III. Крестьянство и крестьянские выборщики в избирательной кампании 4 страница

Тогда октябристы начинают «мстить» и Витте и кадетам сразу. В «Голосе Москвы» от 14-го октября (две недели разведок у октябристов, трусливого и подлого молчания у кадетов!) появляется «справка» под заглавием: «Союз графа Витте и П. Н. Дурново с кадетами». Новые разоблачения сводятся к следующему: 1) Е. Трубецкой в то время состоял членом к.-д. партии. 2) «Не желая вводить графа Витте в какое-либо заблужде­ние, кн. Трубецкой счел себя обязанным предупредить его, что о всех его переговорах с общественными деятелями» (понятно, что рабочих и крестьянских демократов к «об­щественным деятелям» ни октябристы ни кадеты не относят: в октябре 1905 года рабо­чие и крестьяне были, очевидно, «деятелями» енеобщественными!)

98___________________________ В. И. ЛЕНИН

«он, кн. Трубецкой, будет поставлять в известность бюро своей партии, ежедневно со­биравшееся для обсуждения текущих дел в квартире проф. Петражицкого». 3) Против кандидатуры Столыпина особенно горячо восстал г. Петрункевич, находивший, «что в крайнем случае (sic!) надо посоветовать графу Витте назначить министром внутренних дел скорее Дурново, чем Столыпина. Прочие деятели к.-д. партии вполне согласились с мнением Петрункевича, и князю Трубецкому было поручено передать графу Витте за­ключение общественных деятелей, заседавших в квартире Петражицкого». Трубецкой на следующее утро поехал к гр. Витте и в точности передал отзыв бюро к.-д. партии об обоих кандидатах.

Подтвердил ли Е. Трубецкой ссылку на него? Вполне подтвердил, назвав сообщение «Голоса Москвы» «совершенно точным» — и корреспонденту «Нового Времени»⁶¹ (№ от 15-го октября) и корреспонденту «Речи» (№ от 19-го октября). «Пожалуй, не го­дится слово «бюро», — говорил Трубецкой, — следовало бы сказать: руководители партии» (к.-д.), другая, столь же несущественная, «поправка» Трубецкого относится к тому, что он ездил к Витте «может быть, и не на другое утро, а через 2—3 дня». Нако­нец, корреспонденту «Речи» Трубецкой сказал:

«Следовало бы возразить на одно утверждение Гучкова. Он говорил, что обществен­ные деятели не вступили в кабинет только из-за Дурново. Это не совсем так (не совсем так!) по отношению ко мне и, если не ошибаюсь, к Шилову. Я и Шипов выражали со­гласие вступить в состав кабинета при условии предварительной выработки програм­мы, но Витте убеждал нас вступить в министерство, не ставя этого условия. В этом и заключается наше отличие от Гучкова, который, сколько помнится, такого условия не ставил». Осторожно выражается по этому пункту г. Трубецкой: «не совсем так», «сколько помнится»!

- так! Ред.

НАЧАЛО РАЗОБЛАЧЕНИЙ_____________________________ 99

Г-н Петрункевич выступает в «Речи» 19-го октября — через три недели после нача­ла разоблачений!! И посмотрите, как выступает.

Начинает он с длинного рассуждения (27 строк) о том, что на память полагаться нельзя, а мемуары вел один Шипов.

К чему это рассуждение? Хотите вы оглашения истины немедленно и полно? Тогда нет ничего легче, как назвать всех участников и опросить их. Если же вы не хотите ог­лашения истины о своей партии, то не к чему играть в прятки, ссылаясь на Шилова.

Далее, на 27 строках идет рассуждение о склонности октябристов к «уткам». — При чем это рассуждение, раз «Голос Москвы» назвал лицо, подтвердившее сообщение?? Γ­η Петрункевич явно стремится загромоздить простой и ясный вопрос кучей литератор­ского и дипломатического сора. Это — прием не честный.

Следует 20 строк колкостей по адресу г. Трубецкого: «личное воспоминание» — никаких других воспоминаний, кроме личных, не бывает! — князь об этом «никому ни слова не говорил» — курсив Петрункевича, явно упрекающего этим Трубецкого за не­скромность. Вместо прямого ответа на вопрос кадеты начинают упрекать друг друга за нескромность! Какой смысл может иметь подобный прием, кроме того, что он выдает досаду кадетов за разоблачения? выдает их попытки замять дело (дескать, не будьте, князь, нескромным дальше!).

