В конце главы II заметно, что его Нуменорская история только начинается, и Нуменорские главы были сначала пронумерованы вместе с вводными. 1 страница

Тем не менее, очевидно, что он не пришёл к этой концепции до окончания написанного, главным образом, рассказа, или даже до момента, где рассказ был заброшен.

С другой стороны, решение отложить Нуменор и сделать его заключением и кульминационным моментом в книге было принято, когда "Утраченный Путь" ушёл к "Аллен и Анвин" в ноябре 1937г.

Так как Нуменорский эпизод оставлен незаконченным, это удобный момент, чтобы упомянуть интересное примечание, которое отец, возможно, написал, по ходу развития сюжета. Сказано, что, когда первое "приключение" (то есть, Нуменор) закончилось, "Альбоин ещё точно на своём кресле, а Аудоин только закрывает дверь".

После того, как Нуменор был оставлен, нумерация глав изменилась, но это неважно, у этих глав нет никаких названий, поэтому я нумерую их "III" и "IV". В данном случае я нашел самым удобным комментировать текст пронумерованными примечаниями.

Глава III

Элендиль бродил по саду, но даже не замечал, как красив он в лучах заходящего солнца. Он был взволнован и погружен в себя. Позади сиял его дом со своей белой башней и золотой крышей, озаренный закатом, но Элендиль не поднимал глаз от тропинки. Он спускался на берег, чтобы искупаться в голубых заводях бухточки за садом – как всегда в этот час. И еще он думал найти там Херендиля. Пришла пора поговорить с ним.

Наконец он вышел к длинной изгороди лаваралды, что ограждала сад с нижнего, западного конца. Привычный вид, хотя все эти годы не смогли затмить его красоты. Семижды двенадцать лет, или даже больше, прошло с тех пор, как он сам посадил эту изгородь, размечая свой сад накануне свадьбы; и он благословлял судьбу. Ведь саженцы прибыли с дальнего запада, с Эрессеа - уже в те дни корабли оттуда приходили редко, а теперь они и вовсе не приходят. Но дух той благословенной земли и ее дивного народа поныне пребывает в деревьях, что выросли из саженцев: длинные зеленые листья, золотистые с изнанки, и когда морской бриз шевелит их, они шепчутся на разные голоса и вспыхивают, как солнечные блики на морской зыби. Цветы - белые с желтоватым оттенком - осыпали ветви, словно снег, озаренный солнцем; и вся нижняя часть сада была наполнена их ароматом, слабым, но отчетливым. В былые дни мореходы говорили, что аромат лаваралды чувствуется в воздухе задолго до того, как покажутся берега Эрессеа, и он вселяет в душу стремление к покою и тихую радость. День за днем видел он эти цветущие деревья - лаваралда цвела почти без перерывов. Но сейчас, когда он шел мимо, этот аромат внезапно поразил его - мощное благоухание, и давно известное, и совершенно незнакомое. Ему на миг почудилось, будто он вдыхает его впервые - оно коснулось встревоженной души, ошеломило, и вместо привычного довольства принесло лишь новый непокой.

- Эрессеа, Эрессеа! - воскликнул он. - Хотел бы я очутиться там - зачем обречен я жить в Нуменоре, на полпути меж двумя мирами? Да еще в это смутное время!

Он прошел под аркой сияющей листвы, и сбежал по ступеням в скале к белому пляжу. Элендиль огляделся - сына не видно. Перед его мысленным взором возникла белокожая фигурка Херендиля, сильного и прекрасного юноши на пороге ранней зрелости, рассекающая волны или растянувшаяся на песке, блестящая на солнце. Но Херендиля здесь не было, и пляж казался непривычно пустым.

Элендиль остановился и еще раз осмотрел бухту и ее скалистые стены. Случайно его взор упал на дом на утесах над морем, утопавший в цветах, белый и золотой, сияющий в лучах заката. Элендиль замер, глядя на дом: внезапно дом показался ему чем-то реальным, и в то же время видением, чем-то из иного времени, из другой истории - прекрасный, любимый, но незнакомый и притягательный, словно он был частью все еще не раскрытой тайны. Элендиль не мог понять этого чувства.

