Техника работы рук при нападении 54 страница

Старик из Рестело сравнивает путешествие Гамы с ослушанием Адама и дерзостью Икара. Так, с библейской и античной параллелей начинается тема самоопределения человека и его соперничества с богами. Эта основная ренессансная тема и становится главной в поэме,

преодолевая все остальное. Ее можно проследить во всем. В постоянном многократном подчеркивании того, что португальцы плывут по неведомым морям, над которыми рука человека еще не поднимала парус. В сопровождающих описания природы замечаниях, что португальцы первыми вырвали «секреты природы». В жестоко правдивом изображении цинги, бедствий на море, голода, предательства лоцманов, враждебности островитян, не остановивших тем не менее путешественников. В фигуре фантастического великана Адамастора, грозящего морякам в самом опасном месте их пути, у мыса Бурь, и впоследствии посрамленного ими: прекрасная нимфа Фетида отдает свою любовь, а с нею и господство над морями человеку Васко да Гаме, а не великану Адамастору. И наконец, в речи Бахуса, обращенной к богам, отчеканивается звучная, афористическая формула гордого будущего человечества: «Вы увидите, что через немногие годы и в море, и на небе они станут богами, а мы — простыми людьми».

Поэма писалась накануне краха Португальского государства. Камоэнс, конечно, видел признаки упадка империи, видел, что господство в Индии было далеко не идеальным. Реальность португальских колоний отнюдь не соответствовала возвышенной героике их покорения. Камоэнс писал в одном из писем из Сеуты: «... эта земля — мать негодяям и мачеха честным людям. Те, кто отправляется сюда наживать деньги, держатся на плаву, как пузыри ...». Надо полагать, что Камоэнс вполне отдавал себе отчет в том, что исторический пессимизм подчас правомерен. Он понимал, что историю можно рассматривать как путь к катастрофе — об этом и говорится в речи старика из Рестело, предвидящего развал и разложение португальской цивилизации. Тем не менее Камоэнс пытается осмыслить и силой искусства спасти то, что было в национальной истории ценного. Он старается отвести меркантильные соображения как причину португальских завоеваний и подчеркнуть их миссионерскую цель. В этом усматривали чуждость новому буржуазному духу и приверженность официально-католической идеологии. Но ведь в годы, когда Камоэнс слагал песни поэмы, он уже мог видеть и видел вокруг себя в Гоа и в Макао разнузданную алчность, страсть к обогащению, коррупцию. Неужели в этом могла состоять цель великого предприятия Васко да Гамы? Коммерция больше не представлялась столь плодотворным и прогрессивным делом, как на заре Возрождения, она уже показала и оборотную свою сторону. Признать жажду золота и наживы побудительным мотивом героических действий значило бы для Камоэнса поддаться историческому пессимизму.

Он открыто идеализирует миссию Португалии, отсюда — и трактовка истории португальского народа как избранной нации. В художественной структуре поэмы христианский прозелитизм занимает не столь уж важное место, будучи лишь одним — не единственным — идеализирующим коллективного героя поэмы мотивом. Гораздо более существенным и всеохватывающим моментом этой структуры оказывается воспевание человеческого дерзания. Не согласующаяся с католическим миссионерством чувственность, исходящая от образа Венеры, чье покровительство помогает португальцам преодолеть все опасности, овевает самые яркие, богатые фантастикой эпизоды, связанные с этой темой. Языческая пышность, окружающая моряков во время праздника, устроенного Венерой, превращает в радостный союз обручение человека с познанными им стихиями. «Голодные поцелуи», которыми обмениваются португальские землепроходцы с океанскими нимфами в «благоуханных чащах острова любви» — это выражение того же «голода знойного изведать мира дальний кругозор», что вел дантовского Улисса. И речь Бахуса, этот гимн отважному духу человека, по классической завершенности формул, по программному пафосу стоит рядом с речью Улисса из «Ада».

Потому и удается Камоэнсу эпизация истории его народа, что он сумел выделить как подлинно героическое такое деяние, которое действительно было шагом вперед в развитии человечества. И в этом деянии он сумел поднять и всеми средствами своего искусства опоэтизировать ту его сторону, что была непреходящей, не ограниченной узкими целями дня, принадлежащей всему человечеству, — расширение человеческого знания, человеческого могущества, победоносное напряжение всех сил и способностей человека.

