Старая ненависть 2 страница

Сэррей чувствовал, что задыхается в комнате, его тянуло на воздух. Приказав оседлать лошадь, он выехал из дома.

Близился рассвет. Легкий туман расстилался по долинам и лугам. Влажный холодноватый ветерок овевал лицо. Вдали блестело море, и на темных зеленых волнах качался корабль. Точно призраки, выползали из‑за тумана далекие воспоминания. Вот там, у столба стояла Кэт, и Вальтер Брай спустился с обрыва, чтобы ее освободить. На сером фоне зарождавшегося дня виднелись развалины старого аббатства. В той стороне стояла избушка старушки Гиль, которая своим предсказанием смутила Роберта, когда он пришел к ней с разбитым сердцем, простившись с Марией. Сэйтон, уехавшей на испанском галионе во Францию. Сэррей вспомнил об Инч‑Магоме, о своей первой любви, о своем верном друге, о вооруженном шествии по улицам Лондона. Какие богатые, пестрые картины в прошлом, и как серо, бесцветно настоящее! В прошлом – стремления и надежды молодости, гордые мечты, горячая вера в Бога, людей и любовь. Теперь же Роберт был богат и занимал почетное место в обществе, все, что было прекрасного в прошлом, он променял, сам того не желая, на это внешнее благополучие и на внутреннюю пустоту.

Роберт быстро мчался через поля и луга все дальше и дальше, как бы стараясь сбросить с себя настоящее и вернуть потерянную молодость. Перед ним сверкало далекое, безграничное море с вечно сменяющимися волнами. Так же как волны, надвигались на его душу воспоминания. Волны не знали, о чем они хлопочут, куда стремятся, не знал и Роберт, куда он мчится, где бесконечная цель, манящая его.

Проскакав несколько часов на своей лошади, Сэррей только тогда опомнился, когда солнце взошло высоко и он почувствовал голод. Повернув лошадь обратно, он убедился, что отъехал далеко от Эдинбурга. Горячие лучи солнца начали припекать. Лошадь устала не менее своего всадника. Роберт остановился на опушке леса и, предоставив лошади свободу пастись, лег в тень под дерево. Прежние мечты охватили его. В тихом шепоте листьев леса ему слышались звуки нежной лютни и грустная мелодия чарующего голоса.

Вдруг вдали раздался звук копыт, звонкий смех и веселый разговор. Преобладали женские, давно ему знакомые голоса. Роберт вскочил, хотел скрыться, но было уже поздно, его заметили. Впереди всех ехала шотландская королева в синем бархатном платье, окруженная придворными дамами и кавалерами.

– Здесь есть кто‑то посторонний! – воскликнула Мария Стюарт. – Ах, это вы? – прибавила она, узнав Роберта и слегка краснея. – Наш паж из Инч‑Магома? Каким образом вы попали сюда, милорд? С вами случилось несчастье, или вы просто заблудились?

Дамы и мужчины с любопытством смотрели на незнакомца, только одна из фрейлин оставалась в стороне, как бы не желая, чтобы Сэррей видел, как вспыхнуло ее лицо.

– Я хотел покататься верхом, ваше величество, – смущенно ответил Роберт, – но прекрасная погода и красивые окрестности увлекли меня, и я отъехал дальше, чем предполагал.

– Вы знали, что мы должны проехать в этом направлении и хотели сделать нам сюрприз? – спросила королева.

– Я никогда не решился бы на это, ваше величество, – возразил Сэррей. – Притом откуда бы я мог знать, что вы поедете так далеко от Эдинбурга?

Королева тонко улыбнулась.

– Я знаю вас, милорд, еще из Инч‑Магома и прекрасно помню, что вы умели перехитрить всякого, – проговорила она. – Сознайтесь же, что вы нарочно встретились на моем пути, чтобы замолвить словечко в пользу своего друга.

