Лев Николаевич Толстой Собрание сочинений в двадцати двух томах Том 5. Война и мир 12 страница

бродил по городу, разглядывая французов и их мундиры, разглядывая улицы и

дома, где жили русский и французский императоры. На площади он видел

расставляемые столы и приготовления к обеду, на улицах видел перекинутые

драпировки с знаменами русских и французских цветов и огромные вензеля А. и

N. В окнах домов были тоже знамена и вензеля.

"Борис не хочет помочь мне, да и я не хочу обращаться к нему. Это дело

решенное -- думал Николай -- между нами все кончено, но я не уеду отсюда, не

сделав все, что могу для Денисова и главное не передав письма государю.

Государю?!... Он тут!" думал Ростов, подходя невольно опять к дому,

занимаемому Александром.

У дома этого стояли верховые лошади и съезжалась свита, видимо

приготовляясь к выезду государя.

"Всякую минуту я могу увидать его, -- думал Ростов. Если бы только я

мог прямо передать ему письмо и сказать все, неужели меня бы арестовали за

фрак? Не может быть! Он бы понял, на чьей стороне справедливость. Он все

понимает, все знает. Кто же может быть справедливее и великодушнее его? Ну,

да ежели бы меня и арестовали бы за то, что я здесь, что ж за беда?" думал

он, глядя на офицера, всходившего в дом, занимаемый государем. "Ведь вот

всходят же. -- Э! все вздор. Пойду и подам сам письмо государю: тем хуже

будет для Друбецкого, который довел меня до этого". И вдруг, с

решительностью, которой он сам не ждал от себя, Ростов, ощупав письмо в

кармане, пошел прямо к дому, занимаемому государем.

"Нет, теперь уже не упущу случая, как после Аустерлица, думал он,

ожидая всякую секунду встретить государя и чувствуя прилив крови к сердцу

при этой мысли. Упаду в ноги и буду просить его. Он поднимет, выслушает и

еще поблагодарит меня". "Я счастлив, когда могу сделать добро, но исправить

несправедливость есть величайшее счастье", воображал Ростов слова, которые

скажет ему государь. И он пошел мимо любопытно-смотревших на него, на

крыльцо занимаемого государем дома.

С крыльца широкая лестница вела прямо наверх; направо видна была

затворенная дверь. Внизу под лестницей была дверь в нижний этаж.

-- Кого вам? -- спросил кто-то.

-- Подать письмо, просьбу его величеству, -- сказал Николай с дрожанием

голоса.

-- Просьба -- к дежурному, пожалуйте сюда (ему указали на дверь внизу).

Только не примут.

Услыхав этот равнодушный голос, Ростов испугался того, что он делал;

мысль встретить всякую минуту государя так соблазнительна и оттого так

страшна была для него, что он готов был бежать, но камер-фурьер, встретивший

его, отворил ему дверь в дежурную и Ростов вошел.

Невысокий полный человек лет 30, в белых панталонах, ботфортах и в

одной, видно только что надетой, батистовой рубашке, стоял в этой комнате;

камердинер застегивал ему сзади шитые шелком прекрасные новые помочи,

которые почему-то заметил Ростов. Человек этот разговаривал с кем-то бывшим

в другой комнате.

-- Bien faite et la beauté du diable, ^[49] -- говорил этот

человек и увидав Ростова перестал говорить и нахмурился.

-- Что вам угодно? Просьба?...

-- Qu'est ce que c'est? ^[50] -- спросил кто-то из другой

комнаты.

-- Encore un petitionnaire, ^[51] -- отвечал человек в помочах.

-- Скажите ему, что после. Сейчас выйдет, надо ехать.

-- После, после, завтра. Поздно...

Ростов повернулся и хотел выйти, но человек в помочах остановил его. --

От кого? Вы кто?

-- От майора Денисова, -- отвечал Ростов.

-- Вы кто? офицер?

-- Поручик, граф Ростов.

-- Какая смелость! По команде подайте. А сами идите, идите... -- И он

стал надевать подаваемый камердинером мундир.

Ростов вышел опять в сени и заметил, что на крыльце было уже много

офицеров и генералов в полной парадной форме, мимо которых ему надо было

пройти.

Проклиная свою смелость, замирая от мысли, что всякую минуту он может

встретить государя и при нем быть осрамлен и выслан под арест, понимая

вполне всю неприличность своего поступка и раскаиваясь в нем, Ростов,

опустив глаза, пробирался вон из дома, окруженного толпой блестящей свиты,

когда чей-то знакомый голос окликнул его и чья-то рука остановила его.

-- Вы, батюшка, что тут делаете во фраке? -- спросил его басистый

голос.

