Италия. Октябрь 1837 – март 1838

Путешествие в Рим открывается в дневнике Готфрида пространным описанием переезда от Бонна до Кобленца.

Новый период начинается совершенно так же, как закончился предыдущий, а именно – всесторонним применением чужих переживаний к собственной особе. На пароходе Готфрид припоминает «великолепный штрих Гофмана», который «заставляет своего мейстера Иоганнеса Вахта создать высокохудожественное произведение непосредственно после того, как он пережил величайшее горе»[130]. В подтверждение этого «великолепного штриха» Готфрид после «величайшего горя» по поводу Минны погружается в «размышления о давно задуманной трагедии» (стр. 140). Во время путешествия Кинкеля из Кобленца в Рим происходят следующие события:

«Ласковые письма его невесты, которые он часто получал и на которые обычно немедленно отвечал, разогнали мрачные мысли» (стр. 144).

«Любовь к прекрасной Элизе пустила глубокие корни в тоскующей груди юноши» (стр. 146).

* * *

В Риме происходит следующее событие:

«По приезде в Рим Кинкель застал там письмо от невесты, еще более усилившее чувство любви к ней, и образ Минны стал все больше и больше отступать на задний план. Сердце ему подсказывало, что Элиза может сделать его счастливым, и он с чистым восторгом предавался этому чувству… Лишь теперь он научился любить» (стр. 151).

Таким образом, Минна, которую он раньше любил только «из сострадания», вновь появляется на сцене его чувствований. Что касается отношений с Элизой, то он мечтает о том, что Элиза может сделать его счастливым, а не о том, чтобы дать ей счастье. А ведь в мечтах о «голубом цветке» он уже заранее предрекал, что тот сказочный цветок, по отношению к которому его разбирает столь поэтический зуд, не может воплотиться ни в Элизе, ни в Минне. Вновь пробудившиеся в нем чувства по отношению к обеим этим девушкам служат для того, чтобы создать ситуацию для нового конфликта:

«В Италии муза Кинкеля, по‑видимому, дремала» (стр. 151).

Почему?

«Потому что ему недоставало еще формы» (стр. 152).

Впоследствии мы узнаем, что в результате шестимесячного пребывания в Италии он благополучно привез в Германию «форму». И так как Гёте написал свои «Элегии» в Риме, то Готфрид тоже сочинил элегию «Пробуждение Рима» (стр. 153).

* * *

На квартире у Кинкеля служанка вручает ему письмо от его невесты. С радостью вскрывает он его –

«и, вскрикнув, опускается на свое ложе». «Элиза сообщает ему, что некий доктор Д., состоятельный человек, имеющий обширную практику и даже… верховую лошадь (!), посватался к ней, и так как пройдет еще не мало времени, покуда он, Кинкель, бедный богослов, создаст себе прочное положение, она просит его освободить ее от уз, которые их соединяют».

Законченная реминисценция из «Человеконенавистничества и раскаяния»[131].

Готфрид «уничтожен», «ужасающее окаменение», «сухие очи», «чувство мести», «кинжал», «грудь соперника», «кровь сердца противника», «ледяной холод», «безумная боль» и пр. (стр. 156 и 157).

В этих «горестях и радостях бедного богослова» несчастного кандидата терзает преимущественно мысль о том, что Элиза «пренебрегла» им ради «преходящих земных благ» (стр. 157). После того как Готфрид по всем правилам сценического искусства предается в течение некоторого времени вышеописанным чувствам, он находит, наконец, следующее возвышенное утешение:

«Она была недостойна тебя, – и тебе ведь остаются крылья гения, которые высоко вознесут тебя над этим мрачным горем! И когда со временем слава твоя облетит земной шар, тогда изменница в собственном сердце найдет отмщение!.. Кто знает, быть может, пройдут годы, – и ее дети придут молить меня о помощи, и я не

хотел бы преждевременно уклоняться от этого» (стр. 157).

Здесь вслед за неизбежным предвкушением возвышенного наслаждения «будущей славой, которая облетит земной шар», наружу выступает низменный облик ханжи‑филистера. Он рассчитывает на то, что, быть может, впоследствии поверженные в нищету дети Элизы придут молить великого поэта о милостыне, – «он не хотел бы преждевременно уклоняться от этого». Почему же? А потому, что «будущей славе», о которой Готфрид постоянно мечтает, Элиза «предпочла верховую лошадь», потому что ради «земных благ» она отвергла шутовскую комедию, которую ему хочется разыгрывать под именем Генриха фон Офтердингена. Еще старик Гегель правильно заметил, что благородное сознание всегда переходит в низменное[132].

Дата добавления: 2015-06-04