Моя девятая просьба. 2 страница. Сократ говорил, что нельзя идти путем, проложенным для вас другими

Сократ говорил, что нельзя идти путем, проложенным для вас другими. Вы должны своими собственными ногами прокладывать дорогу.

Это не те дороги, которые уже готовы, по которым вы можете просто ходить, - совсем нет. Вы должны проторить дорогу своими собственными ногами; как раз когда вы ходите, вы и прокладываете дорогу. И помните, эта дорога только для вас, ни для кого другого.

Это все равно как птицы, летающие в небе, не оставляют следов, по которым могли бы следовать другие птицы. Небо снова остается пустым. Летать может любая птица, но она должна проложить свой собственный путь.

Это было опасно. Сократ представлял реальную опас­ность. Иисус не был реальной опасностью. И вам нужно понять различие, поскольку Иисус также был распят. Но чего хотел Иисус? Он хотел быть признанным толпой. Он не был насто­ящим бунтарем. Он добивался уважения: «Я ваш ожидаемый мессия». Он хотел того, чтобы толпа придала ему святость, респектабельность. И он всеми способами пытался исполнить требования толпы. Это другая история.

Люди всегда думали, что Сократ и Иисус принадлежат к одной категории людей, - это не так; они как раз противопо­ложны. Сократ не добивался, чтобы его признавали. Сократ говорит: «Пожалуйста, оставьте меня одного - так же, как я оставляю вас одних. Пожалуйста, дайте мне свободу. Я не вмешиваюсь в вашу жизнь, вам не следует вмешиваться в мою». Это выглядит абсолютно честным. Он не добивается, чтобы его признавали. Он не говорит: «Все, что я говорю, - истина, и вы должны принимать ее». Нет, он говорит: «Все, что я говорю, составляет мое право говорить. У вас есть ваше право говорить.

Когда судьи приговорили убить этого человека, они ощутили небольшое чувство вины. Он был высшим расцветом греческого гения. Поэтому они предложили ему несколько возможностей; они сказали: «Вы можете покинуть Афины...» В те дни Греция состояла из городов-демократий, и это на самом деле гораздо более демократический способ правления. Чем меньше по размеру государство, тем больше демократии в нем возможно, поскольку это прямая демократия.

Люди в Афинах обычно собирались на площади, подни­мали свои руки «за» или «против», принимали решения. Теперь в такой стране, как Америка, демократия стала на­столько непрямой, что вы выбрали человека на несколько лет и теперь не знаете, что он будет делать. В течение этих нескольких лет вы не можете контролировать его. Он что-то обещал вам, но может делать прямо противоположное. Так оно и происходит все время. Но в Афинах была прямая демокра­тия. Любое важное дело - и народ Афин собирается вместе и голосует «за» или «против». Так что власть не делегировалась на пять лет. Власть всегда была в руках народа.

Поэтому судьи сказали: «Это просто. Вы покидаете Афи­ны. Вы можете устроить свой дом в любом другом городе, и, где бы вы ни были, вы везде найдете учеников, друзей - в этом нет вопроса».

Сократ сказал: «Это не вопрос моего выживания. То, что вы говорите, конечно, удобно, и любой деловой человек выбрал бы это. Все просто. Зачем без нужды быть убитым? Переезжай в другой город». Сократ сказал: «Я не собираюсь покидать Афины, поскольку это вопрос выбора между удобством и жизнью и я выбираю жизнь — даже если она принесет смерть. Но я не выберу удобства, это было бы трусостью».

Они предложили ему другую альтернативу. Они сказали: «Тогда сделайте следующее: оставайтесь в Афинах, но прекра­тите учить».

Он ответил: «Это еще труднее. Вы просите птиц не петь по утрам? Деревья - не цвести, когда приходит время цвете­ния? Это моя единственная радость: разделять мою истину с теми, кто идет ощупью в потемках. Я собираюсь быть здесь, и я собираюсь продолжить учить истине».

Судьи сказали: «Тогда мы бессильны, поскольку толпа, большинство хочет, чтобы вы были отравлены, убиты». Он сказал: «Очень хорошо. Вы можете убить меня, но вы не сможете убить мой дух…».

Но помните, под духом он не имел в виду душу. Под духом он имел в виду свою смелость, свою преданность истине, своему пути в жизни. Этого нельзя изменить.

