Враги Смерти 1 страница

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ

Глава 1

Сколько дней или месяцев брели через пустыню Симму и Кассафех, первые бессмертные люди земли, неизвестно. Может, не так уж и много, а возможно, очень долго. Пустыня была однообразна, и время, казалось, остановилось. Никто, кроме бессмертных, не выжил бы здесь. Тем не менее, у пустыни наверняка были свои секреты, открывавшиеся только таким, как Симму и Кассафех. Без сомнения, пустыня удивилась, обнаружив, что беглецы все еще живы, хотя любой обычный человек, без сомнения, давно погиб бы. Вероятно, пустыня подумала: «Они все равно погибнут завтра». Но и завтра, и послезавтра беглецы по‑прежнему оставались живы и, похоже, не собирались умирать. В конце концов, пустыня потеряла всю свою самонадеянность и приоткрыла им свои тайны. Тут и там из земли торчали скрытые нагромождения камней, утыканные шипами растения, чьи могучие корни вытягивали из глубины земли и накапливали в стеблях каплю‑другую живительной влаги, глубоко в пещере бежала среди камней струйка воды; меж валунов спрятался окаменевший куст с высохшими сломанными ветвями и тремя живыми коричневыми побегами.

Подкрепившись, Симму и Кассафех отправились дальше – несмотря ни на что, они были молоды той молодостью, которая не имеет ничего общего с возрастом или незрелостью.

Они оба похудели. Но не стали от этого менее прекрасными. Иначе и не могло быть. Они шли молча, отчасти из‑за того, что пустыня не располагала к разговорам; да и Кассафех не была болтлива. Три года она почти ни с кем не разговаривала. Кроме того, все, что она хотела, она всегда могла сказать красноречивым жестом и выражением лица, не говоря уж об изменяющемся цвете глаз. Кассафех, не отрываясь, смотрела на Симму, смотрела так, как женщина смотрит на любимого мужчину, бесконечно очарованная им и своей любовью. Кассафех влюбилась в него в тот момент, когда, подняв светильник, увидела лежащим в своей постели, но она до сих пор ничего не знала о Нем. Незнакомец вошел к ней, очаровал ее и увел ее с собой. И тем же незнакомцем Симму оставался до сих пор. Он ничего не рассказывал о своем прошлом, видимо не считая это важным. Не говорил Симму и о будущем, хотя оно‑то уж наверняка будет значительным. Ну, а теперь он был героем, демоном, молодым леопардом и ее возлюбленным. И Кассафех этого казалось вполне достаточно. Что касается Симму, то он, наконец, вспомнил кое‑что из своего прошлого, свою звериную сущность, безмолвную, повинующуюся инстинктам. Он, казалось, любил Кассафех, хотя, вероятно, его чувство вовсе и не было любовью. Может, он любил ее из‑за того, что находил в ней что‑то звериное, в первую очередь красоту зверя. Однажды он ушел в поисках еды, а, вернувшись, увидел, что его спутница уснула в полуденном пекле. Половину ее загорелого тела жгло солнце, половину скрывала тень той скалы, под которой он ее оставил. Кассафех раскинулась во сне, ее волосы походили на застывший свет, струившийся с прекрасного, не человеческого лица, и Симму видел в ней газель, рысь, змею. Она была для него скорее сестрой, чем женой. Но Симму всегда страстно желал ее. И это приносило неповторимое наслаждение во время путешествия через пустыню – отдушина, среди бесконечных поисков пищи и цели пути.

То, что они были всегда вместе, связало их за время пути неразрывными узами. Лишь это и фляга, висевшая на поясе Симму.

Наконец, месяц или год спустя, они перевалили через гряду высоких дюн и увидели, что местность внизу изменилась. Конечно, нельзя сказать, что там все цвело и зеленело, но впереди лежала менее выжженная земля, не опутанная призрачными сетями ослепительного солнечного сияния.

Спустившись на равнину, путники столкнулись с зарослями колючих растений. Кое‑где возвышались даже чахлые засохшие деревца.