Поэзия Камоэнса — и «Лузиады», и лирика — это Возрождение, которое часто именуют трагическим. Она создана человеком, сполна испытавшим разочарования, знающим реальную жизнь, видящим упадок нации и затмение тех идей, что вдохновляли предыдущее поколение его соотечественников. Камоэнс походит на Жоана де Барруша энциклопедизмом и героическим пафосом. Но героика Барруша безоблачна и непосредственна, героика Камоэнса выношена в тяжких столкновениях с реальностью, в сомнениях. В безжалостном свете новой реальности, пересматривая прошлое, Камоэнс спасает главное завоевание Возрождения — идею «героического энтузиазма», дерзостного могущества обожествленного человека.

ЛИТЕРАТУРА КОНЦА XVI —
НАЧАЛА XVII в.

На рубеже XVI—XVII вв. в португальской поэзии господствует уже угасающая камоэнсовская традиция. Более тридцати эпических поэм, написанных в подражание «Лузиадам», дошло до нас из тех лет. Большая часть поэм имеет чисто информационнее значение, поскольку в них излагаются различные события военной истории Португалии («Афонсо Африканский» Васко Моузиньо де Кеведо, 1611; «Завоеванная Малакка» Ф. де Са де Менезеша, 1634, и др.). В лирике тоже преобладает эпигонское подражание Камоэнсу: в потоке сонетов, повторяющих темы и образы камоэнсова стиха, выделяются лишь немногие, принадлежащие Андре Фалькану де Резенде и Фернану Родригешу Лобо по прозвищу Соропита, отличающему его от более известного писателя-однофамильца Франсиско Родригеша Лобо.

В первые десятилетия нового века проникают из Испании влияния, определившие впоследствии облик португальской литературы. Этот переходный момент запечатлен в многогранной деятельности Франсиско Родригеша Лобо (1579—1621). Бесспорно, он был самой крупной писательской индивидуальностью в Португалии после смерти Камоэнса. За свою недолгую жизнь он успел продолжить эпическую традицию Камоэнса (поэма «Коннетабль Португалии», 1603—1609) и буколическую традицию Бернардина Рибейру, Хорхе де Монтемайора («Весна», 1600, «Странствующий пастух», 1604—1608, «Разочарованный», 1614), первым начал писать романсы, следуя примеру Гонгоры и Лопе де Веги, и, наконец, выступил первым в Португалии теоретиком барокко (книга диалогов «Двор в деревне», 1619).

Наиболее ценная в художественном отношении часть наследия Родригеша Лобо — пасторальные повести с вкрапленными в них стихами, в особенности первая из таких повестей — «Весна».

Действие «Весны» и других повестей разворачивается не в безликой пасторальной обстановке, а в реальной долине Алентежо, на берегах португальских рек Тежо, Мондего и Лиз. Родригешу Лобо больше, нежели авторам других буколических произведений, удалось передать реальные краски португальского ландшафта, смены времен года. Другой источник очарования его повестей — стихи. Буколическая традиция в португальской поэзии опирается на богатую фольклорную основу: пастушеские песни составляют самую древнюю и обширную часть португальской народной поэзии. В повестях Родригеша Лобо ученая пасторальная поэзия как будто возвращается к своим истокам: стихи тут всегда поются, это песни, исполняемые героями в минуты радости, но чаще грусти. Родригеш Лобо пользуется лишь старинными португальскими стихотворными формами и размерами (большая и малая редондилья, серранилья и эндеша) и возвращает стиху безыскусную простоту и естественный ритм, забытые в эпоху господства утонченной и сложной метрики итальянской школы. Португальскому лиризму с самых его истоков присуща своеобразная доминанта — это легкая, сладкая грусть, томление, неясное и неопределенное, но щемящее чувство (обозначаемое португальским словом saudade). Тон нежной и меланхоличной грусти — ведущий в португальской лирике во все века ее существования. И Родригеш Лобо с песнями-серранильями его тоскующего и разочаровавшегося в любви героя Лерено принадлежит к наиболее характерной и глубинной линии португальской поэзии. Многие строки этих песен стали афоризмами: «Если бы я не жил грустя, то бы умер», «Я живу, потому что радуюсь моей грусти, и чем больше грущу, тем больше радуюсь жизни».