После 74-х строк предисловия следует, наконец, опровержение по существу: 1) бюро к.-д. партии было в Москве и не могло поэтому собираться у Петражицкого; 2) Петра-жицкий «в то время не входил в состав лиц, руководивших делами партии»; 3) «неко­торые члены (бюро к.-д. партии), находившиеся в Петербурге, не были уполномочены входить в какие-либо переговоры, а тем более в союзы с графом Витте, Дурново или с кем-либо другим». 4) «Лично я (г. Петрункевич) был у Петражицкого один (курсив г. Петрункевича) раз, и в этот раз действительно происходила беседа о возможности кан­дидатуры кн. Е. Трубецкого

100__________________________ В. И. ЛЕНИН

в мин. нар. проев., причем все присутствующие выражали убеждение, что князь может занять предлагаемый пост лишь под условием ясной и определенной программы всего министерства, вполне соответствующей условиям политического момента, притом ми­нистерства, которому «общество» (припомните, что понимают под «обществом» все спорящие: рабочие и крестьяне — не «общество») могло доверять. Весьма может быть, что при этом оценивались личные и политические качества различных кандидатов, в том числе Дурново и Столыпина, но ни моя память не сохранила горячей речи, убе­дившей всех присутствовавших, ни память последних, к воспоминаниям которых я об­ратился».

Вот и все деловое «опровержение» г-на Петрункевича, добавляющего на 48-ми стро­ках еще ряд колкостей по адресу Трубецкого, что-де память ему изменила, что партия к.-д. союза с Дурново не заключала «и не допустила члена своей партии кн. Трубецкого вступить в министерство, которое партия не могла поддерживать».

Ничего нового не прибавляют письма Трубецкого и Петрункевича в «Речи» от 27-го октября: первый настаивает, что именно Петрункевич «советовал предпочесть Дурново Столыпину», второй отрицает это.

Что же получается в итоге?

Г-н Петрункевич заявил, что некоторые члены бюро, находившиеся в Петербурге, не были уполномочены входить в какие-либо переговоры, но факт переговоров он под­тверждает против своей воли! «На совещании у Петражицкого, — пишет сам г. Пет­рункевич («Речь» 27. X.), — мы обсуждали кандидатуру кн. Трубецкого».

Значит, переговоры были. Если «партия», как пишет тот же г. Петрункевич, «не до­пустила» Трубецкого, значит, переговоры велись от имени партии!

Г-н Петрункевич побивает сам себя с замечательным искусством. Не было перегово­ров, но... но было «совещание о кандидатуре». Не было заседаний бюро партии, но... но было решение партии. Подобные жалкие увертки характеризуют людей, тщетно пы­тающихся спрятаться.

НАЧАЛО РАЗОБЛАЧЕНИЙ____________________________ 101

Чего бы проще, в самом деле, как назвать всех участников совещания? как привести точное решение «бюро» или партии, или руководящих лиц? как изложить будто бы яс­ную, будто бы определенную программу, которой требовали (будто бы) кадеты от ми­нистерства Витте? Но в том-то и беда наших либералов, что они не могут сказать прав­ды, что они боятся ее, что она их губит.

Вот и являются мелкие, мизерные уловки, увертки, отговорки, затрудняющие (для невнимательного, по крайней мере, читателя) уяснение великой важности историческо­го вопроса об отношении либералов к правительству в октябре 1905 года.

Почему правда губит кадетов? Потому, что факт переговоров, обстановка и условия их опровергают басню о «демократизме» кадетов и доказывают контрреволюционность их либерализма.

Могла ли вообще демократическая на деле партия вступать в переговоры с таким человеком, как Витте, в такое время, как октябрь 1905 года? Нет, не могла; для подоб­ных переговоров неизбежна была известная общая почва, именно общая почва контр-революционных стремлении, настроении, поползновении. Не о чем было вести пере­говоры с Витте, кроме как о прекращении демократического, массового движения.