– Ваше величество, мое почтение к вам никогда не позволило бы мне вмешиваться в дела моего друга, – ответил Роберт. – Уверяю вас честью, что я совершенно случайно встретился с вами. Скажу даже больше: если бы я подозревал, что могу встретить вас, ваше величество, я постарался бы вовремя скрыться.

– Вы не хотели бы встретиться со мной, милорд? – удивилась королева. – Почему?

– Чтобы не показаться вам навязчивым, ваше величество. Вам было известно о прибытии английских послов, и только от вашего желания зависело, когда и где нас принять.

– Ваши слова звучат несколько холодно для старого знакомого, – проговорила Мария Стюарт. – Вы знаете, что короли забывчивы, и хотите обвинить меня в этом пороке. В наказание за это извольте отправляться с нами в Сент‑Эндрю, где я заставлю вас разделить с нами нашу уединенную жизнь.

– Ваше величество, меня будут ждать в Эдинбурге, – пробормотал Роберт.

– Вас, кажется, очень обидело мое подозрение, – засмеялась королева. – Или вы считаете наказание настолько строгим, что смущенно краснеете? Ну, что ж, меня называют тиранкой, и надо доказать, что я такая на самом деле. Милорды, возьмите в плен этого господина; прекрасные дамы, окружите его и обезоружьте своей красотой!… В таком виде мы доставим его в Сент‑Эндрю. Пошлите кого‑нибудь в Эдинбург сообщить, что граф Сэррей с нами, я не хочу, чтобы лорд Лейстер побледнел от тревоги за него и потерял часть своей красоты. Моя сестра Елизавета никогда не простила бы мне подобного преступления. Садитесь на свою лошадь, граф Сэррей, не заставляйте нас ждать.

Роберту не оставалось ничего другого, как подчиниться этому приказанию.

– Милорд, – проговорила королева, когда Роберт, сев в седло, по ее желанию подъехал к ней – я угадываю теперь, что привлекло вас сюда. Я хорошо помню, – шепотом прибавила она, – что мой паж в Инч‑Магоне проявлял заметную склонность к романтическим мечтам. Ваше смущение убеждает меня, зачем вы хотели скрыть, что привело вас в эту местность. Не оглядывайтесь, мои дамы будут иметь достаточно времени, чтобы оценить вашу любезность. Прежде всего займитесь мной, – прибавила она, и ее голос вдруг стал необычайно мягок и ласков. – Я верила вам, будучи еще ребенком, и доказала вам свое доверие. Я уважаю вас. Вы были строгим тюремщиком, но поступали благородно по отношению к каждому. Я знаю, что вы сохранили свою привязанность, даже находясь при французском дворе. Вы не похожи на своего друга Дэдлея, который теряет голову при всяком пламенном взоре, обращенном на него. Я знаю, что вы нелегко меняете свои взгляды и обещания, и потому напоминаю вам, что вы когда‑то поклялись быть верным другом Марии Стюарт.

– Я сдержу эту клятву до самой смерти, ваше величество, – горячо воскликнул Роберт, – и буду счастлив доказать вам свою верность.

– Тогда докажите мне ее сейчас, – сказала королева, – хотя для этого вам придется чем‑то поступиться. Дайте мне совет! Я убеждена, что вы скорее промолчите, чем будете говорить против своего убеждения. Как вам известно, Шотландия разбилась на партии, дворяне заставляют меня выбрать себе мужа, пуритане требуют того же. Одни предлагают мне в мужья одного, другие – другого. Мое же сердце не лежит ни к кому. Тяжелый долг королевы принуждает меня принести величайшую жертву для блага моей страны – заморозить свое сердце и отдать руку тому, кто более подойдет к роли мужа шотландской королевы. Мне хотелось бы узнать от вас кое‑что о характере вашего друга, которого я знаю лучше, чем вы думаете. Скажите мне правду, любит сэр Дэдлей королеву Елизавету так, как она любит его? Я не спрашиваю вас ни о чем другом, так как вам, может быть, пришлось бы совершить предательство, чтобы ответить мне искренне. Что касается чувств вашего друга, то я думаю, что вы можете говорить откровенно, не нарушая долга чести.

