте меня об этом, я не смею сказать!

– Ну, хорошо! – согласился Сэррей и дал лакею знак, что он может удалиться.

«Итак, это – яд! – размышлял Роберт. – Впрочем, кто может поручиться, что бедному малому не чудится беда! С этой ночи слуги особенно внимательны ко мне. Они знают, что месть регента отразится скорее на них, чем на вдовствующей королеве».

Он опустился в кресло и погрузился в свои думы. Если это вино действительно отравлено, то он снова обязан жизнью Марии Сэйтон. Ее предупреждение сделало его более осторожным и недоверчивым. И как раз в ту минуту, когда она предостерегала его, он кровно оскорбил ее. Раз она уже спасла его, стукнув в железные двери подвала, этот стук испугал холопов и они выпустили его. Весьма возможно, что Мария поступила так не из интереса к нему, даже не из чувства жалости, а из боязни печальных последствий, тем не менее факт оставался фактом: она спасла его тогда от смерти, и теперь он обязан ей своим спасением. Он оскорбил Марию Сэйтон вследствие сердечной обиды, но было ли у него достаточно оснований поступить так? Кто обвинил Марию Сэйтон? Женщина, которая ненавидела его и, вместе с тем, вероятно, была недовольна молодой девушкой, помешавшей ей отомстить ему.

Роберт взял кружку вина и вылил его в камин. Когда он поднял серебряное блюдо с жарким, чтобы тоже выбросить его, он нашел под блюдом, на подносе, листок бумаги, исписанный мелким почерком.

«Чтобы отклонить от себя упрек в ревности, – гласило письмо, – я заменила предназначавшийся для Вас завтрак другим. Желаю Вам приятных воспоминаний об удовольствиях той ночи. Я только теперь вполне поняла, как глубоко было то оскорбление, которым Вы поразили меня вчера. Знайте, Роберт Говард, что я еще больше жалею Вас, чем презираю. Если в Вашей душе осталась хоть искра порядочности; то избавьте меня от неприятного чувства встречаться с человеком, в котором я так жестоко ошиблась. М. С.»

Письмо Марии совершенно уничтожило Роберта. Однако воспоминание об «удовольствиях ночи» утешало тем, что Мария Сэйтон не была в такой мере оскорблена, как думала! Но каким образом объяснить ей, что грубое оскорбление явилось следствием поруганного чувства? Да, наконец, могло ли это быть для него извинением? Роберту казалось, что жизнь для него окончилась. Сладкие мечты первой любви рассеялись как дым, и тяжелые воспоминания, по его мнению, должны были тенью лечь на все его дальнейшее существование.

Роберт взял бумагу и написал ответ:

«Исполняя Ваше желание, леди Сэйтон, я постараюсь как можно реже появляться в замке. Вы правы – я больше заслуживаю сожаления, чем презрения. Я не должен был так близко принимать к сердцу то, что, может быть, было лишь результатом минутного настроения. Если бы я не так сильно любил Вас, то, вероятно, был бы спокойнее. Страсть к Вам заставила меня забыть чувство благодарности и уважения. Я не могу сказать Вам, что так сильно взволновало меня, что лишило меня разума и довело до того, что я осмелился так низко, так недостойно оскорбить Вас. Да и к чему было бы это говорить? Вы никогда не выказывали мне особенного доверия, а теперь тем более не поверили бы мне. В одном только могу уверить Вас – и последствия это докажут, – что я сдержу свое слово. Из благодарности к Вам, я не стану мстить за «удовольствия этой ночи» особе, для блага которой Вы готовы принести какую угодно жертву. Роберт Говард, граф Сэррей».

Передав письмо лакею, который казался Роберту вполне благонадежным после происшедшей сцены, он снял лодку с цепи и переплыл на другую сторону озера, ни разу даже не оглянувшись на стены замка, где ему пришлось в течение нескольких дней пережить столько необыкновенного.

По ту сторону озера находилась так называемая «крепость». Это было мрачное здание с толстыми стенами, амбразурами и башней, на которой всегда дежурил часовой. Его обязанность состояла в том, что он уведомлял караульного, находившегося на башне замка Инч‑Магом, когда лодка должна причалить к замку и отчалить обратно. По приказанию регента, во время пребывания королевы в Инч‑Магоме, все суда подвергались строжайшему осмотру. Сообщение между жителями замка и Дэмбертона было совершенно отрезано, и если какое‑нибудь письмо проникало из Инч‑Магома в Дэмбертон и обратно, то это объяснялось недостаточным надзором со стороны коменданта крепости.