Он вздохнул. "Наверно, это из-за того, что грозит война, все прекрасное вызывает у меня такое беспокойство, - подумал он. – Тень страха застила нам солнце, и все вещи выглядят так, словно уже погибли. Но как же они прекрасны - именно поэтому! Не знаю. Быть может... О, Нуменор! Я надеюсь, что деревья будут цвести на твоих холмах в грядущие годы, как и ныне; и башни твои будут сиять белизной под Луной и золотом под Солнцем. Хотел бы я, чтобы это была не надежда, но уверенность - ведь мы были уверены в этом, пока не явилась Тень. Но где же Херендиль? Я должен встретиться и поговорить с ним, откровеннее, чем раньше. Пока не поздно. Время на исходе".

- Херендиль! - окликнул он. Его крик раскатился эхом по бухте над мягким шелестом набегающих волн. - Херендиль!

Он вдруг услышал свой собственный голос, и заметил, что он сильный и удивительно певучий.

- Херендиль! - окликнул он снова.

И наконец послышался ответ: издалека донесся звонкий-звонкий юношеский голос - прямо как колокол в пещере.

- Man-ie, atto, man-ie?

На миг Элендилю почудилось, что этот язык ему незнаком. " Man-ie, atto? Что, отец?" Потом это чувство исчезло.

- Где ты?

- Здесь!

- Я тебя не вижу!

- Я на стене, смотрю на тебя сверху.

Элендиль вскинул голову; потому быстро взбежал по другой каменной лестнице в северном конце бухты. Он вышел на плоскую площадку, которую нарочно разровняли на вершине уступа скалы. Там можно было полежать на солнце, или посидеть на широкой каменной скамье у скалы, по которой ниспадал водопад лиан с гирляндами синих и серебристых цветов. На камнях, оперев подбородок на руки, растянулся его сын. Он смотрел на море и не обернулся, когда отец подошел и сел на скамью.

- О чем мечтаешь ты, Херендиль, что твои уши не слышат меня?

- Я не мечтаю, я думаю. Я более не дитя.

- Я это знаю, сын мой, - сказал Элендиль, - и потому желал отыскать тебя, дабы побеседовать с тобой. Ты столь часто удаляешься - редко бываешь ты дома в эти дни.

Он взглянул на белое тело перед собой. Оно было дорого ему – и оно было прекрасно. Херендиль был обнажен: он прыгал в воду с уступа - он был отважным ныряльщиком и гордился своим искусством. Элендилю вдруг показалось, что юноша вырос за одну ночь, а он и не заметил.

- Как ты вырос! - произнес он. - Ты обещаешь стать могучим мужем, и скоро станешь им.

- Зачем ты смеешься надо мной? - воскликнул мальчик. - Ты ведь знаешь, что я черноволосый, и меньше большинства моих сверстников. И мне это не нравится. Я едва по плечо Алмариэли, у которой золотые волосы, а она девушка, и мне ровесница. Мы считаем, что мы королевского рода, но я тебе скажу, что сыновья твоих друзей смеются

надо мной и зовут меня "Терендул"- "худой и черный". Они говорят, что во мне эрессейская кровь, что я полунолдо. А в наши дни такое говорят не с любовью. От того, что тебя назовут полугномом, лишь шаг до того, чтобы тебя назвали Богобоязненным; а это ведь опасно.

Элендиль вздохнул.

- Значит, тогда опасно быть сыном человека, которого зовут ELENDIL - ведь отсюда недалеко и до Валандиля, Друга Богов, - а так звали отца твоего отца.

Наступило молчание. Наконец Херендиль заговорил снова.

- От кого, ты говоришь, ведет род наш король, Таркалион?

- От Эаренделя-морехода, сына Туора могучего, что пропал где-то в этих морях.