На следующий день путники нашли старую заброшенную дорогу, местами занесенную песком. На закате Симму и Кассафех обычно делали привал. И хотя юноша по ночам обычно бродил неподалеку от спящей девушки, в этот раз он уступил просьбе Кассафех. Ночь – самое подходящее время для любви. Вечером, расположившись на ночлег у одинокой скалы, путешественники увидели маленькую змейку, которая танцевала под музыку солнца и пустыни, а может, ее просто дразнил невидимый песчаный дух. Симму привычным движением подозвал змею к себе, и та обвилась вокруг его руки, тихо шипя.

После этого он взглянул на Кассафех и в ослепительно‑голубых глазах прочел явную просьбу: «Научи этому и меня». И Симму начал учить ее. Кассафех оказалась способной ученицей. Она легко усваивала сверхъестественные знания и прилежно применяла их на практике. Вскоре девушка достигла больших успехов и уступала в этом искусстве только самому Симму.

Когда на землю спускались холодные ночи, травы на равнине сверкали от инея, Симму и Кассафех прижимались ближе друг к другу, чтобы сохранить тепло. Однако теперь по ночам было не так холодно, как в пустыне, к тому же путники в любой момент могли развести костер из сухих стеблей травы и ветвей мертвых деревьев.

Однажды Кассафех сидела у костра и пристально смотрела на пламя. Вдруг она громко сказала:

– Я вижу большой город, твой город.

– Был город. Его больше нет.

– Ты будешь королем! – заявила Кассафех, не понимая, впрочем, собственной настойчивости. Близость цивилизованных земель разбудила в ней купеческую дочь, ведь она только отчасти была духом.

Симму непонимающе взглянул на свою спутницу, но ее красота погасила его легкое раздражение. Кассафех казалась ему лишь невинной дочерью стихий. Небо, огонь и кошка. Когда‑то героя покорила хитрость девушки (он с восхищением вспоминал о светильнике под ложем), но еще более очаровало его случившееся потом.

Однако порой бывает достаточно лишь слова. Или двух. Город. Король.

Глава 2

На рассвете по дороге через долину брел, пошатываясь, Йолсиппа, бродяга. Примерно час назад он случайно вышел на эту дорогу и теперь шел по ней, утопая в песке, в сторону бесплодной пустыни. Это был человек средних лет (хотя годы не научили его ничему, кроме злодейств, и, что еще хуже, злодейств бестолковых, не приносящих никакой выгоды), толстый и вульгарный, неудачник, жадный до жизни. В его левом ухе красовался поддельный рубин, а в правой ноздре – позолоченное кольцо. Его одежда представляла собой невообразимую смесь тряпок и заплат всевозможных цветов и оттенков, украшенную стеклянными драгоценностями, порядком изодранную и грязную. Да и сам Йолсиппа был чрезвычайно грязен. С пояса его свисал ужасающего вида нож, при помощи которого он пытался избавиться от многочисленных недругов, кредиторов и закона. Однако этот нож так ни разу и не отведал крови – единственно благодаря неповоротливости и слабому желудку своего владельца. Вряд ли Йолсиппа кого‑то жалел – разве что в самой философской и туманной форме: он рыдал на казнях и похлопывал нищих по плечу, старательно не замечая их чаши для подаяний, но в то же время ничего не стоило его до смерти напугать. И ведь надо же было такому человеку избрать карьеру карманника, срезающего кошельки, вора, а чаще всего – знахаря‑шарлатана! Не далее чем два дня назад в десяти милях отсюда Йолсиппа объявил себя знахарем в маленьком городке на краю пустыни. У него в запасе были склянки с зеленой мазью, чтобы удалить уродливые пятна на теле; склянки с красной мазью, чтобы лечить язвы и раны; амулеты для защиты от демонов; смолы и порошки, возбуждающие любовную страсть; а также настойки, эту страсть успокаивающие. Кроме того, шарлатан продавал книжки с яркими картинками, описывающими приключения героев, и истории эротического содержания. Народ в городке оказался сговорчивым, и люди покупали товары Йолсиппы скорее из интереса к чему‑то новому, искренне веря в их полезность. Торговля шла замечательно, пока не случилось несчастье.