Далее. Если даже допустить на минуту, что кадеты вступали в переговоры не без де­мократических целей, то могла ли бы демократическая партия умолчать перед народом об этих переговорах, когда они были прерваны? Никоим образом не могла. Тут-то и проявляется различие между контрреволюционным либерализмом и не заслуживаю­щим подобной характеристики демократизмом. Либерал хочет расширения свободы, но так, чтобы демократия от этого не усилилась, чтобы переговоры и сближение с ста­рой властью продолжались, укреплялись, упрочивались; поэтому либерал

См. прекрасное выяснение этой общей почвы на основании статей самого г. Милюкова («Год борь­бы») в статье Ю. К.: «Из истории русского либерализма» в сборнике «Зарницы», СПБ., 1907. «Отставка гр. Витте равносильна потере последнего шанса сговориться», — писал г. Милюков 18-го апреля 1906 года, признавая тем самым вполне ясно и определенно, что сговоры были и были шансы, был смысл в повторении попыток к сговору.

102__________________________ В. И. ЛЕНИН

не может после разрыва переговоров публиковать об них, ибо этим он затруднит во­зобновление переговоров, «выдаст себя» демократии, порвет с властью, а именно с ней-то либерал рвать и не в состоянии. Напротив, демократ, если бы он попал в положение переговаривающегося с Витте и увидел бы тщету переговоров, тотчас опубликовал бы их, осрамив этим господ Витте, разоблачив их игру, вызвав дальнейшее движение де­мократии вперед.

Обратите также внимание на вопрос о программе министерства и о составе его. О втором говорят все участники и говорят точно, ясно: портфели такие-то предлагались такому-то. О первом же, т. е. о программе, ни единого ясного и точного слова! Каковы были претенденты на портфели, это и Трубецкой и Петрункевич хорошо помнят и го­ворят. Какова была «программа», ни один из них не говорит!! Что же это, случайность? Конечно, нет. Это — результат того (и несомненное доказательство того), что «про­граммы» стояли у господ либералов на девятом месте, были пустой вывеской, «словес­ностью» — на деле никакой иной программы, кроме укрепления власти и ослабления демократии, Витте иметь не мог, и при любых обещаниях, посулах и заявлениях он вел бы только такую политику, — «живым» же делом было для них распределение портфе­лей. Только поэтому мог, например, Витте совсем забыть о программе (по словам Вит­те, было даже полное принципиальное согласие!), а вот о том, кто лучше (или кто ху­же?), Дурново или Столыпин, об этом споре все помнят, все говорят, все приводят ссылки то на речи, то на аргументы того или иного лица.

Шила в мешке не утаишь. Историческая правда даже из умышленно подкрашивае­мых рассказов трех-четырех лиц выступает с достаточной определенностью.

Вся либеральная буржуазия России, от Гучкова до Милюкова, — который, несо­мненно, политически ответственен за Трубецкого, — повернула сейчас же после 17-го октября от демократии к Витте. И это не случайность, не измена отдельных лиц, а пе­реход класса на соответствующую его экономическим интересам контрре-

НАЧАЛО РАЗОБЛАЧЕНИЙ____________________________ 103

волюционную позицию. Только стоя на этой позиции, могли кадеты переговариваться с Витте через Трубецкого в 1905 году, с Треповым через Муромцева в 1906 и т. д. Не по­няв отличия контрреволюционного либерализма от демократии, нельзя ничего понять ни в истории этой последней, ни в ее задачах.

«Просвещение» № 1, декабрь 1911 г. Печатается по тексту

Подпись: Π. журнала «Просвещение»

ТРИ ЗАПРОСА

Стенографические отчеты Государственной думы — даже III Думы — представляют из себя замечательно интересный и поучительный политический материал. Не будет преувеличением сказать, что приложение к бутербродной газете «Россия»⁶² ценнее всех либеральных газет. Ибо либеральные газеты прикрашивают либералов, притупляют острые углы в постановке вопросов «правыми», с одной стороны, и представителями действительных масс населения, с другой, вносят всегда и неизменно фальшь в оценку сути нашей «внутренней политики». А именно в постановке соответствующих вопро­сов, именно в оценке сути дела и заключается центр тяжести всех социально-экономических и политических задач современности.

Попытаемся пояснить сказанное, насколько возможно, на прениях к трем запросам: об охране, о голоде, о «временном» положении 1881 года⁶³.

