Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

Часть II 1 страница




 

 

С трубкой в зубах и облаком дыма у лба, Башмаков мелом записывал цифры на зеленом сукне игорного стола. Николай делал вид, что с безразличием наблюдает за счетом, но на самом деле он с тревогой ожидал результата. При себе у него было всего двести пятьдесят рублей, а партия в вист была ожесточенной. Его партнер, молодой Михаил Гусляров, пропустил лучшие ходы, а у него самого в руках были лишь мелкие карты. Клуб вдруг вызвал у него отвращение: старые кожаные кресла, запах остывшего табака и все эти мужские лица, расплывающиеся в полумраке. Башмаков подвел итог и подчеркнул его одной чертой. Кусочек мела раскрошился: четыреста девяносто шесть рублей, то есть двести сорок восемь с каждого из двух проигравших. Николай позволил себе роскошь не проверять, бросил сумму на стол, поклонился собравшимся и вышел. Продутые деньги, растраченное время вызвали у него противное ощущение. Каждый раз, приезжая в Псков, он переживал разочарование. И тем не менее не мог удержаться от поездок, поскольку очень скучал в Каштановке.

Во дворе он задумался, куда пойти: сразу вернуться домой или прогуляться по ярмарке. Стоял август месяц 1823 года. Солнце сияло высоко в небе. Оставив коня в конюшне клуба, Николай сделал несколько шагов по улице. Ряд низких лавочек с запыленными витринами выстроился вдоль тротуара из плохо сбитых досок. Вывески из резного, раскрашенного железа висели над дорогой. Временами купец, с бородой до пупка, в сапогах по колено, появлялся на пороге своей двери и приглашал прохожих зайти к нему. Николай наизусть знал весь выставленный товар. Крестьянки, одетые в яркие платья, ловили его взгляд, но он не замечал этого. Сосед по имению поздоровался с ним, и Николай машинально приподнял головной убор. Вдруг он заметил элегантную коляску, остановившуюся у прилавка с тканями «Переплюев и сын». Эти две лошади рыжей масти с заплетенными гривами, этот ямщик с бородой на две стороны, эта кибитка, выкрашенная в черную и желтую клетку… Экипаж Дарьи Филипповны! Она несомненно делает покупки. И через секунду‑другую может выйти из магазина. Поначалу Николай хотел удалиться. Но продолжал стоять на месте, будто охваченный желанием вызвать катастрофу. Неужели печаль этого долгого летнего дня сделала его таким безрассудным? Ведь более двух лет он избегал встреч с матерью Васи! По правде говоря, он легко забыл о ней. Николай сделал вид, что заинтересовался отрезами ткани, украшавшими витрину. За стеклом в полумраке маячил женский силуэт с пышными формами. Под соломенной шляпой с полями, переплетенными разноцветными лентами, он узнал Дарью Филипповну. Она показалась ему немного толще, чем в его воспоминании. Оплатив покупки, Дарья Филипповна шагнула к двери. Ее провожал приказчик, руки его были нагружены пакетами, подбородок прижимал груду покупок. «Отступать слишком поздно, – подумал Николай. – На этот раз все потеряно!» И обнажил голову. Она вздрогнула, лицо ее превратилось в фарфоровую маску самых чистых белых и розовых тонов.

– Дарья Филипповна, – пролепетал он, – позвольте мне выразить вам… выразить вам…

Он, в сущности, не знал, что хотел выразить ей, да и она, видимо, не спешила узнать это. После внутренней борьбы она улыбнулась ему краешком губ:

– Как давно мы не видались, Николай Михайлович.

– Вовсе не потому, что у меня не было такого желания, уважаемая Дарья Филипповна! – с жаром воскликнул он.

Приказчик окаменел посреди тротуара.

– Вы делали покупки! – вновь заговорил Николай.

– Да, для дочек!

– Они хорошо поживают?

– Очень хорошо.

– Тем лучше, тем лучше…

Руки приказчика сгибались под тяжестью тканей.