Вальтер Брай, сейчас же по приезде в Ментейт, принял самые строгие меры для того, чтобы из замка и в замок не передавались никакие вести. Каждый, кто приезжал из Инч‑Магома, подвергался тщательному обыску, и сам Брай, к величайшему неудовольствию коменданта, осматривал лодку с провизией, которую нагружали жители соседних деревень для обитателей замка.

Когда Сэррей подъехал к пристани, он застал Вальтера именно за этим занятием. Поприветствовав его, он, чтобы не мешать ему, сел у окна и отлично мог следить за тем, что происходит снаружи. Случайно его заинтересовал лодочник, который снял свою шапку с гербом регента, бросил ее на дно лодки и, выскочив на берег, стал нетерпеливо ходить взад и вперед, бросая беспокойные взгляды на пристань, точно поджидая кого‑то или стараясь убедиться, не следил ли кто‑нибудь за ним. Вдруг он исчез в кустарнике, и через несколько минут со стороны леса показался лодочник, совершенно не похожий на первого, хотя у него была точно такая же длинная черная борода и одет он был в такие же брюки и зеленую фуфайку. Второй лодочник тоже несколько времени походил по берегу, затем сел в лодку и надвинул на глаза шапку, брошенную первым перевозчиком на дно лодки. Только очень внимательный наблюдатель мог заметить, что это – не тот молочник, который привез Сэррея. В ту минуту, когда второй перевозчик сел в лодку, из‑за кустов показался какой‑то человек. Хотя он был теперь без бороды и на нем не было зеленой фуфайки, тем не менее для Роберта не было сомнений, что он видит перед собой первого лодочника.

Сэррей поднялся с места, чтобы проследить за этим человеком; но ему не пришлось пройти и нескольких шагов, кик он увидел, что незнакомец делает таинственные знаки коменданту крепости. Для Роберта стало совершенно ясно, что тайна передачи писем открыта. Несомненно, что комендант крепости был подкуплен партией вдовствующей королевы.

Вальтер Брай не заметил обмана; мнимый перевозчик сел в нагруженную лодку, и она направилась обратно в Инч‑Магом. Сэррей решил сразу не сообщать о сделанном наблюдении, а хотел проследить, что будет дальше: поменяются ли снова лодочники своими костюмами, передадут ли они что‑нибудь друг другу, и лишь после этого, смотря по обстоятельствам, или посвятить в свою тайну Вальтера Брая, или лично принять нужные меры.

Брай был в очень возбужденном настроении. Когда лодка отчалила и оба приятеля сидели в деревенской пивной, Вальтер дал волю своему негодующему чувству.

– Или вы плохо следите за тем, что происходит в замке, – обратился он к Роберту, – или сам черт помогает этим бабам. Представьте себе, им снова удалось переправить тайно письмо в Дэмбертон. Караульный у ворот монастыря, лежащего по дороге в Дэмбертон, сообщил мне, что сегодня утром проскакал мимо всадник. Караульный окликнул его и, когда тот не отозвался, выстрелил в него. Держу пари, что это был курьер с депешей. Но каким образом письма переплывают через озеро – для меня остается загадкой.

– А приезжала сюда лодка из Инч‑Магома? – спросил Роберт.

– Да, ночью приезжал духовник. Он сказал мне, что должен причастить умирающего крестьянина в селе. Когда я спросил, каким образом он узнал, что крестьянин умирает, священник вместо ответа расхохотался мне в лицо. Но он не солгал. Я пошел вместе с ним и действительно нашел умирающего.

– Вот вам и объяснение, каким образом письмо переплыло сюда, – улыбаясь заметил Роберт, – духовник мог привезти письмо с собой или написать его здесь.

– Нет, это невозможно! – возразил Брай. – Я обыскал его и затем велел следить за ним, пока он не отчалил от берега.

– Следить надо лучше, – посоветовал Сэррей.

– Я и слежу! – ответил Брай. – Сам осматриваю каждую лодку, каждого проезжающего.

– Это вы напрасно делаете, – заметил Роберт, – каждый день осматривать всех у вас не хватит сил и волей‑неволей вам придется предоставить это кому‑нибудь другому. Я придумал лучший план. Если письма попадают сюда, беды в этом нет: в Инч‑Магоме ничего не могут сделать без помощи извне. На вашем месте я смотрел бы сквозь пальцы на писание писем, это сделало бы приближенных вдовствуюшей королевы смелее, и тогда нам открылись бы их карты. Вместо того, чтобы охранять берега озера и следить за замком, я готовился бы к нападению. Я расставил бы везде по деревне патрули, обыскал бы всех крестьян, чтобы убедиться, не скрывается ли враг среди них. Причем не считал бы, конечно, врагами тех, кого мы призваны защищать.

