Часть третья 3 страница. — что-то вы не ту скрипку взяли, дорогой Отто

— Что-то вы не ту скрипку взяли, дорогой Отто.
Мюллер брезгливо поморщился.

—Рабы везде нужны. В древнем Риме они были очень различных национальностей.

—Все верно, дорогой группенфюрер,—глубокий сарказм не сходил с морщинистого лица Скорцени,—поэтому великий могучий Рим, вселенский колосс, первая правовая республика и империя так бездарно и шумно пала. Когда бывшие рабы становятся императорами, откуда быть радению за нацию, за ее будущность. Штатам также уготовано бездарное падение, так как они не имеют корней.

—О чем вы, господа?—сконфуженно вмешался Динстон,—Рим свое неплохо прожил. Неплохо. Ни одна империя на земле не была такой долговечной. Если западная просуществовала около полутысячи лет, то восточная еще десять веков. Аналогов римской государственности в мире нет.

—Все евреи...—Мюллер душевно выругался, кряхтя и повторяя себя снова сел.—Они развалили Рим. Они разваливают любое крупное государственное строение, если оно начинает не отвечать их потребностям.

—Интересно,—Динстон не скрывал своего полного удивления новым искренним озарениям бывшего шефа гестапо.—Развалят ли они Поднебесную?

—Евреев в Китае нет,—Мюллер со знанием дела приосанился.—Ни большевистским колосс они развалят.

—И как скоро?—американец с надеждой смотрел в пухлые губы Мюллера.

—Это только господу нашему, известно. Но их там уже видимо невидимо. Они правят. Они богатеют. Воруют. Им скоро не нужен будет Союз. Золото и бриллианты России постоянным глубоконьким ручейком дружно кочуют в подвалы Уолл-стрита.

—Бред,—полковник резко махнул рукой.—Там своих подвалов хватает.

—Вы отмахиваетесь, уважаемый коллега," потому что вы американец. И вам выгодно чужое золотишко держать при себе. Ой как выгодно. Чужое богатство играет на экономику, на вашу экономику, сэр. Здесь вы мастера. Может вы и революцию в России с этой целью субсидировали?

—Ну уж нет. Не передергивайте факты, милейший. Документы говорят, что немецкие деньги спасли Германию от полной катастрофы посредством субсидирования большевиков наличкой.

— Это пока говорят, —не оспаривал известное Мюллер. —Но не все архивы еще открыты.

—Но мы же и подняли вашу экономику после полной разрухи, —примирительно констатировал Динстон.

—Конечно, конечно,—но экс с упорным предубеждением твердил.—Мы вам нужны как передовой фронт против коммунизма. Мы всегда и первыми оказываемся в окопах лицом к лицу с русскими. Куда б вы делись без нас: только на полюса. Ваши негры очень плохо воюют. А мы солдаты. Мы и верим по-солдатски. Все обманывают нас. И вечно воюем на два фронта.

Наступило тупиковое молчание. В камине сухо потрескивали бревна. Содержимое бутылок с угрюмым настроением, но энергично уничтожалось. Присутствующих довольно сильно разморило от тепла камина, но более от выпитого.

—Не то мы говорим,—пошевелился в кресле Брюнер.— О себе думать надо. Нас избивают, а мы чего-то сразу евреев вспоминать начинаем. При чем здесь они? Дурачество. Не удосужились потасовку снять на кинопленку. И никаких проблем. Все китайцы были бы запротоколированы сразу.

— Брюнер, не лезьте вы в историю. Успеете.—Скорцени недовольно по-гадьчьи зашипел.—Заметаем следы, заметаем, но все равно норовим свет подивить своим присутствием. Откуда это не нужное, лишнее тщеславие? Или мало этот журналистишко Гербер Ион тревожит наши нервы. Идиоты вы все. Вот его необходимо ликвидировать. А монахов следует просто стрелять без всяких разговоров. А так у вас политика высшего класса, история, литература—клуб бездельников и мечтателей. Никакого анализа.

