Подстрочный комментарий к народнической profession de foi 44 страница

Не ясно из этого изложения, каким именно образом ставит вопрос Зиммель и как он аргументирует. Но в передаче г. Струве постановка вопроса грешит тем же недостат­ком, что и у г. Михайловского. Абстрактное рассуждение о том, в какой зависимости стоит развитие (и благосостояние) индивидуальности от дифференциации общества, — совершенно ненаучно, потому что нельзя установить никакого соотношения, годного для всякой формы устройства общества. Самое понятие «дифференциации», «разно­родности» и т. п. получает совершенно различное значение, смотря по тому, к какой именно социальной обстановке применить его.

432__________________________ В. И. ЛЕНИН

Основная ошибка г. Михайловского именно и состоит в абстрактном догматизме его рассуждений, пытающихся обнять «прогресс» вообще вместо изучения конкретного «прогресса» какой-нибудь конкретной общественной формации. Когда г. Струве вы­ставляет против г. Михайловского свои общие положения (вышевыписанные), он по­вторяет его ошибку, уходя от изображения и выяснения конкретного прогресса в об­ласть туманных и голословных догм. Возьмем пример: «Гармоническая целостность индивидуума в своем содержании определяется степенью развития, т. е. дифференциа­ции группы», — говорит г. Струве и пишет эту фразу курсивом. Однако, что следует понимать тут под «дифференциацией» группы? Уничтожение крепостного права уси­лило эту «дифференциацию» или ослабило ее? Г. Михайловский решает вопрос в по­следнем смысле («Что такое прогресс?»); г. Струве решил бы его, вероятно, в первом

— ссылаясь на усиление общественного разделения труда. Один имел в виду уничто­
жение сословных различий; другой — создание экономических различий. Термин так
неопределенен, как видите, что его можно натягивать на противоположные вещи. Еще
пример. Переход от капиталистической мануфактуры к крупной машинной индустрии
можно бы признать уменьшением «дифференциации», ибо детальное разделение труда
между специализировавшимися рабочими прекращается. А между тем не может под­
лежать сомнению, что условия развития индивидуальности гораздо благоприятнее (для
рабочего) именно в последнем случае. Вывод отсюда — тот, что неправильна уже са­
мая постановка вопроса. Автор сам признает, что существует также антагонизм между
личностью и группой (о чем и говорит Михайловский). «Но жизнь, — прибавляет он,

— никогда не слагается из абсолютных противоречий: в ней все текуче и относитель­
но, и в то же время все отдельные стороны находятся в постоянном взаимодействии»
(39). Если так, — то к чему же было и выставлять абсолютные соотношения между
группой и личностью? — соотношения, не относящиеся к строго определенному мо­
менту развития определенной

__________________ ЭКОНОМИЧЕСКОЕ СОДЕРЖАНИЕ НАРОДНИЧЕСТВА________________ 433

общественной формации? почему было и не отнести всю аргументацию к вопросу о конкретном процессе эволюции России? У автора есть попытка поставить вопрос таким образом, и если бы он выдержал ее последовательно, его аргументация много выиграла бы. «Только разделение труда, — это грехопадение человечества, по учению г. Михайловского, — создало условия для развития той «личности», во имя которой г. Михайловский справедливо протестует против современных форм разделения труда» (38). Это превосходно сказано; только бы вместо «разделения труда» следовало сказать «капитализм» и даже еще уже: русский капитализм. Прогрессивное значение капита­лизма состоит именно в том, что он разрушил прежние узкие условия жизни человека, порождавшие умственную тупость и не дававшие возможности производителям самим взять в руки свою судьбу. Громадное развитие торговых сношений и мирового обмена, постоянные передвижения громадных масс населения разорвали исконные узы рода, семьи, территориальной общины и создали то разнообразие развития, «разнообразие талантов, богатство общественных отношений», которое играет такую крупную роль в новейшей истории Запада. В России этот процесс сказался с полной силой в порефор­менную эпоху, когда старинные формы труда рушились с громадной быстротой и пер­вое место заняла купля-продажа рабочей силы, отрывавшая крестьянина от патриар­хальной полукрепостнической семьи, от отупляющей обстановки деревни и заменяв­шая полукрепостнические формы присвоения сверхстоимости — формами чисто капи­талистическими. Этот экономический процесс отразился в социальной области «общим подъемом чувства личности», вытеснением из «общества» помещичьего класса разно­чинцами, горячей войной литературы против бессмысленных средневековых стеснений личности и т. п. Что именно пореформенная Россия принесла этот подъем чувства лич­ности, чувства собственного достоинства, — этого народники не станут, вероятно,