- А почему тогда король не может сделать то же, что и предок его Эарендель? Люди говорят, что ему следует отправиться вслед за Эаренделем и завершить его дело.

- Как ты думаешь, что они имеют в виду? Куда ему следует отправиться, какое дело исполнить?

- Ты же знаешь. Разве Эарендель не достиг заокраинного Запада и не вступил на землю, что запретна для нас? Он не подвержен смерти – по крайней мере, так поется в песнях.

- Что называешь ты Смертью? Он не вернулся. Прежде, чем вступить на этот берег, он расстался со всеми, кого любил. Он потерял своих родичей, чтобы спасти их.

- Боги разгневались на него?

- Кто ведает? Он ведь не вернулся. Но он отважился на это не потому, что служил Мелько, а затем, чтобы повергнуть его; чтобы избавить людей от Мелько, а не от Владык; чтобы завоевать для нас землю, а не край Владык. И Владыки вняли его мольбе и восстали на Мелько. И вот земля наша.

- А теперь люди говорят, что это предание переделали эрессейцы, а они - рабы богов; что на самом деле Эарендель был отважный путешественник, и он указал нам путь, а Владыки за это взяли его в плен; и оттого его дело поневоле осталось незавершенным. И потому наш король, сын Эаренделя, должен исполнить его. Они хотят сделать то, что давным-давно осталось несделанным.

- Что же именно?

- Ты же знаешь: вступить на дальний Запад, и не отступать. Завоевать новые королевства для нашей расы, чтобы на этом многолюдном острове, где все дороги исхожены и все травинки наперечет, стало посвободнее. Быть свободными, быть хозяевами мира. Избежать тени бесконечного повторения одного и того, и тени конца. Мы сделали бы нашего короля Владыкой Запада - Nuaran Númenóren. Здесь смерть приходит медленно и редко; но она все же приходит. Эта страна – лишь клетка, позолоченная, чтобы казаться Раем.

- Да, я слышал это от других, - ответил Элендиль. - Но что знаешь ты о Рае? Вот, наш случайный разговор сам собой натолкнулся на то, о чем я хотел поговорить. Но мне жаль, что ты думаешь так, хотя я и опасался этого. Ведь ты - мой единственный сын, мое драгоценнейшее дитя, и мне хотелось бы, чтобы мы были заодно во всем. Но все же нам придется выбирать - и мне, и тебе тоже, ибо с последнего твоего дня рождения ты военнообязанным и король может потребовать твоей службы. Нам придется выбирать между Сауроном и Владыками (и Тем, Кто выше их). Тебе ведь, должно быть, известно, что не все в Нуменоре покорились душой Саурону?

- Да. Даже в Нуменоре есть глупцы, - сказал Херендиль, понизив голос. - Но зачем же говорить о таких вещах здесь, на виду у всех? Ты что, хочешь на меня зло накликать?

- Я зла не накликаю, - ответил Элендиль. - Но нам не уйти от выбора, выбора между двух зол - вот первые плоды войны. Но слушай же, Херендиль! Наш дом славится мудростью и познаниями, нас издавна чтят за это. Я следовал своему отцу, по мере сил. Последуешь ли ты за мною? Что знаешь ты об истории мира, об истории Нуменора? Тебе всего лишь четырежды двенадцать лет, ты был совсем еще малыш, когда явился Саурон. Ты не понимаешь, как был устроен мир до того. Ты не можешь сделать выбор, будучи в неведении.

- Но другие - старше и ученее меня, - да и тебя тоже, - сделали выбор, - возразил Херендиль. - И они говорят, что история на их стороне, и что Саурон пролил новый свет на историю. Саурон-то историю знает, с начала до конца.

- Воистину, Саурон знает; но он искажает знание. Саурон лжец! - нарастающий гнев заставил Элендиля повысить голос. Его слова прогремели как вызов.

- Ты с ума сошел! - ахнул сын. Он наконец повернулся на бок и теперь смотрел в лицо Элендилю, и в глазах у него был настоящий ужас. - Не говори мне таких вещей! Они... они могут...

