Плачущий ребенок

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 1

С приходом весны Мерх снова стал зеленым и золотистым. Его широкая река цвета темного нефрита, вновь прохладная и чистая, извивалась между огромными деревьями. Животные Мерха приходили напиться к ее берегам, в заводях поселились длинноногие птицы. В земле созревало молодое зерно, свежие плоды росли в цветущих садах. В озерах появилась вода, а в округлых грудях женщин – молоко. В стойлах снова раздавались крики молодняка, а в домах плакали маленькие дети. Люди назвали эту весну временем Плачущего Ребенка. Но была еще одна причина для такого названия…

Когда Наразен вернулась с востока, она увидела исцеленную землю, здоровую и благополучную. Больше месяца королева провела в кедровом лесу. Возвращаясь, она знала, почему Мерх вновь стал плодородным, ведь он был подобен Наразен. Королева сняла проклятие Иссака со своей страны: она возвращалась с ребенком.

Везде, где бы она ни проходила, люди становились перед ней на колени. Они приносили ей венки полевых цветов и кувшины с вином, приходили к ней с корзинами зерна, чтобы Наразен благословила его. Теперь королева стала их богиней плодородия. В городе люди падали ниц перед своей владычицей, разливали благовония на тех улицах, где она должна была пройти. На площади перед дворцовыми воротами нескольких горожан повесили за то, что они оскорбляли королеву в дни чумы. Начальник стражи Наразен, охранявший дворец во время отсутствия королевы и следивший за порядком на улицах, вышел с важным видом и поклонился своей повелительнице, прикрыв глаза, чтобы не видеть ее живот, Наразен так же стойко терпела свою беременность, как и все, что предпринимала раньше во имя спасения Мерха. Но она ощущала себя рабыней, таскающей в животе тяжелый жернов. К тому же ребенок не стремился покинуть чрево. Он клубочком свернулся в животе королевы и спал. Казалось, что он не собирается родиться в положенное время, Наразен с отвращением думала о ребенке. Он был ленивым, этот ребенок от мертвеца. Возможно, он тоже оживший мертвец… Королева не могла ни ездить верхом, ни охотиться. Ей не хотелось ни есть, ни пить. Она не хотела видеть своих любовниц. Толстая, как огромный кит, выброшенный из воды на безжалостную землю, она терпела все неудобства. «Выйди, жернов, освободи меня. Ты уже сделал свое дело». Королева считала, что должна убить ребенка, как только он родится. Ведь в душе она оставалась воином и мужчиной. Да, она непременно убьет ребенка.

Наконец ребенок зашевелился. Боль мечом рассекла тело Наразен. «Я не буду унижаться перед тобой, – подумала королева. – Это ты будешь пронзительно кричать, а не я».

И правительница Мерха не издала ни звука, хотя ребенок разрывал и раздирал ее чрево, как кусок полотна.

– Она умрет, – скорбно шептали лекари, склонясь над Наразен. – Даже ее чрево отказывается верить в то, что принадлежит женщине, и поэтому королева не может освободиться от ребенка. Она умрет…

– Я не умру, – отвечала Наразен с обидой и яростью. – Я запомнила того, кто сказал эти слова.

Прошло два дня и две ночи. Дни, будто расплавленное серебро, и ночи, как горячая черная кровь. Она вспоминала Иссака, его рассказ о том, как его обманули дрины, карлики из земель демонов… Теперь королеве казалось, что эти дрины поселились в ее животе и постоянно били молотками по своим наковальням, как заправские кузнецы; раскаленным металлом служили ее страдания, а драгоценными камнями – сгустки жуткой боли.

– Да, – утверждали лекари, – королева умрет.

Наразен уже не могла отвечать. Она думала:

«Нет, я не умру, но завтра же убью всех мужчин в королевстве. Всех, кто своей похотью причиняют женщинам такие страдания».

Пришел третий день. Он незаметно подкрался к дверям дворца в шелковых туфлях. Сразу же за ним устремился четвертый, он принес облегчение.