– Положите все это в коляску, – сказала ему Дарья Филипповна.

Она собиралась уезжать. Николай не мог этого вынести.

– Вы возвращаитесь к себе? – спросил он.

– Ну, конечно.

– Позвольте мне, дорогая Дарья Филипповна, попросить вас оказать мне честь и разрешить сопровождать вас, хотя бы часть пути?

Она не утратила утонченной способности краснеть. Щеки ее заалели, а глаза стали особенно синими под тенью ресниц.

– Вы верхом? – тихо осведомилась она.

– Да.

– Значит, вы можете нагнать меня в дороге…

Вне себя от радости, он поцеловал ей руку, учтиво помог подняться в коляску и побежал на клубную конюшню.

Проскакав какое‑то время, он заметил вдали, в поле, светлое пятнышко женской шляпки, раскачивавшейся в такт колес. Коляска ехала медленно. Догнав Дарью Филипповну на опушке березового леса, Николай пустил коня шагом. Ветки ближних деревьев отбрасывали на проезжавших редкие тени. Николаю пришлось наклониться в седле, чтобы разглядеть краешек лица под полями светлой соломенной шляпки. Он не знал, с какого боку завязать разговор. Наконец, нависшее молчание, как волна, подтолкнуло его:

– Вы не можете себе представить, Дарья Филипповна, как я страдал из‑за этой досадной истории, в которой ни вы, ни я не виноваты, и тем не менее она разлучила нас!

– Должна признаться, – вздохнула она, – в тот момент мое материнское чувство было глубоко задето.

Он поспешил пояснить:

– Я так отчетливо сознавал это, что уже не решался появиться у вас на глазах! Мне казалось, что вы воспринимаете всю нашу семью с одинаковой неприязнью!

– Так далеко я никогда не заходила, Николай Михайлович! – возразила она. – Но, разумеется, все, что исходило от Каштановки, напоминало мне о печали, о смятении своего сына. Любой мелочи было достаточно, чтобы моя боль воскресла вновь! Не будем больше говорить об этом. Время идет, раны затягиваются, разум одерживает верх…

– У вас хорошие новости от Васи? – спросил он.

– Великолепные! Ему очень нравится в Санкт‑Петербурге. Его начальники довольны им. Несмотря на мои просьбы, он ни разу не приезжал в Славянку. Несомненно, воспоминание о вашей сестре удерживает его вдали от этих мест!..

– Я очень сожалею! – пробормотал Николай.

Она очень спокойно взглянула на него:

– Не огорчайтесь: все хорошо. Кстати, я не теряю надежды вернуть сына в наш круг. Вам известно, что я купила землю Елагина? Я строю там павильон в китайском стиле. Для Васи, когда он приедет в отпуск, это будет убежищем, предназначенным для чтения и размышлений, в стороне от шумов усадьбы. В общем, местом, о котором он всегда мечтал! Я должна заехать туда и посмотреть, как идут работы. Не хотите проводить меня туда?

– С радостью! – воскликнул он.

Они свернули на тропинку, проехали вдоль пруда, вид которого Николай назвал идиллией, и направились в сторону громких звуков пил, топоров и молотков. Стройка находилась на поляне. Мужики, строившие пагоду, представляли собой удивительное зрелище. Крыша, с задранными вверх краями и торчавшими повсюду колоколенками, выглядела неуместно среди российских берез. Резные деревянные украшения посреди хрупких колонн крыльца задевали взгляд чрезвычайной усложненностью рисунка. Николай не мог сказать, что находит эту конструкцию довольно безобразной, и потому ограничился тем, что покачал головой и пробормотал:

– Это очень оригинально!.. Каждая деталь великолепно обработана!..

– Я воспользовалась рисунком, который мой сын сделал в пятнадцатилетнем возрасте! – сказала Дарья Филипповна.

Николай больше не удивлялся результату.

– Это был дом его мечты, – продолжила она. – Когда павильон покрасят в яркие цвета, он будет выглядеть еще лучше!

