Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

Визуальное мышление




Петру и Павлу задали одну и ту же задачу: «Сейчас 3 часа 40 ми­нут; сколько времени будет через полчаса?» Петр поступает так: он пом­нит, что полчаса — это тридцать минут: поэтому надо 30 прибавить к 40. Так как в часе только 60 минут, то остаток в 10 минут перейдет в следую­щий час. Так он приходит к ответу: 4 часа 10 минут.

Для Павла час — это круглый циферблат часов, а полчаса — поло­вина этого круга. В 3 часа 40 минут минутная стрелка стоит под косым углом слева на расстоянии двух пятиминутных делений от вертикали (см. рис. 1). Взяв эту стрелку за основу, Павел разрезает диск пополам и попадает в точку, которая находится в двух делениях справа от вертика­ли, на противоположной стороне. Так он получает ответ и переводит его в числовую форму: 4 часа 10 минут.

И Петр, и Павел решали эту задачу мысленно. Петр переводил ее в количества, не связанные с чувственным опытом. Он производил опера­ции с числами по тем правилам, которые он усвоил с детства: 404-30=70; 70-60=10. Он мыслил «интеллектуально». Павел же применил в этой за­даче соответствующий визуальный образ. Для него целое — это простая законченная форма, половина — это половина этой формы, а ход времени — это не увеличение арифметического количества, а круговое движение в пространстве. Павел мыслил «визуально».

Все и всюду прибегают к визуальному мышлению. Оно направляет фигуры на шахматной доске и определяет глобальную политику на гео­графической карте. Два ловких грузчика, поднимая рояль по вьющейся лестнице, пользуются визуальным мышлением, чтобы представить себе сложную последовательность подъемов, толканий, наклонов и разворотов инструмента. Кошка мыслит визуально, когда собирается преодолеть ко-

1 Хрестоматия по общей психологии. Психология мышления / Под ред. Ю.Б.Гип-пенрейтер, В.В.Петухова. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1981. С. 97—107.



Тема 7. Человек как субъект познания


варный лабиринт, состоящий из выступов и впадин, одним элегантно рассчитанным

прыжком.

Рис. 1

Во всех этих случаях элементы про­блемной ситуации изменяются, перестраи­ваются и трансформируются; внимание переключается; вводятся новые функции и вскрываются новые взаимосвязи. Такие операции, если их предпринимать с целью прийти к решению, составляют то, что на­зывается мышлением. И все же педагоги и психологи до сих пор не решаются при­знать, что процессы перцептивного мыш­ления столь же трудны и результативны, требуют столь же большого разума, что и использование интеллектуальных понятий. Мы жертвы укоренившегося представления, согласно которому мыш­ление происходит в отрыве от перцептивного опыта. Считается, что чувст­ва связаны с отдельными конкретными явлениями, поэтому их роль ог­раничена сбором сырья для накопления опыта. Дальнейшая обработка сенсорных данных осуществляется «высшими» способностями разума. Что­бы учиться на опыте, разум должен из частностей выводить обобщения, а царство обобщений, как полагают, не может иметь ничего общего с прямым восприятием.

Может быть, это угнетение чувств было неизбежным: наша цивили­зация должна была заплатить эту цену за очевидные успехи наук, достиг­нутые теоретизированием с помощью бестелесных понятий. Из-за этого сдвига методов и ценностей искусство стали рассматривать как средство простого развлечения или украшения.

Однако чувства — это не просто служители интеллекта, не только его поставщики сырья. Визуальное мышление — это мышление посредством визуальных операций. Приведу пример из художественной деятельности. У тех, кто считает, что художники мыслят, распространено мнение, что мыш­ление, будучи по необходимости неперцептивным процессом, должно пред­шествовать созданию образа, так что, скажем, Рембрандт вначале интеллек­туально раздумывал над убогостью человеческого бытия и лишь потом вложил результаты своих размышлений в свои картины. Если считать, что художники не думают только тогда, когда рисуют, то нужно понять, что ос­новной способ, которым художник пользуется, чтобы справиться с пробле­мами существования, — это изобретение и оценка образов и манипулирова­ние ими. Когда такой образ достигает конечной стадии, художник воспринимает в нем исход своего визуального мышления. Другими


Арнхейм Р. Визуальное мышление 599

словами, произведение изобразительного искусства является не иллюст­рацией к мыслям его автора, а конечным проявлением самого мышления.