Это был кавалерийский генерал, в эту кампанию заслуживший особенную

милость государя, бывший начальник дивизии, в которой служил Ростов.

Ростов испуганно начал оправдываться, но увидав добродушно-шутливое

лицо генерала, отойдя к стороне, взволнованным голосом передал ему все дело,

прося заступиться за известного генералу Денисова. Генерал выслушав Ростова

серьезно покачал головой.

-- Жалко, жалко молодца; давай письмо.

Едва Ростов успел передать письмо и рассказать все дело Денисова, как с

лестницы застучали быстрые шаги со шпорами и генерал, отойдя от него,

подвинулся к крыльцу. Господа свиты государя сбежали с лестницы и пошли к

лошадям. Берейтор Эне, тот самый, который был в Аустерлице, подвел лошадь

государя, и на лестнице послышался легкий скрип шагов, которые сейчас узнал

Ростов. Забыв опасность быть узнанным, Ростов подвинулся с несколькими

любопытными из жителей к самому крыльцу и опять, после двух лет, он увидал

те же обожаемые им черты, то же лицо, тот же взгляд, ту же походку, то же

соединение величия и кротости... И чувство восторга и любви к государю с

прежнею силою воскресло в душе Ростова. Государь в Преображенском мундире, в

белых лосинах и высоких ботфортах, с звездой, которую не знал Ростов (это

была légion d'honneur) ^[52] вышел на крыльцо, держа шляпу под рукой

и надевая перчатку. Он остановился, оглядываясь и все освещая вокруг себя

своим взглядом. Кое-кому из генералов он сказал несколько слов. Он узнал

тоже бывшего начальника дивизии Ростова, улыбнулся ему и подозвал его к

себе.

Вся свита отступила, и Ростов видел, как генерал этот что-то довольно

долго говорил государю.

Государь сказал ему несколько слов и сделал шаг, чтобы подойти к

лошади. Опять толпа свиты и толпа улицы, в которой был Ростов, придвинулись

к государю. Остановившись у лошади и взявшись рукою за седло, государь

обратился к кавалерийскому генералу и сказал громко, очевидно с желанием,

чтобы все слышали его.

-- Не могу, генерал, и потому не могу, что закон сильнее меня, --

сказал государь и занес ногу в стремя. Генерал почтительно наклонил голову,

государь сел и поехал галопом по улице. Ростов, не помня себя от восторга, с

толпою побежал за ним.

На площади куда поехал государь, стояли лицом к лицу справа батальон

преображенцев, слева батальон французской гвардии в медвежьих шапках.

В то время как государь подъезжал к одному флангу баталионов, сделавших

на караул, к противоположному флангу подскакивала другая толпа всадников и

впереди их Ростов узнал Наполеона. Это не мог быть никто другой. Он ехал

галопом в маленькой шляпе, с Андреевской лентой через плечо, в раскрытом над

белым камзолом синем мундире, на необыкновенно породистой арабской серой

лошади, на малиновом, золотом шитом, чепраке. Подъехав к Александру, он

приподнял шляпу и при этом движении кавалерийский глаз Ростова не мог не

заметить, что Наполеон дурно и не твердо сидел на лошади. Батальоны

закричали: Ура и Vive l'Empereur! ^[53] Наполеон что-то сказал

Александру. Оба императора слезли с лошадей и взяли друг друга за руки. На

лице Наполеона была неприятно-притворная улыбка. Александр с ласковым

выражением что-то говорил ему.

Ростов не спуская глаз, несмотря на топтание лошадьми французских

жандармов, осаживавших толпу, следил за каждым движением императора

Александра и Бонапарте. Его, как неожиданность, поразило то, что Александр

держал себя как равный с Бонапарте, и что Бонапарте совершенно свободно, как

будто эта близость с государем естественна и привычна ему, как равный,

обращался с русским царем.

Александр и Наполеон с длинным хвостом свиты подошли к правому флангу

Преображенского батальона, прямо на толпу, которая стояла тут. Толпа

очутилась неожиданно так близко к императорам, что Ростову, стоявшему в

передних рядах ее, стало страшно, как бы его не узнали.

-- Sire, je vous demande la permission de donner la légion d'honneur au

plus brave de vos soldats, ^[54] -- сказал резкий, точный голос,

договаривающий каждую букву. Это говорил малый ростом Бонапарте, снизу прямо

глядя в глаза Александру. Александр внимательно слушал то, что ему говорили,

и наклонив голову, приятно улыбнулся.

-- A celui qui s'est le plus vaillament conduit dans cette derienière

guerre, ^[55] -- прибавил Наполеон, отчеканивая каждый слог, с

возмутительным для Ростова спокойствием и уверенностью оглядывая ряды

русских, вытянувшихся перед ним солдат, все держащих на караул и неподвижно

глядящих в лицо своего императора.