Управляющий, обнажив голову, подошел к Дарье Филипповне, чтобы обсудить с ней какую‑то архитектурную проблему. Николай залюбовался преисполненной строгости доброжелательностью, с которой эта сорокалетняя женщина обращалась к работавшим здесь крепостным. Самые незначительные ее предположения звучали как приказы, невыполнение которых чревато наказанием. Все склонялось перед ее мягкостью. Она провела Николая внутрь павильона, показала, где будут размещены книжные шкафы, софа и письменный стол. Он с трудом представлял себе своего друга в роли молодого мандарина, но из вежливости сказал, что обстановка располагала к счастью. Тронутая таким комплиментом, Дарья Филипповна предложила ему выпить чаю в ее усадьбе. Он согласился с поспешностью умирающего от жажды.

В Славянке Николай обнаружил ничуть не изменившийся парк и трех выросших дочерей. Старшая, Елена, почти достигшая двадцати лет, к несчастью, пополнела; у средней, Натальи, восемнадцати лет, были красивые грустные глаза; что касается младшей, Евфросиньи, то в свои шестнадцать лет она была очаровательно свеженькой, кокетливой и дерзкой. Своим смехом девушка веселила весь дом. И не опускала глаз под взглядом Николая.

Чай пили под сенью лип. Николай сидел во главе стола, как единственный мужчина в обществе четырех женщин. Его положение было приятным. Он подумал, что матери и дочкам не хватает визитов, настолько внимательны они были к малейшему его жесту и малейшему высказыванию. Ему показалось, что в душе каждой хранился его образ и они внимательно изучали любую деталь, рассматривали его со всех сторон, приспосабливая к собственной мечте. Их интерес к нему был настолько приятен, что Николай забыл о времени. Дарья Филипповна в своей доброте зашла так далеко, что спросила, как поживает Мария. Растроганный, он ответил, что сестра все такая же и наслаждается меланхолией и одиночеством.

– В наши дни, если девушки живут в деревне, – это ужасно для них, – вздохнула Дарья Филипповна. – Кто станет разыскивать их за красивыми деревьями, которые все скрывают. Я собираюсь отвезти моих девочек в Москву на зимнее время.

Трое барышень Волковых покраснели и опустили головы. Очевидно, эту поездку обещали им уже давно. Затем Дарья Филипповна заговорила с Николаем о его жене, чья забота о мужиках была известна всем в этих местах.

– Да, – сказал Николай, – она хочет осчастливить мужиков помимо их воли, но сомневаюсь, что ей это удастся. Русский крестьянин не любит, когда нарушают его привычный образ жизни. А если учат читать и мыться, он и этого остерегается! Когда ему предоставят свободу, он побоится принять ее!

– Однако именно этот странный подарок вы намерены преподнести ему с согласия царя! – с улыбкой заметила Дарья Филипповна.

Он понял, что она через сына была в курсе всего, но это его не слишком раздосадовало. Даже юные девушки, должно быть, отдаленно ощущали заговор. На лице Николая отразилась политическая значимость.

– Речь идет об обширном проекте, которому многие из нас преданы, – сказал он.

Малышка Евфросинья смотрела на него с восхищением, преисполненным глубокой жажды. Дарья Филипповна, напротив, выглядела недоверчивой. Улучшать условия жизни мужика казалось ей столь же опасным, как обновление в области религии. Она объяснила это с таким изяществом, что Николай не мог сердиться на нее за подобное заблуждение. Консервативные идеи были частью обаяния этой женщины, как кашемировые шали, характер домашнего уклада, большие соломенные шляпы и любовь к варенью. Он простился с нею, надеясь, что она пригласит его приехать опять.

– Приезжайте в любое время! – сказала она. – Я всегда буду рада принять вас!..

И ни слова приглашения в адрес его жены! Какая деликатность! Дарья Филипповна не была бы женщиной, если бы не почувствовала глухой враждебности со стороны Софи. В глубине души Николай предпочитал, чтобы так все и оставалось. Вопреки тому, что ему казалось вначале, дружба между ними двумя стесняла бы его.