То же самое относится и к той пользе, которую получает от перцеп­тивного материала учащийся. Я помню, как был недавно шокирован, ко­гда услышал от одного канадского чиновника напоминание о том, что его страна граничит с двумя могущественными соседями, Соединенными Штатами и Россией. Уроженец Европы, я всегда думал, что Россия была соседом с востока, и, эмигрировав в Соединенные Штаты, я представлял эту страну далеко позади. Мое новое американское образование получи­ло хороший толчок вперед, когда до меня дошел тот факт, что то, что да­леко на востоке, довольно близко на северо-западе. Эта мысль потребова­ла конкретной реорганизации визуальных отношений на карте мира, которую я себе представлял.

Активное владение наглядным материалом возможно только в том случае, когда существенные свойства объектов мышления при помощи об­раза наглядно объясняются. Иногда считают само собой разумеющимся, что простой показ картинок, изображающих определенного рода объект, позво­лит учащемуся подхватить мысль, как подхватывают насморк. Но никакую информацию о предмете не удается непосредственно передать наблюдателю, если не представить этот предмет в структурно ясной форме.

Видеть свойства какого-либо предмета — значит воспринимать его как пример воплощения определенных общих понятий, видеть предмет кругом — значит видеть в нем круглость, т.е. всякое восприятие состоит в схватывании абстрактных черт. Вопреки существовавшей долгое время традиции мы не можем ограничить термин «абстрактное» только тем, что лишено сенсорных качеств. Термины «конкретное» и «абстрактное» ни в коей мере не могут служить для сортировки видов опыта по двум кон­тейнерам. Они не являются антонимами и не принадлежат к двум взаи­моисключающим популяциям. Конкретность — это свойство всех вещей, физических и умственных, но многие из этих же самых вещей могут слу­жить абстракциями.

Теперь мы готовы предположить, что чувство зрения действует пу­тем образования визуальных понятий, т.е. путем форм, которые соответ­ствуют внешнему виду предметов в данном окружении. Эти визуальные понятия имеют свои эквиваленты в рисунках и картинах. Особенно яр­ко они видны на ранних ступенях умственного развития, когда они еще просты. Интересны, например, рисунки одной шестилетней американской девочки, которая при помощи червонных сердечек изображает руки, но­сы, кулоны, лиф платья — декольте и т.д. Сердечко — это простая и действительно удобная форма, но этот ребенок применяет ее совершенно оригинально. Она открыла шаблон, который соответствует ее собственно­му чувству формы и в то же время отвечает внешнему виду многих ве­щей в этом мире.


600 Тема 7. Человек как субъект познания

Мышление занимается предметами и событиями известного нам ми­ра. Поэтому в процессе мышления эти предметы и события должны присут­ствовать и быть объектами действия. Если они присутствуют реально, то мы можем воспринимать их, думать о них, пользоваться ими. По сути дела, об­ращение с предметами — это мышление руками.

Когда предметы физически отсутствуют, они представлены косвен­но нашей памятью и знаниями о них. В какой форме память и знания поставляют необходимые факты? Проще всего ответить — опыт отклады­вается в образах, и этими образами мы оперируем так же, как если бы они были самими оригиналами.

Однако этот простой ответ ставит новые вопросы. Действительно ли умозрительные образы присутствуют при мышлении? Или — еще более парадоксально — не сталкиваемся ли мы с той же проблемой, что предме­ты, представленные как «лично», так и в образах памяти, не считаются пригодным для мышления материалом?