—Спокойнее, господа,—Мюллер по-отечески успокаивал коллег, —все надо делать не торопясь, с головой. И так дров больше, чем надо, наломали. Побаловались, хватит.

Товарищ по партии постучал декоративной кочергой по полу, выпятил нижнюю губу.

—Эти китайцы очень жестокие люди. Мы еще вроде бы как намеревались что-то предпринять против них, а они уже набили, наколотили, настреляли. Они что? Неподсудны воле божией? —Мюллер по-судейски строго сдвинул брови.—На моей памяти ни одна разведка так не поступала. Да и никто, сколько помню, не лез на рожон. Даже ни одна террористическая организация. Все до поры до времени всегда отлеживаются на дне. А эти? Господин Динстон, вы просили помочь вам, но мы даже сейчас не знаем толком, с кем имеем дело.

—Считайте, что вы имеете дело тоже с одной из террористических банд Китая.

—Темните, полковник. Как это с одной из... Разведка так не докладывает. Мы работаем на вас. А вы? Кстати, ваша фирма еще не оплатила убытки.

Динстон показал на кейс у камина.

—Наличность согласно договору здесь. Пятьсот тысяч.

—Уже легче,—взбодрился Брюнер.

—Легче,—серьезней, но так, чтобы не обидеть, добавил полковник. —Вы неподотчетны. У нас сразу под суд. На немцев непохоже, чтобы они так разбрасывались людьми. Ваш образ жизни меняет вас.

—Не трожьте наш образ жизни. Мы беглецы по жизни. Нам более трагична потеря каждого нашего человека. Потому что он наш. У вас люди работают по найму. У нас за идею. Это очень полярные понятия. Нас все меньше и меньше. Наша жизнь призрачна. Призрачна и в какой-то степени нереальна. Можно сказать между страниц земной эпопеи проходит наша старость. Не по тропкам, а по кочкам.

—Тот монах, которого мы никак не может достать, тоже беглец по жизни. И тоже между страницами бродит, как неприкаянный. Он призрак более вашего, как и его духовные братья монахи.

Брюнер сам себе в кулачок засмеялся и загадочно произнес:

—Призрак не призрак, но мои люди знают, куда этот мальчишка увел детей.—Весело усилил голос—Он в детской богадельне, где старушенции еще древнее нас годуют малышей.

— О, все же смогли выследить! —довольно воскликнул Мюллер.—Теперь надо что-то немедленно предпринимать.

Динстон вскочил и возбужденно заманеврировал по помещению.

—Ночью окружить, взорвать все к чертовой матери. Пора с ним заканчивать.

— Не пылите, полковник, еще нас критикуете. Взорвете, а там его не окажется. Монах гораздо хитрее, чем вы все еще предполагаете. Он в той богадельне после этого случая навряд ли останется. Не дурак. Сменит место своей основной дислокации. Когда он один, за ним практически невозможно уследить. Быстро высчитывает наших людей. Выждет за углом, а потом так по голове бьет кулаком, что она трещит, как переспелый арбуз.

—Но он же должен хоть иногда приходить туда.

Американец энергично жестикулировал, подталкивая немцев к размышлению.

—Наши люди следят за приютом. Когда монах объявится, доложат немедленно.

—Долго все это, долго,—нервничал Динстон.— Группа монахов в городе. Она заберет его и ищи тогда. В Китае безнадежно кого-либо достать. Надо как-то спровоцировать его. Малыши знают, где он может скрываться?

—Навряд ли. Русский доказал, как надолго может исчезать из поля зрения. Но со старухами имеется девчонка лет четырнадцати. Довольно миловидная, скромная очень. Если ее выкрасть, да пару малолеток, то...

—Верно, —быстро подхватил коварную идею американец.—Уверен, что его об этом не замедлят предупредить те же пацаны. Обязательно объявится. Детей он не бросит:

сам сирота.

—А может к этой школьнице у него и чувства какие. Не рахит ведь. Мужик уже. Так что ход верный.

— Какие у монаха могут быть чувства к женщине. Забудьте. А вот дети... Это крючок. Хотя он может оказаться и опасным.