-- Votre majesté me permettra-t-elle de demander l'avis du colonel?

^[56] -- сказал Александр и сделал несколько поспешных шагов к князю

Козловскому, командиру батальона. Бонапарте стал между тем снимать перчатку

с белой, маленькой руки и разорвав ее, бросил. Адъютант, сзади торопливо

бросившись вперед, поднял ее.

-- Кому дать? -- не громко, по-русски спросил император Александр у

Козловского.

-- Кому прикажете, ваше величество? -- Государь недовольно поморщился

и, оглянувшись, сказал:

-- Да ведь надобно же отвечать ему.

Козловский с решительным видом оглянулся на ряды и в этом взгляде

захватил и Ростова.

"Уж не меня ли?" подумал Ростов.

-- Лазарев! -- нахмурившись прокомандовал полковник; и первый по

ранжиру солдат, Лазарев, бойко вышел вперед.

-- Куда же ты? Тут стой! -- зашептали голоса на Лазарева, не знавшего

куда ему итти. Лазарев остановился, испуганно покосившись на полковника, и

лицо его дрогнуло, как это бывает с солдатами, вызываемыми перед фронт.

Наполеон чуть поворотил голову назад и отвел назад свою маленькую

пухлую ручку, как будто желая взять что-то. Лица его свиты, догадавшись в ту

же секунду в чем дело, засуетились, зашептались, передавая что-то один

другому, и паж, тот самый, которого вчера видел Ростов у Бориса, выбежал

вперед и почтительно наклонившись над протянутой рукой и не заставив ее

дожидаться ни одной секунды, вложил в нее орден на красной ленте. Наполеон,

не глядя, сжал два пальца. Орден очутился между ними. Наполеон подошел к

Лазареву, который, выкатывая глаза, упорно продолжал смотреть только на

своего государя, и оглянулся на императора Александра, показывая этим, что

то, что он делал теперь, он делал для своего союзника. Маленькая белая рука

с орденом дотронулась до пуговицы солдата Лазарева. Как будто Наполеон знал,

что для того, чтобы навсегда этот солдат был счастлив, награжден и отличен

от всех в мире, нужно было только, чтобы его, Наполеонова рука, удостоила

дотронуться до груди солдата. Наполеон только прило-жил крест к груди

Лазарева и, пустив руку, обратился к Александру, как будто он знал, что

крест должен прилипнуть к груди Лазарева. Крест действительно прилип.

Русские и французские услужливые руки, мгновенно подхватив крест,

прицепили его к мундиру. Лазарев мрачно взглянул на маленького человечка, с

белыми руками, который что-то сделал над ним, и продолжая неподвижно держать

на караул, опять прямо стал глядеть в глаза Александру, как будто он

спрашивал Александра: все ли еще ему стоять, или не прикажут ли ему пройтись

теперь, или может быть еще что-нибудь сделать? Но ему ничего не приказывали,

и он довольно долго оставался в этом неподвижном состоянии.

Государи сели верхами и уехали. Преображенцы, расстроивая ряды,

перемешались с французскими гвардейцами и сели за столы, приготовленные для

них.

Лазарев сидел на почетном месте; его обнимали, поздравляли и жали ему

руки русские и французские офицеры. Толпы офицеров и народа подходили, чтобы

только посмотреть на Лазарева. Гул говора русского-французского и хохота

стоял на площади вокруг столов. Два офицера с раскрасневшимися лицами,

веселые и счастливые прошли мимо Ростова.

-- Каково, брат, угощенье? Все на серебре, -- сказал один. -- Лазарева

видел?

-- Видел.

-- Завтра, говорят, преображенцы их угащивать будут.

-- Нет, Лазареву-то какое счастье! 10 франков пожизненного пенсиона.

-- Вот так шапка, ребята! -- кричал преображенец, надевая мохнатую

шапку француза.

-- Чудо как хорошо, прелесть!

-- Ты слышал отзыв? -- сказал гвардейский офицер другому. Третьего дня

было Napoléon, France, bravoure; ^[57] вчера Alexandre, Russie,

grandeur; ^[58] один день наш государь дает отзыв, а другой день

Наполеон. Завтра государь пошлет Георгия самому храброму из французских

гвардейцев. Нельзя же! Должен ответить тем же.

Борис с своим товарищем Жилинским тоже пришел посмотреть на банкет

преображенцев. Возвращаясь назад, Борис заметил Ростова, который стоял у

угла дома.

-- Ростов! здравствуй; мы и не видались, -- сказал он ему, и не мог

удержаться, чтобы не спросить у него, что с ним сделалось: так

странно-мрачно и расстроено было лицо Ростова.