– Королева, поблагодарите богов за то, что они даровали вам ребенка – воскликнул девичий голос.

– Если это мальчик, задушите его, – прошептала Наразен.

– Это девочка, Ваше Величество! – воскликнул главный лекарь.

Наразен очнулась. Тело ее превратилось в сгусток боли, но она осталась жива, лежала на кровати. Вокруг на стенах, расписанных военными и охотничьими сценами, сверкало оружие.

Главный лекарь и его помощники поднесли младенца к окну, рассматривая его с явным изумлением. Но один из них остался у изголовья королевы. Он нагнулся и поднес к губам Наразен небольшую чашу. Жидкость потекла в рот женщины, и ей пришлось проглотить горький напиток. Лекарь с чашей выпрямился и выскользнул в дверь.

Наразен показалось, будто паук жалит ее в сердце. Она открыла глаза и сквозь трепещущую кровавую пелену разглядела женщину в синем, размалывающую что‑то в ступке. Все закружилось перед глазами королевы, алая дымка превратилась в багровый туман, напоминающий густое вино, и Наразен поплыла, как размолотая косточка в этом вине, а где‑то далеко‑далеко засмеялся Синий Пес.

«Неужели я так слаба и не переживу эти дурацкие роды?» – спрашивала сама себя Наразен. Она чувствовала, что погружается в ледяную воду и та смывает ее выдержку и надежду.

Королева еще успела подумать о чаше горького напитка, о странном лекаре, быстро выскользнувшем из ее покоев. У Наразен были враги: многие завидовали королеве, а некоторые просто ненавидели ее. Неужели именно сейчас, когда ей удалось спасти королевство, и она может жить, вновь наслаждаясь властью, ей суждено умереть из‑за одного‑единственного глотка отравленного зелья? Нет… Но холодный поток в ее жилах становился все сильнее и шумел, как море…

Доктора оживленно разговаривали у окна. Кожа ребенка, которого они разглядывали, напоминала молоко, и дневной свет, казалось, проходил сквозь нее. Дитя шевелило ножками и ручками, но не плакало. «Ты тоже молчишь», – подумала Наразен, А потом королева разозлилась, она ведь рассчитывала царствовать в Мерхе лет шестьдесят или больше. Ради этого она переносила насилие, распутство, колдовство, продала в рабство свою душу и, наконец, выносила младенца, заставила его выжить. Теперь все это у нее отняли. У Наразен не осталось сил даже для того, чтобы злиться.

И тут она увидела в воздухе у стены спальни черную тень. Еще не Смерть, но предвестника Смерти.

– Так, – сказала Наразен, – меня обманули…

– Нет, – ответила тень. – Я не властен над часом твоей кончины. Этим распоряжается твоя судьба. Твои враги повинны в этом. Смерть, словно ночь, приходит в положенный срок, но не вольна выбирать момент своего появления. Владыка Смерти не всесилен.

Наразен вымученно улыбнулась:

– Я слишком слаба, чтобы спорить. Но остерегайся меня, когда я попаду в твое царство праха. Я вновь обрету силу в стране праха. Это будет скоро. Я знаю.

Лекарь, отравивший королеву, мчался по коридорам дворца. Стрелой влетел он в комнату начальника стражи. Тот, развалившись на широком диване, ел плод багрового цвета. Начальник стражи был красив, но слишком ленив.

– Господин Жорнадеш, королева очень больна, – сказал лекарь.

– Ты прав, к сожалению, – ответил Жорнадеш, продолжая жевать.

– Такие мучительные роды, – продолжал лекарь. – Она потеряла много крови. Кроме того, ребенок был зачат при помощи колдовства, извращения и порока… Скоро нам придется надеть траурные одежды – смерть Наразен неизбежна.

– И когда же это случится? – спросил Жорнадеш.

