Контрреволюционные планы в Берлине

Кёльн, 30 апреля. Планы нашего контрреволюционного правительства мало‑помалу становятся все более явными.

Существовало намерение 27 апреля положить начало новой стадии прусской контрреволюции. Хотели спровоцировать берлинский народ на уличную борьбу, быть может, по примеру Кавеньяка, позволить восстанию «принять широкие размеры», затем подавить его средствами Кавеньяка и с таким же перевесом сил, как у Кавеньяка; ввести военно‑полевые суды, облагодетельствовать нескольких депутатов и порядочное число смутьянов[316]свинцом и порохом; наконец, путем новых октроирований освободить себя от обременительных пут, которыми даже военно‑полевая хартия 5 декабря все еще связывает нашу контрреволюцию.

Спровоцированное восстание послужило бы достаточным предлогом для утверждения, что народ‑де «еще не созрел» для всемилостивейше пожалованных свобод, что нельзя‑де управлять при таком избирательном законе и при такой конституции. «Во избежание кровопролития», стало быть в интересах самого народа, надо уничтожить даже последние остатки свободы. «Во избежание кровопролития» надо объявить на осадном положении всю страну, за исключением Восточной Померании! Все это можно было бы утверждать лишь после порядочного мятежа в Берлине, с непременными беспорядками в Бреславле, Магдебурге, Кёльне и т. д., и после успешного их подавления с помощью картечи.

Этим объясняются и жестокости констеблей по отношению к собравшейся в Конверсационсхалле левой[317], и оцепление войсками Дёнгофской площади, и беглый огонь по безоружной спокойной толпе, которая не могла разойтись, потому что все выходы с площади на улицы были для нее закрыты.

Спокойное поведение народа, несмотря на все провокации, сорвало все расчеты контрреволюционеров. У них нет предлога для октроирования, а октроировать они должны. Может быть, уже сегодня вечером мы узнаем, на какие новые уловки решились эти господа.

Какие у них были обширные планы, это видно по всему. Во‑первых, об этом свидетельствует одновременный роспуск палаты в Ганновере, во‑вторых и в особенности – поездка г‑на Радовица в Берлин.

Г‑н Радовиц – душа прусской контрреволюции. Г‑н Радовиц составил план ноябрьского контрреволюционного переворота, но сам еще держался за кулисами и интриговал во Франкфурте в пользу прусского кандидата в наследственные императоры. На этот раз г‑н Радовиц сам поехал в Берлин – говорят, чтобы выступить, наконец, открыто и стать премьер‑министром. Министерство Радовица – вот где собака зарыта!

Нам определенно известны, далее, следующие факты:

1) В течение прошлой недели все шеф‑президенты получили циркуляр от обер‑президентов, в котором сообщалось о предстоящем роспуске палаты и давалось указание принять все необходимые меры предосторожности.

2) Всем окружным управлениям [Regierungen] был разослан министерский рескрипт, в котором говорилось:

1. Всем бургомистрам должно быть предписано ежедневно сообщать соответствующим окружным управлениям о впечатлении, произведенном роспуском палаты. Окружные управления, со своей стороны, должны представлять об этом в министерство сводные доклады.

2. Новых выборов пока не будет. Вместе с тем против многих членов «так называемой» левой будут приняты меры.

3. Надлежит принять все меры предосторожности, чтобы подавить всякую попытку к мятежу.

Рескрипт подписан: Мантёйфель.

Г‑н Мантёйфель или, вернее, его шеф, г‑н Радовиц, не мог оказать развивающейся венгерско‑польско‑германской революции лучшей услуги, как открыто выступив именно теперь со своими планами восстановления абсолютизма.

Написано Ф. Энгельсом 30 апреля 1849 г.

Печатается по тексту газеты

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 286, 1 мая 1849 г.

Перевод с немецкого

Дата добавления: 2015-06-04