– Вы назвали меня, ваше величество, своим другом, – ответил Сэррей, – и я хочу оправдать это и отвечу вам не как королеве, а просто как Марии Стюарт. Я не знаю, любит ли королева Елизавета Дэдлея; я никогда не был при ее дворе и никаких сведений не имею; относительно чувств Дэдлея к королеве Елизавете я тоже ничего не могу сказать. Я убежден лишь в том, что Дэдлей может любить только тогда, когда эта любовь удовлетворяет его честолюбие. Если для его тщеславия нет пищи, то его ничем другим нельзя удержать. Я думаю, что ни в чем не изменю долгу дружбы, если признаюсь вам, что Дэдлей боготворил бы королеву Елизавету, если бы у него была надежда получить ее руку вместе с сердцем. Такую же пламенную любовь он может почувствовать и к вам, если вы возведете его на шотландский трон. А став вашим мужем, он никогда не изменит королеве шотландской ради другой женщины.

– Этого совершенно достаточно; благодарю вас, Сэррей. Теперь я более спокойна, – прибавила Мария Стюарт, – вы избавили меня от неприятного чувства подозревать графа Лейстера в двойной измене. Я очень рада, что это не так. Я могу принять его благосклонно, если даже и отклоню предложение. Еще раз благодарю вас. Мне хотелось бы оказать и вам подобную услугу, успокоить вас в чем‑нибудь, что тревожит вас.

Королева испытующе посмотрела в лицо Роберта, и он вспыхнул от этого взгляда, так как догадался, на что намекает Мария Стюарт.

– Вы назвали меня, ваше величество, мечтателем, – произнес он, – и вы правы. Поддаваясь своей склонности к мечтам, я выехал из Эдинбурга, чтобы взглянуть на места, где я был в юности. Но в своих воспоминаниях я нашел лишь погибшие мечты и потерянные надежды. Я не нуждаюсь в утешениях и нахожу успокоение в сознании, что поступал правильно и что теперь тоже не мог бы поступать иначе. Я желаю лишь дожить до того дня, когда в состоянии буду оправдать доверие благороднейшей королевы и своей кровью доказать ей мою преданность.

Мария печально покачала хорошенькой головкой и разочарованно посмотрела на Роберта, как бы ожидая, что он выскажет еще одно заветное желание.

«Погибшие мечты, потерянные надежды», – сказала она, видя, что Сэррей молчит, – какие это грустные слова! Они доказывают, что ваше сердце разбито. В Инч‑Магоме вы были веселее. Я завидовала вашему настроению, вы так смело и светло смотрели в лицо будущему. Доверьте мне печаль своего сердца! Скажите, что заставило вас разочароваться? Я слышала, что вы остановились в доме лорда Сэйтона?

– Да, ваше величество, случай привел к этому! – ответил Роберт.

– Случай? Странно! – заметила королева. – Скажите, вы познакомились с Георгом Сэйтоном в Париже?

– Кажется! – небрежно произнес Сэррей.

– Кажется! – смеясь, повторила королева. – Разве у вас такая плохая память? Мне рассказывали, что он недостойным образом вызвал вас на поединок. Вы ранили его, а потом ухаживали за ним.

– Мне очень приятно слышать, ваше величество, что лорд Сэйтон, болтая о дуэли, отдает себе должное, – проговорил Роберт. – Я не ждал от него такой откровенности.

– Я знаю это не от него и не от его сестры! – возразила королева. – Однако вы еще не поздоровались с Марией Сэйтон, а я злоупотребляю терпением лорда Дарнлея, который, кажется, уже начинает выходить из себя от досады.

Мария Стюарт приветливо улыбнулась и движением руки отпустила Сэррея. Роберт придержал лошадь и уступил свое место Генри Дарнлею, графу Ленноксу.