- Кто такие "они", и что они могут сделать? - спросил Элендиль, но леденящий страх в глазах сына передался и ему.

- Не спрашивай! И не говори так... так громко! – Херендиль отвернулся и лежал ничком, спрятав лицо в ладонях. - Ты ведь знаешь, это опасно - для всех нас опасно. Кем бы ни был Саурон, он могуществен, и у него повсюду есть уши. Я боюсь темниц. И я люблю тебя, я люблю тебя, Atarinya tye-meláne.

" Atarinya tye-meláne " - "Отец мой, я люблю тебя" - эти слова звучали странно, но сладостно, они кольнули сердце Элендиля.

- Ayonya inye tye-méla, - и я люблю тебя, сын мой, - сказал он, смакуя каждый слог, непривычные, но яркие звуки. - Но пойдем в дом! Купаться уже поздно. Солнце почти что село. Оно сияет на Западе, в садах богов. Здесь же опускается сумрак и тьма; а в нашей земле тьма более не благодатна. Идем домой. Сегодня вечером мне много нужно

сказать тебе, и расспросить тебя о многом - быть может, за закрытыми дверьми ты будешь чувствовать себя уверенней.

Он посмотрел на любимое им море - как хочется омыться в нем, хотя бы затем, чтобы смыть с себя усталость и заботы. Но наступала ночь.

Солнце коснулось воды, и быстро опускалось в море. Волны вдали вспыхнули пламенем, но тотчас потухли. С Запада внезапно налетел порыв холодного ветра, по золотистому мелководью побежала рябь. Над огненной гранью встали темные тучи; они раскинули огромные крылья к югу и к северу, словно угрожая земле.

Элендиля пробрала дрожь.

- Смотри, орлы Владыки Запада угрожают Нуменору, - прошептал он.

- Что ты говоришь? - воскликнул Херендиль. - Разве не было указа, чтобы называть короля Нуменора Владыкой Запада?

- Король может издать указ, но истиной это не станет, - ответил Элендиль. - Но я не хотел высказывать вслух свои предчувствия. Идем!

Быстро темнело. Они поднимались по дорожкам сада меж белых цветов, светящихся в сумерках. Деревья испускали нежные ночные ароматы. Над прудом завел свои трели ломелинде.

Впереди возвышался дом. Его белые стены светились, словно камень был пропитан лунным светом; но луна еще не встала, и все вокруг было освещено каким-то холодным, рассеянным светом без теней. В небе, прозрачном, как хрупкое стекло, горели колючие звездочки. Сверху, из окна, зазвенела песня, осыпаясь серебром в омут сумерек, по которому они шли. Элендиль узнал голос - это была Фириэль, жившая у него в доме, дочь Оронтора. У него упало сердце: ведь Фириэль живет в его доме оттого, что Оронтор уехал. Люди говорили, что он отправился в дальнее плавание. Поговаривали еще, что он бежал от королевской немилости. Элендиль знал, что Оронтор взял на себя опасное предприятие, и может никогда не вернуться, или же вернуться слишком поздно. А он любил Оронтора, Фириэль же была прекрасна.

Теперь она пела вечернюю песню. Песня была на эрессейском, но сложили ее люди, давным-давно. Соловей умолк. Элендиль остановился послушать; и странные, далекие слова достигали его ушей, словно некий печальный напев на древнем-древнем наречии, что пелся в забытом сумраке, в начале странствий человека по миру.

Ilu Iluvatáren káre eldain a fírimoin
ar antaróta mannar Valion: númessier.....

"Отец сотворил Мир для эльфов и смертных,

и отдал его в руки Владык, что на Западе".

Так пела Фириэль в окне, пока наконец песня не завершилась печальным вопросом: " man táre antáva nin Ilúvatar, Ilúvatar, enyáre tar i tyel íre Anarinya? " "Но что же даст мне Илуватар, Илуватар, в тот день после конца, когда угаснет мое Солнце?"