«...Вы можете убить меня. Меня совершенно не беспокоит смерть, поскольку есть только такая альтернатива. Или я просто умру - и тогда нет проблем. Когда меня нет, какие могут быть проблемы? Так что или я просто умру, и проблем нет, или я не умру, и моя душа продолжит жить. Тогда, по меньшей мере, я получу удовлетворение от того, что я не был трусом, что я тверд в своей истине, что вы могли убить меня, но не смогли согнуть».

Он умер радостно. Сцена смерти Сократа - нечто самое прекрасное в истории человека.

В Греции не было креста; приговоренному давали яд. Поэтому на стороне определенный человек, официальный отравитель, готовит яд, который он дает людям, приговорен­ным к смерти. Отравление было назначено на шесть вечера. Солнце садилось, и Сократ снова и снова спрашивал: «В чем дело? Поторопите этого человека, становится поздно».

А тот человек действительно пытался оттянуть казнь как можно дольше. Он любил Сократа и хотел, чтобы тот пожил еще немного. Это все, что он мог сделать... он мог очень медленно, не торопясь, готовить яд. Но ученики снова и снова приходили к нему и говорили: «Учитель спрашивает, почему вы так задерживаетесь?»

Слезы стояли в его глазах, он говорил: «Он на самом деле опасный человек. Я стараюсь, чтобы он прожил немного дольше, а он торопится».

Отравитель спросил Сократа: «Почему вы так спешите?»

Сократ сказал: «Я спешу, потому что я потрясающе прожил жизнь, я полно прожил жизнь; я знаю ее. Смерть мне не известна; это великое приключение. Я хотел бы испытать вкус смерти».

Невозможно убить такого человека. Нет способа убить такого человека, который хочет испытать вкус смерти, кото­рый хочет познать смерть, который хочет принять вызов и испытать приключение неизвестного.

Жить опасно означает, что всякий раз, когда есть альтер­нативы, остерегайтесь: не выбирайте привычного, удобного, респектабельного, принятого обществом, почетного.

Выбирайте то, что заставляет звенеть колокольчик в вашем сердце. Выбирайте то, что вы хотели бы делать, несмотря на какие бы то ни было последствия.

Трус думает о последствиях. Что случится, если я сделаю это? Какой будет результат? Он больше всего заботится о результате.

Настоящий человек никогда не думает о последствиях. Он думает только о действии - в это мгновение. Он чувствует: «Это то, что подходит мне, и я буду делать это». Тогда что бы ни случилось, будет приветствоваться. Он никогда не пожалеет.

Настоящий человек никогда не сожалеет, никогда не раскаивается, поскольку он никогда ничего не делает против себя.

А трус умирает тысячу раз перед смертью и непрерывно сожалеет, раскаивается; было бы лучше сделать то, сочетаться браком с тем мужчиной, с той женщиной, выбрать ту профес­сию, пойти учиться в колледж... всегда есть тысячи альтерна­тив, и вы не можете выбрать их все.

Общество учит вас: «Выбирайте привычное, удобное; выбирайте хорошо проторенный путь, по которому прошли ваши предки и предки их предков со времен Адама и Евы. Выбирайте хорошо проторенный путь. Этот путь доказан: так много людей - миллионы - прошло по нему, вы не ошибетесь».

Но запомните одну вещь: толпа никогда не имела пережи­вания истины.

Истина случается только индивидуумам.

Этот хорошо проторенный путь проторен не Сократом и людьми, подобными Сократу.

Он проторен массой, посредственностью, людьми, кото­рые никогда не имели смелости пойти в неизвестное, - они никогда не сходили с основной магистрали. Они цепляются друг за друга, поскольку это дает им определенное удовлетво­рение, утешение: «С нами так много людей...»

Вот почему все религии постоянно пытаются обратить к себе все больше и больше приверженцев. Причина не в том, что они заинтересованы в людях, их жизни, их преобразовании, - нет, они и сами не преобразуются, но если христиан больше, чем индусов, то, естественно, кажется, что у христиан больше шансов на обладание истиной, чем у индусов. Если буддистов больше, чем христиан, тогда, конечно, они могут продолжать верить, что они обладают истиной и именно поэтому с ними так много людей.

Но я хочу, чтобы вы помнили: истина всегда случается индивидуумам.