– Честное слово, ваш план очень хорош! – воскликнул Брай. – До сих пор я не думал о нападении, но вы правы. Раз здесь шныряют разные рассыльные, то могут пробраться и переодетые солдаты. Вы можете один остаться в замке и следить за тем, что там происходит. В случае необходимости вы должны потопить судно, вот и все.

– Ваше предложение мне не особенно нравится, Вальтер, – возразил Сэррей. – Я убедился, что мне нечего делать в замке. Я буду здесь следить за озером и берегом, а вы сделайте разведку вокруг. Дайте мне десять или двенадцать ваших стрелков, и я ручаюсь вам, что хитрость этих женщин не приведет ни к чему.

– Я охотно дам вам своих стрелков, если вы берете ответственность на себя! – проговорил Брай.

Приятели условились, что Брай, взяв половину солдат, отравится в тот же день на разведку по направлению к Дэмбертону, а вторая половина останется частью оберегать пристань, частью следить за деревней и замком.

Около полудня стрелки сели на лошадей и поскакали к Дэмбертону. Комендант крепости с иронической улыбкой смотрел им вслед. В это же время на башне Инч‑Магома стояла Мария Лотарингская со своим духовником и еще каким‑то человеком, одетым в толстую зеленую фуфайку, какие носят лодочники. Позади вдовствующей королевы находились придворные дамы. Все они насмешливо улыбались, только Мария Сэйтон не проявляла никаких признаков злорадства.

– Все вышло так, как мы ожидали, – с ехидным смехом проговорила Мария Лотарингская, и ее темные глаза засверкали адским пламенем. – Хитрый паж рассказал тому грубияну‑стрелку, что мы ждем помощи из Дэмбертона, и вот эти храбрые воины уселись на лошадей, чтобы схватить графа Монгомери. А отважные французы приготовили нам помощь по ту сторону озера. Безумно смелая мысль пришла ним в голову, лорд Бэклей. На глазах этой глупой стражи вы переправились к нам в костюме лодочника, чтобы сообщить эту радостную весть! Да, само провидение помогает нам. И комендант делает приветственные знаки. Еще одна ночь – и мы будем на свободе!

– Совершенно верно, ваше величество! – поклонился ей Бэклей. – Сидя на корабле «Франция», вы продиктуете графу Аррану свои условия. Ему придется принять их, если он не желает вовлечь Шотландию в междоусобную войну.

– Условия! – процедила вдовствующая королева, и загадочная улыбка заиграла на ее лице. – Может быть, нам потребуется голова изменника. Надеюсь, когда я представлю французскому дофину мою дочь Марию Стюарт, шотландский парламент провозгласит меня правительницей; в противном случае французские войска заставят мятежную страну признать их требования.

– Бартон д 'Эссе считает ваши притязания вполне справедливыми, – заметил Бэклей, – и я, в свою очередь, ручаюсь вам, что все шотландское дворянство, за исключением нескольких мятежников, в ту же минуту оставить графа Аррана, как только вы покажете ему, что он должен склониться перед волей королевы.

Мария Лотарингская с довольным видом кивнула головой. Ее глаза сияли гордым торжеством.

– Вот еще что, – прошептала она Бэклею, – паж, живший здесь в замке, глубоко оскорбил меня. Надеюсь, вам удастся схватить его живым и доставить в Дэмбертон. Смотрите, остерегайтесь его! Он очень хитер и подозрителен.

– Я видел эту разряженную обезьяну на пристани, ваше величество; мы доставим его в Дэмбертон и прежде всего прикажем высечь! – ответил Бэклей. – Как только стемнеет, наши люди переоденутся в крестьянское платье и проникнут в квартиру стрелков. Комендант крепости не пожалеет вина, чтобы ускорить дело. Как только гарнизон будет арестован, мы поставим три зажженные свечи на угловое окно башни, это будет сигналом того, что все готово к побегу. Граф Монгомери предоставил мне честь сопровождать вас, ваше величество, и вашу дочь, а сам будет в это время ждать возвращения стрелков. Было бы желательно, чтобы вы и ваши дамы надели военные костюмы, чтобы не привлекать внимания людей в тех местностях, где мы будем проезжать.