К концу XIX — началу XX в. психологи начали искать эксперимен­тальный ответ. Они задавали испытуемым вопросы, заставляя их думать, а потом опрашивали: «Что происходило в вас?». Из полученных резуль­татов Карл Бюлер в 1908 г. сделал вывод, что «в принципе любой сюжет полностью и отчетливо мыслим и понятен без какого-либо участия вооб­ражения».

Учение о «мысли без образов» не утверждало, что при мышлении от­сутствует что-либо наблюдаемое. Экспериментаторы не указывали, что плод мысли падает из ничего. Напротив, предполагалось, что мышление часто происходит осознанно, но это осознанное событие считалось по природе сво­ей отличным от воображения. Даже опытные наблюдатели терялись при попытке объяснить, что происходит в их умах, когда они мыслят.

Когда мы сегодня возвращаемся к спору о роли воображения в мыш­лении, мы видим, что выводы были неудовлетворительны из-за смешения двух задач. Вопрос о том, требует ли мышление участия воображения, счи­тался равносильным вопросу о том, отмечает ли сознание эту роль вообра­жения. Обе стороны, по-видимому, согласились, что если интроспекция не устанавливает хотя бы минимальных следов воображения в каждом про­цессе мышления, то невозможно утверждать, что воображение необходимо. Так называемые «сенсуалисты» пытались объяснить негативные результа­ты многочисленных экспериментов, предположив, что «автоматизм и меха­низация» могут свести визуальный компонент мысли к «слабой искорке сознательной жизни» и что в таких условиях экспериментальные наблюда­тели вряд ли могли правильно идентифицировать «неподдающиеся анали­зу вырожденные образцы» (Эдвард Б. Титченер).

Здесь возникает сомнение относительно природы воображения. Мо­жет быть, психологи тех дней и их испытуемые не отмечали присутствия образов потому, что их опыт не совпадал с их понятием образа. Действи-


Арнхейм Р. Визуальное мышление 601

тельно, слово «умственный образ» смущает большинство из нас. Он предпо­лагает полный, красочный и верный отпечаток какой-то видимой сцены или объекта, ощутимо плавающий в уме. Немецкое слова «Vorstellung» (представление) менее эмпирическое, оно избегает этого подтекста и пото­му представляется более подходящим. Но его значение неясно. Оно непе­реводимо, так как неясно, что оно описывает. Иногда оно передается на анг­лийском языке словом «representation» (представление) — термином, который показывает, какую роль должно выполнять данное явление, одна­ко не описывает природы самого явления.

Итак, что же такое умственные образы?

В качестве первого допущения можно предположить, что память способна вырывать объекты из их контекста и показывать их в изоля­ции. Беркли признавал, что он «способен абстрагировать в одном смыс­ле, а именно, рассматривать некоторые конкретные части и свойства от­дельно от других, с которыми они объединены в каком-то объекте, но, возможно, могут реально существовать без них». Например, он мог вооб­разить «человеческое туловище без конечностей». Такого рода количе­ственная разница между образом памяти и полной массой материала стимула теоретически понятна легче всего. Она не противоречит поня­тию о том, что перцепция — это механическая копия того, что содержит внешний мир, и что роль памяти сводится к простому сохранению такой копии в неизменном виде. При этом считается, что разум может выре­зать куски из ткани памяти, оставляя самое ткань неизменной. Он мо­жет по-своему склеивать материал памяти, создавая в воображении кен­тавров или грифонов, сочетая механически воспроизведенные «куски реального».

Фрагментарные воспоминания действительно часто отмечаются в экспериментах с памятью. Один из подопытных Курта Коффки в ответ на словесный стимул «юрист» сказал: «Вижу только портфель в руке!» Еще чаще предмет или несколько предметов возникают в памяти на пустом фоне, полностью лишенные своего естественного окружения.

Но между берклиевым «туловищем без конечностей» и рукой юри­ста, которая держит портфель, — очевидная разница. Беркли говорит о нецелом предмете из природы — искалеченном теле или отбитом торсе, — который воспринимается полностью. Во втором случае мы имеем непол­ное восприятие целого предмета, мы видим только его существенную де­таль. Такого рода неполнота характерна для умственной образности. Парадоксально, что при этом предполагается перцептивное присутствие того, что мы не воспринимаем. Юрист присутствует, но большая часть его не видна.