Это не коллективное явление. Она не случается толпе. Она всегда случается отдельным личностям.

Она все равно как любовь.

Видели ли вы влюбленную толпу? Это невозможно... чтобы одна толпа влюбилась в другую толпу. По крайней мере, до сих пор такого не случалось. Это индивидуальное явление. Один человек влюбляется в другого человека... Влюблены два человека.

В истине нет и двоих. Вы одни в своей абсолютной уединенности переживаете ее.

Поэтому остерегайтесь толпы. Остерегайтесь хорошо про­топтанного пути. Остерегайтесь миллионов христиан, и буд­дистов, и мусульман, и индусов, и евреев; остерегайтесь всех этих людей.

Если вам нужно найти кого-то, ищите того, кто не принадлежит ни к какой толпе.

Вот почему я говорю, что Сократ и Иисус совершенно различны. Иисус старается принадлежать толпе. Толпа отвер­гает его; это уже другое дело. Толпа не желает признавать его, но он всеми способами пытается... Он никогда не думал ни о каком христианстве. Он был евреем, родился евреем, жил евреем, умер евреем, молился еврейскому Богу, все пытался убедить евреев: «Я ваш ожидаемый мессия». Он не бунтарь.

Истина приходит только к мятежным, а быть мятежным - это определенно жить в опасности.

И каждое мгновение, со всех сторон, всеми возможными способами вы сталкиваетесь... Вы живете с человеком, которо­го не любите, но вы продолжаете цепляться за явный комфорт, за то, что есть хоть кто-то, за кого можно уцепиться. Подумаете о том, чтобы расстаться с этим человеком, - и темнота, одиночество - что вы будете делать? Как будете жить? Может быть, вы не любите, но все же есть хоть кто-то. Вы выбираете удобное, привычное. У вас профессия, которую вы ненавиди­те...

Один мой дядя - поэт, и он мог бы быть одним из величайших поэтов Индии, если бы послушал меня. Но я был слишком молод, а он был выпускником университета. Я старался сделать, как лучше, я сказал: «Вы можете не слушать меня, это ваше дело, но я хочу сказать вам».

Он возразил: «Почему ты беспокоишь меня?»

Я сказал: «Это определит всю вашу жизнь. Вы поэт. Я не много понимаю в поэзии, но то, что я видел в ваших блокнотах, дает мне уверенность в том, что, если вы выберете привычное, удобное - то есть профессию нашей семьи...»

Мой дед говорил ему: «Теперь ты выпускник. Заканчи­вай; начинай присматриваться к делу».

Я сказал ему: «Не слушайте его. Он убьет все ваше будущее».

Он сказал: «Ты странный мальчик. Ты предлагаешь мне, чтобы я не слушался своего собственного отца, а слушался тебя».

Я ответил: «Однажды вы будете раскаиваться. Ну и слушайтесь его». Он послушался деда. И как раз перед тем, как мы покинули Пуну, он пришел ко мне и сказал: «Простите меня. Я все еще помню вас, такого маленького, пытающегося убедить меня не слушать отца. Конечно, такой выбор был самым удобным для меня. Имелось дело, бизнес; я получил свое наследство. Дело было налажено, мне не нужно было много стараться».

А раз он вошел в дело, мой дед немедленно начал присматривать ему девушку. Я сказал ему: «Смотрите, вас мало-помалу захватывает все это».

Он ответил мне: «Ты мой друг или враг? Отец подыски­вает мне жену, а ты говоришь, что он подыскивает мне тюрьму».

Я сказал: «Вам решать. Вы сами должны искать себе жену. Почему этим должен заниматься отец? Странно, его отец искал жену для него - и он стоял в стороне. Теперь он ищет жену для вас - и вы стоите в стороне. Как он может найти жену для вас?» Но мой дед был сильным человеком. Мой дядя не мог ничего возразить ему; если дед что-то решал - это было окончательно. И однажды он решил для него брак. Бракосо­четание состоялось.

Я пришел на его бракосочетание и всячески дразнил его: «Вы собираетесь жить в заключении».

