Темные воды Атлантики 5 страница

Орущий, а это был сам группенфюрер Брюнер, раскраснелся, запыхался, тяжело дышал. Его' подручные только пожимали плечами и протирали глупо глаза. Озирались по сторонам, ожидая внезапного нападения. Помощник быстро тараторил на ухо совсем расстроенному;'боссу.

—До Кейптауна надо исчезнуть в трюмах. За полицейских нам крепко не поздоровится.

—А за наших поздоровится? —бешено бросил Брюнер, вытирая лицо рукавом. —Посмотрите, может кто еще раненый. Забрать с собой. У убитых заберите все компрометирующие бумаги. Вы, двое, останьтесь, присмотрите несколько минут. Быстрее, быстрее,—как псих-олигофрен, торопил он своих подчиненных.—Что-то здесь не то. Так никак не должно было быть. Кто-то третий против нас выступает. Быстрее ребята. Уходим. Всего только трое раненых? Ужасно. Транадцать человек значит погибло. И шестеро полицейских. К черту все. Оружие наше заберите. У полицейских не трогайте. Уходим на дно. Без команды ничего не делать.

Рус слышал голоса немцев. Бесшумно спустился снова в ресторан, пристрелил двоих, оставленных Брюнером. А сам снова, тем же путем поднялся палубой выше и ушел в свою каюту. Переоделся. Через несколько минут вошел в каюту к Сен Ю. Там все были насторожены, а комиссар Боднар даже рассержен.

—Где вы пропадаете, сеньор? Мы уже перевезли раненого в другую каюту, расставляем здесь ловушки, ждем вас. С минуты на минуту следует ожидать штурм наци.

—Месье, странно-удивительная вещь произошла. В нижнем ресторане случилась перестрелка, где вы ожидали сбор наци. Много убитых.

—Не понял,—неподдельно удивился комиссар. — Не может быть. Кто стрелял?

—Не знаю. Я сам находился в ресторане, чтобы приблизительно прикинуть количество атакующих. А тут вдруг, совсем неожиданно, влетели какие-то неизвестные с автоматами и такую пальбу устроили. Хорошо, что я в это время находился возле стойки бара. Перепрыгнул стойку бара и через камбуз сюда.

—А что там сейчас? —Не могу знать, месье. Я убежал. Боднар сначала дернулся идти, потом остановился. Подозвал своих офицеров, детективов.

— Какой-то необъяснимый ужас меня пробирает. Сеньоры, обнажайте оружие, надо идти. Это все переходит всякие разумные границы. Видно что-то случилось очень неприятное для всех нас. Если произошла такая большая перестрелка, то такое могли совершить только полицейские из Сан-Паулу. И, наверное, против наци. Я старался просто отвлечь полицейских от вас,—Повернулся комиссар к Русу. —Исчезновение офицеров списывал на боевиков. Но я никак не ожидал, что они осмелятся здесь, на судне, учинять погромные акты мести. Много убитых?

—Не знаю месье. Там такой грохот и стрельба. Из камбуза слышал только непрерывную сумасшедшую пальбу.

—Если все так, то сам бойня должна узе закончиться. Поторопился, сеньоры: надо убрать трупы, вызвать врачей, рабочих. К утру все необходимо привести в порядок. Хорошо, что штормит. От пассажиров можно скрыть последствия этой безумной вакханалии экстремистов. Иначе паники не избежать. Потом я немедленно к капитану. А вы проследите, чтобы все было в порядке. Дело многократно осложнилось. Если погибли полицейские, будет скрупулезное следствие. Вам,—обратился он к Русу,— нужно оставаться незаметным и тихим, как до этого. Все остальное спишем на их личные счеты.

Рус с готовностью кивнул. Комиссар не спросил, куда могли деться оставшиеся в живых. И, наверное, для данного случая это было лучше. Хотя после такого количества происшествий не могло быть каких-либо сомнений относительно участия в них самого монаха. Но комиссар тактично не интересовался, зная, что Рус более печется о здоровье товарища, чем о прочих вещах. Да и знал, что монах никогда ничего не дополнит к уже сказанному. Все теоретические построения версий комиссар группировал в своих мыслях.