«Весна», как и другие повести Родригеша Лобо, уступает «Диане» Монтемайора в напряженности повествования. Фабула тут проще и статичнее. Разумеется, характеры пастухов условны, и повести эти вернее было бы назвать не пасторальными, а сентиментальными, поскольку не прелести пастушеской жизни, но различные оттенки чувств (любви, ревности, разочарования), переживаемые и обсуждаемые героями, составляют объект изображения. Обсуждение, спор (например, о двух типах ревности, о некрасивых женщинах и т. п.), многочисленные парадоксы — все это направлено к выявлению диалектики чувств, их противоречивости, переходов от одного чувства к противоположному. По сути, споры в повестях Родригеша Лобо уже напоминают конструкцию образа в консептистской поэзии XVII в.

В творчестве Ф. Родригеша Лобо осуществляется, таким образом, переход к искусству нового типа, искусству барокко. На рубеже XVII в. заканчивается португальское Возрождение — самая блестящая эпоха в истории национальной культуры.

ФОРМИРОВАНИЕ ЛИТЕРАТУРЫ
ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКИ

Великие географические открытия, представлявшие одно из удивительных деяний эпохи Возрождения, коренным образом изменили лик мира и во многом определили новое течение истории. Но величайший подвиг человеческого разума и мужества оказался чреватым трагическими последствиями — завоеванием и порабощением населения открытых земель.

Ко времени появления европейцев коренное население прошло большой путь и создало ряд цивилизаций, унаследовавших достижения предшествующих культур. В Центральной и Северной Америке испанцы столкнулись с этнокультурными и государственными общностями народов языковых групп науа и майя. Значительным объединением народов науа была «империя» ацтеков со столицей Теночтитлан на плоскогорье Мексики — государство-деспотия, поработившее множество родственных и иноязычных племен. Майя переживали упадок, и их культура, усвоенная народами науа, сохранялась в государствах-городах на Юкатане в Мексике (Чичен-Ица, Ушмаль, Майяпан и др.) и на территории Гватемалы (культуры киче, какчикелей и др.). На южноамериканском континенте к XVI в. существовало государство-деспотия инков-кечуа Тауантинсуйо, угнетавшее окружающие народы, но освоившее их культуру.

У американских народов были и выдающиеся достижения — монументальная архитектура, скульптура, мелкая пластика, фрески, календарь и системы письменности — пиктографической (у науа), иероглифической (у майя), узелковой (у инков-кечуа); развитые земледелие (особенно у инков-кечуа), ткачество, ремесла. Майя, науа, инки-кечуа создали мифологические системы, сопоставимые по уровню с культурами Древнего Египта, Шумера, Вавилона. Уровень развития мифологии определял характер устного и письменного творчества. Письменно-литературная культура науа и майя была тесно связана с устной стихией и во многом от нее не отделилась. Хотя создавались пиктографические и иероглифические памятники, важную роль играла традиция устной их передачи, существовала развитая жанровая система: мифологический, исторический эпос, гимническая поэзия, философская и любовная лирика, дидактические тексты, трудовые и военные песни, культовая и в зачатке историческая драма. Завоевание нарушило самостоятельное развитие американских культурных очагов, но создало условия для нового синтеза, в конечном счете, ставшего основой современных национальных культур стран Латинской Америки.

Открытие Америки оказало глубокое воздействие на умы и художественную фантазию европейцев. Вслед за донесениями и дневниками Христофора Колумба, которыми зачитывались по всей Европе, стали распространяться другие книги, написанные путешественниками и конкистадорами. Описания жизни индейцев давали пищу для размышления о сущности «естественного» человека, о соотношении природы и цивилизации, о принципах устройства общества. Новый Свет казался неким идеальным царством человечества, основанным на принципах справедливости. Этим объясняется, что Томас Мор, Бэкон, Кампанелла избирают заокеанские страны местом действия своих великих утопий. С XVI в. тема простодушного туземца занимает важное место в литературе за пределами Испании и Португалии. Ронсар прославляет «золотой век», в котором живут индейцы Америки, а Монтень в эссе «О каннибалах», анализируя естественную жизнь индейцев, осуждает мораль и поведение цивилизаторов. Эта проблематика стала особенно важной в эпоху Просвещения.