Сев на коня, Николай принял решение: он не расскажет Софи ни о проигрыше в игре, ни о встрече с Дарьей Филипповной. Если мужчина не хочет утратить индивидуальность, он должен иметь в жизни кое‑какие секреты.

Дарья Филипповна с дочерьми посмотрели, как он отъехал, и вернулись к столу, шагая в ряд все вчетвером и держа друг друга за талию. Евфросинья первая позволила себе выразить свои чувства:

– О! Как он хорош! Мне кажется, он стал красивее и изысканнее, чем два года назад!

Подобное суждение со стороны девочки, еще вчера игравшей в куклы, растрогало Дарью Филипповну.

– Однако он нисколько не изменился, – с улыбкой, свидетельствующей о ее материнской проницательности, сказала она.

– Нет, – вмешалась Наталья. – Он теперь возмужал, выглядит как сильный мужчина!

– Ты это заметила? – встревожившись вдруг, прошептала Дарья Филипповна.

– Ну да, матушка! – ответила Наталья. – Это бросается в глаза.

– А я, – вставила Елена, – не понимаю, что такого необыкновенного вы в нем находите!

Задетая этим высказыванием, Дарья Филипповна взглянула на старшую дочь и заметила, что та насупилась. С такой тяжелой фигурой, воскового оттенка кожей и тусклым взглядом, эта девушка, конечно же, не годилась для того, чтобы высказывать свое мнение относительно мужчины. Ответ, который мать хотела адресовать ей, прозвучал из уст младшей сестры:

– Ты ничего в этом не понимаешь! Николай Михайлович просто очарователен! Если бы кто‑нибудь подобный ему попросил моей руки, я ни секунды не сомневалась бы!

– Я тоже! – подхватила Наталья.

Дарья Филипповна почувствовала некую неловкость. Она была удивлена, что Николай смог так пленить девчонок шестнадцати и восемнадцати лет. Этот факт льстил ей в том смысле, что служил оправданием ее собственной склонности и вместе с тем раздражал, когда она задумывалась о том, что гость по возрасту ближе к ее дочерям, нежели к ней самой.

– Вы забываете, что Николай Михайлович – женатый человек! – сказала она.

– Увы! Нет, матушка, мы об этом не забываем! – отозвалась Евфросинья. – Иначе ты бы увидела…

– Что я увидела бы? – спросила Дарья Филипповна.

И она опять села на свое место перед пустой чашкой и тарелкой, запачканной вареньем.

– Я буду вести себя так изысканно при нем, что он воспламенится как густой кустарник! – воскликнула Евфросинья, обняв мать за шею и расцеловав ее в обе щеки.

Дарья Филипповна с досадой отстранилась:

– Какая глупость!

– У него глаза как у зеленого листочка! – простонала Евфросинья, падая на стул, раскинув ноги и свесив руки, будто измучившись.

– Зеленые листочки с золотыми блестками внутри! – поправила Наталья. – А мне больше нравится его лоб.

В течение нескольких секунд Дарья Филипповна, витая в облаках, слушала, как ее дочери в деталях обсуждали лицо Николая. Вдруг Евфросинья пальцем стукнула по столу и заявила:

– Он, должно быть, несчастлив в семейной жизни! Это просматривается в его взгляде! Не так ли, матушка?

– Да нет! – процедила сквозь зубы Дарья Филипповна. – Впрочем… мне об этом ничего не известно…

– Он почти не говорит о своей жене!

– И это не причина, позволяющая думать, что он ею пренебрегает.

– О да! О да! Между прочим, такой человек, как он, не может ужиться с француженкой!

– Во всяком случае, она очень красива! – сказала Елена, проглатывая большую ложку варенья.

«Моя старшая дочь определенно глупа! – подумала Дарья Филипповна. – Или же она нарочно опровергает все мои утверждения!»