Когда он прибыл в Пуну, он сказал мне: «Вы были правы. Это была жизнь в заключении, и заключение становилось все большим и большим: сначала дело, потом жена, потом дети, теперь образование детей, теперь женитьба детей». И теперь ему шестьдесят пять, у него нет времени на поэзию. Когда он был в Пуне, всего две или три недели, он снова начал писать стихи. И он говорил мне: «За годы я все совершенно забыл; не было времени. Но глядя на вас, вспоминая, что вы говорили мне, я понял, что вы были правы. И я хотел бы прийти сюда на несколько месяцев и вернуть мои мечты, мои видения, уже исчезнувшие».

И как раз два или три дня назад Шила принесла его письмо: «Теперь вы уехали слишком далеко, мне невозможно добраться туда, а я надеялся приехать в Пуну». Для чего он надеялся приехать в Пуну? И как вы думаете, теперь, когда со времени моего совета так много воды утекло в Ганге, способен ли он оживить свою поэзию? Я так не думаю, поскольку он показал мне несколько вещей, написанных во время его пребывания в Пуне, - они не были того качества, которое, как я знал, было присуще ему, когда он был молодым. Теперь набралось так много хлама. Он более не молод, устал, скучен, постоянно кается. Те несколько дней, что он пробыл там, он постоянно раскаивался: «Увы, я не послушался вас». Но никто не послушался бы ребенка. И то, что я предлагал, было мятежом против отца - его отца.

Вы выбираете профессию, которая поудобнее; вы выбира­ете друзей, которые поудобнее. Я видел странных людей. У меня был один друг - у меня редко бывали друзья, да и те, которые были, были не очень-то друзьями. Так что я на самом деле не помню, были ли у меня друзья, это лишь слово. Но он думал, что является моим другом, - он был профессором химического факультета.

Во всем университете только у меня и у него был автомобиль. Сначала автомобиль был только у него; он был сыном богатого человека, и автомобиль не был для него проблемой. Мне иметь автомобиль было невозможно. Я, быва­ло, проходил пешком четыре мили, чтобы преподавать в университете, и обратно четыре мили - два часа каждый день. Но я наслаждался ходьбой, она была прекрасным упражнени­ем. Но один из моих поклонников терпеть не мог такое упражнение; он подарил мне автомобиль. В тот день, когда я приехал в колледж на автомобиле, - а до этого профессор химии ни разу и не подумал познакомиться со мной, - он подбежал ко мне. Он назвал мне свое имя и сказал: «Я был бы счастлив, быть вашим другом».

Я сказал: «Странно, так неожиданно... Я здесь уже два года. Мы сталкивались друг с другом каждый день по два или три раза, и вы ни разу не поприветствовали меня». Конечно, я сам никогда не приветствовал его, поскольку не вмешиваюсь ни в чью жизнь. Кто знает, о чем вы думаете... а я могу бросить камень, и ваши мечты разрушатся, или случится что-нибудь подобное. Я не вмешиваюсь, если только кто-нибудь не приглашает меня; тогда это его ответственность. «Что случилось так неожиданно?»

Он сказал: «Отойдем в уголок, и я скажу вам». Он отвел меня в уголок и сказал: «Я решил поддерживать дружеские отношения только с теми, у кого есть автомобиль».

Я спросил: «Почему?»

Он сказал: «Если водить дружбу с людьми, у которых нет автомобиля, они просят... им нужен ваш автомобиль, каждый день они просят их подвезти, а вы должны платить за бензин. И они портят автомобиль, делают то, делают это, а вы должны присматривать за ними. Поэтому я решил поддерживать дружбу только с теми, у кого есть автомобиль».

Я сказал: «Это прекрасная идея. Но вы, пожалуйста, простите меня. Выслушав вашу идею, я решил не водить никакой дружбы с теми, у кого есть автомобиль».

Он спросил: «Но почему?»

Я ответил: «Из-за вашей идеи: может быть, это будет и их идеей тоже!»

Людской ум функционирует одинаковым образом. Люди становятся друзьями, если они принадлежат одному обществу, имеют одинаковый стандарт жизни; если они ходят в одну синагогу, в одну церковь, если они члены Ротари-клуба или клуба светских львов. Они - люди одного стандарта жизни, это удобно. Если вы заведете дружбу с бедным человеком, это неудобно. Однажды он придет и попросит у вас несколько рупий, его жена больна...