- E man antaváro? В самом деле, что он даст? – проговорил Элендиль, и застыл в мрачных раздумьях.

- Не следовало бы ей петь эту песню у окна, - нарушил молчание Херендиль. - Ее теперь по-другому поют. Говорят, Мелько возвращается, и король отдаст нам Солнце навеки.

- Знаю, что говорят, - ответил Элендиль. - Не повторяй этого своему отцу, в этом доме.

Он вошел в темную дверь, и Херендиль, передернув плечами, последовал за ним.

Глава IV

Херендиль растянулся на полу у ног отца, на ковре с узором из золотых птиц и переплетенных растений с синими цветами. Он положил подбородок на руки. Отец сидел в своем резном кресле, его руки неподвижно лежали на подлокотниках, глаза смотрели в огонь, ярко полыхавший в камине. Сегодня было не холодно, но огонь, называвшийся "сердце дома" (hon-maren)горел в этой комнате постоянно. К тому же это была защита от ночи - люди уже начали ее бояться.

Но в окно вливался прохладный воздух, напоенный сладким ароматом цветов. За окном, за темными шпилями неподвижных деревьев, виднелся западный океан, серебряный в лунном свете, - Луна торопилась в сады богов вслед за Солнцем. В ночной тиши мягко звучали слова Элендиля.

Говоря, он прислушивался, словно кто-то другой рассказывал давно забытую историю.

- Есть Илуватар, Единый; и есть Могущества, и старшим из них в замыслах Илуватара был Алкар Сияющий; есть также Перворожденные на Земле, эльдар, что не умирают, доколе стоит Мир; и есть также Рожденные После, смертные люди, и это дети Илуватара, но подчиняются Владыкам. Илуватар замыслил создать Мир, и открыл свой замысел

Могуществам; и части их назначил он быть валар, Владыками Мира и правителями всего, что есть в нем. Но Алкар, что, ища свободы, скитался в одиночестве в Пустоте прежде создания Мира, возжелал, чтобы сделать Мир своим собственным королевством. И потому спустился он в него, подобно падающему огню; и сражался он с Владыками, братьями своими. Но они создали себе твердыню на Западе, в Валиноре, и не пустили его туда; и бились с ним на Севере, и связали его, и Мир обрел покой, и стал прекрасен.

Когда прошло много времени, случилось так, что Алкар взмолился о пощаде; и склонился он пред Манве, владыкой Могуществ, и освободили его. Но он принялся строить козни против своих собратьев, и обманул Перворожденных, что жили в Валиноре, так что многие восстали и были изгнаны из Благословенного Королевства. И Алкар погубил светочи Валинора и скрылся в ночи; и сделался он духом мрачным и ужасным, и был назван Морготом, и утвердил свое владычество в Средиземье. Но валар создали Луну для Перворожденных и Солнце для людей, дабы разогнать Тьму Врага. И в это время, когда взошло Солнце, появились на Востоке мира Рожденные После, люди; но они покорились тени Врага. В те дни изгнанники-Перворожденные воевали с Морготом; и к Перворожденным присоединились три дома Отцов людей: дом Беора, дом Халет, и дом Хадора. Ибо эти роды не покорились Морготу. Но Моргот одержал победу, и поверг все во прах.

Эарендель был сыном Туора, сына Хуора, сына Гумлина, сына Хадора; мать же его была из Перворожденных, дочь Тургона, последнего короля Изгнанников. Эарендель отправился через Великое Море, и наконец достиг королевства Владык и Западных гор. И там отрекся он от всех, кого любил, от жены, и от сына, и от всех своих родичей, и Перворожденных, и ** людей; и он лишил себя всего. И отдал он себя в руки Манве, Владыки Запада; и склонился он пред ним в мольбе. И взяли его, и не вернулся он более к людям. Но Владыки сжалились, и выслали свое воинство, и война на Севере возобновилась, и земля была расколота; но Моргот был повержен. И Владыки извергли его во внешнюю Пустоту.