– Ты ешь слишком много сладостей, Елена! – строго отчитала ее мать.

– Но, матушка, я еще не наелась!

– Если не остановишься, то станешь огромной!

Елена отвернулась и с грохотом уронила ложку в тарелку.

– А я, – продолжала Евфросинья, – я считаю, эта Софи слишком маленькая, слишком черноволосая…

– Подумать только, если бы Вася женился бы на Марии, Николай Михайлович стал бы нашим родственником! – сказала Наталья, явно сожалея, что это не получилось.

– Как родственник, он меня совсем не заинтересовал бы! – возразила Евфросинья. – Я хотела бы видеть его своим возлюбленным! О! Если бы он сжал меня в объятиях, увез на крупе своего коня…

Разговор увяз в ребячестве.

– Ну хватит, девочки! – остановила Дарья Филипповна.

Девушки смолкли. Наступал вечер. Дарья Филипповна вдохнула запах теплой земли, потянулась, подавила зевоту и встала из‑за стола, чтобы немного пройтись по парку. Евфросинья и Наталья, ее любимицы, предложили ей руку. Елена в розовом платье плелась позади с куском пирога в ладони. Крестьянки подметали аллеи. В голубом небе появилась луна.

– О! Матушка! Какой красивый вечер! – вздохнула Евфросинья. – Все так спокойно, так чисто, что мне плакать хочется. Ты можешь это понять?

– Да, дитя мое! – ответила Дарья Филипповна.

Сердце ее рвалось из груди. Она вдруг ощутила желание прожить свою жизнь заново, со всеми иллюзиями молодости.

 

 

Вот уже час прошел с тех пор, как Алексей Никитич Пешуров, предводитель дворянства Опочского уезда, закрылся в кабинете с Михаилом Борисовичем. Эта затянувшаяся встреча заинтересовала Николая, который бродил по саду, держа руки за спиной и опустив голову. Чем больше он размышлял о визите этого мелкого провинциального сановника, тем отчетливее сознавал, что его посещение вызвано политическим мотивом. В прошлом году император, раздосадованный отголосками испанской и неаполитанской революцией и внутренними трудностями, возникшими вследствие восстания греков против турок, решил нанести сокрушительный удар по «вольнодумцам» в России, приказав распустить все тайные общества, в том числе масонские ложи. Но два Союза заговорщиков – Северный и Южный – пока еще не были затронуты. Без сомнения, предводитель дворянства, обеспокоенный доносом, расспрашивал Михаила Борисовича о том, каковы подлинные взгляды его сына. Все неосторожные слова, произнесенные Николаем в клубе, у друзей, на улице, всплывали в его памяти. Он обозвал себя безумцем и пожалел, что Софи нет рядом с ним и она не может разделить его опасения. В такие трудные минуты он особенно сильно ощущал необходимость жить с ней в согласии. Но она уехала на прогулку с Марией и месье Лезюром. Они собирали травы: новое семейное увлечение!

Николай опять прошел мимо окна кабинета. Разговор происходил очень тихо. Он ничего не смог услышать и спрятался за кустом. Десятью минутами позже дверь распахнулась, затем с треском захлопнулась, и на крыльце появились Михаил Борисович и горбатый, кособокий коротышка – предводитель дворянства. На нем был зеленый сюртук, надетый поверх желтого жилета. Из‑за кривизны ног между колен у него просвечивал ромб. Коляска тронулась, увозя предводителя, приподнимавшего над черепом цилиндр. Николай немного успокоился. Должно быть, дело было не таким уж важным, поскольку Пешуров даже не попросил о личной с ним встрече. Николай решил не задавать никаких вопросов отцу, чтобы не вызвать у него подозрений. С другой стороны, Софи так поздно вернулась с прогулки, что он едва успел обменяться с нею несколькими словами перед тем, как сесть за стол.