А Рус с каждыми прошедшими сутками все более верил в искренность месье Боднара и положительные интересы мистера Маккинроя относительно монахов.

Капитан корабля, солидный седовласый мужчина, с мужественными чертами лица, вначале долго и терпеливо слушал не совсем логичный, ужасный пересказ комиссара, сдобренный многочисленными профессиональными вкраплениями, будто речь шла о последней главе захватывающего детективного романа. Потом долго стоял, удивленно моргая и усиленно размышляя, собираясь с мыслями. И, наконец, придя в себя, зашелся бесконечно долгой боцманской бранью, каковой славятся все первые лица

на кораблях.

—Вы мне, уважаемый сеньор комиссар, обещали от имени правительства спокойствие и порядок на вверенном мне судне. Держать события под контролем. А что получилось? Побоище. Стрельба. Многочисленные жертвы. Вы ^; представляете себе лица знатных дам, господ. Пассажиры запросятся на берег немедленно. Ведь это международный скандал для нашей фирмы: прямые убытки, исчисляемые миллионами. А меня на берег и под суд.

Но, профессионально холодный месье Боднар, никак не вникал в личные страхи капитана. Как можно спокойнее и убедительнее пояснял первому лицу.

—Сеньор капитан, искоренение террористических актов подобно этому не в компетенции служб корабля или отдельных ведомств, поэтому вы вне ответственности происшествия. Второе: развязка произошла ночью, в ресторане, во время шторма. Сами пассажиры ничего не видели и не слышали. Во время качки все находились в каютах. Трупы уже складированы в морге: описаны и приняты главврачом. Ресторан закрыт, приводится в порядок рабочей бригадой. Даже они не подозревают, что произошло в зале. Столы, стулья, пробитая обшивка помещения все меняется.

—Но,—опешил капитан,—вы же сказали, что это произошло только что.

—Правильно,—подтвердил и хитро улыбнулся француз,—я распорядился: и к пяти утра все будет в первоначальном порядке. Пассажиры останутся в неведении. Но,—здесь месье снова состроил задумчивое лицо,— разборки крупных банд никогда не были на совести капитанов океанских посудин. Тем более, если крупномасштабную акцию проводят полицейские формирования. Они обязаны были проинформировать руководство вашей фирмы о готовящихся операциях. Но власти не удосужились сделать это. Следовательно все лежит на совести полиции. О чем мы с вами напишем соответствующий рапорт.

—О-о, дорогой сеньор комиссар, если бы все так было, как вы толкуете сейчас. Поверьте мне и судьбам прочих капитанов. Тогда бы мы, капитаны больших и малых кораблей, доживали бы до пенсии, работая на суднах. А так: больше половины вынуждены сходить на берег именно из-за того, что все, при ком власть, все валят на добродушных и зависимых от всяких превратностей судьбы, капитанов. Шторм—капитан недостаточно компетентен. Баба рожает—капитан не тех врачей нанял и сам не прошел курсы акушерок. Отравление—капитан не обедает с пассажирами. Отвалился винт—где был растяпа капитан. Мыши, крысы, обезьяны, змеи, собаки—все на совести крайних капитанов. И все только из-за того, что какая-то часть людей любит море, рискует жизнью ради других. А другая, очень незначительная часть, ничего, никого не любит, не уважает и понимать не хочет—а наказать дай. Посадить за решетку—дай. Вплоть до расстрела требуют. А, если на судне убийства, да еще массовые, да еще какие-то мафиозные разборки—где находился капитан. Никак он содействовал организации всех этих противозаконных действий. Почему он не бегал с палкой, не разнимал зарвавшихся юнцов. Он же представитель не только фирмы, но и власти: он должен отвечать за судьбы людей.—Судьбы людей охранены и сохранены, сеньор капитан. Никто жаловаться не додумается. И я думаю,—месье умело коснулся юридической стороны,—на этот раз и стрелы правосудия, и гнев фирмы обойдут вас. Я знаю, что и как отписать в министерство.

