I. О психической деятельности и сознании человека 3 страница

И. П. Павлов писал: «... Мы отлично знаем, до какой степени душевная, психическая жизнь пестро складывается изсознательного и бессознательного». Одну из причин слабости психологического исследования он усматривал в том, что оно ограничивается сознательными явлениями. Поэтому и психолог при его исследовании находится в положении человека, который идет в темноте, имея в руках фонарь, освещающий лишь небольшие участки. «... С таким фонарем трудно изучить всю местность» (И. П. Павлов. Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей нервной деятельности (поведения) животных. Полн. собр. соч., т. III, кн. 1. Изд. 2. М. — Л., Изд-во АН СССР, 1951, стр. 105).

² О наличии таких явлений говорят экспериментальные факты, свидетельствующие о том, что испытуемые могут адекватно реагировать на признак, наличие которого они не осознают, в котором они не могут дать отчета. См., например, Л. И. Котляревский. Отражение непосредственных условных связей в корковой символической проекции. «Труды лаборатории физиологии и патофизиологии высшей нервной деятельности

осознаются предметы или явления, всегда обладают той или иной мерой обобщенности; они объективируются в слове, которое обозначает их предмет.

Сознание — это первично осознание объективного мира; самый психический процесс, в результате которого осознается объект, не является тем самым тоже осознанным. Осознание психических процессов и явлений совершается опосредствованно, через их соотнесение с объективным миром. Осознание своего чувства предполагает соотнесение его с тем объектом, который его вызывает и на который оно направлено. Поэтому возможно неосознанное чувство. Неосознанное чувство — это, разумеется, не чувство, которое вообще не переживается; неосознанным чувство является, когда не осознана причина, которая его вызывает, и объект, лицо, на которое оно направлено. Переживаемое человеком чувство существует реально и не будучи осознано; реальность его существования как психического факта — в его действенности, в его реальном участии в регулировании поведения, действий, поступков человека.

Подобно этому люди сплошь и рядом делают правильный вывод, не осознавая его основания, — переносят правило с одних задач на другие, новые, не осознавая, что между этими задачами общего, и т. д. При этом грань между тем, что человек осознает и что как бы уходит из его сознания, текуча, изменчива, динамична: по ходу жизни и деятельности осознается то одно, то другое. Осознание человеком объективной действительности не только не исчерпывает всего существующего, но не охватывает и всего того, что непосредственно окружает человека и воздействует на него.

Физиологически динамика осознания и неосознания обусловлена индукционными отношениями возбуждения и торможения: более сильные раздражители по закону отрицательной индукции тормозят дифференцировку остальных раздражителей. При восприятии предметов осознаются признаки, являющиеся «сильными» раздражителями. В качестве «сильных» в обыденной жизни, в первую очередь, выступают те, которые связаны с закрепленным практикой назначением данной вещи. Их осознание индукционно тормозит осознание других свойств того же предмета¹. Этим обусловлена трудность осознания той же вещи

ребенка и подростка», т. IV. Сб. «На пути к изучению высших форм нейродинамики ребенка». Под ред. проф. А Г Иванова-Смоленского и Э. Ю. Шурпе. М., Госмедиздат, 1934, стр. 446 — 447; см. также Э. Торндайк. Процесс учения у человека. М., Учпедгиз, 1935, стр. 58 — 59 и 67 — 69.

¹ Так же, по-видимому, объясняются факты, которые вслед за Бернхеймом (Bernheim) описал Жане (Janet). Бернхейм квалифицировал факты, о которых идет речь, как «негативную галлюцинацию». Заключались

в новом качестве. Новые качества открываются сознанию, когда вещь включается в новые связи, в которых эти качества становятся существенными, «сильными».

Самая существенная сторона работы мышления состоит именно в том, чтобы, включая вещи в новые связи, приходить 'к осознанию вещей в новых, необычных их качествах. В этом заключается основной психологический «механизм» мышления. Открытие, приводящее к техническим изобретениям, заключается сплошь и рядом именно в том, что вещи открываются сознанию в новых своих качествах. Иногда этому содействует случай, т. е неожиданные соотношения, в которые ставит вещи не мысль изобретателя, а сама действительность.