– Прекрасно, – с улыбкой согласилась Мария Лотарингская, – мне пришла в голову хорошая мысль по этому поводу. Мария Сэйтон одного роста с пажом Сэрреем. Если она наденет его мундир, то, в случае надобности, может отдавать распоряжения от его имени.

– Это – великолепная мысль, ваше величество, – воскликнул Бэклей. – Но если леди Сэйтон согласна на это, то было бы лучше, если бы она заранее переправилась на тот берег, ведь Брай может вернуться раньше, чем мы ожидаем.

– Вы решитесь на это, леди Мария? – спросила королева.

– Если это требуется для блага королевы, то я с радостью пойду на все и отдам за нее свою жизнь! – ответила Мария Сэйтон.

Переговорив подробно о том, что предстояло делать, Бэклей откланялся, и духовник поехал опять в деревню, чтобы помочь мнимому лодочнику переправиться на противоположный берег.

От взгляда Роберта не укрылось, что на башне замка Инч‑Магом движутся какие‑то фигуры. У него явилось подозрение, что в Инч‑Магоме могут воспользоваться отсутствием Брая для того, чтобы увезти королеву. В это время к Сэррею вошел комендант крепости и попросил разрешения угостить стрелков вином по случаю именин регента. Роберт не мог отклонить эту просьбу, но, как только комендант ушел, чтобы сделать соответствующие распоряжения, он созвал солдат и попросил их быть очень умеренными в питье, обещая за это двойную награду, а тем, и из напьется, пригрозил суровым наказанием.

Убедившись, что на людей Брая можно вполне положиться, Роберт прошел в свою квартиру в сопровождении одного из солдат. Под видом шутки он с помощью стрелка переоделся в простое солдатское платье; он сделал это для того, чтобы можно было незаметно смешаться с толпой.

Как только рог на башне возвестил, что к Ментейту приближается лодка, на берегу появилась толпа народа, среди которой был и Сэррей. Число любопытных оказалось необыкновенно велико, и Роберт не мог не заметить, что среди присутствующих крестьян было много таких, которые никогда в жизни не видели ни сохи, ни плуга. Мнимый перевозчик вышел из лодки в то время, когда духовник разговаривал с комендантом, который для вида обыскал его. Лодочника сейчас же окружили какие‑то подозрительные личности. Так как Брай отсутствовал, а Сэррея не видели, то на этот раз обошлись без той комедии переодевания, которая производилась утром. Роберт последовал за толпой, окружавшей мнимого лодочника. Вдруг вся кровь застыла в жилах Сэррея – он узнал в одном из крестьян слугу графа Варвика.

Следовательно, это были не французы, а англичане, солдаты Генриха VIII, покушавшиеся на шотландскую королеву. Вот с кем была в заговоре Мария Лотарингская!

Роберт вспомнил, как Брай рассказывал ему, что его смертельный враг, Бэклей перешел на сторону англичан. Теперь было ясно, откуда шла измена.

Опасность была очень велика и с каждой минутой приближалась. На северной стороне находился уединенный дом, расположенный на значительном расстоянии от других домов. Сюда направилась толпа, окружавшая мнимого лодочника. Через несколько минут Роберт увидел, что из ворот дома показался всадник и быстро умчался.

Сэррей решил, что каждая секунда промедления приносит непоправимый вред, что нужно действовать как можно скорее, а между тем он не мог с уверенностью сказать, на кого ему следует рассчитывать! В его распоряжении было всего около двадцати пяти стрелков, неприятель же мог быть гораздо сильнее, да, по‑видимому, и крестьяне были на стороне вдовствующей королевы.

Прежде всего нужно было предупредить стрелков о грозящей опасности и оградить пристань от врагов. С этой целью Роберт поспешил к крепости. Еще издали он услышал веселые голоса и раскаты смеха. В первой комнате сидели за кружками вина солдаты в обществе крестьян подозрительного вида. Дверь, которая вела на лестницу башни, была заперта на ключ.

Роберт снял с себя солдатскую шинель, наброшенную на его обыкновенное платье, и вошел в комнату. Комендант, взяв бокал вина в руки, пошел к нему навстречу.

– Добро пожаловать! – приветствовал он Роберта. – А мы уж боялись, что не увидим вас на нашем празднике, За здоровье регента!

Сэррей чокнулся с командиром, но к вину не прикоснулся и произнес:

– Мне очень жаль, что приходится помешать вашему пиру, но я обещал Браю последовать за ним со стрелками.

– Вы хотите уехать? – недоверчиво спросил комендант.

Роберт между тем сделал знак солдатам, и те поднялись со своих мест.