—Вдруг их столько прибежит, сколько на площади.

—Засаду устроим.

— Устраивали уже. Меня не устраивает, когда все эти верные дела происходят за счет гибели наших людей,—Мюллер безжалостно уставился на Брюнера. —Готовьтесь основательней,

—Времени мало. Если сегодня ночью выкрасть, то как передать монаху?

—Когда мероприятие будет проведено, то малыши из приюта будут об этом знать. И они же сами найдут русского. В Паулу везде наши люди, сможем вычислить и остальные группы. За пацанами надо проследить..

—Как? Они подворотнями бегают, развалинами.

— Полицейских подключим,—оживленно помогал Динстон. Он уже понимал, что дело идет к развязке, и нужно использовать все имеющиеся силы. —Если разработать
операцию до мелочей, то на этом можно будет покончить с монахом.

—Все предупреждены о серьезности, опасности предстоящей стычки с монахами, —Брюнер крепко сжал свои венозные кулачонки.—Мы будем крепко, принципиально мстить.

—А власти? — вдруг беспричинно засомневался Скор-цени.

— Монахи не граждане Бразилии. И документов на пребывание в стране у них нет. Кому они нужны? Какой закон может их охранять. Незаконно проникли на территорию. Они вне закона. Перестреляем и в море, как собак.

—Уже перебили. Уже перестреляли, —ужасно отрезвляюще язвил Мюллер. Он обмяк, расстроился, осунувшись смотрел на огонь в камине. Ничьим словам он уже не верил и только критиковал все предыдущие предложения. — Мы всегда быстро планируем и ждем безоговорочную победу. Даже пути отступления не предусматриваем. Борман никогда не позволил бы такого. Но действовать надо. Иначе небытие. Господин полковник,—экс тяжело повернулся к американцу,—вы обещали новые автоматы, винтовку с оптикой. Где они?

—Оружие в Рио. В любое время можно получить. Я сам поеду с вашими людьми, чтобы не было никаких осложнений.

— Чем Америка хороша,—с небольшой иронией, но довольно, констатировал Мюллер,—так это тем, что насчет снабжения, оплаты никогда не подводит. Чем и люба она мне. Что ж господа, у кого имеются еще какие вопросы? Пора отсчитывать время новой операции....Динстон, весьма довольный, вышел из каменного мешка, называемого особняком, который находился у отрогов скалистых гор, но к которому вела отличная асфальтовая дорога. Скоро он вернулся в свою гостиницу, а в горном особнячке еще долго светились окна и гулко потрескивал камин. У полковника приятно отлегло от сердца, забывались все напасти прошедшего, и он впервые за последние ночи безмятежно и глубоко уснул. Наверное от того, что немцы не особенно переживали за гибель своих людей. Большие деньги отодвинули психологически болевые ощущения на задний план. Их ждали еще большие деньги, и полковник не сомневался в их верности. А строптивость? Кто ее не проявляет в первые секунды обиды? Только полные дебилы.

Глава третья

Рус сидел с Хосе и Хуном в пыльных развалинах большого дома в двух кварталах от приюта. Отрешенные глаза неторопливо прощупывали кривые изломы разрушенного строения. Неожиданное происшествие, возбужденно и торопливо рассказанное ребятами, вернуло монаха к коварной действительности. Он знал, что после демонстрации его противникам нетрудно будет проследить за детьми и что будет установлена слежка за приютом. Но никак не предполагал, что неизвестный враг прибег нет к таким низким и подлым методам. Та боязливая скромная девочка, которая иногда робко просила Руса что-нибудь для нее сделать, и еще две малышки четырехлетнего возраста были вывезены неизвестными в неизвестном' направлении. Дина даже при желании ничего не могла сообщить бандитам. Монах теперь не появлялся в приюте и держал связь только через мальчишек. Пацаны, приученные жизнью к взрослым делам, были на редкость смышленые и довольно толково описывали обстановку вокруг приюта. Хорошо знали и могли подробно рассказать обо всех, кто подолгу околачивался возле богодельни, чего-то вы сматривал и ожидая.