– На закате, – ответил лекарь. – Осмелюсь почтительно напомнить, ваша светлость, что доза яда, который я дал королеве, подобрана с большой тщательностью. Это зелье очень эффективно. Я также посмею сказать вашей светлости, что я очень старался, выбирая лекарство. Никаких следов не обнаружится при условии, что королева будет незамедлительно похоронена.

– А ребенок? – нетерпеливо спросил Жорнадеш. – Он тоже мертв?

– Нет. Он жив, но, говорят, урод, – сказал лекарь. – Лучше всего похоронить его вместе с матерью.

– Конечно, так будет лучше, – согласился Жорнадеш, выплевывая косточки. Он всегда испытывал отвращение к противоестественным наклонностям королевы Мерха и удивлялся, почему престол должен принадлежать такой женщине. Во время отсутствия королевы, оставшись единственным хозяином во дворце, он много размышлял. Теперь Наразен оказалась на смертном ложе, а воины Жорнадеша были готовы захватить власть в Мерхе. Отныне Жорнадеш сам станет править государством. Чтобы не прогневать богов, он решил не убивать новорожденного инфанта. Пролить кровь невинного младенца было бы позором даже для такого жестокого человека, как он. Похоронить дитя живьем – другое дело. Пусть боги вмешаются, если хотят не допустить греха. Жорнадеш был доволен собой. Он все продумал. Дав денег лекарю, он отослал его, а следом отправил своего человека, чтобы тот расплатился с отравителем другой монетой – острым ножом. Затем Жорнадеш послал за кувшином желтого вина и девушкой с винно‑желтыми волосами. Теперь он ждал хороших вестей.

Наразен умерла на закате. В ее спальне бродили лишь тени, но на улицах горели факелы. За три часа до полуночи Жорнадеш стал королем Мерха, а у королевы Наразен остался лишь серебряный гроб.

Ее тело увезли по реке.

Стояла безлунная ночь. Тусклые светильники на носу и корме корабля не могли развеять ночную тьму. Священники шептали молитвы, гребцы в темных одеждах сушили весла, отдавшись во власть течению. Ладья плыла вдоль берега, как призрак, закутанный в погребальный саван. С берега никто не наблюдал за медленно плывущим кораблем, так как весть о смерти Наразен продвигалась еще медленнее, чем похоронная процессия. А те, кто видел ладью, приняли ее за нечто сверхъестественное. Потом налетел ветер. Он принес запах ладана и звуки ритуальных молитв в память умершей, а еще тонкий, кристально чистый плач, разорвавший кожу ночи, как серебристое лезвие кинжала.

Новорожденный долго не плакал. Он вступил в мир безбоязненно, радуясь спасению из ненавистной клетки, утробы матери. Но теперь ему угрожала смерть. Ребенок начал всхлипывать, но никто не пытался успокоить младенца. Все его боялись. Никто не знал, что с ним делать – убить или оставить в живых. Его положили в большую круглую чашу из красной меди, и там он копошился, пытаясь найти точку опоры на гладких стенках или отыскать нечто похожее на мягкий холмик, из которого должно бежать молоко. Чаша оказалась еще более ненавистной, чем чрево Наразен. По ее медным стенкам стучали черные капли дождя. Они били в глаза ребенку, а река, словно в насмешку, раскачивала его колыбель.

Река бежала к северным окраинам Мерха. Раскидистые деревья проплывали мимо траурной ладьи, ветви склонившихся над водой черных ив сплетались, как волосы. На них зелеными драгоценностями сверкали светлячки. Вскоре на черной лужайке над рекой показалась каменная ограда с бронзовыми воротами.

Процессия сошла на берег. Священники размахивали кадилами, солдаты несли гроб с королевой и чашу с ребенком, беспомощно шевелившимся внутри. Они вошли через бронзовые ворота и проследовали по улицам, где не горело ни одного огонька, ибо в них не было смысла. Здесь никто не выглядывал из окон и не произносил приветствий. Это было кладбище Мерха. Наконец процессия поднялась на возвышение. Там находился склеп из красного камня, где на протяжении трех столетий хоронили правителей Мерха. Сюда же принесли Наразен.