Капитан сокрушенно покачал головой.

—Сеньор комиссар, да меня снимут с корабля просто за невезение. И все. Мне укажут, что меня преследует злой рок. А рисковать во вред пассажирам фирма не имеет право.

—Сеньор капитан, пока еще ни одна посторонняя душа не знает о случившемся. Шторм еще продолжается. Вы прекрасно знаете, с утра и весь день основная масса пассажиров будет себя неважно чувствовать. Даже приблизительные слухи могут просочиться только через сутки. В чем я абсолютно неуверен. А еще через несколько часов мы увидим маяк кейптаунского порта. Не правда ли?

—Что правда, то правда, сеньор комиссар. Мне нечего сказать, как только уповать на милость Всевышнего.

—Ну мы и сами ему поможем.

—А газеты? Туда ничего не проникнет?—в животном страхе интересовался капитан, видя в комиссаре довольно влиятельную фигуру представителя Всевышнего.

—Нет, нет,—успокоил твердо француз,—эти вещи проходят только через меня. Но никто ничего не видел и не слышал. Откуда быть досужим слухам. Мои сотрудники— кадровые офицеры. Ваши, думаю, тоже на вашей стороне. Никто же из них не желает лишиться работы. Я им это еще до вас довольно доходчиво объяснил.

—И то верно,—набожно скулил капитан.

—А мы в свою очередь,—теперь уже бодро итожил Боднар,— потихонечку запустим другие слухи: что мол происходили съемки, много дублировали. Здесь поле дезинформации очень обширно.

— Но фирма потребует счет за аренду.

—Не волнуйтесь. Есть один очень хороший и влиятельный человек. Он охотно заплатит.

—Это уже будет более похоже на правду,—успокоился, во всяком случае внешне, капитан. —Премного благодарен вам, сеньор комиссар.

—Нет, нет. Это вы меня извините. Все так неожиданно и ново. Я тоже первые минуты был ошарашен и пребывал в оцепенении. Но все уже в прошлом. У меня к вам другая, более бытовая просьба: у вас имеются резервные каюты. Получил ранение мой сотрудник. Я хотел бы поместить его так, чтобы об этом не знали посторонние глаза. И с корабля его вывезти на берег так, чтобы не дознались любопытные. Мне тогда сподручнее и свое министерство дезинформировать.

-—О, комиссар, какие вопросы? Мой старпом выполнит все ваши пожелания. А насчет выгрузки я позабочусь лично. Поверьте мне, я знаю свой корабль и знаю, как контрабандисты пользуются выгрузкой. Ни одна таможня не пронюхает.

Шли последние сутки плавания. Все оставалось до странности спокойно, ненормально буднично. Рус про себя удивлялся: такая перестрелка, столько крови, разбитой мебели, а ресторан, когда он вошел, немного лишь изменил облик драпировки и зеркальности. Но оставался таким же уютным, чистым, как и был. Удивительно. Даже капитан ничем не проявлял свою озабоченность. Монах спустился на свою палубу, прошелся к пустой каюте, в которой раньше находился Сен. Сейчас там пребывали двое сотрудников месье Боднара: присматривали за возможными изменениями на палубе. Последние события увели нить логики, Рус даже не представлял, что может плохого или хорошего произойти в ближайшие часы. Оставались опасными двое полицейских из «эскадрона» и еще несколько наци с наемниками плантаторов. Это все держало на взводе. Понесшие большие потери враги могли выкинуть любой подвох, нанести неожиданный удар. Обреченный зверь уже не думает о собственной жизни. И, когда в коридоре, очень роскошно одетая дама, сопровождаемая не менее респектабельным джентльменом, игриво помахала пальчиками, эти действия Рус принял с настороженностью и постарался учтиво откланяться, чтобы не провоцировать возможного противника. Но дородному джентльмену и сие не понравилось. Разнесся щедрый перегар из пьяной глотки. Наклонился к Русу и рявкнул: —Не сметь! Потом своей даме.