Первое заседание текущей сессии Думы открылось речью председателя-октябриста о Столыпине. Интересно было тут то, что, по словам вождя октябристов, «неусыпной за­ботой его (Столыпина) было неуклонное, хотя и осторожное, осмотрительное движение вперед по пути развития политической и общественной жизни России». Не правда ли, хорошо? Столыпин в качестве «прогрессиста»! Почему иного «прогресса», кроме на­стоящего, данного — не удовлетворяющего даже октябристов — не может быть при всей той системе управления, при

ТРИ ЗАПРОСА_________________________________ 105

том государственном устройстве, при сохранении того класса, политику которого про­водил Столыпин, на этом, вероятно, останавливалась мысль не одного демократическо­го читателя родзянковской речи. К сожалению, никто из тех думских депутатов, при­сутствовавших при произнесении этой речи и причислявших себя к демократии, не пожелал остановиться на разъяснении классовых корней столыпинской формы «про­гресса».

А повод для этого был удобный при прениях об охране.

Столыпин «верил достопочтенному А. И. Гучкову, — гремел Марков 2-й, — и его не менее достопочтенным друзьям из середины Думы. Он был наказан смертью за свою доверчивость. Успокоение, которое нам пришлось пережить, это есть успокоение мо­гилы. Другого успокоения нет (голоса слева: правильно). Есть подъем революции... Нет успокоения, а грядет революция. С революцией надо биться, биться грудью, лоб о лоб (смех слева), нужно вешать этих негодяев, изуверов и мерзавцев. Вот что я имею ска­зать против спешности этого запроса».

Такова была постановка вопроса у представителя помещиков.

После Маркова 2-го говорил — уже по существу запроса — Родичев. Он говорил, как всегда, красно. Но постановка вопроса у этого красноречивого либерала до неве­роятия убогая. Либеральные фразы, фразы и больше ничего. «Когда центральный ко­митет (октябристов), — восклицал г. Родичев, — заявляет по отношению к оппозиции, что она стремится к убийству своих политических противников, это есть постыдная ложь. И эту ложь я вам готов простить, если вы поклянетесь покончить с той змеей, ко­торая овладела русской

* Из речи Маркова 2-го мы узнаем, что рабочие депутаты не присутствовали. «Вы, — обращаясь к ним, сказал Марков 2-й, — откровенно выразили свое отношение... когда пустовали ваши скамьи сей­час... Вы ушли... Я за это вас, если не уважаю, то понимаю». Марков 2-й ведет себя в Думе очень часто совершенно по-хулигански. Но в приведенных его словах, как и в очень многих заявлениях его коллег, видна прямая постановка вопроса с точки зрения определенного класса. Эта прямота сплошь да рядом во сто раз полезнее для развития политического сознания масс, чем избитые фразы либералов, претендую­щих на «надклассовую» позицию.

106__________________________ В. И. ЛЕНИН

властью, покончить с шпионократией» (см. 23 стр. стенографического отчета «России», и на стр. 24 еще раз, тоже с «клятвой»).

Эффектно, «ужас» как эффектно! Родичев готов простить октябристов, если они «поклянутся» покончить! Полноте врать, г. говорун: не только октябристы, но и вы, ка­деты, сколько бы ни «клялись», — покончить ни с каким серьезным злом не можете. Фразами о «клятвах» по такому серьезному вопросу вы затемняете политическое соз­нание масс вместо того, чтобы просветлять его, вы засоряете головы шумихой слов вместо того, чтобы объяснять спокойно, просто, ясно излагать, почему эта «змея» овла­дела, могла овладеть, должна была овладеть данной властью.

Не объясняя этого, боясь просто и прямо взглянуть на корень и на суть вопроса, г. Родичев отличается от октябристов именно не постановкой вопроса, отличается от них не принципиально, а только размахом красноречия. Он стоит, если посмотреть чуточку повнимательнее на его речь, если подумать над ней хоть слегка, — он стоит, в сущно­сти, на точке зрения октябристов: только поэтому он и может обещать им «прощение», если они «поклянутся». Все эти прощения, все эти клятвы — одна сплошная комедия, которую играют боящиеся сколько-нибудь последовательной демократии либералы. Отсюда та постановка вопроса, которую мы видим у Родичева в словах о «пропорции», в защите Лопухина и т. д. Отличия по существу в позициях октябристов и либералов нет.