Глава седьмая

СЕНТ‑ЭНДРЮ

Во время разговора между Сэрреем и королевой у Марии Сэйтон было достаточно времени для того, чтобы оправиться от растерянности, вызванной неожиданным появлением Роберта.

Какие чувства пылали в ее груди, когда она увидела в полном расцвете красоты того человека, которого она так горячо любила, когда он был еще юношей!

По‑видимому, Роберт Сэррей не был счастлив. Мария Сэйтон видела это по его серьезному лицу и грустным глазам. Она догадывалась, что именно заставило Роберта покинуть Эдинбург и в одиночестве скакать по полям и лесам.

«Неужели в его сердце еще сохранился мой образ? Неужели память о прошлом заставила его вернуться в эти места?» – думала Мария Сэйтон, и сладкая надежда зашевелилась в ее сердце.

Она видела, что королева о чем‑то шепталась с Сэрреем, заметила его смущение. Мария Стюарт знала тайну сердца своей фрейлины, не говорила ли она теперь о ней? Неужели увядшему цветку ее любви суждено раскрыться вновь? Если бы в часы одиночества она сама задалась вопросом, продолжает ли она любить Сэррея, то с полной искренностью ответила бы «нет». Но довольно было увидеть его, услышать его голос – и давнее чувство воскресло вновь.

Сердце Марии Сэйтон сильно билось, глаза сияли, а лицо горело ярким румянцем, когда Роберт медленно подъезжал к ней. Его взгляд скользил по всей кавалькаде. Он мельком глянул на Марию Сэйтон и обратил внимание на графа Мюррея, который, не отрываясь, смотрел на человека, удостоившегося длинной беседы с королевой. Лорд Мюррей старался по выражению лица Роберта угадать результат разговора.

– Добро пожаловать, милорд Сэррей! – обратился лорд Джэмс к Роберту, когда тот подъехал к нему поближе. – Поздравляю вас с прекрасной мыслью захватить королеву врасплох и не дать ей таким образом возможности отвергнуть вашу просьбу. Надеюсь, что вы довольны результатом своего разговора и пошлете графу Лейстеру приятную весть, что его ожидают в Сент‑Эндрю?

Сэррей почувствовал насмешку в словах Мюррея.

– Я по многим причинам не могу принять ваше поздравление, милорд, – ответил он. – Во‑первых, я не искал встречи с королевой, во‑вторых, никогда не вмешиваюсь в политические дела, и, в‑третьих, граф Лейстер слишком горд для того, чтобы прибегать к помощи третьего лица, тем более, что его надежды связаны с желанием английской королевы.

– Вы говорите, что не вмешиваетесь в политику, – иронически заметил лорд Мюррей, – а между тем сопровождаете английских послов?

– Милорд, вы, кажется, сомневаетесь в том, что сказано совершенно ясно! – резко ответил Роберт.

– Прошу извинения! – проговорил Мюррей, точно снисходя к капризу своенравного мальчика.

– Я принимаю ваше извинение, – гордо сказал Сэррей, – и очень рад, что мне не приходится сомневаться в вежливости первого лорда Шотландии.

Затем Роберт обернулся к Марии Сэйтон.

Он словно не заметил, что Мюррей в порыве злости пробормотал какое‑то проклятие в его адрес.

– Леди Сэйтон, – обратился Сэррей к вспыхнувшей девушке, – королева разрешила мне выразить вам свое почтение. Она знает, что старые воспоминания, связывающие меня с королевой Шотландии, так дороги для меня, что я имею право приблизиться к ее двору без всякого политического предлога. Может быть, с моей стороны не будет слишком большой смелостью надеяться, что и вы признаете во мне преданного слугу королевы.

– Я очень рада, милорд, что вы даете мне возможность в первую же минуту нашей встречи загладить свою ошибку, – в глубоком смущении ответила Мария Сэйтон. – Во всех случаях, когда я выражала сомнение в вашей привязанности к королеве, мне приходилось краснеть за это. Вы своей преданностью неоднократно доказали, как я была неправа по отношению к вам. Я недавно лишь узнала, что мой брат своим поведением довел вас до дуэли, и прошу извинения, что осмеливалась упрекать вас с его же слов. Поэтому мне доставило особенное удовольствие, что вы согласились воспользоваться его гостеприимством.

