И. Валлерштайн

Дисциплинарное разделение науки

Но является ли разнообразие социальных научных дис­циплин в действительности разнообразием именно дис­циплин? Для слова, так широко используемого, слишком редко обсуждается, что же составляет понятие «дисципли­на»? Ни в Международной энциклопедии социальны> наук, ни в Философской энциклопедии, ни в Британской энциклопедии нет статьи для этого термина. Лучше обра­тимся к Оксфордскому словарю английского языка, кото­рый сообщает нам: «Этимологически понятие "дисципли­на", как относящееся к словам "ученик" или "изучаю­щий", является понятием, прямо противоположным доктрине, достояник доктора или учителя. Отсюда в истории слов доктрина больше относится * абстрактной теории, а дисциплина — к практике».

Но, напомнив о происхождении понятия, Оксфордский словарь не осо­бенно помогает нам понять его действительное содержание, описывая дан­ное слово как «отрасль в обучении или образовании, область изучения шп

знания, науку или искусство в образовательном аспекте». По-видимому, здесь упор делается на воспроизводстве знания (или по крайней мере его распро­странении), но не на производстве. Но, конечно же, понятие «дисциплина» не может не иметь отношения и к процессу производства знания.

История социальных наук сегодня довольно ясна, по крайней мере в общих чертах. Когда-то социальных наук не было вообще или существо­вали лишь их «предшественники». Затем медленно, но верно в XIX столе­тии стали появляться некоторые имена, а затем отделы и ассоциации, которые в 1945 г. (или чуть раньше) выкристаллизовались в категории, используемые нами сегодня. Были и другие «имена», затем отброшенные, включавшие в себя, вероятно, различные «группировки» «предметов об­суждения». Что было вытеснено такими терминами, как «моральная эко­номика», «социальное государство» или «государство будущего», и сейчас не совсем ясно.

Это не значит, что их сторонники и авторы недостаточно ясно мысли­ли. Но дело еще и в том, что дисциплина в некотором смысле определяет сама себя в процессе практики. Прерванная практика означает неосущест­вленную дисциплину. Например, знаменитое разделение на четыре части антропологии (физическая антропология, социальная, или культурная, антропология, археология или лингвистика) являлось (и, до некоторой степени, является) «практикой» скорее, чем «доктриной». Оно лишь по­том стало доктриной, преподаваемое и оправданное докторами наук или школьными учителями. Но добавило ли это что-то к целостному уровню анализа (или способу анализа) или лишь к выделенному отдельно предмету обсуждения?

Мы знаем, откуда появились все эти деления предметов для обсуждения. В интеллектуальном плане они происходят из доминантной либеральной идеологии XIX в., которая утверждала, что государство и рынок, политика и экономика являются аналитически разными (и в значительной мере, замк­нутыми) областями со своими особыми правилами («логикой»).

Общество было вынуждено разделить их, и ученые изучали их в отдель­ности, так как существовало много реалий, явно не принадлежащих ни к области рынка, ни к области государства. Эти реалии были сброшены в ос­тавшийся «мешок», который в качестве компенсации получил громкое имя «социология». Считалось, что социология объясняет кажущиеся «иррацио­нальными» явления, которые экономика и политология были не силах объяс­нить. Кроме того, поскольку вне границ цивилизованного мира существо­вали народы, люди, общение с которыми представляло трудности, изучение их общностей требовало специальных правил и подготовки, которые приняли несколько спорное название антропологии.

Нам известно историческое происхождение этих областей. Мы знаем их интеллектуальные маршруты, которые были сложны и извилисты, особен­но после 1945 г. И мы также знаем, почему они приобрели проблемы «по­граничное™». С развитием реального мира контакты между «примитивным» и «цивилизованным», «политическим» и «экономическим» стерлись. Брако­ньерство ученых кругов стало обычным делом. Браконьеры сдвигали грани­цы и заборы, не ломая их.

Сегодня перед нами стоит вопрос: существуют ли какие-то критерии, которые можно использовать для сравнительно точного и разумного опре-

деления границ между четырьмя рассматриваемыми дисциплинами — ант­ропологией, экономикой, политологией и социологией? Анализ мировых систем отвечает недвусмысленное «нет» на этот вопрос. Все предполагаемые критерии — уровень анализа, предмет, методы, теоретические посылки — либо не оказываются верными на практике, либо являются барьерами для дальнейшего знания вместо того, чтобы стимулировать его.

Говоря иными словами, различия между допустимыми темами, методами, теориями внутри любой так называемой дисциплины чаще намного более глубоки, чем различия между ними. На практике это означает, что данная «нахлестка» значительна и в историческом развитии всех этих областей зна­ний, и она постоянно увеличивается. Пришло время вырваться из этой ин­теллектуальной трясины, признав, что все эти четыре дисциплины — не что иное, как одна-единственная наука.

Это, разумеется, не означает, что все ученые должны заниматься оди­наковой работой. Необходима и естественна будет специализация «по об­ластям исследования». Но не следует забывать один важный пример. Где-то в период с 1945 по 1955 г. две до тех пор организационно отдельные «дис­циплины», ботаника и зоология, слились в одну, называемую сегодня биологией. С тех пор биология стала бурно развивающейся дисциплиной и произвела много дополнительных областей изучения, но ни одна из них, насколько мне известно, не называется ботаникой или зоологией, не име­ет их контуров.