Сказать, что осознание или неосознание тех или иных вещей и явлений зависит от их «силы», значит, тем самым сказать, что осознание (или неосознание) зависит не только от знания, позволяющего опознать предмет, но и от отношения, которое этот предмет или явление вызывает у субъекта. С этим связаны глубокие и вместе с тем антагонистические, противоречивые взаимоотношения между осознанием и эффективностью. Известно, что при сильных переживаниях сознание выключается (причем это выключение тоже избирательно). Очень волнующие события трудно бывает сразу осознать; надо думать потому, что особенно сильно действующее ядро такого события тормозит связи, необходимые для его осознания. Известно, что дети, у которых эмоциональность повышена, сразу же по возвращении с праздника редко бывают в состоянии что-либо связно рассказать о пережитом, и лишь на следующий день и позже пережитое «кусками» появляется в сознании и рассказах ребенка. Люди, которые очень эмоционально воспринимали музыку, сразу же после концерта ничего или почти ничего не могут воспроизвести из только что прослушанного неизвестного

они в том, что испытуемому в гипнотическом состоянии внушалось, чтобы он не видел определенного объекта; по пробуждении указанный объект исчезал из поля зрения испытуемого Подобно этому Жане внушал своим испытуемым, что бумажки, помеченные крестом, не могут быть видимыми. По пробуждении испытуемого Жане раскладывал перед испытуемым десять бумажек и предлагал их сосчитать. Испытуемый насчитывал шесть бумажек; четырех, помеченных крестами, он не видел В другом варианте этих опытов Жане делал на бумажках, которые он хотел сделать невидимыми, надпись «невидимый» и таким образом устранял их из сознания. См P Janet. La Personnalité Ch. VII — «Le problème de la conscience» Paris, p. 143. Здесь значок (крестик) или надпись («невидимый») на бумаге превращались в тормоз для ее восприятия. В этих последействиях гипнотического внушения выступала общая закономерность осознания действительности, постоянно действующая и в нормальном восприятии. На многие стороны действительности в зависимости от обстоятельств надеваются (а потом снимаются) шапки-невидимки.

им произведения, а на следующий день мотивы один за другим всплывают в их сознании. (Все явления так называемой «реминисценции» — последующего воспроизведения, более совершенного, чем первое, непосредственно следующее за восприятием или заучиванием материала, относятся сюда же.)¹ Для осознания существует, очевидно, некоторая оптимальная сила «раздражителя».

Помимо силы раздражителя как таковой при изучении процесса осознания надо учитывать и ее направление. Явления, оказывающиеся для субъекта антагонистически действующими силами, взаимно тормозят их осознание. Этим обусловлены трудности, на которые наталкивается осознание эмоционально действующих явлений, всегда наделенных положительным или отрицательным знаком, а иногда и одним и другим. Отсюда же затрудненность осознания своих побуждений — в тех случаях, когда эти частные побуждения того или иного поступка находятся в противоречии с устойчивыми установками и чувствами человека. Помимо того, побуждения вообще в меньшей мере осознаются, чем цель, — в силу того, что в их осознании нет такой необходимости, как в осознании цели действия. Осознание окружающего вплетено в жизнь. Вся противоречивость жизни и отношений человека к ней сказывается не только в том, как человек осознает действительность, но и в том, чт он осознает и чт выключается из его сознания.

Из всего сказанного явствует, что неосознание тех или иных явлений означает не только негативный факт — отсутствие их осознания. Так же как торможение не есть просто отсутствие возбуждения, так и неосознание, обусловленное торможением, означает не только отсутствие осознания, а является выражением активного процесса, вызванного столкновением антагонистически действующих сил в жизни человека. Однако и там, где неосознанное обусловлено активным процессом торможения, налицо гибкая, подвижная динамика непрерывных переходов, не позволяющая говорить об отделенных друг от друга непроходимыми барьерами устойчивых сферах осознанного и «вытесненного». Изучение динамики осознания и ее закономерностей (проявляющихся в восприятии, запоминании и воспроизведении, мышлении и т. д.) — обширное поле дальнейших исследований.

¹ Нужно вообще сказать, что функциональное построение психологии искусственно разрывает и разносит по разным рубрикам (восприятие, память и т. п.) явления, по существу, совершенно однородные, выражающие одни и те же психологические закономерности. Необходима коренная перестройка и в этом отношении. В дальнейшем основная часть психологии должна будет строиться как система закономерностей, общих для явлений, относимых к разным функциям, к разным процессам.