Во время ужина Михаил Борисович говорил о чем угодно, кроме разговора, состоявшегося у него после полудня. Это умолчание по поводу непривычного события показалось Николаю слишком нарочитым, чтобы не вызвать тревоги. Проглатывая очередной кусок, он все время ожидал, что вот‑вот разразится буря. Он уже прожевывал первую ложку мяса в сметанном соусе, как вдруг Михаил Борисович заговорил:

– Алексей Никитич Пешуров оказал мне честь своим посещением. Тебе следовало бы появиться и попрощаться с ним перед его отъездом, Николай!

– Я не хотел мешать вам, батюшка, – прошептал Николай, готовясь к худшему.

– Признайся лучше, что тебе было неприятно встречаться с ним! Ты никогда не угадаешь, что он сказал мне! У меня до сих пор голова идет кругом!

Он сделал паузу, чтобы привлечь внимание всего семейства, и продолжил:

– Один человек поручил ему узнать, как я отнесусь к его намерению жениться на Марии.

На смену облегчению, которое испытал Николай, быстро пришло новое беспокойство. Он взглянул на сестру. Она побледнела.

– Кто этот жених? – спросила Софи.

– Я не должен бы даже называть его, настолько несуразен его поступок! – сказал Михаил Борисович. – Речь идет о племяннике Пешурова, Владимире Карповиче Седове.

Мария вздрогнула, и глаза ее помутнели.

– У него отвратительная репутация, – продолжил Михаил Борисович. – Он по уши в долгах и уже не знает, у кого занять денег. Потому и нашел красивый способ поправить свои дела: жениться на моей дочери. Но меня не проведешь. Я не хочу быть банкиром моего зятя. Так и сказал Пешурову. И в конце концов он признал мою правоту. Седов больше не появится здесь!

Зная о любви своей золовки к Седову, Софи хотела бы броситься ей на помощь, но не могла сделать этого и лишь молча пожалела ее.

– Не правда ли, я хорошо поступил, Мария? – спросил Михаил Борисович.

– Да, отец, – безучастно ответила она.

– По сведениям, которые мне подтвердил и сам Пешуров, ты – уже третья девушка в наших местах, чьей руки добивается этот человек, надеясь поправить свое состояние. Тебе ведь не нужен такой муж, не так ли?

– Не нужен, батюшка.

– Тот, за кого ты выйдешь замуж по моему разумению, должен выбрать тебя ради тебя самой, а не ради денег. И кроме того, у него нет никаких нравственных принципов. Его дом – настоящий притон. Я бы не удивился, если бы у него обнаружился какой‑нибудь порок или болезнь. Вот почему я даже не счел необходимым узнать твое мнение. У тебя еще есть время!.. Да? Есть время!

Софи казалось, что девушка – жертва, привязанная к стулу, она в полном изнеможении, не способна более страдать и терпит удары, не шелохнувшись. Ее отец нападал на давно мертвое тело. Не подозревая о своей жестокости, он подмигнул и сказал сыну:

– Я знаю очень пикантные истории о Седове. Напомни мне, чтобы я рассказал тебе их, когда мы останемся в мужской компании.

Рот Марии перекосился. Софи перевела разговор на другую тему, заговорив о разновидностях растений, которые месье Лезюр собрал во время прогулки.

Перед сном она зашла в комнату девушки. Мария сурово приняла ее.

– Я очень рада, что отец дал такой ответ господину Пешурову! – воскликнула она. – Ни за что на свете я не согласилась бы выйти замуж за человека, движимого низкими интересами! Я так давно не видела его, а он вдруг просит моей руки! Более того, посылает человека, чтобы тот подготовил почву! Это ужасно!.. Недостойно!.. И вы бы хотели, чтобы я была взволнована?..

– Я этого не хотела, Мария, я этого боялась, – осторожно сказала Софи.

– Ну а теперь вы успокоились!

– Не совсем. Мне кажется, вы очень нервничаете.

– Можно взволноваться и по меньшему поводу! Мне неприятно, что распоряжаются моими делами, моей жизнью, и каждый раз, когда на горизонте появляется жених, весь дом уже в смятении! Сначала Вася, затем Владимир Карпович Седов! С меня хватит! Я хочу, чтобы меня оставили в покое!