В прежнее время несколько приветливых слов Марии Сэйтон наполнили бы душу Роберта блаженством, теперь же извинение гордой девушки и в особенности напоминание о гостеприимстве произвели на него неприятное впечатление.

– Вы ошибаетесь, леди Сэйтон, – холодно возразил Сэррей, – это не я, а граф Лейстер, случайно встретившись с лордом Сэйтоном, принял его приглашение для себя лично и своих спутников. Я никогда не ожидал и не рассчитывал быть дружески принятым кем‑нибудь из членов вашей семьи, тем более, когда я узнал, до какой степени мне не доверяют в ней. Ваш брат, приняв нас, исполнил долг вежливости, и это делает ему честь, но он поставил очень определенные границы своему гостеприимству, настолько определенные, что ваша сестра совершенно игнорировала его гостей.

– Ах, теперь я понимаю, в чем дело! – сказала Мария, слегка краснея, – так вот почему у вас был такой холодно‑сдержанный вид, делавший вас вовсе не похожим на прежнего пажа из Инч‑Магома! Вас обидело, что Георг так встретил вас. Но вы не правы, если обвиняете в этом меня. Георг совершенно не знает иностранцев и особенно не любит англичан, вот и вся разгадка его поведения. Ну, а теперь постараемся понять друг друга, милорд, ведь мы не желаем серьезно ссориться и уже довольно много времени потратили на взаимные обвинения. Я первая протягиваю вам руку примирения. Королева нуждается в преданных друзьях более, чем когда бы то ни было, а я охотнее всего доверяю тем, кто уже успел доказать Марии Стюарт свою преданность. Вместо постоянных пикировок сделаемся честными союзниками для защиты королевы от козней недругов, будь они в лице лорда Мюррея или королевы английской.

Мария Сэйтон проговорила последние слова шепотом, но так горячо, что напомнила Роберту те дни, когда она была его идеалом.

– Чем же я могу теперь быть полезным королеве? Раньше ей грозила серьезная опасность, и тогда я мог каким‑нибудь смелым поступком доказать ей свою преданность. Теперь единственная неприятность, ожидающая королеву, – это заключение брака без любви. Такого рода жертвы неизбежны для высочайших особ, и против этого мы бессильны.

– Шотландская королева не принесет в жертву политическим целям личную свободу. Она никогда не заключит брак лишь в интересах политики. Она колеблется в выборе только для того, чтобы выиграть время. Мария Стюарт также отвергнет претендента английской королевы, как это сделала с другими. Само собой разумеется, что королева Елизавета никогда не простит ей этого. Лорд Мюррей тоже станет заклятым врагом Марии Стюарт, если она выйдет замуж за какого‑нибудь шотландского лорда.

– Этого не может быть! Ведь лорд Мюррей – брат Марии Стюарт! – заметил Роберт.

– Это не помешает ему сделаться еще более опасным врагом для шотландской королевы, чем граф Арран был для Марии Лотарингской, – возразила Мария Сэйтон.

– Народ сумеет защитить свою королеву от мятежников!

– Народ? – переспросила Мария Сэйтон с горькой улыбкой. – Народ ненавидит королеву за то, что она не разделяет его веры и не подчиняется обычаям страны. Поверьте мне, бедная королева беззаботно танцует на вулкане, забывая, что он каждую минуту может проснуться. Если у нее имеются друзья, то только те, которых она приобрела раньше.

– Или которых покорила теперь своей красотой, – смеясь, прибавил Роберт, глядя на оживленное лицо Дарнлея, говорившего с королевой.

Кавалькада подъехала к воротам замка Сент‑Эндрю, и разговор графа Сэррея с леди Сэйтон прервался.