– Мы только сделаем маленький обход, чтобы исполнить возложенную на нас обязанность, – ответил Сэррей, – а затем можете пировать хоть до утра, если хватит выпивки.

Уход солдат вызвал недовольные возгласы среди присутствующих. Достаточно было одного слова коменданта для того, чтобы началась кровопролитная схватка, но слова Сэррея успокоили его.

Он вышел вместе с Робертом в переднюю, и там Сэррей прошептал ему на ухо:

– Надеюсь, что никто не узнает, если я отлучусь ненадолго из Ментейта: у меня назначено свидание. Ведь вы остаетесь здесь и в случае надобности можете распорядиться за меня.

– Конечно, конечно, можете быть спокойны, – довольным тоном ответил комендант, которому было на руку отсутствие Сэррея. – Что у нас может произойти? Мы живем в такой тишине!

Роберт между тем приблизился к дверям, которые вели на лестницу башни, и шутливо обратился к коменданту:

– Пожалуйста, поднимитесь наверх и посмотрите хорошенько, не видно ли каких‑нибудь отрядов солдат, не собираются ли они штурмовать Инч‑Магом, а я тем временем сделаю обход.

Комендант засмеялся над легкомысленным юношей, так доверчиво шутившим с ним, отпер дверь и стал подниматься по лестнице. Но едва он достиг башни, как увидел позади себя Роберта, и шпага последнего блеснула перед его глазами.

– Если вы издадите хоть звук, – шепнул Роберт, – то будете немедленно убиты! Свяжите его и заткните ему рот! – приказал он стрелкам, которые смотрели на него с удивленным недоумением. – В Ментейте англичане, негодяй хотел предать нас!

Комендант не решился звать на помощь, так как чувствовал у горла острие шпага Роберта.

– Теперь заприте ворота, – приказал Сэррей, когда коменданта связали. – Просуньте железные засовы – тогда мы посмотрим, как проберутся враги через защищенные решетками окна!

В то время как часть стрелков принялась исполнять это распоряжение, Роберт с остальными шестью влез на сторожевую башню. В комнате сторожа сидел духовник из Инч‑Магома, занимавшийся тем, что приспосабливал три свечки у верхнего окошка. Сторожа связали, и один из стрелков занял его пост.

Таким образом, ближайшая опасность была устранена, башня была в руках Роберта, а в случае крайней необходимости он мог отражать оттуда в течение нескольких дней всякую атаку с помощью стрелков.

Но этого было мало – он должен во что бы то ни стало помешать бегству королевы Марии Стюарт.

Оглянувшись, Сэррей заметил, что солнце почти скрывалось за горизонтом, но было еще достаточно светло, чтобы иметь возможность рассмотреть, что вдали, на горизонте, двигалась какая‑то темная масса. Если это была вражеская конница, то она могла бы меньше чем в час достигнуть берега озера, и тогда уже никто не смог бы помешать челноку пристать к берегу вне досягаемости выстрелов с башни.

Роберту пришло в голову, что три зажженные свечи могли быть условным сигналом. Правда, это могло быть также знаком неудачи, но Сэррей приказал снова зажечь свечи и к своему удовольствию увидел, как сейчас же вслед за этим от Инч‑Магома отъехала лодочка.

Он торопливо сбежал вниз по лестнице, накинул на себя рясу с капюшоном духовника и скользнул к берегу. К этому времени стемнело уже настолько, что Сэррей мог рассчитывать не быть узнанным. Но каково же было его удивление, когда он увидел, как из челнока выскочил паж, одетый в его, Роберта, платье.

– В чем дело, ваше преподобие? – услыхал он дрожащий голос Марии Сэйтон. – Ведь три свечи должны были быть зажжены только тогда, когда королева может бежать. Разве граф Сэррей уже арестован?

– Пока еще нет, леди, – измененным голосом ответил ей Роберт. – Это удовольствие мы доставим вам позднее!

Мария удивленно вскинула свой взор, так как голос показался ей слишком странным. Вдруг она узнала Сэррея, и крик отчаяния сорвался с ее уст.

Подоспевшим стрелкам Роберт велел арестовать лодочника.

– Отведите леди в башню, – приказал он. – Да смотрите, хорошенько стерегите ее!

Затем послал трех стрелков на другой берег озера дать сигнальный выстрел из пушки и поднять по тревоге стражу замка, если та не усыплена снова сонным питьем. После этого он вернулся в башню, велел стрелкам занять бойницы, заперев изнутри все выходы железными засовами, и только после этого отправился к пленникам.