В большинстве случаев воображение слишком туманно проявляет де­тали, чтобы позволить чисто перцептивное разграничение. Чаще всего раз­ница определяется тем, что психологи называют «смыслом» образа. Наблю-


602 Тема 7. Человек как субъект познания

датель может заявить: «Я вижу этот предмет и неясно, и неполностью, но я знаю, что это такое!*

Как обычно, проблема «смысла» в восприятии вызвала разделение психологов на два лагеря: одни считают, что чувственные образы допол­няются интеллектуальными знаниями о данном предмете; другие исходят из того, что смысл — это эффект наложения прошлых образов на текущие

образы в памяти. Я разделяю последнее мнение, ибо я уверен, что интел-

лектуальное знание само по себе не может влиять на характер визуального образа. Только образы могут влиять на образы.

Но если мы согласимся, что образы придают смысл образам, то по­требуются дополнительные разъяснения. Беркли утверждал, что фраг­ментарных умственных образов недостаточно для создания визуального эквивалента понятия. Чтобы визуализировать понятие о лошади, недос­таточно способности вообразить лошадь без головы или без ног. Образ должен быть свободен от всех ссылок на те свойства, которыми лошади отличаются одна от другой; а это, утверждал Беркли, невозможно себе представить.

В начале нашего века несколько заслуживающих уважения исследо­вателей независимо друг от друга установили, что именно обобщенность и приписывают наблюдатели формам тех образов, которые они видят. Альф­ред Бине подверг двух своих малолетних дочерей, Арманду и Маргариту, длительным и точным расспросам. Однажды он заставил Арманду прове­рить, что случится, когда он произнесет слово «шляпа». После этого он спро­сил, думала ли она о шляпе вообще или о какой-то конкретной шляпе. Ре­бенок дал классический интроспективный отчет. («Это подход не с той стороны: я стараюсь представить себе один из всех этих предметов, которые объединены этим словом, но я не представляю себе ни одного из них».) Би­не отмечает, что опровержением Беркли звучит отчет одной из девочек, о «даме, которая одета, но невозможно сказать, белое на ней платье или чер­ное, светлое или темное».

В аналогичной серии опытов, результаты которых были опублико­ваны в 1912 г., Коффка получил много Allgemeinvorstellungen (обобщен­ных образов), которые зачастую совершенно «нечетки»: развевающийся трехцветный флаг, довольно темный, непонятно, расположены ли цвета вертикально или горизонтально; поезд, о котором не скажешь, пассажир­ский он или товарный; монета без определенного достоинства; «схемати­ческая» фигура, которая может быть мужской или женской.

Читая эти отчеты об экспериментах, замечаешь в формулировках ис­следователей и наблюдателей тенденцию обойти парадокс образов, которые одновременно и частны и общи. Из всех психологов один Эдвард Б.Титче-нер нашел в себе талант и смелость точно рассказать о том, что он видит, как бы ни противоречили его наблюдения теории здравого смысла. В своих «Лекциях по экспериментальной психологии мышления» он пишет:


Арнхейм Р. Визуальное мышление 603

«...при обычной деятельности мой ум — это довольно полная картинная галерея, в которой нет законченных картин, а лишь импрессионистские эски­зы. Когда я читаю или слышу, что кто-то сделал что-то скромно, или важно, или гордо, или низко, или любезно, я вижу визуальный эскиз скромности, или важности, или гордости, или низости, или любезности. Величавая героиня вы­зывает у меня вспышку, в которой я вижу высокую фигуру, и единственная яс­ная часть у нее — это рука, придерживающая серо-стальную юбку; униженный проситель вызывает у меня вспышку с согнутой фигурой, единственная ясная часть которой — это согбенная спина, хотя иногда видны также руки, сложен­ные умоляюще перед отсутствующим лицом... Все эти описания могут быть или самоочевидными, или нереальными, как сказка».