Уже в начале XVI в. вместе с первыми рассказами об Индиях, как испанцы долго именовали Америку, в Европу начали приходить, не говоря уже о драгоценных металлах, диковинные растения, непривычные изделия, а языки стран Старого Света обогатились множеством индейских слов, вошедших в испанский и мировой обиход (табак, маис, томат, шоколад и пр.).

Завоевание Америки осуществляли прежде всего Испания и Португалия, вскоре оказавшиеся в стороне от прогрессивных экономических и политических процессов. Идеологическим обоснованием конкисты было насаждение христианства на вновь покоренных землях. Процесс колонизации протекал в формах экстенсивной эксплуатации сырьевых богатств и простого грабежа. Этот процесс растянулся на много десятилетий.

На первом этапе колонизации (конец XV — первое десятилетие XVI в.) были покорены острова Карибского моря — сюда впервые прибыл Колумб, и отсюда начались экспедиции

по Антильскому архипелагу; второй этап ознаменовался покорением индейских государств — майско-ацтекского (1519), инкского (1524). Позже, в середине XVI в., началось покорение и освоение Юга Американского континента. Значительная часть нескольких поколений переселилась из Испании и Португалии в заморские земли, оседая и в известной мере смешиваясь с местным населением. На месте разрушенных государств (Мексика, Перу) или патриархальных племенных образований (Юг Америки) утвердилась феодально-иерархическая общественная структура. Не только язычество индейцев, но и их письменность и культура уничтожались в ходе насильственного насаждения католицизма, рассадниками которого были церкви и монастыри. Однако часть миссионеров, прибывших для христианизации населения, вовлекалась в изучение индейских языков, в собирание исторических преданий и фольклора. Этим первым гуманистам потомки обязаны сохранением многих исторических сведений и традиций, связанных с доколумбовской Америкой. Уже в первой половине XVI в. были открыты два университета (в Сан-Доминго и Мехико), которые стали очагами испанизма и центрами будущей латиноамериканской культуры. Включение Америки в орбиту европейской цивилизации имело необратимые последствия: иберийское колониальное иго через три столетия рухнуло, но во вновь образовавшихся нациях Америки культурный процесс продолжал развиваться на основе испанского и португальского языков, которые стали их языками.

Отсюда ведет начало понятие Латинской Америки как историко-культурного региона. В первые три столетия культурный процесс в колониях представлял собой мало расчлененное явление. Вместе с формированием наций Латинской Америки в ее культуре проявились различные тенденции, но региональная общность не утратила значения и поныне. Литература Латинской Америки как ибероязычная литература возникла в XVI в. в виде исторических повествований, весьма условно называемых хрониками. Летописание как выражение самосознания наций на заре их развития здесь, в Америке, имело свою особенность. Историю и жизнь коренного населения описывали чаще не те, кто его представлял, а те, кто его завоевывал, пришельцы-чужестранцы. В их книгах есть удивление перед невиданным дотоле миром, восхищение подвигом открывателей и покорителей, а иногда и мужественным сопротивлением индейцев.

Открыватель Латинской Америки — Христофор Колумб (Кристо́баль Коло́н, 1451—1506) был и родоначальником ее литературы. Она начинается с его «Дневников», обработанных позже, и с его донесений королям Испании. «Письмо, сообщающее об открытии Нового Света» от 15 февраля 1493 г. — это первое историческое свидетельство о жизни Америки. Колумб был исполнен удивления и восторга перед красотой и богатством вновь открытых земель. Здесь «все отлично от нашего», такие эпитеты, как «чудо», встречаются на каждой странице. Это, разумеется, не только передавало восхищение открывателя, но и соответствовало задаче — привлечь внимание королей к путешествию. От Колумба можно вести и концепцию «естественного» человека.