И призвали они Изгнанников-Перворожденных, и помиловали их; и те, что вернулись, и поныне живут в блаженстве на Эрессеа, Одиноком Острове, что зовется Аваллон, ибо с него видны берега Валинора и свет Благословенного Королевства. А для людей Трех Домов сотворили они Винью, Новую Землю, к западу от Средиземья, посреди Великого Моря, и нарекли ее Андор, Дарованная Земля; и наделили они эту землю и всех живущих в ней всяческими благами превыше всех прочих смертных земель. В Средиземье же жили низшие люди, что лишь по слухам знали о Владыках и Перворожденных; и много среди них было таких, что древле служили Морготу, и были прокляты. Были на земле и злые твари, созданные Морготом во дни его могущества: демоны, драконы, и извращенные создания Илуватара. Таилось там и немало его прислужников, злых духов, что по-прежнему повиновались его воле, хотя более не было его с ними. И Саурон был главным из них, и мощь его росла. И оттого многие люди в Средиземье сделались злыми, ибо Перворожденные, что оставались среди них, истаяли, либо ушли на Запад, а их родичи, люди Нуменора, были далеко, и лишь их корабли время от времени приплывали к тем берегам из-за Великого Моря. Но Саурон проведал о кораблях из Андора, и устрашился, боясь, что свободные люди сделаются владыками Средиземья и освободят своих сородичей; и вот, побуждаемый волей Моргота, замыслил он погубить Андор и разрушить (если сумеет) Аваллон и Валинор.

Но зачем же нам позволять обманывать себя и становиться орудием его воли? Не он, но Манве прекрасный, Владыка Запада, наделил нас нашими богатствами. Мудрость наша - от Владык, и от Перворожденных, что видят их лица; и сделались мы выше и величественней прочих из нашей расы - тех, кто древле служил Морготу. Наши знания, сила и жизнь крепче, чем у них. Мы еще не пали. И потому власть над миром, от Эрессеа до Востока, принадлежит - или будет принадлежать - нам. Смертные не могут достичь большего.

- Разве что избежать Смерти, - промолвил Херендиль, подняв глаза на отца. - И бесконечного повторения одного и того же. Говорят, Валинор, где живут Владыки, не имеет границ.

- Это неправда. Все в мире имеет конец, ибо сам мир ограничен, иначе он был бы Пустотой. Но Смерть - не от Владык: это дар Единого, дар, коему со временем позавидуют и сами Владыки Запада. Так говорили древние мудрецы. Быть может, мы теперь не в состоянии постичь смысл этих слов, но у нас по крайней мере хватает мудрости понять, что мы не можем избежать своей судьбы, разве что сменить ее на худшую.

- Но запрет нам, нуменорцам, вступать на берега Бессмертных и бродить по их земле - он ведь всего лишь от Манве и его собратьев. Почему нельзя? Говорят, воздух той земли дает вечную жизнь.

- Быть может, - ответил Элендиль. - А может быть, лишь те, кто обладает вечной жизнью, нуждаются в этом воздухе. А нам он, быть может, принес бы смерть или безумие.

- Но почему бы нам не попробовать? Эрессейцы ведь туда ездят, а наши мореходы в былые дни жили на Эрессеа, и ничего с ними не случалось.

- Эрессейцы не такие, как мы. Они не обладают даром смерти. Но какой смысл обсуждать дела тех, кто правит миром? Всякая уверенность потеряна. Разве не поется в песнях, что земля создана для нас, но переделать ее не в нашей власти, а если она не нравится нам - что ж, вспомним, что нам все равно придется покинуть ее. Разве Перворожденные не зовут нас Гостями? Посмотри, что уже теперь наделал этот дух беспокойства. Когда я был юн, все души здесь были чисты от зла. Смерть приходило нескоро, и не приносила боли - лишь усталость. Эрессейцы подарили нам столько прекрасных вещей, что земля наша сделалась почти столь же прекрасны, как их - а быть может, еще прекрасней для сердца смертных. Говорят, что в древности сами Владыки по временам бродили в садах, что мы посвятили им. Там ставили мы их образы, сотворенные эрессейцами, что видели их в лицо, - словно портреты дорогих друзей.