—Хосе, а как выглядели бандиты, которые ворвались в приют?—думая о чем-то совершенно ином, неожиданно для себя спросил Рус.

Парнишка умно сосредоточился, наморщил лоб.

—Не местные. Похожи на гринго, но ниже ростом. Глаза злые. Много ругаются. Что-то высматривают. Когда ввалились, у каждого был пистолет или автомат. Облазили шкафы, все углы. Под кроватями шарили. Толкались, угрожали, на каком-то не нашем языке кричали.,

—Может это богатые туристы резвятся. Детей в притон уволокли?

«Дурь какую-то несусветную малышам несу»,—остановил на этой мысли себя монах.

Но Хосе смело и толково продолжил:

—Туристы, они добрые, хорошо одеты. Фотоаппараты имеют, конфеты носят, угощают. А эти злые, как в кино. На убийц все похожи.

—Они ничего конкретно не говорили?

—Кричали на всех! Бабкам дали какую-то бумажку. —Это уже дело. Где она сейчас?

—Бумажка? —Бумажка, и бабушка.

—В приюте.

—Хосе, сетка у тебя есть. По дороге накидаешь в нее банок пустых. Сходи в приют с Хуаном, забери бумажку. Обратно приходите к большому красному строящемуся дому. Ждите меня там. Ясно?

-Да.

— Идите, старайтесь не оборачиваться, делайте вид беспечных сорванцов.

Дети дружно вскочили и побежали. Сейчас Рус примерно знал, что будет делать. На расстоянии приличной видимости пошел следом. За приютом могут следить два человека: больше не надо. Их можно без лишнего шума убрать, что дальше? Не имеет смысла применять оружие до того, пока не прояснятся обстоятельства с детьми.

Через четверть часа ребята показались у красного дома, монах еще минут семь-девять переждал, следя за местностью. Пока все нормально. Мертво: никого нет. Значит, поджидают его только у приюта. На детей ставку враг не делает. Полностью уверены, что записки достаточно для шантажирования. Монах спустился к детям на первый этаж. Бумажка была мятая, небрежной рукой написанная.

— «...Урод, если ты считаешь себя мужиком, приди, забери в особняке за городом, по шоссе на Рио. Двадцать третья миля. Покажи, чего ты стоишь, козел».

Рус поджег записку. Настороженные глаза детей следили за каждым его движением.

—Ну что, кабальеро, не отчаивайтесь. Этот наглый народец желает, чтобы мы подъехали к ним. Подъедем. Какие проблемы? Проблемы будут у них. Они нехорошо поступили. Мы поступил также. А может лучше сделаем так, чтобы они к нам подъехали. Сейчас вы идите к этим самым соглядатаям: приставайте к ним, просите деньги. А я им головы поправлю, а то у них крыши съехали со своего места.

Первого, который заждавшимся любовником ошивался в отдалении от приюта и просматривал сразу три улицы, монах так трахнул кулаком по темечку, что тот рухнул на землю не издав даже предсмертного хрипа. Его усатый коллега, приставленный к приюту, додумался приобрести стульчик и, умиротворенно подремывая, не забывал поглядывать на прохожих. Хуан подлез к нему, начал ныть и клянчить деньгу. Пока тот отмахивался от надоедливого малыша, Рус и ему ударом сверху поправил шейные позвонки. Его оставили сидеть, как сидел.

Рядом в подъезде нежилого дома Рус остался поджидать сменщиков. Малыши старательно озирались по сторонам, чтобы вовремя предупредить. Где-то через полчаса они появились. Их было трое. Подходили со стороны центра города. Хосе их хорошо запомнил. Старший, лет за сорок, пониже ростом, быстро вышагивал впереди. Монах не дал им дойти до первого. Из укрытия выстрелил старшему в колено из пистолета с глушителем. Тот раскричался от резкой боли, схватился за колено, сел на землю. Двое остальных выхватили свои пистолеты, начали озираться, отходить. Потянули за собой приятеля.