* К. Marx. «Der achtzehnte Brumaire», S. 98 u. s. w. (К. Маркс. «Восемнадцатое брюмера», стр. 98 и ел.

Ред.)¹¹⁵.

434__________________________ В. И. ЛЕНИН

оспаривать. Но они не задаются вопросом, какие материальные условия повели к это­му. При крепостном праве, разумеется, ничего подобного быть не могло, — и вот на­родник приветствует «освободительную» реформу, не замечая, что он впадает в такой же близорукий оптимизм, как буржуазные историки, про которых Маркс сказал, что они смотрят на крестьянскую реформу сквозь clair obscur «эмансипации», не замечая, что эта «эмансипация» состояла только в замене одной формы другою, в замене фео­дального прибавочного продукта буржуазною прибавочного стоимостью. Совершенно то же самое было и у нас. Именно система «стародворянского» хозяйства, привязывав­шая население к месту, раздроблявшая его на кучки подданных отдельных вотчинни­ков, и создавала придавленность личности. И далее, — именно капитализм, оторвав­ший личность от всех крепостных уз, поставил ее в самостоятельные отношения к рын­ку, сделав ее товаровладельцем (и в качестве такового — равной всякому другому то­варовладельцу), и создал подъем чувства личности. Если гг. народники фарисейски ужасаются, когда им говорят о прогрессивности русского капитализма, то это только потому, что они не задумываются над вопросом о материальных условиях тех «благ прогресса», которые знаменуют пореформенную Россию. Если г. Михайловский начи­нает свою «социологию» с «личности», протестующей против русского капитализма, как случайного и временного уклонения России с правильного пути, то он уже тут по­бивает сам себя, не понимая, что только капитализм и создал условия, сделавшие воз­можным этот протест личности. — На этом примере мы видим еще раз, в каком изме­нении нуждается аргументация г. Струве. Вопрос следовало свести целиком на почву русской действительности, на почву выяснения того, что есть, и почему есть именно так, а не иначе: народники недаром всю свою социологию строили на том, что вместо анализа действительности рассуждали о том, что «мо-

— завуалированность. Ред.

__________________ ЭКОНОМИЧЕСКОЕ СОДЕРЖАНИЕ НАРОДНИЧЕСТВА________________ 435

жет быть»; они не могли не видеть, что действительность беспощадно разбивает их ил­люзии.

Свой разбор теории «личностей» автор заключает такой формулировкой: «личность для социологии есть функция среды», «личность является тут формальным понятием, содержание которого дается исследованием социальной группы» (40). Последнее про­тивоположение особенно хорошо подчеркивает противоположность субъективизма и материализма: рассуждая о «личности», субъективисты определяли содержание этого понятия (т. е. «помыслы и чувства» этой личности, ее социальные действия) a priori, т. е. подсовывали свои утопии вместо «исследования социальной группы».