– Вам не везет, леди, – сказал Сэррей. – Я снова не попал в расставленную мне ловушку, и как вам однажды не удалось поиздеваться надо мной в подвале замка, так и сегодня придется отказаться от торжества увидеть, как я буду отдан во власть вдовствующей королевы!

Мария молчала. Отвернувшись от него, она закрыла руками лицо.

– Леди! – продолжал Роберт. – Вы писали, что жалеете и презираете меня. Сегодня утром мне было безумно больно от этого, потому что я чувствовал себя совершенно невиновным в том, в чем вы обвиняли меня. Но теперь я удивляюсь вашему лицемерию, постыдному предательству!

– Перестаньте, Роберт Говард! – перебила его Мария, покраснев от стыда и гнева. – Нет ничего постыднее как издеваться над пленником. Если я изменила, то только для того, чтобы исполнить свою священную обязанность и помочь моей королеве ускользнуть от сыщиков и соглядатаев регента. Вы же – холоп дерзкого тирана. Вы лжете, будто хотите защитить королеву, вы просто исполнительный раб шотландского палача!… Честного врага я еще могла бы уважать – но такого…

В комнату ворвался стрелок и перебил речь Марии Сэйтон воплем:

– Идут!

– Чтобы никто не осмеливался стрелять, пока я не дам знака! – воскликнул Сэррей. – Нам нужно выиграть как можно больше времени.

– Роберт! – воскликнула Мария Сэйтон, падая на колени перед Сэрреем. – Еще раз заклинаю вас, не мешайте королеве бежать. Я готова отдать за это даже свою жизнь!

– Леди, – холодно ответил Роберт, хотя его голос заметно дрожал при этом, – даже если бы я все еще любил вас, как в те первые дни, то и тогда я не послушался бы вас. Нм требуете от меня несчастья Марии Стюарт, я же поклялся защищать ее!

Глухой звук выстрела прогремел со стороны Инч‑Магома. Сторожевая пушка замка дала сигнальный выстрел, поднимая тревогу во всех окрестных деревнях, и в тот же момент земля затряслась от топота копыт.

– Слишком поздно! – пробормотала Мария Сэйтон. – Так будьте же прокляты, Сэррей! Пусть будет проклята та женщина, которую вы будете любить в будущем, и да падет она от такого же предательства, какое вы уготовили шотландской королеве!

– Дать залп по коннице! – скомандовал Сэррей, которого страшно задело это проклятие. – Стреляйте в холопов английского палача! Сбрасывайте на их головы плиты и камни!

Голос Роберта гремел в башне, а дикие проклятия и бешеный вой атакующих вскоре доказали ему, что кровавое дело началось. Всадники уже наполовину спешились перед башней, и теперь смерть загуляла по тесно сомкнувшимся рядам. Они не успели еще сообразить, что им угрожает, как сверху на них покатились плиты, положившие сразу на месте несколько дюжин, а громадные камни, сброшенные на них с зубцов башни, убивали на месте всадников вместе с лошадьми. Тем временем сигнальная пушка замка продолжала давать выстрел за выстрелом, призывая население к оружию, и каждая секунда промедления делала спасение бегством все невозможнее. Поэтому все, кто еще не пал окровавленным на землю, поспешили вскочить на коней и дали им шпоры, и через несколько минут были слышны только стоны умирающих и крики торжества победителей.

Для Марии Сэйтон бегство королевы, если бы оно удалось, означало долгожданный выход из невыносимого положения. Вместо того, чтобы терзаться скучным и безрадостным существованием в тесных стенах замка, ей предстояло последовать за Марией Стюарт в Париж, двор которого отличался весельем и блеском. Разрыв с вдовствующей королевой в значительной степени стеснял ее положение, и ей приходилось терпеливо переносить выражения ненависти этой мстительной особы.

И вот уже, казалось, зазвенел колокол освобождения. Она уже увидела в своем воображении, как в Дэмбертоне толпой теснятся французские кавалеры, как Мария Стюарт освобождается от тягостного надзора бессердечной интриганки‑матери и от подозрительного недоверия регента. Она уже видела, как несчастный ребенок, постоянно мучимый интригами за оспариваемую власть, наконец‑то мог расцветать для радостей своего возраста… И вдруг, в ту самую минуту, когда все это должно было разрешиться, прекрасный сон развеялся без остатка, и вместо освобождения нависла гроза мести регента за задуманную против него измену…

И кому же была она обязана этим горьким разочарованием?

О, это был не фанатик‑шотландец, а чужак, беглый англичанин, который встал на сторону регента так же случайно, как при других обстоятельствах мог оказаться на стороне вдовствующей королевы.