Иллюстрация:

«Об островах, недавно открытых
в Индийском море»

(Из летучего листка. Базель, 1494 г.). Гравюра

Другой деятель XVI в., оставивший след в литературе, — Эрнан Корте́с (1485—1547), жестокий покоритель Ацтекской империи, человек неуемной энергии и редкого вероломства. В период кампании 1519—1526 гг. он написал пять писем-донесений королю Испании. Бывший студент Саламанкского университета, владевший пером, Кортес живо описывал приключения в царстве Монтесумы (Мотекухсомы). Наиболее значительно второе письмо Кортеса от 30 октября 1520 г. — рассказ о его дерзких маневрах, о живописности ацтекской столицы — Теночтитлана

и о фантастической роскоши царского дворца. Конкистадор строит повествование так, чтобы вызвать у Карла V жадность к сокровищам и расположение к испанским солдатам, а прежде всего к их предводителю.

О завоевании Инкской империи оставили свидетельства Педро Сиеса де Леон, автор «Общей хроники Перу», Агустин де Сарате, автор «Истории открытия и завоевания Перу».

Иллюстрация:

Кортес. «Третье письмо-донесенье
(королю Испании)»

Севилья, 1523 г. Титульный лист

Описание беспримерных походов, овеянные жестокой романтикой, картины удивительной жизни неведомых народов были созданы теми, кто сам все увидел и пережил. Хроники несут яркий отпечаток личности автора, но при разнообразии авторских чувств они едины в оценке конкисты как деяния справедливого и священного. В апологетическом духе составлены хроники, написанные историками, пользовавшимися также источниками и документами из вторых рук, например обширный труд из 50 частей Гонсало Фернандеса де Овиедо и Вальдес (1478—1557) — «Всеобщая и естественная история Индий» (1535—1557). Ее автор — один из многих идальго-авантюристов — пробовал силы в воинском ремесле, политике, литературе, путешествовал, долгое время провел в Америке, и в основу его труда легли личные наблюдения. Но он опирался и на материалы, которые получал из колоний для написания свода сведений о заморских владениях Испании. Представляющая интерес как свод положительных знаний о жизни Америки «Всеобщая и естественная история Индий» Фернандеса де Овиедо несет печать официальной идеологии. Овиедо выступает с осуждением индейцев как существ греховных, поклоняющихся идолам. Прославляя священную миссию Испании и военные подвиги, он считает естественными и законными их покорение и эксплуатацию.

В духе апологетики подвигов Кортеса написана книга его капеллана Франсиско Лопеса де Гомары (1512—1572) «Победоносная Испания» (1552), вызвавшая к жизни другое, в своем роде уникальное произведение — «Подлинную историю завоевания Новой Испании» Берналя Ди́аса дель Кастильо (1492—1581). Автор — один из солдат в отряде Кортеса — взялся за перо в возрасте около семидесяти лет, а книга его была напечатана посмертно в 1632 г. Его запись уже не хроника, которую создавали конкистадоры по следам походов. Берналь Диас подчеркнул полемичностью заглавия свою задачу: «Летописец Гомара в своей истории говорит противоположное тому, что случилось на самом деле. Кто его читал, знает, что он хорошо пишет и что если бы он имел правильные сведения, то мог бы изложить правильные факты, тогда как сейчас — это ложь». Берналь Диас рассказывает историю военных действий так, как он ее видел. Он воздает должное военному искусству и мужеству Кортеса, но не скрывает его жестокости, коварства, приступов слабости, даже трусости. Лейтмотив книги — это изображение солдатской доблести и выдержки тех нескольких сот малограмотных испанских воинов, которые вынесли на себе тяжесть кампании, приведшей к грандиозной победе.