Другая «важная сторона» материализма, — продолжает г. Струве, — «заключается в том, что экономический материализм подчиняет идею факту, сознание и долженство­вание — бытию» (40). «Подчиняет» — это значит, конечно, в данном случае: отводит подчиненное место в объяснении общественных явлений. Субъективисты-народники поступают как раз наоборот: они исходят в своих рассуждениях из «идеалов», нисколь­ко не задумываясь о том, что эти идеалы могли явиться только известным отражением действительности, что их, следовательно, необходимо проверить фактами, свести к фактам. — Народнику, впрочем, без пояснений будет непонятно это последнее поло­жение. Как это так? — думает он, — идеалы должны осуждать факты, указывать, как изменить их, проверять факты, а не проверяться фактами. Это последнее кажется на­роднику, привыкшему витать в заоблачных сферах, примирением с фактом. Объясним­ся.

Наличность «хозяйничанья за чужой счет», наличность эксплуатации всегда будет порождать как в самих эксплуатируемых, так и в отдельных представителях «интелли­генции» идеалы, противоположные этой системе.

Эти идеалы чрезвычайно ценны для марксиста; он только на их почве и полемизиру­ет с народничеством, он полемизирует исключительно по вопросу о построении этих идеалов и осуществлении их.

436__________________________ В. И. ЛЕНИН

Для народника достаточно констатировать факт, порождающий такие идеалы, затем привести указания на законность идеала с точки зрения «современной науки и совре­менных нравственных идей» [причем он не понимает, что эти «современные идеи» оз­начают только уступки западноевропейского «общественного мнения» новой нарож­дающейся силе] и взывать далее к «обществу» и «государству»: обеспечьте, оградите, организуйте!

Марксист исходит из того же идеала, но сличает его не с «современной наукой и со-

*

временными нравственными идеями», а с существующими классовыми противоре­чиями, и формулирует его поэтому не как требование «науки», а как требование такого-то класса, порождаемое такими-то общественными отношениями (которые подлежат объективному исследованию) и достижимое лишь так-то вследствие таких-то свойств этих отношений. Если не свести таким образом идеалы к фактам, то эти идеалы оста­нутся невинными пожеланиями, без всяких шансов на принятие их массой и, следова­тельно, на их осуществление.

Указав, таким образом, общие теоретические положения, заставляющие признать материализм единственно правильным методом общественной науки, г. Струве пере­ходит к изложению взглядов Маркса и Энгельса, цитируя преимущественно сочинения последнего. Это — чрезвычайно интересная и поучительная часть книги.

Чрезвычайно справедливо указание автора, что «нигде не приходится натыкаться на такое непонимание Маркса, как у русских публицистов» (44). В пример приводится прежде всего г. Михайловский, усматривающий в «историко-философской теории» Маркса только выяснение «генезиса капиталистического строя». Г. Струве с полным правом протестует против этого.

* Энгельс в своей книге «Herrn Ε. Dührings Umwälzung der Wissenschaft» («Переворот в науке, произ­веденный г-ном Ε. Дюрингом». Ред.) превосходно заметил, что это — старый психологический метод: сличать свое понятие не с фактом, который оно отражает, а с другим понятием, с слепком с другого фак-

та¹¹⁶.

__________________ ЭКОНОМИЧЕСКОЕ СОДЕРЖАНИЕ НАРОДНИЧЕСТВА________________ 437

Действительно, это в высшей степени характерный факт. Г-н Михайловский писал о Марксе много раз, но никогда и не заикался о том отношении, в котором находится метод Маркса к «субъективному методу в социологии». Г. Михайловский писал о «Капитале», заявлял свою «солидарность» (?) с экономической доктриной Маркса, но обходил строгим молчанием вопрос — к примеру скажем — о том, не подходят ли рос­сийские субъективисты под метод Прудона, желающего переделать товарное хозяйство по своему идеалу справедливости? Чем отличается этот критерий (справедливости — justice éternelle) от критерия г-на Михайловского: «современная наука и современные нравственные идеи»? И почему г. Михайловский, так энергично протестовавший всегда против отождествления метода общественных наук с методом наук естественных, не спорил против заявления Маркса, что подобный метод Прудона совершенно так же не­леп, как если бы химик пожелал вместо «изучения действительных законов обмена ве­ществ» преобразовать этот обмен по законам «сродства»? не спорил против того взгля­да Маркса, что социальный процесс есть «естественно-исторический процесс»? Незна­комством с литературой этого не объяснишь: дело, очевидно, в полнейшем непонима­нии или нежелании понять. Г-н Струве первый, кажется, в нашей литературе заявил это, — ив этом его большая заслуга.