—Я тебе плачу и не флиртуй с кем попало! Повернулся к монаху с намерением продолжить нравоучительную тираду о взаимоотношениях полов, но судно накренилось, клиент пошатнулся, и Рус резким движением подправил ревнителя патриарших устоев по инерции дальше. А дальше оказалось очень далеко. Дама задорно засмеялась. Воздействие на тело партнера оказалось таким динамичным, что мужик пролетел до самого конца коридора. Растянулся во всю длину своего неуклюжего долговязого тела. Женщина мило всплеснула руками:

—А ты ничего. А он так мне надоел. Такой накрахмаленный. Совсем не мужчина: как баба. Заходи ко мне в каюту дорогой, я научу тебя всем прелестям красивой жизни.

Рус еще раз вежливо поклонился.

—Рад бы сеньорита, но служба. Прошу извинить покорнейше.

—Ну что ты, милый, умные мальчики женщин на службу не разменивают.

Монах еще раз галантно поклонился.

—С вашего позволения. Как только позволит время, я к вам пожалую.

А в это время уже грозно поднимался сеньор с накрахмаленным жабо и стремительно приближался. Его решительные движения руками не имели должного обоснования в тактико-боевом искусстве, но были наполнены глубиной чувств и жаждой исполнения. Этого, к сожалению, оказалось недостаточно, и строгий господин, подчиняясь законам всех доказанных физических явлений, полетел с ускорением, но уже в другую.сторону.

Рус не стал далее задерживаться. Еще раз отвесил поклон прелестной даме, пообещал посетить. Поторопился в трюмное отделение. Целый каскад нижних палуб, лестниц, перегородок не позволяли запомнить путь и ориентироваться на обратном пути. Монах чуть ли не.через каждые четыре-пять шагов ставил случайную полоску мелом. Чем ниже палуба, тем меньше света в коридорах и переборках. Мрачновато было в этих местах, да и не безопасно ходить в отдаленных для пассажиров помещениях. Редкие матросы, сновавшие мимо, не обращали внимания на одинокую фигуру. В машинных отделениях сохранялась рабочая обстановка и никаких подозрительных скоплений случайных лиц Рус не обнаружил. Спустился к трюмным отсекам плутать пришлось долго. Благо, что комиссар схематично нарисовал план нижних палуб корабля. Правда, общие расположения основных помещений монах помнил еще с лекций на базе в Южной Корее. Но дойдя до трюмных люков, обнаружил, что многие из них задраены. Прошелся вдоль палубы—тоже закрыто. Дальше... У последних люков прямо на полу сидел какой-то лох и жадно тянул марихуану из толстой сигареты. Видно, он очень был занят приятным делом. Ему доставляло большое удовольствие долго выпускать дымок из скрученных трубочкой губ и втягивать по новой порцию отравы. Он даже нутром не ощутил приближение монаха. Мощный удар рукояткой пистолета по голове и послушное дальнейшим усилиям тело рухнуло внутрь трюма. Дальше Рус постарался как можно крепче закрутить ручки задраивания люка. Заклинил их. Голоса, которые были слышны из помещения, перестали доноситься. Большие грузовые люки изнутри открыть невозможно. Сохранялась уверенность, что до конца плавания оставшаяся компания не сможет выйти на свободу. Обратно Рус шел и стирал меловые полреки. Зашел в новую каюту Сен Ю. Дина спала прямо у кровати раненого монаха. Старая женщина перебирала тряпки и бинты. Доктор пересчитывал ампулы, иглы. Помещение было не так просторно, как люксовые каюты, но зато было неизвестно, по словам комиссара, никому. А капитан, всеми силами старался способствовать тишине и неизвестности всего остального. Громче играла музыка на всех палубах, активнее работали массовики и затейники, бары открыты круглосуточно, игровые помещения тоже. Сейчас, при виде порядка и спокойствия в каюте,. мирно спящей Дины, у Руса появилась уверенность, что теперь до Кейптауна есть шанс доплыть и сойти неизвестными на берег.