Для полной характеристики сознания человека, осознанности его поведения надо учитывать не только общую «функциональную» характеристику самого процесса осознания, но и то, на что она распространяется, что осознается.

Осознанное и неосознанное отличаются не тем, что в одном случае все исчерпывающе осознается, а в другом — ничего не осознано. Различение осознанного и неосознанного предполагает учет того, что в каждом данном случае осознается. Чтобы действие было признано осознанным, необходимо и достаточно осознание человеком его цели (и хотя бы ближайших его последствий). Никто не назовет такое действие несознательным только потому, что человек не осознал при этом все движения, все средства, при помощи которых он его выполнил. Когда мы говорим далее об учащемся, что он сознательно относится к усвоению знаний, мы имеем в виду не только то, что он понимает и осознает физические, геометрические, логические зависимости усваиваемого им научного материала, но и то, что он правильно осознает мотивы, в силу которых он должен их усвоить (он учится не для того, чтобы получить хорошую отметку, и не потому что родители его за хорошую отметку побалуют, а потому, что он осознает необходимость овладеть этими знаниями для успешного выполнения в дальнейшем своих обязанностей перед обществом).

Сознание, как и психическое вообще, служит для «регуляции» поведения, для приведения его в соответствие с потребностями людей и объективными условиями, в которых оно совершается. Всякая психическая деятельность есть отражение объективной действительности, бытия и регулирование поведения, деятельности. Сознание как специфическая форма отражения бытия — посредством объективированного в слове, общественно выработанного знания — это вместе с тем и специфический способ регулирования поведения, деятельности, действий людей. Этот специфический способ выражается в целенаправленном характере человеческих действий — в возможности предвосхитить результат своего действия в виде осознанной цели и спланировать самые действия в соответствии с ней. Возникновение сознания — это возникновение сознательных действий, сознательного поведения. Сознательное поведение, сознательная деятельность — это специфический способ существования человека.

***

Применительно к сознательным действиям человека проблема детерминизма приобретает особую остроту. Свобода сознательных действий как будто непримиримо противостоит

детерминированности как необходимости. Однако на самом деле сознательное действие детерминируется обстоятельствами жизни и вместе с тем изменяет их по замыслу человека. В нем, таким образом, непосредственно выступают и необходимость и свобода.

Необходимость заключается в объективной закономерной обусловленности человеческих действий, как и всех явлений; свобода человека — в возможности самому определить линию своего поведения, отвергнув все решения, несовместимые с ней¹.

Эта возможность, о которой свидетельствует весь опыт человечества, находится в непосредственной противоположности не к необходимости в смысле детерминированности, а к принуждению. Защищать ее в этом реальном плане надо не теоретическими рассуждениями, а борьбой со всеми видами и средствами порабощения людей.

Если детерминированность не приходится смешивать с принуждением, то никак нельзя вместе с тем вовсе отрывать свободу внутреннюю от внешней, моральную от политической. Внутренняя свобода человека в условиях господства принуждения в жизни легко превращается в иллюзию.

Вопрос о свободе и необходимости приобретает особенно жгучую остроту, поскольку он выступает как вопрос о совместимости детерминированности и ответственности человека за свои поступки, научного мировоззрения и морали. Ясно, что если человек не властен сам определить линию своего поведения, если она определяется помимо него, он не может нести ответственности за то, что он делает, значит «все дозволено». В борьбе против научного мировоззрения его враги всегда прежде всего используют этот аргумент.

¹ Свобода нередко трактовалась чисто негативно как несвязанность ничем, свобода от всего, способность сказать «нет» всему на свете.

Для Сартра само существование человека — в такой негативной свободе Поэтому человек для него — представитель небытия (néant), чисто негативное существо, жизнь его — сплошной ряд сведений всего, с чем он соприкасается, к небытию (néantissements).