Перейдем теперь к тем заявлениям автора по поводу марксизма, которые вызывают критику. «Мы не можем не признать, — говорит г. Струве, — что чисто философское обоснование этого учения еще не дано, и что оно еще не справилось с тем огромным конкретным материалом, который представляет всемирная история. Нужен, очевидно, пересмотр фактов с точки зрения новой теории; нужна критика теории на фактах. Быть может, многие односторонности и слишком поспешные обобщения будут оставлены» (46). Не совсем ясно, что

* «Das Kapital», I. В., 2-te Aufl., S. 62, Anm. 38 («Капитал», т. I, 2-е изд., стр. 62, прим. 38. Ред.)¹¹¹ '.

438__________________________ В. И. ЛЕНИН

разумеет автор под «чисто философским обоснованием»? С точки зрения Маркса и Эн­гельса, философия не имеет никакого права на отдельное самостоятельное существова­ние, и ее материал распадается между разными отраслями положительной науки. Таким образом, под философским обоснованием можно разуметь или сопоставление посылок ее с твердо установленными законами других наук [и г. Струве сам признал, что уже психология дает положения, заставляющие отказаться от субъективизма и принять ма­териализм], или опыт применения этой теории. А в этом отношении мы имеем заявле­ние самого г. Струве, что «за материализмом всегда останется та заслуга, что он дал глубоко научное, поистине философское (курсив автора) истолкование целому ряду (это NB) исторических фактов огромной важности» (50). Последнее заявление автора содержит признание, что материализм — единственно научный метод социологии, и поэтому, конечно, нужен «пересмотр фактов» с этой точки зрения, особенно пересмотр фактов русской истории и действительности, так усердно искажавшихся российскими субъективистами. Что касается последнего замечания насчет возможных «односторон­ностей» и «слишком поспешных обобщений», то мы, не останавливаясь на этом общем и потому неясном замечании, обратимся прямо к одной из тех поправок, которую вно­сит «не зараженный ортодоксией» автор в «слишком поспешные обобщения» Маркса.

Дело идет о государстве. Отрицая государство, «Маркс и его последователи» «ув­леклись» «слишком далеко в критике современного государства» и впали в «односто­ронность». «Государство, — исправляет это увлечение г. Струве, — есть прежде всего организация порядка; организацией же господства (классового) оно является в общест­ве, в котором подчинение одних групп другим обусловливается его экономической структурой» (53). Родовой быт, по мнению автора, знал государство, которое останется и при уничтожении классов, ибо признак государства — принудительная власть.

Можно только подивиться тому, что автор с таким поразительным отсутствием ар­гументов критикует

__________________ ЭКОНОМИЧЕСКОЕ СОДЕРЖАНИЕ НАРОДНИЧЕСТВА________________ 439

Маркса с своей профессорской точки зрения. Прежде всего, он совершенно неправиль­но видит отличительный признак государства в принудительной власти: принудитель­ная власть есть во всяком человеческом общежитии, и в родовом устройстве, и в семье, но государства тут не было. «Существенный признак государства, — говорит Энгельс в том самом сочинении, из которого г. Струве взял цитату о государстве, — состоит в публичной власти, отдельной от массы народа» [«Ursprung der Familie u. s. w.», 2-te Aufl., S. 84; русск. пер., с. 109 ], и несколько выше он говорит об учреждении нав-