Совсем изможденный и перенервничавший за последние дни бравый Брюнер сидел в каюте со своими двумя ближайшими помощниками, полковниками. Он не находил себе места: то вскакивал, как угорелый, и носился драной козой по помещению, извергая проклятия на все атлантическое пространство, то усаживался резко в кресло и предавался долгой депрессии. Наконец он заметил своих старых сослуживцев и слабо, но еще зло заговорил:

—Штандартенфюрер, что вы заглохли? Неужели нельзя ничего подсказать? Как объяснить все происшедшее? Кто нас подставил? Почему против нас оказались полицейские? Что нам делать теперь?

Сидящий, с двумя рваными шрамами на щеке и дешевой сигаретой в щербленых зубах, был не менее расстроен и не менее взвинчен. Он хлебал большими глотками пиво и все время косил мутными глазами на дверь.

—Группенфюрер, в нашем случае сейчас лучше пригнуться и не высовываться до самого Кейптауна. Мы засвечены полностью. Не знаю кем, но наше инкогнито никак не прошло на корабле. В Африке выйдем на своих людей, выясним обстановку.

—Это еще сутки. Может нам бомбу в каюту подбросят. Как здесь сидеть и ждать своей смерти? Ты в своем уме? Неспроста ведь почти вся группа перестреляна?

—А что вы сейчас можете лучшего предложить, дорогой мой группенфюрер?

—Я не знаю. У меня голова кругом ходит. Я крепко заболел. Вы думайте, предлагайте.

—Придется свое следствие проводить. Но это потом, на земле. А все, что произошло, очень подозрительно и невероятно. Мюллер правильно радировал нам, чтобы мы бросали корабль и возвращались обратно.

—Мюллер не подумал, что мы никак уже не могли сойти с корабля. Кто нас подберет в море? Своих подводных лодок у нас нет.

—Значит был смысл затаиться и дождаться берега Африки.

—Так мы еще ничего не успели предпринять, как пятеро наших ребят пропало вместе со штурбанфюрером. А он ведь трезвенник, и на случайность обстоятельств не спишешь. Кто-то за нами уже с берега следил. И почему против нас выступили полицейские? Кто мог предполагать? Абсурд какой-то. С чего они аз автоматов по нашим парням?

—Ганс уже пришел в себя, сказал, что когда вбежали неизвестные с автоматами, то под потолком так ярко что-то вспыхнуло, что они все ослепли на некоторое время и вели огонь практически вслепую перед собой. Поэтому у нас такие большие потери. Но и шестеро полицейских убито: тоже немало.

—А что нам эти бешеные полицейские? Швенд наверняка подохнет от наших известий. Не выдержит старина.

—А ему уже пора давно умереть. Надоел он своими слезами.

—Не трожь его. Он все же сумел сохранить нашу колонию. Без него мыкались бы мы, как котята в чужой будке. У него деньги: и он хоть не балует, но все живут сытно и планы дальнейшие строят. Что вот нам делать?

—Сидеть тихо, будто наших никого не осталось.. —Но им ведь известна наша каюта.

—Кому им?

—Тем, кто стрелял.

—А разве из них кто-то остался в живых? Если и остался кто, то больше будет о своей шкуре думать. Не так уж их и много. Эти потери всех протрезвили. В Кейптауне дадим; запрос в Паулу, начнем прорабатывать версии. Кто-то третий, а может даже четвертый на корабле против нас и мешал нам. Зигфрид исчез с группой не от рук полицейских. И мы это обнаружили только на вторые сутки. Никаких следов, никаких концов. Что это: нелепая случайность? Пять человек. Диверсии против нас начались именно с первых суток пребывания на корабле. А мы дружно, компанейски шнапсом удовлетворялись, да баб искали по всем каютам. Вышли на задание: у каждого в кармане колода порнографических карт. Вояки. Вот нам и дали жару те, кто дело делает серьезно и профессионально.