Маленький старый дворец был окружен стрелками конвоя ее величества. Здесь было так мало места, что с трудом верилось, что можно разместить весь двор. Однако Мария Стюарт хотела именно здесь прожить несколько недель в тишине и покое.

Роберту отвели комнату во дворце, и он очень скоро почувствовал, что каприз королевы видеть его в Сент Эндрю был для него в достаточной мере тягостным. Очевидно, она хотела сблизить его с Марией Сэйтон, пригласив его разделить их уединение. Однако ни Сэррей, ни фрейлина королевы не искали дальнейших встреч. Любовь Роберта погасла, и Мария Сэйтон ясно почувствовала это. Шотландские лорды вежливо относились к гостю королевы, но не выказывали ни малейшего поползновения сойтись с ним поближе. Таким образом, Роберт жил во дворце как пленник.

Однажды Сэррей стоял у окна и наблюдал, как распаковывали вещи, привезенные для королевы из Эдинбурга. Вдруг он услышал чей‑то радостный возглас, поспешил выйти во двор и заметил молодую девушку, очень похожую на Филли, но она тотчас же скрылась в комнатах дворца.

– Вы кого‑нибудь ищете? – спросил Сэррея чей‑то мелодичный голос с иностранным акцентом.

– Да, одну молодую девушку, которая только что была здесь! – ответил Роберт. – Я даже думаю, не приснилось ли мне это, так…

– Нет, не приснилось, милорд Сэррей, – прервал его иностранец. – Я подозреваю, что эта молодая девушка напомнила вам вашего пажа.

Роберт с удивлением взглянул на итальянца, Давида Риччио, который был трубадуром и секретарем королевы.

– Откуда вы знаете это? – смущенно спросил он.

– Я знаю достаточно, милорд, для того, чтобы удовлетворить ваше любопытство. Филли сделалась самым доверенным лицом леди Сэйтон с того самого времени, как королева приняла под свое покровительство любимицу Кастеляра.

– Да благословит ее Бог!… Филли – самое честное, благородное существо! – сказал Роберт. – Много тяжелого пришлось пережить ей в своей жизни, и, к сожалению, ни мне, ни моим друзьям не удалось улучшить ее судьбу. Я знаю одного человека, которого страшно беспокоит участь Филли, когда я сообщу, ему что королева взяла ее под свое покровительство, Мария Стюарт приобретет нового верного друга.

– Вы, вероятно, говорите о Вальтере Брае? – заметил Риччио. – Как видите, я достаточно посвящен в ваши дела. Значит, вы знали, что Филли – девушка?

– Да, синьор, я догадался об этом, – ответил Сэррей, – но уверяю вас честью, что для меня не было существа чище и священнее, чем эта девушка.

– Я верю вам, милорд!… Королева поражалась вашим благородством и осуждала леди Сэйтон, когда та выражала сомнение по этому поводу.

– Леди Сэйтон слишком часто выражает сомнения!

Показался лакей и пригласил Роберта к королеве.

– Синьор, – обратился Сэррей к итальянцу, прежде чем последовал за лакеем, – у меня к вам просьба. Вы – доверенное лицо королевы, намекните ей, пожалуйста, при случае, что у меня есть в Англии дела, требующие моего возвращения.

– Мы еще поговорим об этом, – быстро произнес Риччио, – услуга за услугу.

– Тогда я вечером приду к вам! – пообещал Роберт и поднялся по лестнице в апартаменты королевы.

Мария Стюарт была одна.

– Мне кажется, вы скучаете здесь, милорд, – обратилась она к Сэррею, – чтобы развлечь вас, я приготовила вам сюрприз. Мой придворный колдун превратил вашего пажа, которого вы оставили в Париже, в прелестную, но немую девушку. Желаете вы видеть Филли?

– С радостью, ваше величество. Мои друзья и я обязаны ей жизнью! – сказал Роберт.