Напротив, вдумайтесь в речь Покровского 2-го. Он начинает с указания на то, что запрос его и его коллег «по существу совершенно отличен» от запроса октябристов. И хотя в запросе Покровского 2-го и его коллег есть не совсем удачные места, но это от­личие по существу было отмечено правильно. «Нас беспокоит не то, — говорил По­кровский 2-ой, — что охрана гибельна для правительства, что беспокоит вас; нас бес­покоит то, что охрана, которая культивируется правительством при вашем содействии, что эта охрана несет гибель стране...».

ТРИ ЗАПРОСА_________________________________ 107

И Покровский 2-ой старается объяснить — не декламировать, а объяснить, — поче­му нужна власти охрана, каковы классовые корни подобного учреждения (классовые корни «клятвами» и «прощениями» не затрагиваются). «Правительство, — говорил По­кровский 2-ой, — ставшее совершенно чуждым обществу, оно, не имевшее в обществе никакой опоры, так как оно стало врагом демократии, оно имело в самом себе только жалкие остатки из вымершего класса дворянства, оно должно было (курсив наш) око­паться, отделиться и изолироваться от общества — и вот оно создало охрану... И вот, по мере роста широкого общественного движения, по мере того, как все широкие слои демократии захватываются этим движением, растет значение и влияние охраны».

Покровский 2-ой видимо сам чувствовал, что слово «общество» тут не точно, и по­тому стал заменять его верным словом: демократия. Во всяком случае он дал — ив этом его громадная заслуга — попытку объяснения сущности охраны, к уяснению ее классовых корней, ее связи со всем государственным устройством.

Если даже оставить в стороне необузданное и безвкусное фразерство г. Родичева, неужели не очевидно, что постановка вопроса у Покровского 2-го и у Гегечкори, как небо от земли, отличается от постановки вопроса у Родичевых? А между тем в поста­новке вопроса рабочими депутатами существенным было последовательное примене­ние демократизма, только демократизма. Выяснение глубокой разницы между демо­кратизмом настоящим и кадетским либерализмом (либерализмом «общества»), всуе приемлющим имя демократии, есть одна из важнейших задач в III Думе вообще, после периода 1906—1911 гг. в частности, перед выборами в IV Думу в особенности.

Перейдем к второму запросу, о голоде. Первым говорил г. Дзюбинский и говорил из рук вон плохо. Не то, чтобы у него не было верных фактов, — нет, он подобрал факты, безусловно верные, и просто, ясно, правдиво изложил их. Не то, чтобы у него не было сочувствия

108__________________________ В. И. ЛЕНИН

к голодающим, — нет, такое сочувствие у него несомненно есть. Не то, чтобы он упус­тил из виду критику правительства, — он критиковал его все время. Но он говорил не как демократ, а как либеральный чиновник, и в этом коренной грех его речи, в этом ко­ренной грех всей позиции «интеллигентов» трудовой группы, еще яснее выступающий, например, из протоколов первой и второй Думы. Дзюбинский отличался от кадетов только тем, что у него не было контрреволюционных ноток, которые всякий внима­тельный человек всегда заметит у кадетов; по своей постановке вопроса дальше точки зрения либерального чиновника Дзюбинский не пошел. Поэтому его речь так беско­нечно слаба, так убийственно скучна, так убога — особенно по сравнению с речью его коллеги по партии, крестьянина Петрова 3-го, в котором чувствуется (как и во всех почти крестьянах-трудовиках и первой и второй Думы) настоящий, нутряной, «поч­венный» демократ.

Посмотрите, как начинает г. Дзюбинский. Говоря о голоде, он во главу угла ставит... что бы выдумали?., продовольственный устав «временных правил 12 июня 1900 года»!! Вы чувствуете сразу, что этот человек, этот политический деятель самые живые впе­чатления о голоде почерпнул не из личного опыта, не из наблюдения над жизнью масс, не из ясного представления об этой жизни, а из учебника полицейского права, причем, разумеется, он взял новейший и лучший учебник самого либерального, самого, что ни на есть, либерального профессора.