—Это ясно. Не зуди зря, не поднимай снова нервы. Как там наши парни в трюме?—перевел разговор с неудобной и тяжелой темы Брюнер.

—Ничего с ними не случится: жратвы хватает, выпивки тоже. Гадить найдут где.

—Да-а,—уже спокойнее, отходя от пережитого, но продолжая шарить глазами по каюте, протянул группен-фюрер,—но себя мы не оправдали и задание позорно провалили.

—Какое к черту задание? Кому оно чейчас нужно? Самим бы живыми остаться. Восемь человек всего на ногах. Четверо раненых.

—Борман нам головы разобьет. Он так уважал наших молодых парней. Такие планы готовил, —продолжая размышлять о происшедшем, уныло гнусавил Брюнер.

—Главное Мюллеру толково объяснить. Он поймет. Не дурак и не сентиментален попусту. Борману доложить, что след утерян по причине вмешательства полиции. Про потери ни слова. Никого лично из молодых он не знает, тем более наемников плантаторов. Эти парни очень помогли нам сохранить хоть некоторые наши кадры.

—Так где же все-таки Зигфрид? Предатель! Сволочь!

—Я предполагаю самое худшее, шеф.

—Что именно?

—Наверное, они уже на дне холодной Атлантики. И косточки их обглоданы местной живностью океана.

—Что ты несешь? Как ты это можешь? Несуразный.

—Ничего не несу. Факт. Кто-то против нас очень жестоко поработал. Полицейским от нас ничего не надо. Монах о нас тоже не много знает, не догадывается, да и не смог бы так. Это информация высшего порядка. Кто-то хорошо знал про всех нас, про полицейских, про этого чертового везучего монаха.

—Логично, друг мой. Но кто это так хорошо извещен? Мюллеру расскажем, пусть он думает. Он больше нашего знает,—уже совсем успокоившись, согласился с доводами подчиненного Брюнер.—Если б не эти непредвиденные нелепые по своей сути обстоятельства, каюту монаха мы просто-напросто разнесли бы в щепки.

—Несомненно, группенфюрер. Включенная взрывчатка не обращает внимания на обстоятельства. Она действует. И господь ее уже не остановит. Думаю, Мюллер нас в любом случае поймет. А Борман, он по каждой собаке скулит.

—Что ты к нему привязался. Забудь. Он тоже жить хочет.

—А кто ему мешает? Все имеет. Даже девок неслабых под его старческую немощь приводят. Чего он плачется?

—Ясно чего, —повеселел чего-то Брюнер и начал ехидно хихикать.—По власти плачется.

—При фюрере надо было резвее думать. А то Францию согнули и размечтались, что Совета сами сломаются.

—Не лезь ты в историю, молод еще.

—Сами вы молоды. Сколько вам было в тридцать девятом?

—Не мы решали, не фюрер. Запомни: ему звонили и приказывали совсем не из Германии. Есть места, откуда позвонят, и будешь делать все, что прикажут. Если, конечно, хочешь остаться в истории и при власти. Иначе отойдешь в отстойник маразматической мемуаристики.

—Мы и так в отстойнике.

—Ну это еще далеко не отстойник. Здесь жить можно. Мы в резерве. Имена наши не так гадко замазаны, чтобы обижаться.

— И все равно мы оказались крайними.

—Не надо было фюреру слушаться психа Гиммлера, соглашаться с лагерями смерти. Все по иному сложилось бы. А так весь мир против себя настроили.

—Кто знал? Да и кто знает?

—Да все знают. Именно лагеря и именно то, что в них так же скопом сваливали и людей с именами. К чему было жечь этих смиренных представителей гомо сапиенс. Евреев. Чем они оказались хуже других наций? Только тем, что когда-то насолили фюреру? Но на этом политика не строится. Тем более глобальная политика. Третий, до этого молча сидящий и тихо пивший пиво, оберштурмбанфюрер фон Бойзен истерично загыгыкал:

—В каждой голове глобальная политика. Из этих глобальностей вырастает мелкая, но амбициозная и никчемная политична. Реальная серьезная политика—это не только королевство кривых зеркал, это искаженное понятие существующего. Никто ничего не знает, не понимает, но двигает свои идею за основную. И тот, кто смелее, наглее, пронырливее, громче: тот выходит на авансцену, тот герой нашего времени—идеолог, мыслитель, гений

Брюнер сочувственно покачал головой.