– Ах, какое это было грустное время, милорд! Самый ужасный день в моей жизни был тот, когда я вырвала Филли из рук ее страшного врага. Но, прежде чем вы увидитесь со своим бывшим пажем, я хотела бы знать, что вы думаете о будущем Филли.

– В этом деле решающий голос может иметь лишь тот, кому Филли была отдана ребенком! – ответил Роберт. – Во всяком случае, ваше величество, Вальтер Брай будет счастлив, когда узнает, что Филли находится под вашим покровительством.

– А вы любите Филли? – спросила королева. – Глаза ее сияют, как звезды, когда она слышит ваше имя.

– Филли дорога мне, как дочь, ваше величество, как дитя моего лучшего друга! – воскликнул Роберт.

– Вы, верно, никогда не любили, милорд?

– Нет, ваше величество, я любил, когда был молод.

В эту минуту в комнату вошла Мария Сэйтон с Филли. Услышав последние слова Сэррея, она зарделась ярким румянцем, но Роберт не заметил этого, так как его внимание было обращено только на Филли. Он широко открыл свои объятия, и девушка, рыдая, бросилась ему на шею.

В тот же день вечером Сэррей вошел в комнату Риччио.

– Вот вам и не понадобилось мое ходатайство; королева предупреждает ваше желание и просит вас передать это приглашение графу Лейстеру, – сказал итальянец.

– Его приглашают сюда? – удивился Сэррей.

– Да, – спокойно ответил итальянец.

– Королева отдает ему свою руку?

– Боже сохрани! Мария Шотландская никогда не подчинится Елизавете Английской.

– Этого и не случилось бы, если бы она сделалась женой Лейстера, – возразил Сэррей. – Но если королева отвергает его предложение, зачем же она приглашает его сюда?

– Милорд, королева питает к вам безграничное доверие, а все то, что я слышал о вас, так глубоко трогает меня, что я решаюсь просить вашей дружбы, несмотря на то, что я – простой человек, а вы – высокорожденный лорд.

– Синьор, я ценю в человеке не его происхождение, а благородство характера!

– Я знаю это и потому позволю себе высказать вам свои самые затаенные мысли. Вы – друг графа Лейстера и значит, можете оказать нашей несчастной королеве – самой прекраснейшей женщине во всем мире – большую услугу. Королева любит своего двоюродного брата, милорд; сообщаю это вам, как величайшую тайну, – предупредил Риччио.

– Графа Дарнлея? – спросил Сэррей.

– Да, и он из всех претендентов самый подходящий для королевы. Он один в состоянии защитить ее от грозящей ей опасности.

– Это кажется мне странным, – выразил сомнение Роберт. – Он не похож на воинственного героя.

– Этого и не требуется! Важно то, что королева выйдет замуж за человека, не возбуждающего ничьей ненависти. Королева – католичка. Если она отдаст свою руку Дарнлею, все католики – все эти графы Этоли, Сэйтоны и сотни других – будут на ее стороне. Римский папа и все католические государства протянут ей руку помощи и будут оберегать ее трон. Мюррей и Лэтинггон хотели бы, чтобы она вышла за англичанина. Мюррей прекрасно знает, что возведение шотландского лорда в титул мужа королевы грозит ему полным падением, и поэтому он поддерживает графа Лейстера. Между тем, если граф Лейстер окажется в роли представителя шотландского народа, он не вызовет никакого доверия ни у кого, и королева погибнет вместе с ним, лишившись поддержки католиков.

– Я понимаю вас, – заметил Роберт, – но совершенно не догадываюсь, чего вы хотите от меня!