Г-н Дзюбинский критикует правила 12 июня 1900 года. Посмотрите, как он критику­ет: «почти со времени издания правил 12 июня 1900 года они были признаны и самим правительством и самим обществом неудовлетворительными...». Самим правительст­вом признаны неудовлетворительными — значит, задача демократии исправлять пра­вила 12-го июня 1900 года, чтобы их могло само правительство «признать удовлетво­рительными»! Так и переносишься мысленно в обстановку российского провинциаль­ного присутственного места. Воздух затхлый. Пахнет канцелярией. Присутствуют

ТРИ ЗАПРОСА_________________________________ 109

губернатор, прокурор, жандармский полковник, непременный член, два либеральных земца. Либеральный земец доказывает, что надо возбудить ходатайство об исправлении правил 12 июня 1900 года, ибо они «признаны самим правительством неудовлетвори­тельными»... Помилосердствуйте, г. Дзюбинский! К чему же нам, демократии, нужна Дума, если мы и в нее будем переносить язык и манеру, образ «политического» мыш­ления и постановку вопросов, которые были извинительны (если были извинительны) 30 лет тому назад в провинциальной канцелярии, в уютном мещанском «гнездышке» — кабинете либерального инженера, адвоката, профессора, земца? Для этого не нужно никакой Думы!

Пословица говорит: «скажи мне, с кем ты знаком, и я тебе скажу, кто ты такой». Ко­гда читаешь стенографические отчеты Думы, то хочется переделать эту поговорку по адресу того или иного депутата следующим образом: «покажи мне, с кем ты говоришь, когда ты выходишь на трибуну Гос. думы, и я тебе скажу, кто ты такой».

Г-н Родичев, например, говорит всегда, как и все кадеты, с правительством и с ок­тябристами. Г. Родичев, как и все кадеты, приглашает их «поклясться» и под этим ус­ловием соглашается их «простить». В сущности, эта гениальная родичевская фраза — (нечаянно до правды договорился!) — великолепно передает весь дух кадетской поли­тической позиции вообще, во всех Думах, во всех важнейших выступлениях к.-д. пар­тии и в парламенте, и в печати, и в передней у министра. «Ложь я вам готов простить, если вы поклянетесь покончить с той змеей, которая овладела русской властью», — эти слова следует выгравировать на памятнике, который пора уже поставить г. Родичеву.

Но г. Дзюбинский не кадет; он не принадлежит к числу тех политически безграмот­ных людей, которые считают кадетов демократической партией; он называет себя тру­довиком, народником. И у него настолько нет демократического чутья, что он, входя на трибуну Гос. думы, продолжает говорить с чиновниками. У него

110__________________________ В. И. ЛЕНИН

настолько нет чутья, что он адресуется — а это возможно в России именно из Думы и пока что едва ли не только из Думы — не к миллионам крестьян, которые голодают, а к сотням чиновников, знающих про правила 12 июня 1900 года.

«Правила 12 июня, — говорит г. Дзюбинский, — имели чисто политическое значение; они имели в виду устранить земские общественные организации и передать это дело продовольственной помощи на­селению, передать его всецело в руки правительства».

«Правила 12 июня имели чисто политическое значение»... Что это за язык? Какой ветхой стариной отдает от него! Лет 25—30 тому назад, в проклятой памяти 80-ые годы прошлого века, «Русские Ведомости» писали именно таким языком, критикуя с зем­ской точки зрения правительство. Проснитесь, г. Дзюбинский! Вы проспали первое де­сятилетие XX века. За то время, что вы изволили почивать, старая Россия умерла, наро­дилась новая Россия. Нельзя говорить с этой новой Россией таким языком, что в упрек правительству ставится «чисто политическое» значение его правил. Это — язык гораз­до более реакционный, при всей его благонамеренности, чинности и аккуратной благо­желательности, чем язык реакционеров III Думы. Это — язык такого народа — или та­кого отпуганного от всякой политики провинциального чиновника, — который считает «политику» чем-то вроде наваждения и мечтает о продовольственной кампании «без политики». С современной Россией можно говорить, только апеллируя от одной поли­тики к другой политике, от политики одного класса к политике другого класса или дру­гих классов, от одного политического устройства к другому: это азбука не только демо­кратизма, но даже самого узкого либерализма, если брать серьезное значение этих по­литических терминов.