На лице девушки застыло выражение уязвленной гордости, заставившее Софи быть снисходительной.

– Ну что ж! Доброй ночи, Мари, – сказала она. – Не сердитесь на меня за то, что я пришла. Это по дружбе.

Обратившись в статую, Мария не сделала ни одного движения, чтобы удержать невестку. Софи вышла из комнаты в полной уверенности, что за дверью девушка в слезах упала на кровать.

Хорошее настроение вернулось к Марии, но прогулки со сбором трав ее больше не увлекали. Она вновь занялась верховой ездой. Каждое утро в сопровождении конюха носилась верхом по пожелтевшим осенним полям, проезжала по лесной чаще, перескакивала через ограды. В первое время Мария не выезжала за пределы имения. Затем, никому об этом не говоря, стала забираться дальше. Ее преследовала навязчивая идея: девушке хотелось увидеть жилище человека, осмелившегося посвататься к ней, хотя он и не любил ее. Ей было известно, что усадьба Седова находилась южнее, в направлении Острова. Эти места она знала плохо. Конюх навел справки в деревнях. Наконец двое крестьян согласились проводить ездоков. Остановились на пригорке, заросшем кустарником. Охваченная сильным волнением, Мария увидела внизу кирпичный, плохо построенный домишко с четырьмя колоннами впереди и грудой деревянных пристроек сзади.

– Это Отрадное, усадьба Владимира Карповича Седова, – сказал один из крестьян.

– Поехали! – прошептала Мария.

И резко повернула коня.

Вернувшись в Каштановку, она увидела во дворе, около конюшни, Никиту, сидевшего на скамеечке. Положив на колени счеты, он пытался считать как можно быстрее. Стоя позади него, Софи внимательно следила за его усилиями.

– Хорошая была прогулка? – спросила она, заметив Марию.

– Великолепная! – ответила та. – А у вас?

– Мы с месье Лезюром собрали кое‑какие травы, и вот видишь, я любуюсь Никитой, который стал виртуозом счетов. Когда он освоит их в совершенстве, Николай сможет использовать его как счетовода.

Мария окинула взглядом невестку, заботливо склонившуюся к крестьянину со слишком белокурыми волосами и слишком голубыми глазами, сжала губы, чтобы не выкрикнуть, насколько смешно такое сближение, подняла полу своей амазонки и направилась к дому. На крыльце она столкнулась с Николаем, который спросил ее непринужденным тоном:

– Ты не видела Софи?

– Видела, – ответила Мария. – Она во дворе, с Никитой.

Николая, судя по всему, это не удивило. Он возвращался из Пскова. Наверняка брат встречался там с девушками. Мария была убеждена, что каждый раз, уезжая в город, Николай делал это для того, чтобы обмануть свою жену с созданиями, которые требуют оплаты. Она чувствовала исходящий от него запах предательства. А Софи ничего не замечала! Или, скорее, ей было на это наплевать! Как и ему было безразлично, что его супруга так настойчиво интересуется образованием двадцатилетнего мужика! К тому же – отец, свекор, околдованный снохой настолько, что разлюбил собственных детей! А месье Лезюр, с коробкой ботаника на животе собирающий лекарственные травы и мечтающий, быть может, составить отвар из ядовитых трав, чтобы уничтожить всю семью! И слуги, служанки, все это низкое сословие, – у них тоже есть головы, ноги, руки, волосы, половые органы! Девушки и юноши, должно быть, спариваются в кустах, на стогах сена. После чего из плоти этих оскверненных женщин рождаются дети. Это было гнусно! Мария задыхалась от отвращения, находясь в центре того мира, где только животные были достойны уважения. До самого вечера она жила на неизмеримом расстоянии от тех, кто окружал ее и полагал, что понимает эту девушку.