А ведь ей и Марии Стюарт этот чужак был обязан своей жизнью, и он как будто был даже растроган видом преследуемого царственного ребенка и клялся ей, что всей целью его жизни будет теперь только ее благо!

И хуже всего, что этот лжец сумел вкрасться в ее сердце, а потом, вероятно, каким‑либо лживым обещанием добился благосклонности женщины, из коварных рук которой она, Мария Сэйтон буквально вырвала его на краю гибели.

Мария Сэйтон подсмотрела, как Роберта вводили в спальню королевы. И вместе с грубым презрением к вероломному юноше в ее сердце закралось также сожаление к нему. Ведь она знала, что вдовствующая королева способна только обмануть его. Она знала, как отделывались родственники Медичи от надоевших любовников. Самым сильным выражением презрения к нему за пережитые ею огорчения было показать, что она знает его подлый обман, знает, что он только играл ее сердцем, и все‑таки спасает его от яда сирены. Сердце Марии обливалось кровью, но гордость запрещала ей прощать и поддаваться сомнению. Хотя слова прощания в его письме в первый момент подействовали на нее ошеломляющим образом. Если это было новым обманом, то, значит, он был очень искусен и ловок в надругательствах над священнейшими чувствами.

Когда Мария Сэйтон переплыла через озеро, то первым делом хотела спросить, арестован ли Роберт. Одно ее слово могло спасти его от позора и смерти, если бы он поклялся, что не будет мешать бегству королевы. И ее сердце уже заранее ликовало при мысли о сладкой победе.

Но случилось так, что спрашивать ей пришлось бы у самого Роберта, и в его ушах этот вопрос должен был отдаться, как самая горькая насмешка, как жажда мести… И вот она оказалась его пленницей, ее судьба была в его руках. Она напрасно молила его о помощи, на ее мольбы он ответил бранным кличем, выстрелами из сигнальной пушки, звучавшими словно панихида всем надеждам. И если он выдаст регенту затеянный побег, то в этом окажется виновной только она одна.

Мария Сэйтон скользнула к окну. Стрелки торопливо сбегали вниз, чтобы забрать в плен раненых.

– Здесь под лошадью лежит какой‑то паж, помогите ему! – крикнул Сэррей. – Господа англичане позаботились обо всем – даже о паже для королевы!

– Кто бы вы ни были, – произнес юношеский голос, – отведите меня к Роберту Говарду или позовите его сюда.

– Роберт Сэррей перед вами. Кто вы такой?

Мария не слышала дальнейшего разговора, но она была страшно поражена. Пленник говорил по‑английски, а ведь они ждали французов?

Снова послышался топот копыт, но теперь он раздался с другой стороны.

– Эй, Вальтер Брай! – воскликнул Сэррей. – Нам пришлось поработать без вас, но вы явились все‑таки вовремя! Они скрылись в ту сторону, и клянусь, что среди них был лорд Бэклей!

– Лорд? Так это были англичане? Ад и смерть! – загремел Брай. – Стрелки, отдаю все, что у меня есть, если вам удастся захватить этого негодяя!

Всадники карьером понеслись вдогонку за англичанами.

Мария Сэйтон не верила своим ушам. Значит, вдовствующая королева обманула их всех и предала собственного ребенка, чтобы добиться шотландской короны? Но ведь Сэйтон лично видела графа Монгомери!

Словно во сне, Мария бессмысленно уставилась прямо перед собой. На лестнице послышались шаги, открылась дверь в маленький кабинет, находившийся рядом с той комнатой, в которую ее заперли.

– Входите! – услышала она голос Сэррея. – Внук лорда Варвика не должен быть среди пленников. Но скажите мне, Роберт Дэдлей, как могло случиться, чтобы знамена Варвика развевались во время такого предприятия, которое способно только опозорить его участников?!

– Вы ошибаетесь, Роберт Сэррей. Англия в войне с Шотландией. Мой отец не является игрушкой в руках Генриха Восьмого, но как истинный англичанин, не может не желать, чтобы принц Уэльский соединил браком с Марией Стюарт обе короны двух островных королевств.

– Сэр Роберт Дэдлей, вы защитите своего отца, и я не буду оспаривать у вас права на эту защиту. Но ваш дед, лорд Варвик, послал меня сюда, чтобы оберегать шотландскую королеву против посягательств Генриха Восьмого.

– Очевидно, он надеялся на то, что вы и при шотландском дворе останетесь англичанином.