Вообще Йолсиппа не особенно был влюбчив, но существовало одно‑единственное условие, немедленно и неудержимо повергающее его в состояние любовного безумия, – косые глаза, причем не имело значения, кому они принадлежали – мужчине или женщине. Ныне остается лишь догадываться о причинах этой странности. Возможно, Йолсиппу в его нежные годы нянчила женщина с подобным физическим недостатком, из‑за чего впоследствии напряжение его орудия стало ассоциироваться с косоглазием.

Снова и снова Йолсиппа заставлял себя идти в притоны и спал со шлюхами, глаза которых не косили, в надежде избавиться от смешного пристрастия. Но все его усилия оказались напрасны. Он ничего не мог с собой поделать. Конечно же, многим страдающим косоглазием это очень нравилось. Однако на этот раз косоглазый, которого Йолсиппа мельком увидел в толпе в городке на краю пустыни, оказался чемпионом кулачного боя, человеком семи футов ростом, с чудовищно широкой грудью, кабаньим брюхом и бычьей шеей.

Йолсиппа прекрасно понимал всю глупость своей страсти, но, как только два налитых кровью, косящих глаза остановились на нем, он задрожал от охватившего его желания. Чтобы избавиться от вожделения, не было смысла пользоваться собственными снадобьями, так как он их готовил из воды, спирта и ослиной мочи. А раз так, то, заперев товары в повозке, Йолсиппа отправился в таверну, где обычно отдыхал знаменитый кулачный боец. Робко подобравшись к скамье, где сидел объект его страсти, Йолсиппа примостился рядом с великаном и с дрожью в голосе залепетал:

– О, внушающий страх господин, не подскажете ли вы мне какое‑нибудь место, где я смог бы передохнуть сегодня ночью?

– Пойди в ночлежку, – буркнул чемпион.

– А может быть, господин согласится разделить со мной свою комнату? Я бы не остался в долгу, ведь в этих местах так трудно найти пристанище.

– Сколько? – спросил боец, не считавший свое ложе священным. К тому же он вот уже месяц не участвовал в хорошо оплачиваемых боях. Йолсиппа, дрожа всем телом, назвал цифру. Боец назвал другую. Йолсиппа, забыв о жадности во имя любви, уступил.

Едва ли хоть один новобрачный пребывал в таком нетерпении, как Йолсиппа в этот вечер. Когда наконец стемнело, шарлатан отправился в комнату бойца, но тот еще не пришел. «Что же, все к лучшему», – подумал Йолсиппа, решив, что чем больше вина выпьет его возлюбленный, тем хуже будет соображать.

Но вот боец, спотыкаясь, стал подниматься по лестнице; затем ввалился в комнату и рухнул на кровать. Йолсиппа, однако, не мог позволить закрыться этим соблазнительным глазам. Он протянул руку и игриво погладил бойца, а когда тот тихо пробормотал что‑то, Йолсиппа немедля взгромоздился на его тушу и, постанывая от нетерпения, приготовился к вторжению.

Вначале чемпион думал, что это одна из служанок таверны, и лишь теперь понял, как ошибался. С ужасным ревом он поднялся и, враз протрезвев, сбросил с себя одеяло и Йолсиппу.

Несмотря на мольбы Йолсиппы и его заверения в глубочайшем почтении, боец схватил шарлатана одновременно за воротник залатанной одежды и за бороду и поднял в воздух.