Конечно, для Берналя Диаса непреложна священность исторической миссии Испании и доблесть конкистадоров; разгром Ацтекской империи предстает как славная страница истории. Но хронику взялся написать не официальный хронист или представитель церкви, а простой солдат. Отсюда очевидный демократизм «Подлинной истории ...». Облик автора выразился и в грубоватой, непредвзятой, естественной манере повествования. Под его пером история обретает осязаемую реальность. Он пишет и о

поражениях. С прямодушием простого человека автор описывал все подряд, что видел: подвиги собратьев по оружию, необыкновенную природу, которая их встретила в земле ацтеков, богатые храмы, дворцы, висячие сады, обычаи и даже игру в карты Кортеса и Монтесумы. Автор использует прямую речь. Рассказывая о том, как испанцы вывели Монтесуму на площадь, заставляя его убеждать подданных сложить оружие, Берналь Диас воспроизводит презрительные упреки индейских воинов своему царю: «Молчи, негодяй, баба, рожденная, чтобы ткать и прясть; эти собаки держат тебя в плену, а ты — трус». Описывая сражения, Берналь Диас свидетельствует о мужестве каждого из солдат, вместе с которыми он воевал. В противоположность истории единственного героя — вождя у Гомары Берналь Диас создал эпопею общего подвига. Восстановив цепь тяжелых боев, переходов, лишений, автор завершает «Подлинную историю» строками, посвященными памяти товарищей. К тому времени в живых оставалось только пять. «И что до меня, — пишет в заключение Берналь Диас, — то я думаю так: золотыми буквами должны быть написаны их имена, ибо они погибли, взяв на себя тяжкую смерть во имя служения богу и его королевскому величеству, во имя того, чтобы принести свет всем жившим во мраке, а также и для того, чтобы раздобыть богатства, в поисках которого мы все сюда прибыли». Слова необразованного старого конкистадора своеобразно определяют цели завоевания Америки, непредвзятость делает его свидетельство не только ценным историческим докуметом, но и неповторимым выражением личности простого человека эпохи великих открытий.

Среди хронистов XVI в. самой необыкновенной фигурой был Лас Касас, на протяжении полувека выступавший как разоблачитель колониального рабства, защитник индейцев и летописец их страданий. Лас Касас был проповедником, историком, философом и просветителем, первым писателем Нового Света, который соединил в себе страсть борьбы и творчества, положив начало традициям, поныне характерным для латиноамериканских литератур.

Иллюстрация:

Портрет Бартоломе де Лас Касаса

Бартоломе де Лас Касас (1474—1566) был питомцем Саламанкского университета, одного из центров европейской науки, где тогда преподавали ученые, связанные с течениями гуманистической мысли. В 1502 г. Лас Касас прибыл на о. Гаити, названный Колумбом Эспаньолой, где обосновался его отец, участник второго плавания Колумба, получивший энкомьенду — земельное владение с сотнями индейцев, превращенных в полурабов. Лас Касас в 1512 г. покидает Эспаньолу и отрекается от собственности. Он вступает в орден доминиканцев, принимает сан священника, но при этом посвящает себя борьбе против насилия и злоупотреблений государства и церкви в Америке. За годы жизни на Эспаньоле и во время похода на Кубу Лас Касас возненавидел методы порабощения туземного населения. Неукротимый враг колониализма, Лас Касас был сторонником обращения индейцев в христианство и клеймил колонизаторов за жестокость к индейцам, за забвение евангельских заповедей. Подхватив призыв священников-гуманистов Антонио Монтесиноса и Педро де Кордовы, которые первыми выступили с проповедью милосердия к индейцам, Лас Касас писал письма, трактаты, исторические произведения, призывая к гуманному отношению к индейцам, доказывая равноправие людей перед богом. Сочинения Лас Касаса, хотя большинство их и не увидело света при жизни автора, сыграли огромную роль. Деятельный Лас Касас много раз пересекал океан, дабы представить властям материал о положении индейцев. Его упорные ходатайства имели результатом созыв специальных комиссий и даже издание законов, требовавших смягчения

обращения с коренным населением. Кроме того, сочинения Лас Касаса способствовали развитию прогрессивной юридической мысли в Испании, в частности провозглашению тезиса, что человек не может быть рабом от рождения, и доктрины о праве наций на свободу. В Саламанкском университете о ней впервые заявил Ф. де Витория за сто лет до Гуго Гроция. Сам Лас Касас, начав с проповеди милосердия и осуждения рабства индейцев, позже пришел к отрицанию института рабства вообще, в том числе и рабства негров, завезенных в Америку. Само признание индейцев людьми равными другим перед богом было по тем временам необыкновенным. Выступая за мирное внедрение христианства, за воспитание индейцев проповедями, Лас Касас добавлял: «Христианская религия ... принимает в свое лоно одинаково всех людей и никого не лишает свободы и собственности, не превращает людей в рабов под предлогом, что они по своему естественному происхождению являются либо свободными, либо рабами».