С членом Ротари-клуба не так. С ним поддерживать дружбу хорошо. С вами все в порядке, с ним все в порядке; проблем нет. У вас есть дом, у вас есть автомобиль; у него есть дом, у него есть автомобиль. У вас есть слуги, у него есть слуги. Нет проблем. Но всего лишь шаг ниже - и будут проблемы, ведь человек может попросить, обязательно попросит... Когда-нибудь у него возникнут неприятности, тогда где же ему еще искать помощь? Вы друг... Вот почему люди не водят дружбы со слугами. Годами слуга присутствует в их доме - и никакой дружбы. Они остаются почти не знакомыми.

Жить опасно означает не ставить таких глупых условий между собой и жизнью, как удобство, комфорт, респектабельность.

Отбросьте все это и позвольте случаться жизни, идите с ней, не беспокоясь, находитесь ли вы на основной магистрали или нет, не беспокоясь, где вы кончите.

Живут лишь очень немногие.

Девяносто девять и девять десятых процента людей лишь совершают медленное самоубийство.

Последнее, что следует запомнить, настолько существен­но, что мне непростительно забыть об этом. Живите наблюдая.

Что бы вы ни делали: ходите, сидите, едите или ничего не делаете, просто дышите, отдыхаете, расслабляетесь на траве, - никогда не забывайте, что вы наблюдатель.

Вы снова и снова будете забывать об этом. Вы будете вовлечены в какие-то мысли, в какие-то чувства, в какие-то эмоции, в какие-то настроения - во все, что будет отвлекать вас от наблюдателя.

Вспомните и бегите назад к центру вашего наблюдения.

Непрерывно совершайте внутренний процесс...

Вы удивитесь, как жизнь изменит свое качество. Я могу двигать этой рукой без всякого наблюдения и могу двигать ею, всецело наблюдая ее движение изнутри. Эти два движения совершенно различны. Первое движение - это движение робота, механическое движение. Второе движение - это созна­тельное движение. И когда вы сознательны, вы чувствуете руку изнутри; когда вы несознательны, вы знаете руку только снаружи.

Вы узнали свое лицо только через зеркало, снаружи, поскольку вы - не наблюдатель. Если вы начнете наблюдать, вы почувствуете свое лицо изнутри - и это такое переживание, наблюдать себя изнутри.

Затем постепенно начнут происходить странные вещи... Исчезают мысли, исчезают чувства, исчезают эмоции, и во­круг вас возникает молчание.

И вы - как остров посреди океана молчания.

Просто наблюдатель, как пламя света в центре вашего существа, излучающее все ваше существо.

Вначале это будет только внутреннее переживание. Пос­тепенно вы увидите, как это излучение распространяется за пределы вашего тела, его лучи достигают других людей. И вы будете удивлены и потрясены тем, что другие люди, если они хоть немного чувствительны, немедленно осознают, что что-то невидимое коснулось их.

Например, если вы наблюдаете себя… Просто идите позади кого-нибудь и наблюдайте себя, и почти с уверенностью можно сказать, что тот человек обернется и посмотрит назад без всякой причины. Ведь когда вы наблюдаете себя, ваше состояние наблюдения начинает излучать, и это излучение обязательно коснется человека, идущего впереди вас. И если его коснулось что-то невидимое, он обернется назад - в чем дело? А вы далеко, вы не могли даже дотронуться до него рукой.

Вы можете провести такой эксперимент: кто-то спит, а вы садитесь рядом с ним и просто наблюдаете себя. Человек неожиданно просыпается, открывает глаза и оглядывается вокруг, как будто кто-то дотронулся до него.

Постепенно вы также сможете ощущать касание через лучи. Это то, что называется вибрацией. Это реальное явление. Другой человек чувствует ваши лучи; вы тоже почувствуете, что вы коснулись его.

Слово «коснулось» используется с очень большим значе­нием. Вы можете использовать его, не понимая, что означает, когда вы говорите, что «меня коснулся» человек. Он мог не сказать вам ни слова. Он мог лишь проходить мимо. Он мог лишь раз заглянуть в ваши глаза, и вы чувствуете, что этот человек «коснулся» вас. Это не просто слово - так именно и случилось.

И тогда эти лучи начинают распространяться и достигать людей, животных, деревьев, скал... и однажды вы увидите, что изнутри вы касаетесь всей вселенной.

Ваша уединенность абсолютно такая же, как и была. Но она становится больше, обширнее.

Это переживание, которое я называю переживанием бо­жественности.

Дата добавления: 2015-06-04