Тут бойца охватили сомнения. Рыча, он широкими шагами мерил комнату, подняв Йолсиппу высоко над головой. Сначала он решил кастрировать насильника и, не обращая внимания на вопли жертвы, выдернул из стены кривой нож. Потом эта идея, показалась ему не столь уж удачной, и боец стал развязывать свой пояс, решив удавить наглеца. Но пока он возился с тугим узлом, удовлетворение, которое он рассчитывал получить от такой казни, тоже показалось ему недостаточным. Тогда он ринулся к узкому окну и попытался протолкнуть в него Йолсиппу, собираясь зашвырнуть его в сточную канаву тремя этажами ниже. Но насильник оказался слишком толст, и боец с гневным воплем затащил его обратно; сунул беднягу под мышку и выскочил из комнаты. С грохотом бежал он по лестнице – при этом Йолсиппа молил о помощи, чемпион сыпал проклятиями, а жители соседних комнат тщетно молили о тишине.

Выйдя на улицу, боец притащил Йолсиппу к воротам конюшни и потребовал вывести самую буйную лошадь, В этот момент Йолсиппа, снедаемый неутоленной страстью и ужасом, потерял сознание.

Очнулся он примерно в миле от города, на широкой равнине. Повсюду росли колючие кустарники, а их колючки рвали тело Йолсиппы. Сначала бедняге показалось, что земля мчится ему навстречу, но мгновение спустя он убедился, что земля тут ни при чем – его волокли по земле, обмотав вокруг ног толстую веревку. Вскоре Йолсиппа понял, что веревка привязана к хвосту несущейся галопом лошади. Неизвестно, проявляла ли эта лошадь такую же ретивость в начале пути, но сейчас она явно испытывала большое неудобство и стремилась сорвать свое раздражение на том, кого к ней привязали. Несчастный взмолился о пощаде, но лошадь в ответ лишь с еще большей энергией рванулась вперед. Йолсиппа определенно погиб бы через несколько минут, не улыбнись ему в этот момент удача. Не до конца протрезвевший чемпион забыл обыскать Йолсиппу и не забрал у него большой нож, всегда висевший на поясе бродяги. Про этот самый нож внезапно и вспомнил Йолсиппа. Пока его швыряло из стороны в сторону и тащило сквозь всевозможные растительные преграды, Йолсиппа ухитрился вытащить нож и принялся пилить веревку, пока та не оборвалась. Насильник остановился, застряв в сухом кустарнике. Лошадь, к счастью, не вернулась, чтобы лягнуть или укусить его, она предпочла ускакать вперед и вскоре скрылась из виду. Йолсиппа лежал под кустом и рыдал, жалобно подвывая, не столько от боли, сколько из‑за мук отвергнутой любви.

Йолсиппа не имел ни малейшего представления о том, в какой стороне остался город. Кругом простиралась лишь мрачная равнина; где‑то поблизости лежала безжизненная пустыня. Йолсиппа поднялся и побрел, куда глаза глядят.

Когда взошло солнце, он почувствовал облегчение, но ненадолго. Через час или меньше, спасаясь от жары, он заполз под скалу и пролежал целый день в ее спасительной тени, томясь от жажды. Когда же солнце село, Йолсиппа с радостью приветствовал прохладу, которая, впрочем, вскоре сменилась жутким холодом, принеся еще большие страдания.

– За что? – вопрошал Йолсиппа богов. – Что я сделал, чем заслужил смерть в таком месте?! Вы же сами наградили меня этой слабостью. А здесь я только из‑за нее. Это несправедливо.

Миновала ночь, и тьма стала отступать. Йолсиппа, очнувшись от забытья, снова бесцельно побрел по равнине.

– Я повторяю, – хрипло провозгласил он, когда небо разверзлось, выпустив из своего восточного погреба свирепое солнце – льва, который в конце концов растерзает Йолсиппу. – Я повторяю: это несправедливо – оставить меня умирать здесь. Разве я согрешил? Ну, допустил глупость. Вам надо было убить меня, когда я ограбил дом судьи или когда всадил нож в задницу сборщика налогов, а не сейчас, когда я просто не смог с собой совладать!

Вероятно, боги все же иногда прислушиваются к жалобам людей.