Священники поспешили совершить похоронный обряд. Вокруг в тусклом свете фонарей поблескивали человеческие кости, кое‑где сверкали драгоценности. Но если происходящее и побеспокоило усопших королей, то они остались безучастными.

Ребенок все еще кричал, словно хотел потревожить предков, призвать их на помощь. Маленький зверек голода грыз его внутренности. Устав кричать, малыш начал тихонько хныкать. Но эти звуки без труда заглушало бормотание священников. Малыш вытягивал ручки и ножки, но вокруг был только холод и тени, и даже чернокожая нянька, резко качавшая чашу‑колыбель, больше не заботилась о нем. Наконец тусклый свет и неясное бормотание пропали. С лязгом захлопнулись двери склепа… И тогда ребенок, зачатый от мертвеца, остался один на один со Смертью во дворце мертвых.

И в этот момент появился Владыка Смерти.

Зрение у ребенка еще не прояснилось, но в те дни даже новорожденный мог узнать Владыку Улума.

Владыка Смерти подошел к младенцу. Его изящная длинная рука черной птицей повисла над ребенком, но так и не коснулась его. Желто‑зеленые глаза малыша напоминали драгоценные камни их глубоких горных пещер. Именно их взгляд удерживал Улума, отталкивал его. В глазах ребенка Улум разглядел трогательное, слабое, но все же непобедимое желание жить, а Владыка Смерти не был ни убийцей, ни разбойником.

Отвернувшись, он подошел к Наразен и поднял ее тело из серебряного гроба. На королеву надели черное одеяние, украсили его поясом из рубинов, на руки и на шею повесили золотые цепи, а в уши – серьги из топазов. Все‑таки она правила Мерхом, и Жорнадеш, захватив трон, оставил ей часть былого великолепия. Волосы королевы были распущены и напоминали тонкую красную вуаль, но теперь их оттенок изменился и стал синим. Ее кожа и даже белки золотистых глаз, которые открылись от прикосновения Улума, тоже приобрели синий оттенок.

– Я не сопротивляюсь, – проговорила Наразен. – Я готова следовать за вами.

Она обняла Улума за плечи. Ребенок почувствовал, как черный мужчина и женщина с синеватой кожей провалились прямо сквозь пол склепа. Теперь рядом с ним никого не осталось.

Младенец собрал последние силы и пронзительно закричал, будто понимая, что крик – единственное, что отличает его сейчас от мертвых.

Но кто из живых, услышав ночью крики, доносящиеся с кладбища, поспешит туда?

Внизу, у подножия города могил, прибрежные реки ивы сменил густой лес. Стояла безлунная ночь. Там танцевали черные тени. Распустились ночные цветы, а светлячки, рассевшиеся на бледно‑желтых лепестках, напоминали капельки света.

В эту ночь среди деревьев бродили двое демонов эшва. Временами они пускались в пляс под музыку шуршащих на ветру листьев.

В Нижнем Мире было три разновидности обитателей: карлики дрины, изготовившие различные вещи; царственные ваздру, и эшвы, основным занятием которых были грезы. Они грезили, жили в грезах и мечтали о грезах… Они любили гулять по ночам – безмолвные и прекрасные.

Две эшвы, оказавшиеся в ту ночь неподалеку от кладбища, были женщинами. В их черных волосах извивались серебристые змеи, а два черных кота, завороженные магией демонесс, кружились у их ног.

Вдруг тишину ночи разорвал отчаянный крик ребенка. Эшвы остановились, покачиваясь в воздухе. Они не испытывали сострадания, но были очень любопытны и обожали вмешиваться в дела людей.

Слившись в одно целое, скользнули они между деревьями, а два черных кота побежали за ними следом. Эшвы подлетели к каменной ограде кладбища. Для них не существовало материальных преград; они пролетели над стеной и поплыли над городом могил, как сухие листья. Демонессы скользили над улицами города мертвецов, прислушиваясь к крикам ребенка, которые становились все слабее, затихая. Эшвы не боялись смерти. Они избегали только солнечного света и опасались недовольства их повелителя князя ваздру, величайшего из князей Нижнего Мира. Добравшись до возвышения, выложенного мраморными плитами, они подлетели к двери склепа, сложенного из красного мрамора.