„119 _г

крарии, что оно «подрывало двояким образом родовое устройство: во-первых, оно создавало публичную власть (öffentliche Gewalt — в русск. пер. неверно передано: об­щественная сила), которая уже не совпадала просто-напросто с совокупностью воору­женного народа» (ib.**, S. 79; русск. пер., с. 105¹²⁰). Итак, признак государства — на­личность особого класса лиц, в руках которого сосредоточивается власть. Общину, в которой «организацией порядка» заведовали бы поочередно все члены ее, никто, разу­меется, не мог бы назвать государством. Далее, по отношению к современному госу­дарству рассуждение г-на Струве еще более несостоятельно. Говорить о нем, что оно «прежде всего (sic!?!) организация порядка» — значит не понимать одного из очень важных пунктов теории Маркса. Тот особый слой, в руках которого находится власть в современном обществе, это — бюрократия. Непосредственная и теснейшая связь этого органа с господствующим в современном обществе классом буржуазии явствует и из истории (бюрократия была первым политическим орудием буржуазии против феода­лов, вообще против представителей «стародворянского» уклада, первым выступлением на арену политического господства не породистых землевладельцев, а разночинцев, «мещанства») и из самых условий образования и комплектования этого класса, в кото­рый доступ открыт только

— «Происхождение семьи и т. д.», 2-е изд., стр. 84. Ред. " — ibidem — там же. Ред.

440__________________________ В. И. ЛЕНИН

буржуазным «выходцам из народа» и который связан с этой буржуазией тысячами крепчайших нитей. Ошибка автора тем более досадна, что именно российские народ­ники, против которых он возымел такую хорошую мысль ополчиться, понятия не име­ют о том, что всякая бюрократия и по своему историческому происхождению, и по сво­ему современному источнику, и по своему назначению представляет из себя чисто и исключительно буржуазное учреждение, обращаться к которому с точки зрения инте­ресов производителя только и в состоянии идеологи мелкой буржуазии.

Стоит остановиться еще несколько на отношении марксизма к этике. Автор приво­дит на с. 64—65 прекрасное разъяснение Энгельсом отношения свободы к необходимо­сти: «Свобода есть понимание необходимости»¹²². Детерминизм не только не предпо­лагает фатализма, а, напротив, именно и дает почву для разумного действования. Нель­зя не добавить к этому, что российские субъективисты не сумели разобраться даже в столь элементарном вопросе, как вопрос о свободе воли. Г-н Михайловский беспомощ­но путался в смешении детерминизма с фатализмом и находил выход.., усаживаясь ме­жду двумя стульями: не желая отрицать законосообразности, он утверждал, что свобо­да воли — факт нашего сознания (собственно, идея Миртова, перенятая г. Михайловским) и потому может служить основой этики. Понятно, что в применении к социологии эти идеи не могли дать ничего, кроме утопии или пустой морали, игнори­рующей борьбу классов, происходящую в обществе. Нельзя не признать поэтому спра­ведливости утверждения Зомбарта, что «в самом марксизме от начала до конца нет ни грана этики»: в отношении теоретическом — «этическую точку

Ср. К. Marx. «Bürgerkrieg in Frankreich», S. 23 (Lpz. 1876) (К. Маркс. «Гражданская война во Фран­ции», стр. 23, Лейпциг, 1876. Ред.) и «Der achtzehnte Brumaire», S. 45—46 (Hmb. 1885) («Восемнадцатое брюмера», стр. 45—46, Гамбург, 1885. Ред.)¹²¹: «Материальный интерес французской буржуазии тесней­шим образом сплетается с сохранением этого широкого и широко разветвляющегося механизма [речь идет о бюрократии]. Сюда сбывает она свое излишнее население и пополняет в форме казенного жалова­нья то, чего она не смогла заполучить в форме прибыли, процентов, ренты и гонораров».