Йолсиппа уже полз на четвереньках, когда наткнулся на заброшенную дорогу. Он буквально втащил себя на нее, смахнул рукой песок и, слабо вскрикнув от радости, поднялся на ноги. Справедливо полагая, что дорога непременно должна куда‑нибудь вести, он двинулся по ней, покачиваясь из стороны в сторону, – так идет человек перед тем, как упасть лишившимся чувств. Дорога и в самом деле его вывела…

Проходимец набрел на девушку и юношу, спящих под скалой. Рядом тлели остатки костра. Ни один косящий взгляд не нарушил душевного спокойствия Йолсиппы, и поэтому он равнодушно отнесся к их чувственным позам. Поблизости не было видно ни еды, ни воды, и измученный жаждой Йолсиппа глухо застонал от отчаяния. Но тут он заметил, что рядом со спящей парой на земле стоит фляжка.

Она выглядела совершенно обычно: маленькая, глиняная, обвязанная вокруг горлышка веревкой, несомненно чтобы ее было удобнее носить с собой.

В ней вполне могла оказаться какая‑нибудь жидкость, пригодная для питья. Скорей всего, так и было.

Йолсиппа осторожно подкрался к фляжке, схватил ее, выдернул пробку, заметил мерцание жидкости и, восторженно вздохнув, прижал фляжку к губам, намереваясь осушить ее до дна.

Мгновение спустя фляжку выхватили у него из рук, да так неожиданно, что он не устоял на ногах. Лежа на спине и хватая ртом воздух, Йолсиппа взглянул вверх и увидел, что проснувшийся юноша склонился над ним. Почему‑то он сильно напоминал дикого кота или пса на охоте. Глаза его жутко сверкали…

– Я не хотел… – начал было Йолсиппа.

– Ты пил отсюда? – спросил юноша, и его голос напоминал шипение змеи.

– Я? Пил? Да что ты? Я вовсе не хочу пить.

– Ты пил, – сказал юноша. И закупорил фляжку.

– Самую малость, всего каплю.

– Даже капли достаточно. Так оно и было.

И Йолсиппа стал третьим бессмертным человеком на земле.

Глава 3

– Молю вас, не идите так быстро! – закричал Йолсиппа. – Я никак не могу угнаться за вами!

– Может быть, мы как раз хотим, чтобы ты отстал от нас, – бросила через плечо Кассафех.

– Остановитесь же хотя бы на минутку, – прохрипел Йолсиппа, нагнав Симму и Кассафех, когда те в полдень присели отдохнуть в тени чахлого деревца. – Теперь я словно сирота среди людей. И все из‑за вас – конечно, если то, что вы сказали мне, правда. Теперь я превратился в изгоя и отверженного. У меня никого нет, кроме вас. Да и бессмертен ли я?

– Убирайся! – ответила Кассафех, тряхнув головой.

– Вы не правильно меня поняли, – пыхтел Йолсиппа, когда уже ближе к вечеру они пробирались через скалы – Симму впереди, за ним Кассафех, а позади героически карабкался Йолсиппа.

– Послушай, – сказал он, усевшись на корточки рядом с Кассафех, когда та разрезала одно из колючих растений, чтобы добыть влагу. Йолсиппа попытался подражать ей, но у него это плохо получалось. – Я могу быть полезен.

Вечером они добрались до более гостеприимной, травянистой части все той же равнины. В сумерках, когда Симму ушел на поиски еды, а Кассафех сидела у костра, пропуская свои длинные волосы между пальцами, к ней подкрался Йолсиппа.

– Кто твой спутник? – спросил он, принимая позу оратора.

– Герой, – уверенно ответила Кассафех.

– Бесспорно. И как у любого героя, у него есть обязанности перед миром. Он должен вести себя, как герой, должен совершать деяния, достойные героя. А что должен делать герой? Знает ли об этом твой молодой человек? Он должен стать звездой, пылающим факелом, идеалом… Понимает ли он это?

Кассафех прищурила глаза, и, встретившись с ней взглядом, Йолсиппа понял, что дочь купца обдумывает его слова.