Это голос новой эры. Со всей ясностью, которой можно достичь с по­мощью слов, Титченер указывает, что нецелостность умственного образа — это не просто дело фрагментации или недостаточно ясного понимания, это положительное качество, которым отличается умственное воспри­ятие предмета от физической природы самого предмета. Тем самым он избегает ошибки «стимула», или — он предлагает без сомнения более удачные названия — «ошибки-вещи» или «ошибки-предмета», т.е. допу­щения, что умственная картина предмета идентична его объективным свойствам.

Важна ссылка на живопись и на импрессионизм. Титченерово опи­сание визуального опыта («эскизов» и «вспышек») так же фундаменталь­но отличается от описаний других психологов, как картины импрессио­нистов от работ их предшественников. Вместо того, чтобы выписывать во всех деталях форму человеческой фигуры или дерева, импрессионист да­вал аппроксимацию — несколько мазков, которые и не должны были соз­давать иллюзию выписанной фигуры.

Конечно, эскизное изображение, нарисованное на холсте или пред­ставшее перед мысленным взором, может быть неточным и путанным, но и тщательно выписанная картина тоже мажет быть такой. Здесь де­ло в бесформенности, а не в бездетальности. Это зависит от того, орга­низован ли опорный скелет образа, упорядочен ли он. Собирательные изображения здоровых или болезненных людей, полученные Фрэнси­сом Гэлтоном путем многократного наложения фотопортретов многих лиц, мутны и невнятны из-за отсутствия формы, а не потому, что они неясно очерчены. При этом расплывчатость составных фотографий не спасает их от конкретности. Не являются они и «обобщенными» толь­ко потому, что исходят из множества индивидуальных образов. Это за­метил "Уильям Джеймс, который напомнил, что «обобщенный характер как резкого образа, так и расплывчатого образа зависит от того, ощу­щается ли он в своей существенной функции. Эта функция — это за­гадочная прибавка, его понимаемый смысл». То же самое озадачило и Титченера, который считал, что в психологии говорить об абстрактной идее так же неправильно, как говорить об абстрактном ощущении. Это,


604 Тема 7. Человек как субъект познания

говорил он, «смешение логики с психологией». Он не понимал, что кон­кретность и абстрактность не исключают друг друга и что конкретный образ может, сохраняя конкретность, испытываться как абстрактный, если он рассматривается как образ вида предметов, а не просто как об­раз одного индивидуального представителя.

Сэмюэл Джонсон определил результат абстрагирования как «мень­шую величину, обладающую достоинством или силой большей». Такое оп­ределение содержит намек на более богатую и точную оценку абстракции, чем у представителей традиционной логики.

Абстракция — это не просто отбор образца из популяции и не обра­зец ее основных черт. Например, определение или группа определений мо­гут выделять один вид предметов из других, не являясь в то же время дей­ствительной абстракцией этого предмета. Точно так же простой знак или намек не является абстракцией. Клочок волос, подобранный сыщиком, не является абстракцией преступника. Однако запачканная кровью разно­цветная одежда Иосифа — это больше, чем вещественное доказательство и свидетельство катастрофы. Для читавшего Библию, так же как и для отца и братьев Иосифа, — это сильнейшая зрительная абстракция семей­ной драмы.

Извлекать существенные черты из данного типа явлений бытия мож­но только при условии, если это явление организовано в такое целое, в ко­тором какие-то характеристики занимают ключевые позиции, а другие — второстепенны, случайны. При этом нас интересует не выявление частных свойств, а описание структурных характеристик. Например, холодность че­ловека — это не отдельное автономное свойство, как если бы мы говорили о холодной печке или холодной луне, а общее качество, влияющее на мно­гие стороны поведения этого человека. Чтобы лучше уяснить себе эту ха­рактеристику абстракции, можно ввести различие между емкостным поня­тием и типом.

Понятие емкость — это сумма свойств, по которым можно узнать данный вид сущности. Тип — это структурная основа такого вида сущно­сти. Абстракции, характерные для творческого мышления как в науке, так и в искусстве, — это типы, а не емкости. Примером может служить исследование Эрнста Кречмера, посвященное типам человеческого тела.