ЭКОНОМИЧЕСКОЕ СОДЕРЖАНИЕ НАРОДНИЧЕСТВА________________ 441

зрения» он подчиняет «принципу причинности»; в отношении практическом — он сво­дит ее к классовой борьбе. Изложение материализма г. Струве дополняет оценкой с ма­териалистической точки зрения «двух факторов, играющих весьма важную роль во всех народнических построениях» — «интеллигенции» и «государства» (70). На этой оценке опять-таки отразилась та же «неортодоксальность» автора, которая была отмечена вы­ше по поводу его объективизма. «Если... все вообще общественные группы представ­ляют из себя реальную силу только поскольку... они совпадают с общественными клас­сами или к ним примыкают, то очевидно, что «бессословная интеллигенция» не есть реальная общественная сила» (70). В абстрактном теоретическом смысле автор, конеч­но, прав. Он ловит, так сказать, народников на слове. Вы говорите, что на «иные пути» должна направить Россию интеллигенция — вы не понимаете, что, не примыкая к клас­су, она есть нуль. Вы хвастаетесь, что русская бессословная интеллигенция отличалась всегда «чистотой» идей — поэтому-то и была она всегда бессильна. Критика автора ог­раничивается сопоставлением нелепой народнической идеи о всемогуществе интелли­генции с своей совершенно справедливой идеей о «бессилии интеллигенции в экономи­ческом процессе» (71). Но такого сопоставления мало. Чтобы судить о русской «бессо­словной интеллигенции», как об особой группе русского общества, которая так харак­теризует всю пореформенную эпоху — эпоху окончательного вытеснения дворянина разночинцем, — которая, несомненно, играла и продолжает играть известную истори­ческую роль, для этого нужно сопоставить идеи и еще более программы нашей «бессо­словной интеллигенции» с положением и интересами данных классов русского обще­ства. Чтобы устранить возможность заподозрить нас в пристрастности, мы не будем делать этого сопоставления сами, а ограничимся ссылкой на того народника, статья ко­торого была комментирована в I главе. Вывод из всех его отзывов вытекает совершенно определенный: русская передовая, либеральная, «демократическая» интеллигенция

442__________________________ В. И. ЛЕНИН

была интеллигенцией буржуазной. «Бессословность» нимало не исключает классового происхождения идей интеллигенции. Всегда и везде буржуазия восставала против фео­дализма во имя бессословности — и у нас против стародворянского, сословного строя выступила бессословная интеллигенция. Всегда и везде буржуазия выступала против отживших сословных рамок и других средневековых учреждений во имя всего «наро­да», классовые противоречия внутри которого были еще не развиты, и она была, как на Западе, так и в России, права, так как критикуемые учреждения стесняли действительно всех. Как только сословности в России нанесен был решительный удар (1861), — тот­час же стал обнаруживаться антагонизм внутри «народа», а наряду с этим и в силу это­го антагонизм внутри бессословной интеллигенции между либералами и народниками, идеологам!! крестьянства (внутри которого первые русские идеологи непосредствен­ных производителей не видели, да и не могли еще видеть, образования противополож­ных классов). Дальнейшее экономическое развитие повело к более полному обнаруже­нию социальных противоположностей в русском обществе, заставило признать факт разложения крестьянства на деревенскую буржуазию и пролетариат. Народничество совсем уже почти превратилось в идеологию мелкой буржуазии, отделив от себя мар­ксизм. Поэтому русская «бессословная интеллигенция» представляет из себя «реаль­ную общественную силу», поскольку она заступает общебуржуазные интересы. Если тем не менее эта сила не смогла создать подходящих для защищаемых ею интересов учреждений, не сумела переделать «атмосферы современной российской культуры» (г. В. В.), если «активный демократизм в эпоху полити-

Мелкобуржуазный характер громадной массы народнических пожеланий отмечен был в I главе. Пожелания, не подходящие под эту характеристику (вроде «обобществления труда»), занимают в совре­менном народничестве совсем уже миниатюрное место. И «Русское Богатство» (1893, № 11—12, ст. Южакоеа «Вопросы экономического развития России») и г. В. В. («Очерки теоретической экономии». СПБ. 1895) протестуют против г. Н. —она, отзывающегося «сурово» (выражение г. Южакова) об истас­канной панацее кредитов, расширения землевладения, переселений и т. д.