—Ты, что, заболел фюрероманией?

—Пока еще нет. Но уже хорошо вижу, кто может ею заболеть.

—А почему бы тебе не поехать в наш родной фатер-лянд. Биография твоя более-менее чистая, власти не придерутся. Начинай поднимать наши ценности на уровень идеи нации. Уже пора. Почти тридцать лет прошло со времени окончания войны. Пора новую начинать. Человек ты не глупый, сможешь организовать движение.

—В том-то все и дело, дорогой группенфюрер: рожей я не вышел. Для толкания идей и лидерства нации нужен человек недалекий, очень тщеславный, жадный до мировой известности в любом ее проявлении, кровожадный, низменный до самой последней ступеньки. Народу ведь надо толкать идеи, не оглядываясь ни на историю, ни на реальность того, что можно или не можно сделать. Главное—обещать, обещать много, громко, постоянно. Все остальное толпа примет и будет только ликовать и радоваться. И потерпит.

—Знаешь, фон Бойзен, мы поговорим о твоих мыслях именно со Швендом. В этом что-то есть. Ведь есть же для этого деньги и немалые. Надо только кандидатуру подходящую найти.

—Кандидатура—это удача столетия. Прошлый век выдал симпатичного Наполеона. А наш век выдал троих гениальных проходимцев: из них—двое в России. Дальше еще долго, наверное не найти подходящего клиента.

—Век еще не кончается.

—Да нет. История навряд ли подкинет нам второго такого симпатичного и запоминающегося фюрера, каким был наш незабвенный Адольф. Нет, нет. Он смотрел лучше всех исторических деятелей и до него, и после него. Как ни обливали его грязью и помоями, все равно он сохранил свой симпатичный имидж первого человека истории. Фюрер остался Фюрером—лидером нации. Немцам есть чем гордиться.

Глава девятая

Динстон мутными глазами посмотрел на капитана Луиса, с силой бросил рычаг телефона на стол.

—Ничего не понимаю.

—Что не понимать?—дьявольски спокойно, но с оценочной решимостью прокартавил полицейский. — Погибло восемь наших сотрудников. Как это могло случиться?

—Что-о!..

Динстон осел, привалился к спинке стула, схватился за сердце. Тело его обмякло, стало безвольным и старческим. Капитан забегал вокруг него. Нашел пилюли, валерьянку.

—Что с вами, сеньор полковник.

— Не знаю. Наверное, сердце. Со мной такого еще никогда не было. Столько лет гоняюсь за этим русским и только потери. Одни потери. Люди гибнут неотмщенные. Что делать? Капитан, подскажите.

Мулат задумчиво уставился в сторону далекой Африки.

—Восемь наших лучших парней погибло. Восемь. Не могу взять в толк, что там могло произойти. Пустячное дело, но что отписать министру.

—И я ничего не понимаю,—блеял мертвым голосом американец.—Какая-то напасть. Никакой логики. Сколько знаю этого неудобного русского, никакой логики, всегда, одна только ерунда. И люди гибнут и гибнут. И здесь: лайнер, раненый монах. Замкнутая территория. Все обложено. И на тебе— свои стреляют своих. Чушь собачья.

—Что они с немцами не поделили?

—Кто теперь сможет сказать? Трое оставшихся полицейских во время перестрелки находились с девицами где-то в неизвестной каюте. И сами очень немного узнали только на следующий день, когда не смогли найти своих коллег и обратились к капитану корабля. Но и тот не в курсе. Команда судна убрала трупы в морг, а полицейских направили к комиссару Боднару. Тот только руками разводит.

Динстон по-стариковски всхлипывал и набожно причитал.