—Ну что, сеньоры, вы свое дело сделали,— негромко сказал Рус ребятам. —Бегите домой, дальше я должен действовать один. Никому только ничего не говорите.

Пока очень напуганные немцы втаскивали раненого в такси, монах и второму прострелил колено. Боевики крутили пистолетами, но кругом были только случайные прохожие с опаской наблюдавшие за подозрительными людьми. Немцы, стонуще хрипя, резво втолкнулись в машину и понеслись по улице. Рус поехал за ними. В бедняцких районах полицейский пост очень редок. Но ближе к центру постов с блюстителями порядка становилось больше. Секретная штаб-квартира боевиков оказалась не очень далеко от приюта, хотя и в добротном районе. Машина затормозила. Третий, оставшийся еще не простреленным, с трудом вытаскивал истекающих кровью партнеров из машины. В дверях подъезда появился вахтенный охранник, начал помогать. Рус вышел из такси, перешел на другую сторону улицы, скрылся в подворотне. Прикрыв пистолет газетой, и как бы прикуривая, прицелился. Выбежавший тоже охнул и свалился на прострелянную ногу. Невредимый боевик стоял с обнаженным оружием, ничего не понимая, озирался по сторонам. Около них начали собираться любопытные. Предлагали помощь. Кое-как, кульгая и волочась, раненые тянулись к входной двери. Подумав немного, монах выстрелил и в четвертого. После этого кое-кто из прохожих постарался исчезнуть поскорее. Другие патриотически помогали раненым дотянуться до двери. Подскочил со своей ненавязчивой помощью и Рус. Услужливо подставил плечо старшему, помог ему пройти внутрь.

—Куда вам, серьор? — благочинно спросил он.

—Третий этаж, парень. Поднеси меня, я хорошо заплачу.

— Рад помочь, сеньор кабальеро,—старательно играл случайного прохожего монах.

Раненый весь был в крупном поту. Потеря крови быстро истощала его силы. Гримаса страдания все время сопровождала его проклятия неизвестным.

Рус взвалил раненого на плечи и без особого напряжения взошел на третий этаж.

—В эту дверь,—показал пальцем старший.

Монах позвонил.

Дверь открыли. Двое непонимающе уставились на своего товарища.

—Кто-то в нас стреляет,—слабеющим голосом ныл он.—Проверьте улицу. Он где-то рядом. Найдите его.

Пока Рус нес раненого до дивана, человек девять боевиков выскочило на улицу.

Из боковых дверей появился седой худощавый.

—В чем дело? —надменно и недовольно спросил он.— Опять монахи?

—Не знаю.—крепился и еще внятно шептал раненый.

Открылись двери, внесли еще троих покалеченных. В общей нервозной суматохе Рус проник в смежную комнату. Это был довольно обширный кабинет с несколькими столами. Спрятавшись за тяжелые портьеры, монах сменил обойму в пистолете. Главарь в соседней комнате резко отдав необходимые распоряжения подчиненным, вошел в кабинет, но еще продолжал что-то кричать в открытую дверь.

—Что за напасть? Кто стреляет? Передайте немедленно по рации, что на нас совершено нападение. Четверо раненых. Пусть высылают машины и подкрепление.

—А кто напал? Что передать?

—Тверди—монахи. Семь человек: скорее прибудут.

Но этим быстрым планам не суждено было сбыться. Пока широко раскрытые глаза седого смотрели, откуда стреляют, двое его охранников лежали сами с прострелянными головами. Сам он, раненый также в ноги, силился доползти до телефона.

Рус вышел из-за портьеры, выбил пистолет из ослабевших рук главаря.

— Ключи от второго выхода.

Испускающие злобу и ненависть глаза еще сопротивлялись. Но, когда монах наступил ему на колено и убедительно напомнил, что за детей он вытянет ему все кишки и подвесил их к лампе, тот все правильно понял. Понял, что очень нежелаемое и страшное может свершиться в ближайшую минуту. Он показал рукой на незаметную, отделанную, как и стены, под дерево дверь.

—Ползи.