– Королева боится Мюррея, – продолжал итальянец, – она знает, что ее брат убьет Дарнлея, раньше чем она выйдет за него замуж, если только Мюррей пронюхает правду. Для того, чтобы обмануть его, она прибегает к вашей помощи и приглашает сюда графа Лейстера под видом жениха. Не судите ее строго за этот обман! Подумайте, какими сетями опутывают эту несчастную, но дивную женщину! У нее отнимают счастье жизни; для удовлетворения личных честолюбивых замыслов приносят в жертву ее свободу! Разберите поступок своего друга – лорда Дэдлея, Что им руководит – любовь или честолюбие? Истинное чувство к королеве или желание угодить Елизавете? Отказ Марии Стюарт заденет только его тщеславие, а вовсе не сердце. Если королева обманет Лейстера, то этот обман будет больше относиться к Елизавете, так как граф является лишь игрушкой в ее руках. Разве можно назвать преступлением желание обмануть коварство Елизаветы для того, чтобы спасти Марию Стюарт? О, вы не знаете, сколько перестрадала эта чудная женщина, как страшно унижали и мучили ее! Я знаю, что значит честь, и тем не менее ни минуты не остановился бы перед преступлением, если бы знал, что могу этим облегчить жизнь Марии Стюарт. Вы смотрите на меня с удивлением? Вы, вероятно, думаете, что я настолько безумен, что позволил себе влюбиться в королеву? Ну, что же, может быть, это и так! Но тогда это безумие – мое счастье, моя гордость, мое блаженство! Да, я молюсь на Марию Стюарт, люблю ее, как несчастный смертный любит недосягаемое солнце. Я люблю ее со всей страстью, какую только может вместить в себя человеческое сердце, и в то же время интригую против графа Лейстера; я хочу, чтобы она была женой человека, которого любит. Понимаете ли вы такое чувство? Нет, вы этого не понимаете, вы холодны как лед, вас не трогают ни слезы леди Сэйтон, ни нежные улыбки Филли…

– С чего вы это взяли? – прервал итальянца Роберт, и яркая краска залила его щеки. – Впрочем, я понимаю: вам хочется, чтобы я проникся чувством любви и помог вам, пожертвовав дружбой, обмануть Дэдлея.

– Да, я хотел бы, чтобы вы поняли, что значит настоящая любовь, настоящая страсть.

– Я понимаю! – тихо прошептал Сэррей. – Вот вам моя рука, синьор. Я передам Лейстеру письмо королевы и скажу ему, что от его поведения зависит покорение ее сердца. Иначе я не могу поступить, не нарушив долга дружбы.

– Этого достаточно! Не следует только совершенно отнимать у него надежду! – воскликнул Риччио. – Вы говорите, что тоже любите? А между тем даже королева заметила, что холод вашего сердца заморозил стены замка. Кто же она такая? Доверьте мне свою тайну! Я полюбил вас с этой минуты, как родного брата. Впрочем, что же я спрашиваю! Если вы не любите Марию Сэйтон, не замечаете Филли, то ваше сердце может принадлежать лишь одной женщине – той, которую обожают все. Вы любите Марию Шотландскую?

– Я преклоняюсь перед Марией Стюарт, боготворю и люблю ее, как своего милостивого друга, – ответил Сэррей. – Я не отталкиваю Марию Сэйтон, потому что любил ее всеми силами первой любви, но она сама убила мое чувство, я люблю Филли как дорогое несчастное дитя; но мое сердце томится страстной любовью к одной девушке, которую я видел лишь мельком, с которой я никогда не говорил и, вероятно, больше не встречусь. Ее образ разбудил в моем сердце юношеские мечты, я люблю этот образ всеми фибрами души, но не могу даже мечтать о взаимности. Не спрашивайте меня, Риччио, могу ли я понять любовь!…

– Да, я больше не стану ни о чем спрашивать. Вы тоже носите святыню в своем сердце. Желаю вам, милорд, быть более счастливым, чем я. Впрочем, я и не желаю другого счастья, так как мое страдание – вместе с тем и моя отрада. Мы, певцы, всегда стремимся к недосягаемому.

Никогда еще Сэррей не пожимал настолько сердечно руки мужчины, как сделал это при прощании с Давидом Риччио, и, когда он скакал по болотам, в его сердце продолжали звучать слова: «В моей душе вечно стонет жалоба».

Глава восьмая

Дата добавления: 2015-06-04