На самом деле то, что мы принимаем, может сперва выступать с меньшей конкретностью, чем то, что мы отвергаем, но всякое отрицание всегда все же совершается с каких-то, пусть еще недостаточно выявленных позиций, и именно эти позиции — то положительное, ради, во имя чего человек отвергает ему навязываемое, определяет смысл и ценность его отрицания Важно не только против чего, но и за что борется человек. Всякое отрицание имплицитно заключает какое-то утверждение Всякая борьба против чего бы то ни было, в конце концов, оборачивается и раскрывается как борьба за что-то, и именно то, с каких позиций, за что велась борьба, определяет, в конечном счете, ее смысл и значение.

Проблему свободы и необходимости нельзя подменять, как это сплошь и рядом делается, вопросом о свободе воли. Эта психологизированная постановка вопроса о свободе человека выражает стремление противопоставить друг другу два ряда явлений — материальных, объективно детерминированных и психических, на которые эта объективная детерминированность якобы не распространяется. Свобода и необходимость, таким образом, не раскрываются в их внутренних взаимоотношениях, а лишь относятся к разным областям; вместе с тем эти области — психических и материальных явлений — дуалистически противопоставляются друг другу. За подстановкой свободы воли на место свободы человека скрывается дуализм психического и материального. Свобода воли связывается с индетерминизмом и отождествляется с произволом. Ставить так вопрос о свободе значит заведомо исключать ее возможность; закономерная детерминированность распространяется и на психические явления, в том числе и на волю.

На самом деле, проблема свободы и необходимости — это вопрос о человеке как субъекте и условиях его деятельности, о зависимости человека от объективных условий жизни и о его господстве над ними. Эта проблема встает только в отношении человека, потому что отношение человека к условиям его жизни принципиально иное, чем отношение к ним животного организма. Условия человеческой жизни не даны человеку в готовом виде природой.

На протяжении всей истории человек сам создает их деятельностью, изменяющей природу, трудом, производством. Таким образом, человек освобождается от неограниченной власти природы, создает условия для своей свободы.

Свобода и необходимость в жизни человека взаимосвязаны: с одной стороны, обстоятельства определяют жизнь человека, с другой — сам человек изменяет обстоятельства своей жизни; действия человека зависят от объективных условий его жизни и сами же изменяют эти условия.

При анализе проблемы свободы и необходимости надо прежде всего учитывать, что человек всегда преднаходит от него независимые, объективно данные условия, с которыми он вынужден считаться. Эти условия — явления природы и общественной жизни — подчинены определенным объективным, от субъекта и его произвола независимым законам. Искать свободу человека в действиях, не считающихся с этими законами, — значит исключить ее возможность. Свободное осуществление человеком целей, которые он как сознательное существо себе ставит, может основываться только на использовании законов природы и общественной жизни, а не на их нарушении. Чтобы использовать эти законы, надо их знать. В этом смысле можно

сказать, что свобода предполагает знание законов, независимых от человека, что она в своей основе есть познанная необходимость. Знание законов (природы и общественной жизни), связывающих ход событий с определенными условиями, позволяет, соответственно изменяя эти условия, направлять ход событий в желательную для человека сторону. Эта возможность изменяется в зависимости от условий общественной жизни. Свобода как господство людей над ходом их жизни существенно возрастает при переходе от стихии, господствующей при индивидуалистическом, капиталистическом строе, к плановости, характерной для социалистического общества. Только в условиях социалистического общества приводимые людьми в действие общественные причины влекут за собой желательные следствия. Именно в этом смысле переход от капитализма к социалистическому строю знаменует собой «скачок человечества из царства необходимости в царство свободы»¹.

Положение, согласно которому свобода — это «осознанная необходимость», — первый шаг в решении проблемы свободы и необходимости. Он отграничивает свободу от субъективного произвола и подчеркивает первичность объективных условий, с которыми всякая человеческая деятельность должна прежде всего считаться. Пытаться представить свободу человека как абсолютную, безотносительную к объективной необходимости — значит сразу же превратить ее в пустую фикцию. Объективная необходимость — граница человеческой свободы, в рамках которой заключена ее реальность; знание этой необходимости — ее условие. С этих основных положений необходимо начинать.

Решение проблемы свободы и необходимости в целом опирается на диалектико-материалистическое понимание взаимозависимости явлений, согласно которому эффект всякого внешнего воздействия обусловливается внутренней природой объекта, который ему подвергается, и на правильное диалектико-материалистическое понимание соотношения субъективного и объективного.