Проклиная по-немецки себя и монаха, седой, превозмогая острую боль в колене, пополз, как мокрая улитка. Быстро вышвырнув дрянное тело за порог, Рус привязал к двери гранату и выскочил следом на лестницу черного хода. Там схватил за шиворот немца и быстро поволок его по ступенькам вниз. Уже, когда монах втащил аморфное тело в такси, послышался глухой взрыв.

—Дурак,—совсем умирающим голосом мямлил седой. —Что хочешь предпринять? Там многочисленная охрана, телекамеры, собаки.

— Не трепись. А ты зачем? Вы хотели меня видеть. Увидите. Что я снова не так делаю?

—Ты тот монах, за которым мы следили?
Немец застонал еще жалобнее.
—Меня надо к врачу. Гангрена будет.

—Молчи псина. Детей страшить гангрены нет: Тебе бог даст то, что ты заслужил.

—Какой бог? Ты, падла, в меня стрелял. —Такова воля всевышнего. Если б не он, я давно был бы убит. А раз жив, значит нужен, чтобы ваши головы подлые отрубать. Мы правильно едем? Смотри внимательней. Да отвечай.

—Правильно. Из-за тебя и меня, пристрелят.

—А кому нужна твоя паршивая жизнь? Ты знал, куда лез.

Далеко впереди увидели затор из машин. Спросили впереди стоящих. Оказывается проверяли документы, машины. Рус, не привлекая внимания, попросил таксиста съехать в сторону на другую дорогу и ехать обратно. Тот сначала заартачился, но, разглядев направленный на него ствол и деньги, повиновался.

—Ну, что, видишь? Все уже оповещены. А ты из себя самурайского камикадзе строить.

—Но рисуйся. Будешь звонить к ним, к своим хозяевам. Если хочешь жить, уговори своих боссов вернуть детей. Уверь их, что рано или поздно я и до них доберусь. Двое убиты. Ты и еще четверо уже калеки по жизни. Коленные суставы хирурги не восстановят вам никак. А тебя найдут в больнице, куда я тебя сразу же отвезу после положительного ответа твоих хозяев.

—Не дурак. Я думал ты сквозь полицейские кордоны вздумаешь прорываться.

—Не болтай: твоя жизнь в твоих руках. Думай хорошенько.

—Вези к телефонной будке.

Глава четвертая

—Полковник Динстон, высокопоставленный офицер разведки первой державы мира, вы в своем уме?

—Хэллоу, мистер Маккинрой. Вы очень неожиданны. Особенно здесь. В чем причина вашей столь энергичной тревоги.

Но эксперт сегодня менее всего желал либеральничать с Динстоном. Его интеллигентное светское лицо светилось искренним презрением и щедрым негодованием.

—Вам скоро шестьдесят. Но вы только и смогли дорасти до шантажа и насилия над детьми. Оглянитесь на нацию. Она вам этого не простит.

Полковник мгновенно вспотел и покрылся крупными бурыми пятнами.

—Как насиловать? Прошу вас, сэр, объясниться. Для меня это звучит более чем резко и вызывающе.

Динстон никак не ожидал скорой информированности, а тем более мгновенной реакции эксперта. Но, по-солдатски, силился сохранить позу и лицо. Но сэр Маккинрой был взбешен, как никогда. И только выработанная светская учтивость, вжитая холодность кадрового разведчика заставляла стоять его прямо и по-джентльменски вести неприятный диалог дипломатического бешенства.

— По каким приказам из центра и под номером какой депеши вы исполнили указание похитить детей? Все инструкции из метрополии в Латинскую Америку должны проходить через меня. По каким каналам вы получаете информацию? Предъявите мне документ.

Полковник, как загнанный в угол чертенок, от бессилия злобно заскрежетал зубами.

—А-а, вот оно что. Это от этого у вас столько откровенной желчи ко мне. Я уже и вправду подумал, что кто-то телегу на меня настрочил с компроматом.— Полковник рискованно сплюнул на пол.

—Это не моя инициатива. У монахов много врагов. Думаю, никто конкретно не виноват В; том, что дети оказались примешанными к делу. Вероятно их используют в качестве приманки.