Кречмер отмечает, что его описание типов основано не на том, что на­блюдается в большинстве случаев, а на примерах «самых блестящих» про­явлений. Его «классические случаи» представляют собой «счастливые на­ходки», которые не часто встречаются в обыденной жизни. Тип — это не набор свойств, которые либо наличествуют, либо отсутствуют у данного ин­дивидуума. Для точности Кречмер настаивает на использовании метода со­ставных фотографий и на измерениях, но считает их вспомогательным ма­териалом, который не может заменить визуального впечатления.


Арнхейм Р. Визуальное мышление 605

Для пояснения творческой работы визуального воображения необхо­димо также показать различие между статическими и динамическими по­нятиями.

Обычно понятия стремятся к простой и четкой форме, к Платоновой жесткости, и это вызывает трудности в тех случаях, когда в охватываемый ими интервал входят существенные качественные различия. Соответствую­щие объекты могут быть столь непохожи друг на друга, что обнаружить их принадлежность к единому семейству явлений может только зрелый ум. Юному же уму они представляются такими же разными, как утренняя и ве­черняя звезда в понимании древних. Ярким примером смены ряда стати­ческих понятий одним динамическим может служить история конических сечений в геометрии.

Эти различные кривые (окружность, эллипс, парабола и т.д.) благода­ря их подкупающей простоте и законченному строению считались незави­симыми сущностями. Но если разрезать конус, сохраняя параллельность се­чений или изменяя их ориентацию, то можно незаметно проскочить через замечательные формы окружности, эллипса и т.д. Плавные переходы затме­вают качественные изменения. Предположим, что секущая площадь входит в конус параллельнее его оси; в этом случае сечение имеет вид гиперболи­ческой кривой, которая постепенно становится все больше по размеру и все более острой и, наконец, превращается в две прямых, пересекающихся под углом. Точно так же, если опускать на конус секущую плоскость, перпенди­кулярно к его оси, то первым сечением будет точка, а затем она расширит­ся в окружность, которая будет увеличиваться в размерах, не меняя формы. Совсем иное случится, если текущая плоскость будет изменять угол накло­на. Теперь круговое сечение начинает вытягиваться, превращается в эллипс, становится все длиннее и длиннее, наконец, разрывается с одной стороны, ко­гда плоскость становится параллельной одной из образующих конуса: по­лучается парабола. При этом окружность, эллипс, парабола, будучи фазами непрерывной последовательности, представляют собой качественно-различ­ные фигуры.

Так как эти геометрические фигуры вначале рассматривались как от­дельные, статические понятия, их пришлось рассматривать заново, чтобы они стали различными сторонами одного и того же единого динамического понятия. Такая перестройка восприятия, идущая против первичных пока­заний органов чувств, заставляет рассматривать эллипс как искаженную ок­ружность, а прямую линию — как предельный случай параболы. Это пре­красный пример визуального обобщения в творческом мышлении.

До сих пор мы рассматривали, как правило, умственные образы фи­зических предметов. В заключение обсудим вопрос о том, насколько «аб­страктным» может быть умственный образ?

Некоторые случаи визуализации теоретических понятий можно от­нести к обычным метафорам. Гербарт Зильберер сообщал о «гипнагоги-


606 Тема 7. Человек как субъект познания

ческих состояниях», которые он часто испытывал, когда пытался думать, но впадал в сонливость. Однажды, после безуспешной попытки сопоста­вить тогдашнюю философию Канта и Шопенгауэра, его неудача спонтан­но приняла образ «угрюмого секретаря», который никак не хотел выдать информацию. В другом случае, после попыток лучше изложить неудач­ный отрывок в своих сочинениях, он увидел себя строгающим кусок де­рева. Здесь образы отражают почти автоматический параллелизм между работой мысли и событиями физического мира.