Три дня подряд она возвращалась в Отрадное с конюхом. С ее точки наблюдения хорошо был виден дом, двор. На четвертый раз, в то время как она увлеклась созерцанием, заросли позади нее раздвинулись. Появился Владимир Карпович Седов. Он стоял на земле, худой, улыбающийся, в высоких сапогах с тросточкой в руке. Владимир Карпович молча поклонился девушке. Она хотела стегнуть коня хлыстом, броситься вперед, ускакать галопом, но осталась на месте, охваченная счастьем и ужасом.

 

* * *

 

С тех пор как он восстановил дружеские отношения с Дарьей Филипповной, Николай часто приезжал в Славянку, и каждое посещение оставляло у него все более приятное воспоминание. Мать и три дочери старались перещеголять друг дружку, угождая ему. Рядом с ними он наслаждался двойным удовольствием оттого, что его обольщали и он обольщал. Но разговор наедине был невозможен в этой многочисленной семье. Избыток добра был чреват лишениями. Случайно Дарья Филипповна заговорила с Николаем о работах в китайском павильоне, которые подходили к концу. Однажды в октябре после полудня, возвращаясь из Пскова, он сделал крюк, чтобы посмотреть, как продвигается строительство.

На поляне возвышалась свежевыкрашенная пагода. Крыша была красной с желтыми прожилками, стены желтыми, оконный ряд – голубым. У Николая в глазах зарябило от этого буйства красок, он слез с коня и подошел к двум мужикам, красившим нижнюю часть домика.

– Эй, ребята, – сказал он, – дело идет к концу?

– Да, барин! Потом останется лишь пригласить батюшку, чтобы освятить. Но напрасно он будет кропить повсюду, ну как такие стены могут стать православными? Это китайцам хорошо жить в таких клетках!

Николай расхохотался, поднял голову и замолчал, охваченный радостью, поскольку увидел женское личико в оконной раме. Секундой позже он уже был в главной комнате перед Дарьей Филипповной, протягивавшей к нему обе руки. В углу громоздились стулья, столики и причудливые вазы. Широкая софа была придвинута к стене.

– Какой сюрприз! – воскликнула Дарья Филипповна.

– Я проезжал мимо, – пробормотал Николай. – И хотел посмотреть. Вы уже обставляете дом?..

– Я только начинаю…

Он взглядом поискал трех девушек, неразлучных с матерью, и в конце концов спросил:

– Вы одна?

– Да, – шепнула она.

Николая охватил странный испуг. Дарья Филипповна медленно присела на край софы. Ткань ее платья напоминала поле, усыпанное маргаритками, маками и васильками на розовом фоне. Из этого полевого цветения выступали две крепкие обнаженные руки и высокая полная шея.

– Вы можете дать мне совет относительно меблировки, – сказала она.

– Я для этого не гожусь!

– О нет! Я чувствую, что ваш вкус соответствует моему!

– Вы льстите мне, дорогая Филипповна!

– Меньше, чем вы того заслуживаете, уважаемый Николай Михайлович!

Николай по‑прежнему стоял перед нею, разглядывал белую крепкую плоть ее груди, окаймленной маленьким воланом. Пока он созерцал ее таким образом, бессвязные мысли проносились у него в голове: он вновь видел Париж, любовницу Дельфину, снимающую шляпку перед зеркалом, друга, убитого в бою, императора верхом на коне, присутствовавшего на параде победоносных войск, и чем удаленнее от нынешней ситуации казались эти картинки, тем более необходимыми представлялись они для усмирения сомнений. Словно все его прошлое победителя напомнило ему о себе, чтобы оправдать нынешние поступки. Окутанный дыханием отдаленной эпохи, он вновь становился Николаем прошлых времен, неотразимым и неразумным. Впрочем, бывают обстоятельства, когда честный человек не может удержаться от ошибки. Притвориться, что не замечаешь волнения Дарьи Филипповны, было бы неправильно. Заметить его и не воздать ей должное, было бы еще более невежливо. Она встала и сказала:




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2015-06-04; Просмотров: 384; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.111 сек.