– Герой!.. – развивал свою мысль Йолсиппа. – Ах, если бы у меня были при себе удивительные книги с древними сказаниями! Переплеты этих книг украшали драгоценные камни, а сами книги казались такими старинными, что рисунки в них успели выцвести. Но, увы, все они остались в городе воров и разбойников… Я действительно много знаю о героях, я долго изучал тайные науки, и я могу обучить этого юношу его роли. Чего он, к примеру, добивается, бездельничая здесь? Твой спутник должен убивать чудовищ, должен основать великий и прекрасный город и, наконец, спасти мир…

Симму вернулся, когда на небе зажглись звезды, принеся охапку съедобных кореньев и несколько ягод: неподалеку он нашел плодоносящее дерево.

– А что, мяса нет? – спросил Йолсиппа.

– Я не ем мертвую плоть, – ответил Симму.

– Ну‑ну, – уж совсем непочтительно бросил Йолсиппа, быстро утратив прежнее благоговение. – Он не ест мертвой плоти, но он ест мертвые плоды, злодейски сорванные с ветви. Он жует их и чавкает, а ягоды, может быть, еще живы и кричат от боли, только мы этого не слышим!

– Я не ем ничего, что передвигается по земле. Я ни разу не видел, чтобы ягоды ходили.

– Они могут научиться, – сказал Йолсиппа. – Они научатся, чтобы убежать от тебя.

– Ты, верно, ясновидец, – заметил Симму. – Но пойми меня правильно. Вовсе не из жалости я не трогаю зверя или человека. Просто я не желаю ничего отдавать Смерти. Возьми эту «убитую» ягоду. И послушай: если я разбросаю по земле семена этого дерева, из них вырастут новые деревья. А если разбросать кости мертвого оленя, вырастет ли из них новый олень? А может, ты думаешь, что из костей мертвого человека рождается ребенок? Я никогда по своей воле не отдам черному королю того, что нельзя восстановить.

Йолсиппа впился зубами в один из корешков.

– Ну что ж, ты, как видно, и в самом деле герой. Бороться со Смертью… Да, это по‑геройски! Но у тебя должна быть крепость, твердыня, в которую Смерть не сможет найти лазейку.

– Моей крепостью станут люди. Бессмертные.

– Да? И как же ты собираешься разделить воду бессмертия? – спросил Йолсиппа. – К примеру, если бы у тебя был выбор, посчитал бы ты меня достойным вступить в твое братство? Нет! Ты должен быть очень разборчив. Только лучшие из лучших имеют право жить вечно. Кому нужны вечно живущие отбросы общества?

Покончив со скудным ужином, Симму достал свирель и заиграл. В этом чужом и жутком месте музыкальные звуки казались цветными нитями, переплетающимися с красноватыми отблесками костра. Ночь уже раскинула черный шатер, усыпанный немигающими глазами звезд. Йолсиппа поежился, вспомнив древнее предание о том, что не только люди изучают звезды, чтобы читать по ним свои судьбы, но и звезды изучают землю и читают свои судьбы, наблюдая за передвижениями людей.

Кассафех, не отрываясь, глядела на Симму, полностью растворившись в нем.

Йолсиппа, не желая упускать столь удобный случай и умея декламировать под музыку не хуже любого бродячего актера, стал расписывать великолепие представавшего перед его глазами видения – крепости Симму.

Устремленные ввысь башни, золотые ворота, через которые смогут пройти лишь немногие избранные, крыши, касающиеся неба, искушающие богов сойти по ним, как по ступеням. И все это находится в горах, в краю, где разреженный воздух; в краю, где не встретишь голубя, куда залетают лишь орлы. Небесное королевство на земле. Любой, желающий войти, должен подвергнуться суровым испытаниям. Лишь лучшие из лучших смогут жить в граде Симму.

– Со мной ты ошибся, – понизив голос и хитро ухмыляясь, сказал Йолсиппа. – Это послужит тебе уроком. Все мы учимся на своих ошибках.

Самого Йолсиппу его ошибки так ничему и не научили, хотя он сознавал, что это было бы для него очень полезно.