Не было храмов в этой земле. Но на Горе беседовали мы с Единым, что не имеет образа. То было священное место, нетронутое рукой смертных. И вот явился Саурон. Давно слышали мы слухи о нем от моряков, что возвращались с Востока. Говорили разное: что он - король, превосходящий могуществом короля Нуменора; что он - один из Могуществ, или отпрыск их, поставленный править Средиземьем. А кое-кто говорил, что это злой дух, быть может, вернувшийся Моргот; но над такими мы смеялись.

Видимо, и до него дошли слухи о нас. Немного лет – трижды двенадцать и восемь - но кажется, что много лет прошло с тех пор, как он явился сюда. Ты был еще младенцем, и не знал, что происходит на востоке нашей страны, вдали от нашего дома на западе. Король Таркалион был обеспокоен слухами о Сауроне, и отправил своих людей, разузнать, есть ли правда в рассказах моряков. Многие советники отговаривали его. Отец говорил мне - а он сам был среди них, - что мудрейшие, кто обладал наибольшими познаниями с Запада, получили от Владык послания с предостережениями. Ибо Владыки предупреждали, что Саурон станет творить зло, но не сможет явиться сюда, пока мы сами не призовем его. Таркалион возгордился и не желал терпеть в Средиземье власти сильнее его собственной. И потому были посланы корабли, и Саурону было велено явиться и изъявить покорность.

По велению короля на востоке страны, в гавани Морионде, где черные скалы, поставили стражу, и велели стражником бдеть неусыпно, ожидая возвращения кораблей. Была ночь, но сияла яркая Луна. Стражники завидели вдали паруса, и они, казалось, неслись на запад, словно гонимые бурей, хотя ветер был слабый. Внезапно море забушевало, вздыбилось горой и покатилось на землю. Корабли подняло на волне и выбросило далеко на сушу, и они остались лежать посреди полей. И на том корабле, что был заброшен дальше всех и стоял на холме, был человек, или некто в образе человека, но ростом выше любого нуменорца.

Он поднялся на скалу и сказал:

- Я сделал это, дабы показать свою силу. Ибо я - Саурон могучий, слуга Сильного, - (о нем он говорил недомолвками). - Я пришел. Возрадуйтесь, люди Нуменора, ибо я нареку вашего короля своим королем, и мир покорится руке его.

И показалось людям, что Саурон велик; хотя страшились они света очей его. Многим он показался прекрасным, многим - ужасным; некоторым - злым. Но люди отвели его к королю, и он склонился пред Таркалионом.

И вот что происходило с тех пор, шаг за шагом. Сперва он лишь открывал нам тайны мастерства, и учил нас делать разные мощные и удивительные машины; и казалось, что это хорошо. Теперь наши корабли движутся без помощи ветра, и многие сделаны из металла, что рассекает подводные скалы, и не тонут они ни в штиль, ни в бурю; но они более не прекрасны. Башни наши делаются все мощнее и растут все выше; но красоту они оставляют внизу. Мы, не имеющие врагов, строим себе неприступные крепости - и по большей части на Западе. Мы запасаемся оружием, словно для многолетней войны, и люди более не любят и не стремятся делать другие вещи, полезные или приятные. Зато щиты наши непробиваемы, мечи убивают без промаха, стрелы разят как молния и находят цель за много лиг. Где же наши враги? Мы уже начали убивать друг друга. Ибо Нуменор, прежде такой просторный, теперь стал тесен. И потому люди алчут захватить земли, которыми издавна владели другие семьи. Они рвутся, словно в оковах.

И оттого Саурон проповедует освобождение; он присоветовал королю

протянуть руки к Империи. Вчера - на Восток. А завтра - на Запад.