Вся речь Дзюбинского проникнута тем же духом, что ее начало. Он говорит о цир­кулярах насчет взимания податей, о податном винте, о льготных тарифах для косарей и ходоков, о том, что семена получаются позже посевов, о выдаче ссуд под корову — ибо правительству

ТРИ ЗАПРОСА_________________________________ Ш

нужнее прокормление скота, чем прокормление людей, — о том, что крестьяне предпо­читают занять 75 000 руб. из 12% в частном банке, чем волокиту беспроцентного займа 70 000 руб. у казны, он приводит в заключение поучительнейшие письма с мест, ри­сующие нужду ужасных размеров. Но во всей этой благонамереннейшей речи нет ни искорки демократического чувства, ни капли понимания задач демократической «по­литики». Из речи вытекает несомненно, — и это хотел доказать благонамеренный г. Дзюбинский, — что наши порядки гнилы, но горестно то, что оратор даже не замечает, как из его речи «следует» в то же время гнилая мораль гнилого либерального чиновни­ка.

Через оратора после Дзюбинского говорил граф Толстой, депутат от Уфимской гу­бернии, очень далекий от трудовичества, но говорил он точь-в-точь подобно Дзюбин-скому: «из-за каких-то политических соображений, которыми руководствуется прави­тельство, систематически устраняя земство от участия в продовольственном деле, от этого страдает громадная часть простого народа...». Речи Дзюбинского и гр. Толстого могли быть сказаны и двадцать и пятьдесят лет тому назад. В этих речах еще живет старая, к счастью уже умершая, Россия, в которой не было классов, сознавших или на­чавших сознавать различие «политики» различных элементов населения, научившихся или начавших учиться бороться открыто и прямо за свои противоположные интересы, Россия «простого народа» внизу и либерального земца при нелиберальном в большин­стве случаев чиновнике вверху. И «простой народ» и либеральный земец пуще огня боялись тогда «каких-то политических соображений».

Переверните пару страниц стенографического отчета. Перед вами речи, которые не могли быть сказаны в России ни пятьдесят, ни двадцать, ни даже семь лет тому назад, если взять эти речи в их совокупности. Дуэль Маркова 2-го и Петрова 3-го — люди с номерами, как нарочно, чтобы показать, что перед нами типичные представители соот­ветствующих классов, такие, каких много. Марков 2-ой нападает по-старому, Петров 3-ий

112__________________________ В. И. ЛЕНИН

обороняется и переходит от обороны к наступлению не по-старому.

Марков 2-ой: «... Голословные и совершенно не вызванные фактическим положени­ем дела нападки объясняются, конечно,... тем, что, что бы ни делало правительство русское, необходимо наш народ бунтовать»... «в западных губерниях... люди трудятся на земле и делают то, чего у вас на Волге не хотят делать» — (к кому обращается ора­тор со словами: «у вас на Волге», не совсем ясно, ибо раньше него говорил лишь тру­довик Кропотов из Вятской губернии; очевидно, «у вас на Волге», — это сказано не про думских депутатов, не про то, что есть или было в Думе, а про нечто другое), — «ибо на Волге слишком много лодырей, и это надо помнить... Мы знаем, что у вас много среди голодающих тех, кого действительно надо заставить поголодать, дабы он рабо­тал, а не бездельничал».

Петров 3-ий, хотя он не с Волги, а от Пермской губернии, отвечает: «Опять напоми­наю, господа, если Марков 2-ой не лодырь, то он должен вспомнить 1905 и 1906 года, после которых господа помещики получили миллионные пособия из государственного казначейства. Что это значит? Прежде об этом должны вспомнить, а бросать вызов кре­стьянам вы не имели на то права».

Марков 2-ой (с места): «Потише, любезный».

— Как грубо ведут себя эти «вторые» и «третьи», не правда ли?

Какая разнузданность — по сравнению с тем чинным, достойным, государственным языком, которым Дзюбинские доказывали предводителям дворянства несовершенство продовольственных правил 1850... то-бишь 1900 года! — Точно из приличного кабине­та приличного «общественного деятеля» мы попали куда-то на площадь, на улицу, в толкотню, суматоху. Какое неприличие, какое беспокойство! Но мы увидим сейчас, как водворил «порядок» — не подумайте: председатель, нет — приличный общественный деятель, член конституционно-демократической партии г. Шингарев. Но сначала по­кончим с современной картинкой нравов.

Дата добавления: 2015-06-04