Динстон с большим достоинством поднял голову. Но пулеметная речь Маккинроя была опаснее всех защитных слов полковника.

—Вы совсем не владеете ситуацией, мистер капрал, если пробуете мне отвечать также, как своим друзьям в Лэнгли. Вы завтра же подадите рапорт в отставку, если сегодня дети через четыре часа не будут освобождены.Если с девушкой что-нибудь случиться, я проявлю инициативу, чтобы ваши инициалы с вашей запоминающейся фотографией появились во всех центральных американских и европейских ежедневных изданиях. Вы меня знаете. На этом вы как политик, разведчик, личность кончитесь. Ясно?

Динстон совсем стал темно-бурым. Тело его слегка потеряло устойчивость, ноги ослабли.

—Что вы, сэр. На сей счет даны самые суровые указания. Я же прекрасно знаю этих бешеных монахов. Они страшнее всяких там газет. Никто с ней ничего. Как можно, сэр, так плохо думать о старом кадровом ветеране.

—Что вы мне лепечете? Никто, ничего. Это у бандитов вы берете слово на веру. Где ваша былая рассудительность, осторожность, профессионализм в конце концов? Я и вправду начинал подумывать, что опыт годов у вас берет верх над молодецкой авантюрой.

—Зачем про затертые буквари, сэр,—пискливо отстаивал себя полковник. —Откуда у вас столько ненужной телячьей нежности? Вы же сами лучше меня понимаете, что разведка не терпит сентиментальности. Вы начальник, я подчиненный. Я передам ее вам, чтобы не имелось никаких сомнений.

Динстон так тряхнул руками, будто перебросил всех детей Маккинрою сразу.

—Правильно, полковник. И это будет с вашей стороны лучший ход для вас же. Звоните, я буду здесь вас слушать. А насчет сентиментальности, усвойте, дипломатическая разведка не терпит подлости. И это вы знаете на опыте своей шкуры лично. Вспомните свои годы. Звоните.

—Есть позвонить, сэр.

Уже немного успокоившись, и видя, что эксперт оттаивает в гневе, офицер, путаясь, набрал номер.

— Брюнер, это я Динстон.

—Не понял. Что?

Неужели? Как это случилось?

Черт возьми. Сейчас это не важно. Немедленно передай своим людям, что бы детей перевезли в консульство. Постарайся сам проконтролировать каждый шаг, чтобы они были вне опасности. Получен строжайший приказ привезти детей. Динстон устало положил трубку. Маккинрой упорно смотрел на опухшее лицо подчиненного.

—В чем дело, полковник? Вы опять чем-то больно расстроены.

— Какое тут расстроен. Этот бешеный монах снова настрелял несколько боевиков. Взял в заложники ихнего оберфюрера. И сам же требует немедленного освобождения детей.

— И что немцы?
—Приняли все его условия.

—Скажите спасибо этому бешеному монаху. Он вас не подвел. Едем к ним. Одно только то, что я может быть смогу поговорить с девушкой, как-то оправдывает вас. Но с моральной стороны, полковник, от вас подобного я никак не ожидал.

—Так мы с вами никогда не поймаем русского. Выложим еще миллионов двадцать долларов, но останемся у разбитого корыта.

—Полковник, нам не надо ловить русского. Я вам уже это говорил. За корыто отвечаю я. На вас оно никаким образом не отразится.

—Я не о себе думаю. Если б это был просто монах, он давно сам по себе бы здох. А так? Что-то за этим очень тайное скрывается. Поверьте, мне лично все равно.

—Вам, полковник, пришло время почаще проверяться у психиатра. Вы не находите это своевременным.

—Вы имеете право меня обижать. Я подчиненный.

—Не плачьтесь. И поймите: именно вашими усилиями человек стал изгоем. Без дома, без родины. И то, что он еще сохраняет свою порядочность: не падает духом, как вы, не бросается в крайности—это надо уважать. А вам лишь бы ликвидировать, нейтрализовать. Откуда это у вас? Кто вам такое приказывает?