__________________ ЭКОНОМИЧЕСКОЕ СОДЕРЖАНИЕ НАРОДНИЧЕСТВА________________ 443

ческой борьбы» сменился «общественным индифферентизмом» (г. В. В. в «Неделе» 1894 г., № 47), — то причина этого лежит не только в мечтательном характере отечест­венной «бессословной интеллигенции», но и главным образом в положении тех клас­сов, из которых она выходила, и от которых черпала силу, в их двуличности. Неоспо­римо, что российская «атмосфера» представляла для них много минусов, но она давала им и некоторые плюсы.

В России особенно велика историческая роль того класса, который, по мнению на­родников, не является носителем «чистой идеи труда»; его «активность» нельзя усып­лять «севрюжиной с хреном». Поэтому указания на него со стороны марксистов не только не «обрывают демократической нити», как уверяет г. В. В., специализирующий­ся на выдумывании самых невероятных нелепостей про марксистов, а, напротив, под­хватывают эту «нить», которую выпускает из рук индифферентное «общество», требу­ют ее развития, укрепления, приближения к жизни.

В связи с неполнотой в оценке интеллигенции стоит у г. Струве не вполне удачная формулировка следующего положения. «Надо доказать, — говорит он, — что разложе­ние старого экономического строя неизбежно» (71). Во-первых, что разумеет автор под «старым экономическим строем»? Крепостничество? — но разложение его нечего и до­казывать. — «Народное производство»? — но он сам же говорит ниже и говорит со­вершенно справедливо, что это словосочетание «не отвечает никакому реальному исто­рическому порядку» (177), что это, другими словами, — миф, так как после отмены «крепостного права» у нас ускоренно стало развиваться товарное хозяйство. Вероятно, автор имел в виду ту стадию развития капитализма, когда он не вполне еще выпутался из средневековых учреждений, когда силен еще торговый капитал и мелкое производ­ство еще держится для большой части производителей. Во-вторых, в чем видит автор критерий этой неизбежности? В господстве таких-то классов? в свойствах данной сис­темы производственных отношений?

444__________________________ В. И. ЛЕНИН

В обоих случаях вопрос сводится к констатированию наличности тех или других (ка­питалистических) порядков; вопрос сводится к констатированию факта, и его ни в каком случае не следовало переносить в область рассуждений о будущем. Подобные рассуждения следовало бы оставить в монопольном владении гг. народников, ищущих «иных путей для отечества». Автор сам говорит на следующей же странице, что всякое государство есть «выражение господства известных общественных классов», что «нужно перераспределение социальной силы между отдельными классами для того, чтобы государство коренным образом изменило свой курс» (72). Все это — глубоко верно и очень метко направлено против народников, и сообразно с этим вопрос следо­вало поставить иначе: надо доказать (не «неизбежность разложения» и т. д.) налич­ность в России капиталистических производственных отношений; надо доказать, что и на русских данных оправдывается тот закон, что «товарное хозяйство есть хозяйство капиталистическое», т. е. что и у нас товарное хозяйство повсюду перерастает в капи­талистическое; надо доказать, что повсюду господствуют порядки в существе своем буржуазные, что именно господство этого класса, а не пресловутые народнические «случайности» или «политика» и т. п., вызывают освобождение производителя от средств производства и повсеместное хозяйничанье его за чужой счет.

Этим закончим разбор первой части книги г. Струве, носящей общий характер.

ГЛАВА III

Дата добавления: 2015-06-04