В публицистике Лас Касаса главное место занимают «Кратчайшие донесения о разорении Индий» (издано в 1552 г. и многократно переиздавалось). Только в XIX в. увидел свет его главный труд — «История Индий» (1560), продолженный в «Апологетической истории Индий». Из подробных описаний складывается потрясающая своей достоверностью история конкисты. Авторская позиция, эмоциональное отношение к описываемым событиям, острая полемика с идейными противниками — все это делает «Историю Индий» произведением, выходящим за рамки какой бы то ни было «хроники». Принципиальная отрешенность от житейских компромиссов, искренняя вера, не мирящаяся со злой волей сильных мира, объективно сделали Лас Касаса фигурой чуть ли не революционной, в то время как сам он считал себя всего лишь смиренным поборником католицизма. Не раз на страницах «Истории Индий» Лас Касас обрушивается на «противные христианству» речи Лопеса де Гомары и Фернандеса Овиедо о неистребимой греховности язычников как оправдании любых зверств завоевателей: «И у Овиедо хватает духу утверждать, что все индейцы с Кубы и с Эспаньолы — содомиты! Думается мне, что где бы ни пребывал ныне Овиедо, не миновать ему расплаты за этот вымысел ... Стоит ему коснуться в своем повествовании индейцев, он слова сказать не может, не изрыгая хулы, и его поклепы облетели почти весь мир ... Вот если бы на заглавном листе истории Овиедо стояло, что составитель ее — конкистадор и лютый враг индейцев, убивавший их и губивший в рудниках, о чем будет сказано ниже и в чем сам он сознается, то по крайней мере, среди людей вдумчивых и разумных и добрых христиан его история не пользовалась бы уважением и не внушила бы веры».

В «Истории Индий» возникает контрастная картина двух миров — простодушным, неискушенным тезумцам противопоставлены алчные, жестокие покорители, для которых Лас Касас не жалеет гневных эпитетов. Иногда его гиперболы вызывали сомнения в реальности описываемого, хотя они и были правомерны как изобразительный прием. В своих книгах Лас Касас выступал прежде всего как проповедник, как разгневанный свидетель, и с этим связан ораторский характер его речи — напряженность эмоциональных переживаний, восклицания, риторические вопросы. Стиль его патетичен, он пишет долгими периодами, насыщая их и конкретными свидетельствами, и неустанным повторением истин, внедрению которых посвятил жизнь. Только когда автор пишет о себе, он употребляет третье лицо, соблюдая объективность повествования, приличествующую летописцу.

Лас Касас — одна из истинно великих и своеобразных фигур испанского Возрождения — был и одним из родоначальников литературы Латинской Америки. «Первым американцем» называют этого испанского монаха сегодняшние латиноамериканцы. Таким воспел его во «Всеобщей Песне» Пабло Неруда: «В себе объединил ты все жгучие терзанья континента, // Все раны изувеченных, всю скорбь индейских сел, вторженцем истребленных».

Авторами сочинений, которые подробно осветили прошлое индейских народов, выступали как монахи, прибывшие в Америку в качестве миссионеров, так и потомки индейских фамилий Мексики и Перу. В Мексике это были книги испанских священнослужителей: Диего де Ланды «Сообщение о делах на Юкатане», Бернардино де Саагуна (до 1530—1590) «Всеобщая история о делах Новой Испании» (полностью издана в 1829 г.). Монах-францисканец, посвятивший жизнь изучению ацтекской культуры и истории, Саагун создал свой труд на языке ацтеков-науатль и сам перевел его на испанский. Труд Саагуна по справедливости называли «Ацтекской энциклопедией». Другое выдающееся произведение такого рода — «Нравственная и естественная история Индий» — было написано Хосе де Акостой (1539—1599) монахом-иезуитом, проведшим 15 лет в Перу в качестве миссионера.

Дата добавления: 2015-06-04