Симму смотрел на бродягу невидящим взглядом. Йолсиппа начал сомневаться, слышал ли вообще этот необычный юноша хоть слово и собирается ли он последовать советам мудрого человека. На мгновение бродяге и шарлатану показалось, что Симму чем‑то напоминает несчастного, чьи руки скованы цепями, а на шее висит мельничный жернов.

– Не стоит, – проворчал Йолсиппа, когда свирель умолкла и костер погас. – Право же, не стоило похищать бессмертие, чтобы потом всю жизнь скрываться от ответственности за то, что сделал. А может, в этой фляжке обычная грязная вода?

Но вдруг Йолсиппа почувствовал, что глаза Симму говорят с ним. Они прошептали то, чего Симму никогда не сказал бы вслух: «Если бы это было так…»

Около полуночи Йолсиппа проснулся от холода. Костер погас. Симму и Кассафех нигде не было видно – они ушли, чтобы насладиться любовью. Йолсиппа испугался, не ушли ли они совсем, не бросили ли его одного в этом мрачном месте. Беспокоясь, он сел и вдруг заметил тощего черного пса, сидящего по другую сторону остывшего костра.

Собак Йолсиппа терпеть не мог. В какой бы двор он ни забирался, собаки постоянно выпроваживали его оттуда. Бродяга нашарил подходящий камень и уже собрался швырнуть его. Но что‑то зловещее в позе пса остановило его руку. Йолсиппе почему‑то расхотелось бросать в него камень. Волосы на его голове встали дыбом.

Вдруг бродяга услышал сзади легкий шорох и испуганно обернулся. Там сидела женщина как раз в его вкусе: полногрудая, широкобедрая, но с тонкой талией, одетая в какие‑то прозрачные, ничего не скрывающие одежды. И еще у нее была обольстительная улыбка и изумительно косящие глаза.

Йолсиппа, потеряв голову от вожделения, неуклюже поднялся на ноги и, шатаясь, шагнул к этой соблазнительнейшей из женщин. Она нетерпеливо поманила бродягу, Йолсиппа бросился вперед и… неожиданно налетел на сухое дерево.

– Что такое? – закричал обиженный Йолсиппа, потому что женщина то ли исчезла, то ли превратилась в дерево, а может, это с самого начала было дерево. Секундой позже Йолсиппа обнаружил, что зловещий черный пес тоже исчез, а вместо него у потухшего костра сидел высокий человек, закутанный в плащ. Он был черноволос, в одежде чернее ночной тьмы, и, хотя яркие звезды освещали все вокруг, лицо его скрывала тень.

Йолсиппа увидел вполне достаточно для того, чтобы догадаться, кто перед ним. Он благоразумно опустился на колени и уткнулся лицом в грязь, моля о снисхождении:

– Не так далеко отсюда мой господин найдет прекрасных юношу и девушку. Несомненно, они больше порадуют взгляд моего господина, нежели жалкое ничтожество у его ног.

– Успокойся, – ответил черный человек. – Мне нужен именно ты.

Но это совсем не успокоило Йолсиппу. Он еще сильнее вжался в землю, словно желая провалиться сквозь нее. Черный человек не заметил этого и, непринужденно развалившись у костра, щелкнул пальцами. Из пепла взметнулось яркое пламя.

– У нас с тобой, – сказал он, – похожие мысли.

– Мой господин! – в приступе самоуничижения простонал Йолсиппа. – Может ли сравниться жалкий прах с многогранным сверкающим черным бриллиантом твоего несравненного разума!

Черный человек мрачно засмеялся. Услышав этот смех, Йолсиппа затрясся от страха.

– Эта твоя идея о городе… – вновь заговорил ночной гость. – Избранные блаженствуют за крепкими стенами, остальные возмущаются снаружи… Интересная идея – люди, ставшие богами. Простые смертные зеленеют от зависти, смута царит в королевствах…

Слыша, что черный человек пустился в рассуждения, Йолсиппа отважился чуть поднять голову. Но и на этот раз он не смог разглядеть лица того, кто сидел у костра, и испытал одновременно и сожаление, и облегчение. Он придвинулся ближе к костру и приподнялся еще немного, готовый, впрочем, в любой момент снова пасть ниц.