Следуя линии, намеченной выше при рассмотрении вопросов о субъективном и объективном, надо преодолеть внешнее противопоставление субъективного объективному, противопоставление человека как субъекта сознательных действий объективным условиям его деятельности. Сознательная деятельность людей зависит от объективных обстоятельств их жизни и вместе с тем она же их изменяет. Субъективная деятельность людей связана с объективными условиями жизни, так что при

¹ См. Ф. Энгельс Анти-Дюринг, M, Госполитиздат, 1953, стр. 267.

всей их относительной противоположности они образуют единое целое. В своей закономерности бытие людей, их жизнь выступает лишь, поскольку объективные условия и деятельность людей берутся в их взаимозависимости. Это значит, что детерминированность распространяется и на субъекта, на его деятельность, а вместе с тем что субъект своей деятельностью участвует в детерминации событий, что цепь закономерности не смыкается, если выключить из нее субъекта, людей, их деятельность. Закономерный ход событий, в котором участвуют люди, осуществляется не помимо, а через посредство воли людей, не помимо, а через посредство их сознательных действий. Подлинно научное, диалектико-материалистичегкое понимание закономерной детерминированности исключает непосредственную механическую зависимость действий человека от внешних условий, от внешних воздействий на него Эта зависимость опосредствована внутренней природой человека; эффект внешних воздействий на субъекта зависит от того, как человек отвечает на эти внешние воздействия. Эффект всякого воздействия на человека — это эффект взаимодействия человека как субъекта с внешним миром. Механистическое представление о зависимости действий человека от внешних условий, согласно которому внешние условия непосредственно определяют действия человека, скрыто предполагает, что зависимость действий от внешних условий проходит сквозь человека, субъекта этих действий, как через пустоту, что субъект выпадает из цепи событий, не участвует в их детерминации.

На самом деле субъект, его сознательные действия включаются в ход событий, в их детерминацию. В силу того, что человек, благодаря наличию у него сознания, может предусмотреть, заранее представить себе последствия своих действий, он самоопределяется во взаимодействии с действительностью, данной ему в отраженной идеальной форме (в мысли, в представлении) еще до того, как она может предстать перед ним в восприятии в материальной форме: действительность еще не реализованная детерминирует действия, посредством которых она реализуется. Это обращение обычной зависимости — центральный феномен сознания. С ним непосредственно и связана свобода человека

Решение вклинивается в ход событий, в их детерминацию не извне: оно есть результат процессов, которые сами являются звеном в ходе событий и детерминации действия. Предусматривая осознаваемые им последствия своих действий, человек самоопределяется по отношению к так или иначе в зависимости от его действий складывающейся действительности. Действие

детерминируется, определяется по мере того, как самоопределяется по отношению к действительности, субъект этого действия, действующий человек. Действие зависит от субъекта, определяется им. Поэтому-то действие, совершенное человеком, может быть показательным для него, и он ответственен за свое действие. Когда одно из возможных действий — любое — совершилось, оно всегда оказывается причинно обусловленным, но это не значит, что одно из них было предопределено, до того как произошло самоопределение субъекта по отношению к складывающейся действительности. Это самоопределение субъекта по отношению к действительности является необходимым звеном в процессе детерминации действия. Пока оно не совершилось, нет всех условий, детерминирующих действие, значит, до этого оно и не детерминировано. Предполагать, что оно было детерминировано до этого и исключать таким образом свободу человека — значит, подменять детерминацию предопределением.

В мире все, что уже совершилось, детерминировано, все, что совершается, детерминируется, т. е. определяется в самом процессе своего совершения, по мере того, как одно за другим объективно определяются и вступают в действие все условия детерминируемого явления. В жизни человека все детерминировано, и нет в ней ничего предопределенного, детерминация любого человеческого действия и самое свершение его происходят заодно. Поэтому закономерная детерминация распространяется на человека, на все, что он делает, на любые его сознательные действия, и вместе с тем человек сохраняет свободу действий: никакое предопределение не тяготеет над ним. Более того: кажущаяся несовместимость свободы человека и необходимости как детерминированности хода событий возникает как раз из-за того, что, утверждая, с одной стороны, детерминированность действий человека, с другой стороны, самого человека, субъекта этих действий, его решения продолжают мыслить вне этого детерминированного хода событий; детерминированность хода событий, действий человека представляется их предопределенностью помимо него именно потому, что сам человек представляется стоящим вне закономерного хода событий, не включенным в него, не включенным в детерминацию того, что в нем совершается, даже в детерминацию собственных действий. Мысль о детерминированности человеческих действий становится несовместимой со свободой тогда, когда она реализуется половинчато, не доводится последовательно до конца.