Но эти образы не должны быть обязательно точными отпечатками физического мира. Рассмотрим следующий пример из полуснов Зильбе-рера. В сумеречном состоянии дремы он размышляет о «суждениях транссубъективной ценности». Могут ли суждения быть ценны для всех? Очевидно, единственным путем к поиску ответа будет исследование соот­ветствующих экспериментальных ситуаций. В мозгу дремлющего мысли­теля неожиданно возникает образ большого круга или прозрачного шара в воздухе и вокруг него — люди, головы которых находятся внутри кру­га. Здесь исследуемая идея видится довольно схематично, но зато некото­рые ее аспекты становятся метафорически ощутимыми: все головы соб­раны в единой области, а тела исключены из этого сообщества. Хотя этот образ абсолютно фантастичен как физическое событие, он очень функцио­нален по отношению к идее, которая в нем воплощена.

Мы готовы указать, что воображение не ограничено представлением предметов и событий. Сведение предметов к нескольким важным вспыш­кам направления и формы ведет к появлению в воображении «абстракт­ных» форм, т.е. пространственных конфигураций, не имеющих прямого от­ношения к реалиям физического мира.

Об абстрактных образах редко пишут в психологической литерату­ре. В то время, когда проводились исследования умственного воображе­ния, необъективное описание определенного содержания было еще непо­стижимо. Теодюль Рибо, собравший девятьсот ответов, дает только один случайный пример — один из его наблюдателей видел бесконечность в форме черной дыры. И все же я решаюсь предположить, что «абстракт­ное» воображение принадлежит к числу обычных орудий мозга. Мы об­наружим его не только в форме бесполезного аккомпанемента к размыш­лениям, но и в виде необходимого средства демонстрации и эксперимента, когда мы размышляем на теоретические темы. Эти необъективные ме­тафоры, видимо, и были теми самыми «нечувственными ощущениями от­ношений», которые своей парадоксальностью вызывали столько трудно­стей в дискуссиях о мышлении без образов. Эти несуществующие вещи существуют. Неудивительно, что наблюдатель описывал свое мышление как безобразное, если под образом он понимал плавающее подобие до­вольно реальных человеческих фигур или обеденных столов. Воспитан­ный на реализме традиционной живописи, такой наблюдатель, возможно,


Арнхейм Р. Визуальное мышление 607

был просто неспособен постичь «абстрактные» образы. Даже и в этом случае такие образы могут быть совершенно обычными и действительно необходимыми для любого ума, который размышляет над обобщенными идеями, но при этом не может обойтись без реальной обобщенности чис­тых форм.

Элементы мышления в восприятии и элементы восприятия в мыш­лении дополняют друг друга. Они превращают человеческое познание в единый процесс, который ведет неразрывно от элементарного приобрете­ния сенсорной информации к самым обобщенным теоретическим идеям.


Ответственный редактор и составители текстов - В.В.Петухов, Ю.Б.Дормашо? С.А.Капустин - преподаватели кафедры общей психологии факультета психологии МГУ имени М.В.Ломоносова. Более 10 лет ведут целостный кур.' общей психологии на дневном и спецотделениях факультета. В 1993 году за создание этого курса В.В.Петухов был удостоен Ломоносовской премии

Курс общей психологии - фундаментальный для образования психологов всех специализаций,исследователей и практиков. Трехтомное собрание оригинальных психологических текстов, дополняющее любой базовый учебник, предназначено для проведения семинарских занятий по данному курсу и самостоятельного чтения. В первом томе представлен раздел "Введение" (темы 1-7), в котором органично сочетаются предметный, исторический и эволюционный подходы к изложению психологии. Читатели знакомятся с научными представлениями о психике, сознании человека, сопоставляя их с житейскими, узнают о становлении предмета психологии, ее основных понятиях, проблемах, принципах их решения Книга может быть интересна и полезна всем, кто увлекаетгя научной психологией и хочет познакомиться с ней по первоисточникам

ISHSf 5-93692-037-2


785936



 


 


г—"ч


F~^4


Тексты в трех томах




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2015-06-04; Просмотров: 906; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.014 сек.