Йолсиппа никогда не осмелился бы высказать вслух свою мысль; однако существо, сидящее по другую сторону костра, с легкостью прочитало бы ее, пожелай оно этого. А мысль была такая: «Князь демонов боится только одного – скуки. Он, не задумываясь, посеет хаос среди людей, лишь бы ее развеять». Хоть Йолсиппа и бывал порой смешон, в проницательности ему не отказал бы, пожалуй, никто.

– Могу ли я служить тебе, величайший из князей? – вслух спросил бродяга.

– Ты построишь город, такой город, который мог бы сравниться с моим городом, Драхим Ванаштой, – ответил Азрарн, князь демонов.

– Я? О, мой господин, разве я сумею? Но я, конечно же, готов сделать все, что ты прикажешь.

Тут он взглянул в черные глаза демона. Его вполне дружелюбный взгляд вселял ужас. Йолсиппа понял, что он не будет строить город своими руками. Другие сделают это за него. Он будет лишь надсмотрщиком (он, ночной бродяга с дырявым кошельком, продавец бесполезных снадобий). Он будет надзирать за созданием самой удивительной и необыкновенной крепости с начала времен – града богов на земле.

Йолсиппу напугал собственный быстрый взлет. В то же время его распирало от тщеславия. Вдруг все вокруг заволокло дымом, сверкнула молния, и князь демонов с Йолсиппой исчезли. Костер погас во второй раз за эту ночь, остался лишь холодный пепел.

Никто не искал Йолсиппу. Кассафех, приводя в порядок одежду и волосы, лишь окинула взглядом окрестности, ожидая, что бродяга появится откуда‑то и, спотыкаясь, подойдет к ним со своими шумными увещеваниями и протестами. Симму, казалось, не заметил его отсутствия. А может, втайне радовался, что, наконец, избавился от этого живого напоминания о своей участи героя?

Позже, когда они шли по зеленой равнине, Кассафех спросила:

– Неужели этот толстяк ушел от нас? Может, он заблудился? А вдруг на него напали дикие звери?

– Он не может погибнуть – так же, как и мы, – нехотя отозвался Симму. Это были его первые слова за весь день.

– Но если шакалы разорвут его!.. – взволнованно воскликнула Кассафех.

– Думаю, он выживет. Он не может умереть.

– Но, – продолжала Кассафех, – он ведь так беспокоился о тебе! Он говорил, люди должны узнать о твоем подвиге…

– Послушай, женщина, – резко оборвал ее Симму. – Этот бродяга говорил о городе, и ты внимательно слушала. Город для тебя – дворец, благоухающий розами и купающийся в причудливых фонтанах. Ты говоришь, что я герой, и видишь меня королем. Но если Симму король, то Кассафех – королева, одетая в шелк, с жемчугами в волосах. А я видел город, в котором одни мертвецы. Города – это клетки. Почему ты хочешь, чтобы я жил в клетке?

– Я ничего не хочу, – надменно ответила Кассафех. – Герой – это ты, а не я. Ты говорил, что женишься на мне, но я вовсе не стремлюсь выйти замуж. И разве не я сбежала именно из такой глупой благоухающей роскоши, какую ты сейчас описал? Как только мы доберемся до населенных мест, я уйду, а ты можешь делать все, что хочешь.

Остаток дня они шли молча. А вечером в свете луны Симму снова завоевал ее. Путники помирились, но прежней близости между ними уже не было.

Снова и снова Кассафех оглядывалась назад. Девушка снова и снова представляла себе золотой город, в котором она правила как королева. В этом не было ни алчности, ни жажды власти, а скорее напоминало игру маленькой девочки с платьями матери. А еще девушка хотела, чтобы все преклонялись перед мужчиной, которого она любит. Армии должны пасть ниц перед ним, а женщины – рыдать от желания принадлежать ему.

Дата добавления: 2015-06-04