Одна из демонесс подула на двери, погладила их нежными пальчиками, и те тихо застонали. Черные коты прыгали по мраморным плитам, играя с цветами, которые притащили с собой из леса. Вторая демонесса вздохнула и закрыла глаза.

Наконец дверь открылась, несмотря на сложный замок. Она больше не могла противиться колдовской ласке.

Ребенок уже не кричал, а только всхлипывал. Он лежал в медной чаше, не двигаясь, не в силах бороться с маленьким зверьком под названием голод, грызущим его изнутри. Эшва, открывшая двери, осторожно проскользнула в склеп и, коснувшись ребенка, почувствовала его тепло. Она сразу же поняла, что этот малыш не такой, как другие.

Эшва склонилась к нему, и змеи, извивающиеся в волосах демонессы, слегка задели его. Младенец задрожал. Очарованная эшва лизнула веки ребенка, ощутив соленый вкус слез, подула в его ноздри дыханием демона, напоминавшим ароматное зелье. Ребенок поймал руку эшвы, засунул ее палец в свой ротик и начал сосать его.

Тогда демонесса улыбнулась. Она вынула ребенка из чаши и взяла с собой, укутав своими волосами, а змеи, развернувшись, заглядывали в лицо младенца, но он не замечал их.

Эшва поспешила на восток, к равнинам Мерха, и за ней последовала ее подруга. Следом за демонессами, пока хватало сил, бежали коты.

Недалеко от реки, в пещере под высокой скалой, было логово самки леопарда. Наразен никогда не охотилась на нее, хотя и убила ее самца. Теперь самка нашла себе пару где‑то в другом месте и, когда отступила засуха, обрушившаяся на Мерх, изменившая сезон спаривания, принесла потомство. Сейчас огромная кошка спала в пещере со своим единственным детенышем. Прошло два часа после полуночи, осталось два часа до рассвета, до наступления времени охоты. Но сейчас в сны кошки вошло что‑то светящееся и дразнящее. Это было так приятно, что она проснулась.

Эшвы выманили самку из пещеры. Когда она скользнула в ночную тьму, демонессы дунули ей в глаза и поглаживали бархатистую пятнистую шкуру, пока огромная кошка не улеглась рядом с ними. Тогда они прижали ребенка к ее животу и засунули ему в рот янтарный шарик соска. Ребенок крепко держался ручонками за мягкую шерсть огромной кошки и сосал. Его тело мягко покачивалось, ритмично сжимаясь и расслабляясь. Сладкое молоко с мускусным запахом наполняло желудок. Насытившись, младенец перевернулся на спинку и тут же заснул.

Глава 2

Хотя демоны время от времени размножались, они делали это не так, как люди. Любовь для них стала развлечением и искусством, а их семя было бесплодным, поэтому демонессы не могли рожать детей и прекрасно обходились без этого. Возможно, эшвы, забравшие ребенка Наразен из склепа, в отличие от других, стали питать к младенцу материнские чувства. Но, скорее всего, малыш для них был игрушкой, и на его месте мог оказаться детеныш пантеры или змеи. Так или иначе, но эшвы провели много месяцев, нянчась с младенцем, хотя время в стране демонов течет совсем не так, как в земле смертных. В Нижнем Мире годы пролетают иногда за день, а порой быстрее или медленнее. Тем не менее, эшвы долго возились с ребенком.