— Интересы Америки в том, чтобы у нее не было врагов.
—Принципиально верно, полковник. Но ваш поход

к этой проблеме говорит о том, что вы совсем иного желаете добиться. Своими гигантскими сверхусилиями вы умело плодите врагов Америки. Жить и не быть самим собой. Какое еще можно придумать наказание?

—Мне упорно думается—монах опасен. Почему он так живуч?

—Вы из него сделали живучего. Вы его крестный отец. Если б не вы, китайцы сами бы давно уже извели его. Вы настроили монахов против нас. Объединили их. Это нам было нужно? На кого, получается, вы работаете?

—Ну, в принципе... —трудно соглашался Динстон,— может быть. Но вообще... —Полковник обреченно махнул.—Не знаю.

—А надо бы знать. Надо уважать противника. Особенно, если он этого заслуживает. Едемте.

Глава пятая

Дина робко и с опаской смотрела на Руса, как на чужака. Виновато мяла в руках маленький платочек. Губы еще мелко подрагивали, но она постепенно приходила в себя, и речь ее становилась яснее и логичнее.

—Ты не бойся, тот человек хороший... он приказал меня отпустить. Сказал, что зовут его мистер Маккин-рой. Он хочет встретиться с тобой, поговорить. Хочет поговорить с твоими духовными отцами, которые в Китае. Здесь, в Южной Америке, он сейчас главный, и его должны слушаться все. Он поможет тебе. Еще он много денег дал приюту. И тебе дал, чтобы ты не нуждался в деньгах.

Рус раскрыл сверток. Пятьдесят тысяч было в нем аккуратно сложено стодолларовыми купюрами.

—Дина, от того, что какой-то дядя дал деньги, еще нельзя верить.

—Можно. Он такой, знаешь, нормальный и хороший. Глаза не злые и не хитрые. Деньги дал. А у тех? Сейчас даже еще жутко вспомнить. А этот мистер сказал, что он хорошо знает вашего настоятеля. Помнит патриарха, по смерти которого оскорбил весь Тибет. Хочет увидеть Вана, поговорить с ним. А главное, он сказал что со старейшинами хочет встретиться один очень влиятельный милорд. Ему нужны советы таких умных людей, как ваши патриархи. Милорду девяносто четыре года, и он не будет обманывать. Ему есть о чем поговорить с монахами.

Рус неловко улыбнулся своей очень редкой смущенной улыбкой.

—Спасибо, Дина. У тебя оказался сильнее характер, чем можно было ожидать. Ты смогла перенести выпавшие на твою долю опасные приключения и страдания без истерики и обиды на меня. Мистер Маккинрой еще раз постарается увидеть тебя. Скажешь ему, что если судьбе будет угодно свести нас, она это сделает. Но он не сможет защитить меня от тех стрел, которые уготованы судьбой. Ее не обманешь. События не поторопишь. Не он главный на этом континенте. Опасны те, кто стреляет, не подчиняясь никакому закону. Жизнь многих людей зависит от этого. Он прекрасно понимает наше бытие. Успокаивать нас, значит работать на наших врагов. —Но он сможет тебе помочь.

—Сможет, но не сейчас. Он не контролирует обстановку. Он крупный политик. Ему не до наших мелких проблем. Ты, Дина, сама видишь, сколько трагических смертей каждый день только в одном Сан-Паулу. Кто по ком плачет? Никто. Кто-нибудь помогал вашему приюту. Благодаря сердобольным старым женщинам какую-то часть детей они выхаживают. А где власти? Где был этот мистер? Лицемерие и деньги еще не шаг к действию. Ты ведь не говоришь, что малышам плохо: ты сама с ними нянчишься, ухаживаешь за ними. Твой один день среди детей стоит всех этих тысяч, которые дал мистер. А ведь и ты уже скоро станешь взрослой, выйдешь замуж. Уйдешь из приюта. Да что приют. Каждый день в городе умирает десятки детей от голода. Всего сердоболия добрых людей не хватит, чтобы помочь им. Здесь должна быть государственная политика.

Дата добавления: 2015-06-04