Аргументы в пользу целостного анализа мировых систем просты. Три признанных арены коллективной человеческой деятельности — эко­номической, политической и социальной (или социокультурной) — не яв­ляются автономными аренами социального действия. У них нет своей «ло­гики». И, что более важно, переплетение норм «рациональностей», решений, выборов, ограничений таково, что ни одна пригодная исследовательская модель не сможет разделить «факторы» в соответствии с экономическими, политическими или социальными категориями, иметь дело только с одним видом переменных, считая другие постоянными. Мы утверждаем, что суще­ствует единый «набор правил» или единый «набор ограничений», внутри которого оперируют эти различные структуры.

Случай фактически полного наложения предполагаемых областей со­циологии и антропологии еще более серьезный. На каком основании мож­но утверждать, что работы Эллиот Либоу «Tally Comer» и Вильяма Ф. Уайта «Street — Corner Society» классические, написанные одна «антропо­логом», а другая «социологом» — принадлежат двум различным «дисцип­линам»? Как известно каждому читателю, таких примеров можно найти множество.

Теперь рассмотрим вопрос о том, что история — это изучение, объ­яснение событий, которые действительно происходили в прошлом, а со­циальная наука — это изложение универсального набора правил, с помо­щью которых можно объяснить человеческое (социальное) поведение. Это известное различие между идеографическим и номотетическим способами анализа, которые считаются прямо противоположными друг другу. «Жест­кий» вариант этой антитезы — утверждение, что лишь один из способов, каждый из которых изменяет представления об обществе в соответствии со своими подходами, является законным, интересным или даже «возмож-

ным». «Мягкий» вариант рассматривает эти два способа как два возможных пути проникновения в социальную реальность. Предпринятые отдельно друг от друга и для разных (даже противоположных) целей, эти два спосо­ба могли бы принести пользу научному миру. Такой «мягкий» вариант можно сравнить с обсуждением достоинств «междисциплинарной» работы в социальных науках. Признание достоинств комбинирования двух подхо­дов позволяет вновь начать дискуссию о признании их как двух отдельных способов анализа.

Наиболее сильные доводы и идеографической, и номотетической школ кажутся вполне состоятельными. Аргументом идеографической школы яв­ляется доктрина о том, что «все изменяется». Если все постоянно изменяет­ся, то любое обобщение, которое стремятся применить к двум или более предположительно сравнимым явлениям, никогда не будет верно. Все, что остается возможным, — так это фиксировать и понимать последовательность событий.

Аргумент номотетической школы напротив состоит в том, что реальный мир (включая социальный) не является набором случайных событий. Если так, то должны существовать правила, описывающие «порядок», а в этом случае налицо область для научной деятельности.

Наиболее серьезная критика одной стороны относительно другой тоже представляется справедливой. Критика номотетической школы в адрес иде­ографической заключается в том, что любое изложение «прошедших собы­тий» — это извлечение из реальности и поэтому предполагает критерии из­влечения и категории описания. Эти критерии и категории основаны не на общепризнанных, но тем не менее реальных обобщениях, которые сродни научным законам. Критика номотетической школы состоит в том, что она пренебрегает этими трансформационными явлениями, делает невозможным «повторить» структурное устройство.

Существуют различные способы рассмотрения этой взаимной критики. Один из них — это способ «сочетания» истории и социальных наук. Счита­ется, что историк служит социальному ученому, предоставляя ему данные, из которых он выводит свои «законоподобные» выводы. С другой стороны, считается, что социальный ученый служит историку, предлагая ему резуль­таты исследования, обобщения, которые помогают толкованию определен­ной последовательности событий.

Проблема, связанная с этим разделением интеллектуального труда, состо­ит в том, что оно предполагает возможность выделения «последования», подчиненного «историческому» анализу, и маленьких «вселенных», подчи­ненных «социальному научному» анализу. На практике, однако, то, что для одного является последовательностью, для другого — вселенная. И незави­симому наблюдателю будет трудно различить их на чисто логической, в про­тивоположность стилистической или презентационной, основе.

Проблема, однако, значительно сложнее. Существует ли какое-то значи­мое различие между последовательностью и вселенной, историей и социаль­ной наукой? Два вида деятельности они представляют или один? Синхрон­ность сродни геометрическому измерению. Можно описать его логически, но на бумаге в точности передать не удается. В геометрии точка, прямая или плоскость могут быть начерчены лишь в трех (или четырех) измерениях. То же самое и в «социальной науке». Синхронность — это концептуальный пре-

дел, а не социально полезная категория. Как невозможно буквально «нари­совать» точку, так же нельзя буквально «описать» уникальное событие.

Сокращенно по источнику. Валлерштайн И. Анализ мировых систем: со­временное системное видение мирового сообщества // Социология на пороге XXI века: новые направления исследований. М., 1998. С. 129-147.

Дата добавления: 2015-06-04