Днем они оставляли его одного, но всегда в безопасном месте, например в брошенном дупле филина. Как бы то ни было, но, оставляя ребенка, они всегда зачаровывали его, поглаживая прядями своих волос, и навевали на него крепкий сон. Малыш все это время даже не шевелился. Никто не смог бы его найти. Если зверь подходил к этому месту, он не чуял ничего и уходил прочь. По ночам эшвы брали ребенка с собой. Они вскармливали младенца молоком леопардов, лисиц и диких оленей, а позже травами, цветами и разными плодами. Дитя, столь странно рожденное, росло под опекой прекрасных странниц и участвовало в их ночных прогулках. Он привык к бессловесному языку эшв. Перед тем как малыш произнес первое слово человеческой речи, он уже мог позвать птицу, летящую под облаками, и змею, выползающую из‑под камня. И хотя ни один смертный не мог увидеть демонов, этот младенец знал об эшвах все, благодаря своим сверхъестественным способностям командовал ими и ничего не боялся. Если бы он воспитывался среди людей, это была бы уже совсем другая история.

Черты обоих родителей странным образом смешались в их чаде. Цвета их волос – рыжий и белокурый – придали волосам ребенка оттенок созревших абрикосов. Цвета глаз родителей – золотистый и голубой, – смешавшись, сделали глаза малыша шафраново‑зелеными. Он был прекрасен, как его отец и мать, но близость между мужеподобной Наразен, королевой Мерха, и по‑женски прелестным мертвым юношей наложила отпечаток и на ребенка: младенец не был ни мальчиком и ни девочкой, а и тем и другим одновременно. Воистину, подходящая игрушка для эшв.

Демонессы не воспитывали ребенка и решили ничему его не учить. Но, общаясь с ними, он сам многое узнал. Инстинкт, отец всех человеческих чувств, вел его с той же легкостью, с какой пузырьки воздуха поднимаются со дна озера. Все дни напролет ребенок проводил в снах и грезах, а ночами гулял среди теней. Иногда он вместе с эшвами летал над землей. Внизу мелькали сверкающие огнями города и равнины морей, выглядевшие в лунном свете стеклянными равнинами. Ребенок видел горы, окрашенные в розовый цвет лунным сиянием. Пустыни казались ему снегами.

Эшвы и малыш давно покинули Мерх. Они много путешествовали. Иногда ребенок замечал на темных равнинах людей, но видел их глазами демона, или почти демона… В полночь он не раз танцевал с черными детенышами пантеры, а над ним плыли эшвы, кружась под тихую музыку – шорох листвы.

Несомненно, демонессы вскоре устали бы от своего подопечного или просто забыли бы о нем. В одну прекрасную ночь, увлеченные чем‑нибудь другим, они бы не вернулись за ребенком туда, где его оставили; хотя они по‑своему и любили его. Эшвы есть эшвы. Однако, прежде чем произошло неизбежное, один из князей ваздру призвал эшв к себе в Драхим‑Ванашту, подземный город демонов. Много земных суток могло пройти за один час Нижнего Мира. Зато, если бы поручение князя ваздру оказалось сложным, то время на земле по сравнению с подземным текло бы медленно и незаметно, как песок на морском берегу. Но даже мечтательные эшвы понимали, что нельзя оставлять беззащитное человеческое дитя на произвол судьбы, ведь младенец непременно умрет, если о нем некому будет позаботиться.

И тогда демонессы отнесли ребенка в старый сад, где в голубых сумерках с деревьев слетали белые цветы, устилая гладь пруда. Младенца посадили возле статуи мальчика, играющего на дудочке. Статуя казалась очень старой. В трещинах рук гнездились муравьи. Ребенок, заинтересовавшись, немедленно превратился в существо женского пола. Маленькая девочка положила головку на каменное бедро, ее абрикосовые волосы обвились вокруг его ног.

– Посмотрите‑ка сюда, – говорили муравьи, и ребенок понимал их. – Еще одна статуя. Но на ней нет трещин, и она двигается.