Таким образом, человеку нужно отстаивать свою свободу не от истин научного познания, утверждающего детерминированность

всего существующего в мире, а от тех слепых и грубых сил, которые всегда готовы наложить оковы запрета и принуждения не только на волю, но и на мысль человека, поскольку мысль и воля неразрывны.

Свобода и необходимость — это специфическая проблема человеческого существования. Существо конечное, ограниченное, страдающее, зависимое от объективных обстоятельств и вместе с тем активное, изменяющее эти обстоятельства, преобразующее мир, — человек, подчиняясь необходимости, вместе с тем свободен. Он в принципе может и, значит, должен принять на себя ответственность за все им содеянное и все им упущенное.

Конкретная мера той ответственности, которую в каждом частном случае несет за свои поступки человек, зависит от конкретных условий — от тех реальных возможностей, которые ход жизни предоставил человеку для того, чтобы сознательно отнестись к последствиям своих поступков и самоопределиться по отношению к ним. В зависимости от этих условий с людей по-разному спрашивается за их поступки и они по-разному несут ответственность за них.

Решая вопрос об ответственности человека за свои поступки, нельзя не учитывать того, что каждое действие человека, включаясь в независимый от него в целом ход событий, приводит к результатам, непосредственно не совпадающим с прямой целью этого действия (к тому же и цель, которую ставит себе человек, не всегда совпадает с мотивом, с тем, ради чего человек совершает данное действие). Спрашивается: за что собственно отвечает человек — только за цель и внутренний замысел (мотив) своего действия или также за его результат? Разное решение этого вопроса определяет различие двух позиций в этике: ту, которая судитдействия по их объективным последствиям, и ту, которая исходит из субъективных намерений человека.

Обосновывая непримиримую как будто противоположность этих двух позиций, используют те крайние случаи, когда поступок, исходивший из благих намерений, влечет за собой пагубные последствия, и, наоборот, другой, совершаемый по мотивам невысокого морального порядка, приносит объективно благие результаты.

Эти случаи используются для того, чтобы внешне друг другу противопоставить субъективные намерения и объективные результаты действия, чтобы еще и в этом практическом плане обособить субъективное от объективного.

Анализируя эти две точки зрения, нетрудно, однако, убедиться в неправомерности их внешнего противопоставления В самом деле, любое субъективное намерение человека, совершающего то иди иное действие, исходит и не может не исходить из предвосхищаемого человеком, желательного ему результата действия.

Неучет человеком, руководствующимся только своими благими намерениями, результатов действия может означать лишь недостаточно конкретный и объективный учет тех его последствий, которые не входят в прямую цель действия. Таким образом, противопоставление субъективных намерений внешним объективным результатам лишается своего якобы принципиального характера. Вопрос переносится в конкретный план и сводится к тому — в какой мере, какие последствия поступка фактически учитываются. Очевидно, что все последствия, которые могут быть предусмотрены и учтены, должны быть учтены, очевидно, что всякий недоучет последствий,

результатов своего поступка есть безответственное или недостаточно ответственное отношение человека к тому, что он делает. Вместе с тем — в противовес ложному, абстрактному «объективизму» — нужно сказать, что при оценке поступка правомерно исходить не из всего того, что воспоследовало, а только из того, что из объективно последовавшего могло быть предусмотрено.

Таким образом, противопоставление двух якобы антагонистических точек зрения по вопросу о том за что, собственно, несет ответственность человек, по существу, снимается.

Рассмотрение проблемы свободы и необходимости сознательных действий человека показывает, что детерминизм распространяется и на них, никак при этом не исключая их своеобразия. И свободные сознательные действия человека включаются во всеобщую взаимосвязь явлений как обусловленные обстоятельствами его жизни и вместе с тем изменяющие их.

Это положение распространяется, таким образом, на все уровни психической деятельности.

Дата добавления: 2015-06-04