—Ну, еще не все погибли,—жестко реагировал Луис.—Меня этим не остановишь. Я докопаюсь до сути. Нужно проанализировать списки всех пассажиров, команду лайнера, обслугу. Хотя, спрашивается, что нам сразу мешало просмотреть списки. Да и этот французишко каким образом на корабле оказался. У него какие дела в Африке могут быть?

Мулат защелкал пальцами, задумчиво заходил по комнате.

Но американец не давал сосредоточиться.,—Время, время уходит,—стонал он скорбно, потирая левую сторону груди. — Где теперь этот шельма находится? А мы еще не предупредили в Африке резидента. Маккинрой, сволочь, наверное уже там.

—Поздновато. Уже три часа, как судно причалило к пирсу Кейптауна.

—За это время из города он не выберется. Раненого подлечивать необходимо. А это стационар, деньги, время. Сутки, минимум, нужно.

—Значит нужно срочно звонить резиденту и нажимать на него, чтобы крутился. А то этот придурок с монахом сядут на другой корабль и ищи его потом. Куда ему плыть-то надо?

— Вообще-то в Китай. Но он так по-дурацки выбирает маршрут, что путает все расчеты моих сотрудников.

—Ну, что-то и мы можем прикинуть. По карте видно, как ему удобнее отплывать.

—С этим не предугадаешь. Он картой не пользуется. Все как-то по наитию, эмоционально.

—На его руках раненый. Здесь особо ничего и некогда мудрить. Он ограничен в маневрировании. Закроем несколько возможных путей. Не раскисай, вельможа,—прикрикнул капитан, видя, как полковник угасающе депрессирует. —Молодой еще. Люди погибли, но мы то живы. Что нам? Надо размышлять дальше.

—Ах, да,—резко встрепенулся Динстон,—извини Луис, с горя совсем забыл. Сколько за людей я должен?

—По сто тысяч.

—О'кей.

Полковник неуверенной рукой выписал чек, подал мулату.

Тот мельком посмотрел на бумажку, удовлетворенно спрятал в карман. Успокаивая бледного Динстона, уверенно произнес:

—Шпионы долго не живут. И у этого субъекта ниточка оборвется. Такова логика людей вне общества. Не печальтесь, мой друг. Мы атакующая, законная сторона. Не все еще потеряно.

—Что ты говоришь? Он не шпион и ему везет.

—Не плачь. Живой же. Что еще надо?

—Да нет. Скорее я сдохну, как собака, а этот козел будет жить.

—Ну, полковник, не так все мрачно. Не впадайте в транс.

—Мрачно, дорогой Луис, веселее не будет. Его дружки могут мне, как одному теневому министру в Китае, паука голодного в карман подкинуть. Тот уже четвертый год парализованный в постели тухлятиной воняет.

И не придерешься к ним. Человек жив. А практически. Что за жилец, прикованный к кровати. Хуже тюрьмы.

—Откуда они знают вашу роль в этих событиях?

—Знают они. Все знают. Пора мне на пенсию бежать. Только так можно спастись от них.

—Не верю, что это такая мощная контора, что даже вам, высокопоставленному офицеру разведки, приходится опасаться. Я поеду в Африку. Наведу там шмон. Посмотришь, как надо действовать.

—Полицейский подошел к карте.

— В Азию он может двинуться из Кейптауна из Порт-Элизабет. Эти два порта мы и возьмем под наблюдение. Я беру с собой людей, оформляю рабочую командировку по выяснению причин гибели наших офицеров. Вы же звоните в Африку, и пусть ваши люди нащупают монаха. Там у меня имеются крепкие связи с местной службой. Она поможет. Там ребята очень крутые. Несколько я знаю, в ЮАР мы вообще можем действовать против цветных, не соблюдая никаких законов: страна белых и для белых. Нужно только вовремя обнаружить место, где может скрываться монах. Возьмем гранатометы ипросто разбомбим место, где он будет находиться. Торопите своих подчиненных.

Дата добавления: 2015-06-04