– В этом он не ошибся, но именно как истинный англичанин я не способен на предательство. Если бы вы только посмотрели на царственного ребенка, Роберт Дэдлей, вы бы задумались, можно ли назвать рыцарским поступком передачу его в руки палача Англии?

– Вы загнали меня в самый угол, Сэррей! – ответил Дэдлей. – Скажу вам прямо: король Генрих потребовал или головы моего отца, или невесты принцу Уэльскому, и я, помимо его воли, отважился с пятьюдесятью всадниками на это дело!

– С помощью шотландского предателя Бэклея!

– Нам нужен был проводник.

– И вы действовали по соглашению с королевой?

– Это известно только Бэклею. Мы перехватили письмо вдовствующей королевы к графу Монгомери. Бэклей провел нас к аббатству святого Джонстона и обещал все устроить, чтобы обеспечить успех. Сегодня после полудня он явился к нам, и… остальное вам известно. Если же этот негодяй‑шотландец играл с нами в фальшивую игру, тогда я не завидую вашей победе, он торжественно клялся, что соединяется с нами из ненависти к регенту.

– Он не обманул вас, Дэдлей, – произнес Роберт. – И я благодарю Бога за то, что знаю теперь о переговорах. Что вы, как враги шотландцев воспользовались предательством – я не могу ставить вам в вину. Солдаты будут считаться военнопленными, вы же, сэр Дэдлей, свободны, если дадите слово, что в этой войне больше не обнажите меча против регента.

– Я свободен? Сэр Говард! Но ведь вы сильно рискуете!

– Внук человека, бывшего другом моего несчастного брата, не может оставаться моим пленником.

– Говард, – в волнении воскликнул молодой человек, – мне не преувеличивали, когда рассказывали в Варвик‑Кастле, что в Инч‑Магоме бьется самое благородное английское сердце, и ставили мне условием, чтобы я пощадил вашу жизнь. Вашу руку, Говард, я даю вам слово, что окажусь достойным дружбы, которой вы меня подарите!

Мария Сэйтон с бьющимся от волнения сердцем слушала весь этот разговор и с ужасом думала о том. какое страшное разочарование постигло бы вдовствующую королеву, если бы в своих освободителях она вместо французов узнала англичан. Насколько велика была бы вина всех обитателей Инч‑Магома, которые способствовали бы превращению шотландской королевы в английскую принцессу.

И Сэррей предупредил это несчастье. Он не думал о мелочной мести, так как называл Бэклея единственным виновником, хотя его подозрения должны были бы коснуться всех обитателей замка. На глаза Марии набежали слезы стыда, нежности и любви к этому человеку.

Вдруг дверь открылась, и на пороге показался Сэррей.

– Леди Сэйтон, – сказал он с ледяной холодностью, – я не знаю, да и не хочу знать, насколько виноваты лично вы и все обитатели Инч‑Магома в том преступлении, которое было замышлено сегодня против шотландской королевы. Но оно предупреждено, я надеюсь, что каждый, принимавший участие в этих преступных замыслах, может извлечь для себя урок. Благодарите случай, что здесь командую я, а не Вальтер Брай. Я поручу вашему духовнику отвезти вас в Инч‑Магом. Скажите королеве Шотландии, что верные сердца горой стоят за нее, вдовствующей же королеве передайте, что через час голова ментейтского коменданта будет торчать на зубцах сторожевой башни, чтобы внушать страх каждому, замышляющему предательство. Скажите ей, чтобы она удовольствовалась этой второй жертвой, так как в следующий раз я не буду обращать внимание ни на что и отправлю виновного, кем бы он ни был, связанным к регенту, если он окажется слишком знатным, чтобы поплатиться головой по простому приказу какого‑то Сэррея.

Мария Сэйтон, чувствовавшая, что она уничтожена и подавлена вконец, заикаясь, пролепетала:

– Будьте уверены, что все мы только благодарны вам за то…

Леди, – перебил ее Роберт Сэррей, – не теряйте времени. Как только вернется Брай, я уже не буду в силах защитить вас. Я заранее верю всему, что вы скажете.

С этими словами он глубоко склонился перед Марией и вышел из комнаты.

Не прошло нескольких минут, как челнок повез Марию Сэйтон и духовника через озеро.

Когда поздно ночью Вальтер Брай вернулся после погони, не давшей никаких результатов, Сэррей успел уже позаботиться об отъезде Варвика, голова коменданта торчала на зубце сторожевой башни, а военнопленные ждали решения своей участи.

Глава восьмая

Дата добавления: 2015-06-04