Вдруг из зарослей цветущих деревьев возле пруда появился отвратительный карлик. Его ноги были такими кривыми, что живот почти волочился по земле. На поясе, явно хвастаясь, он носил огромный меч из сверкающего металла, украшенный ослепительными драгоценностями. Лицо карлика напоминало омерзительную маску, разбитую вдребезги и склеенную без должного умения. Любой обычный ребенок, увидев такое чудовище, зажмурился бы от страха и расплакался, не испытывая ни малейшего любопытства. Но малыш, выросший на руках эшв, ничуть не испугался. А ведь карликом был не кто иной, как один из низших демонов, дрин.

– Ха! – воскликнул дрин, слизывая толстыми губами муравьев. – Если бы вы были бы чуть побольше и спустились вниз, мы бы неплохо провели время.

Дрины любили заниматься любовью с насекомыми Нижнего Мира.

Но тут появились эшвы. Они скользнули над прудом, словно два темных лебедя. Увидев их, ребенок мгновенно изменился. Его органы преобразовались. Превращение произошло непроизвольно, подобно тому как хамелеон меняет цвет или цветок закрывается на закате солнца. Изменение формы тела оказалось не слишком приятным, но вполне естественным для ребенка.

Зато у дрина превращение малыша из девочки в мальчика вызвало приступ дикого непристойного смеха. Он низко поклонился эшвам, поцеловав их лодыжки, и поздравил с необычной находкой.

Ребенок не знал языка дринов, но чувствовал, что речь идет о нем. Он понял: эшвы собираются покинуть его. Печаль, присущая только людям, охватила малыша, он испугался и начал всхлипывать, тараща золотисто‑зеленые глаза. Карлик подошел к нему и надел на шею серебряную цепь с драгоценным камнем точно такого же цвета, как его глаза.

– Взгляните, повелительницы, – обратился дрин к демонессам, – теперь у вашего воспитанника три глаза. На этом камне я вырезал имя, как вы приказали.

Малыш посмотрел на символ, выгравированный на драгоценной гемме. Он не мог прочесть то, что написали демоны на одном из семи языков Нижнего Мира, но все же понял, как должно оно звучать. Там было написано – Симму, что на языке демонов означало Дважды Прекрасный.

Эшвы подошли к ребенку и поцеловали его. Их поцелуи напоминали легкий огонь, голова у него закружилась, и он закрыл глаза. Дрин запрыгал, крича:

– Поцелуйте и меня! Поцелуйте меня тоже!

Но эшвы не обратили на него внимания. Они унесли ребенка, а дрин остался один, ворча и прыгая на одной ноге.

В нескольких милях к западу от того места стоял храм. Вокруг него раскинулись рощи и пастбища. Там цвели сады и стояло несколько усадеб. Белые птицы вили гнезда на крышах домов и летали повсюду. Монахи, жившие в храме, проповедовали сдержанность и скромность, но само здание храма окружали желтые столбы, украшенные золотыми обручами. Тут и там стояли статуи богов и мудрецов, руки и лица которых были вырезаны из слоновой кости и инкрустированы серебром.

У дверей храма, за час до восхода солнца, эшвы оставили ребенка. Они грустно улыбались своим туманным и озорным мыслям о том, какого шалуна сюда принесли. Затем они посмотрели на малыша и прослезились.

Увидев их слезы, ребенок тоже заплакал, впервые с тех пор, как его унесли из склепа в Мерхе.

Но восток бледнел, ожидая восхода солнца. Птицы махали крыльями, как веерами, взлетая на крыши домов, и эшвы покинули плачущего ребенка. Они закружились в водовороте темного узора волос и одежд, растворились в темноте и вернулись в Нижний Мир еще до того, как последняя звезда исчезла с небосвода.

Солнце встало. Вскоре из храма вышли четверо молодых монахов и обнаружили ребенка, сидящего на ступеньках, – голого мальчика, в возрасте двух лет, с зеленой драгоценной геммой на шее. Малыш горько плакал. Появление монахов не успокоило его, он не реагировал на их слова и продолжал плакать, даже когда они взяли его и унесли в храм. И в последующие дни его глаза были наполнены слезами – он никак не мог утешиться.

Дата добавления: 2015-06-04