У нас не было храмов. А ныне, смотри - Гора осквернена. Деревья на ней срублены, и она стоит нагая; а на вершине возвышается Храм. Он выстроен из мрамора, злата, стекла и стали; он удивителен - но ужасен. Там никто не молится. Храм ждет. Долго Саурон не называл вслух имени своего хозяина - того имени, что издавна было проклятым здесь.

Поначалу он говорил о Сильном, о Старшем из Могуществ, о Властелине. Но ныне он в открытую говорит об Алкаре, о Морготе. Он предрекает его возвращение. Храму надлежит стать его домом. Нуменор станет престолом мирового владычества. А пока там живет Саурон. Он озирает с Горы нашу страну, вознесясь превыше самого короля, гордого Таркалиона, из рода, избранного Владыками, от семени Эаренделя.

Моргот все не приходит. Но тень его уже явилась: она затмила сердца и души людей. Она застит от них Солнце, она лежит на всем.

- Разве есть тень? - спросил Херендиль. - Я ее не видел. Но я слышал, как другие говорят о ней; и они говорят, что это тень Смерти. Но ведь не Саурон принес ее - он обещает избавить нас от нее.

- Да, тень есть - но это тень страха Смерти, и алчности. Но есть и другая тень, еще мрачнее. Мы больше не видим своего короля. Его немилость падает на людей, и они исчезают: вечером они были, а утром их нет. На улице тревожно; в стенах небезопасно. В самом сердце дома может таиться соглядатай. Появились тюрьмы, подземные темницы. Появились пытки, и страшные ритуалы. Ночные леса, некогда столь прекрасные - когда ты был маленьким, люди, бывало, нарочно оставались ночевать в лесу, - теперь наполнены ужасами. И даже наши сады после захода солнца не столь чисты, как прежде. А теперь храм дымится и средь бела дня; и там, куда ложится этот дым, вянут цветы и травы. Старые песни забыты или переделаны - их искажают, придавая им новый смысл.

- Да; и постепенно к нему привыкают, - кивнул Херендиль. - Но, знаешь, ведь некоторые новые песни такие мощные, воодушевляющие. Но мне приходилось слышать, как кое-кто предлагает отказаться от старого языка. Говорят, что надо бросить эрессейский и вернуться к наречию людей, наших предков. Саурон обучает ему. Вот это, по крайней мере, мне не нравится.

- Саурон обманывает нас дважды. Ибо люди научились языку от Перворожденных, и потому, если мы возвратимся к самым истокам, мы обретем не разрозненные диалекты диких людей, и не простое наречие наших отцов, но язык Перворожденных. Эрессейский же - прекраснейший из всех наречий Перворожденных, и они говорят на нем с Владыками, и он объединяет разные племена эльфов, и нас с эльфами. Если мы откажемся от него, мы отсечем себя от эльфов и обеднеем. Несомненно, он как раз этого и добивается. Но коварство его беспредельно. Слушай же, Херендиль, и запоминай. Наступает время, когда посеянное зло принесет горькие плоды, если не срубить его вовремя. Дождемся ли мы, пока плод не созреет, или же срубим дерево и ввергнем его в огонь?

Херендиль внезапно встал и подошел к окну.

- Холодает, отец, - сказал он, - и Луна уже села. Надеюсь, в саду никого нет. Деревья растут слишком близко к дому.

Он задернул тяжелую парчовую занавесь, вернулся, и сел поближе к огню, словно вдруг продрог.

Элендиль наклонился вперед, не вставая с кресла, и продолжал, понизив голос:

- Король с королевой стареют, хотя не всем это известно – они теперь редко показываются. Они спрашивают, где же эта жизнь без смерти, которую Саурон обещал им, если они выстроят Храм для Моргота.

Храм построен, но они состарились. Но Саурон предвидел это, и, как я слышал (слухи об этом уже расползлись), объявил, что Владыки удерживают дар Моргота, и его нельзя получить, пока они стоят на пути.

Дата добавления: 2015-06-04