-- Ничего, ничего, -- отвечал Ростов.

-- Ты зайдешь?

-- Да, зайду.

Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его

происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В

душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов с своим

изменившимся выражением, с своей покорностью и весь госпиталь с этими

оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо

казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что

он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему

вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой, который был

теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же

оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев

и Денисов, наказанный и непрощенный. Он заставал себя на таких странных

мыслях, что пугался их.

Запах еды преображенцев и голод вызвали его из этого состояния: надо

было поесть что-нибудь, прежде чем уехать. Он пошел к гостинице, которую

видел утром. В гостинице он застал так много народу, офицеров, так же как и

он приехавших в статских платьях, что он насилу добился обеда. Два офицера

одной с ним дивизии присоединились к нему. Разговор естественно зашел о

мире. Офицеры, товарищи Ростова, как и большая часть армии, были недовольны

миром, заключенным после Фридланда. Говорили, что еще бы подержаться,

Наполеон бы пропал, что у него в войсках ни сухарей, ни зарядов уж не было.

Николай молча ел и преимущественно пил. Он выпил один две бутылки вина.

Внутренняя поднявшаяся в нем работа, не разрешаясь, все также томила его. Он

боялся предаваться своим мыслям и не мог отстать от них. Вдруг на слова

одного из офицеров, что обидно смотреть на французов, Ростов начал кричать с

горячностью, ничем не оправданною, и потому очень удивившею офицеров.

-- И как вы можете судить, что было бы лучше! -- закричал он с лицом,

вдруг налившимся кровью. -- Как вы можете судить о поступках государя, какое

мы имеем право рассуждать?! Мы не можем понять ни цели, ни поступков

государя!

-- Да я ни слова не говорил о государе, -- оправдывался офицер, не

могший иначе как тем, что Ростов пьян, объяснить себе его вспыльчивости.

Но Ростов не слушал.

-- Мы не чиновники дипломатические, а мы солдаты и больше ничего, --

продолжал он. -- Умирать велят нам -- так умирать. А коли наказывают, так

значит -- виноват; не нам судить. Угодно государю императору признать

Бонапарте императором и заключить с ним союз -- значит так надо. А то, коли

бы мы стали обо всем судить да рассуждать, так этак ничего святого не

останется. Этак мы скажем, что ни Бога нет, ничего нет, -- ударяя по столу

кричал Николай, весьма некстати, по понятиям своих собеседников, но весьма

последовательно по ходу своих мыслей.

-- Наше дело исполнять свой долг, рубиться и не думать, вот и все, --

заключил он.

-- И пить, -- сказал один из офицеров, не желавший ссориться.

-- Да, и пить, -- подхватил Николай. -- Эй ты! Еще бутылку! -- крикнул

он.

Примечания

^{[(сноска 1)]} [мадам Сюза.]

^{[(сноска 2)]} [Амалии Мансфельд.]

^{[(сноска 3)]} [братство,]

^{[(сноска 4)]} [так проходит мирская слава.]

^{[(сноска 5)]} [дорогой мoй?]

^{[(сноска 6)]} [Полусумасшедший -- я всегда это говорил.]

^{[(сноска 7)]} сливки настоящего хорошего общества, цвет

интеллектуальной эссенции петербургского общества,

^{[(сноска 8)]} [Сливки настоящего хорошего общества]

^{[(сноска 9)]} [весьма достойный человек,]

^{[(сноска 10)]} [Ты этого хотел, Жорж Дандэн,]

^{[(сноска 11)]} Князь Ипполит Курагин, милый молодой человек. Г.

Круг, Копенгагенский поверенный в делах, глубокий ум. Г. Шитов, весьма

достойный человек

^{[(сноска 12)]} Вена находит основания предлагаемого договора до

того невозможными, что достигнуть их нельзя даже рядом самых блестящих

успехов: и она сомневается в средствах, которые могут их нам доставить. Это

подлинная фраза венского кабинета, -- сказал датский поверенный в делах.

^{[(сноска 13)]} Сомнение лестно! -- сказал глубокий ум,

^{[(сноска 14)]} Необходимо различать венский кабинет и

австрийского императора. Австрийский император никогда не мог этого думать,

это говорит только кабинет.

^{[(сноска 15)]} Ах, мой милый виконт, Европа никогда не будет

нашей искренней союзницей.

^{[(сноска 16)]} Необходимо нужно, чтоб вы приехали повидаться со

мною,

^{[(сноска 17)]} Во вторник, между 8 и 9 часами. Вы мне сделаете

большое удовольствие.

^{[(сноска 18)]} Прусский король!

^{[(сноска 19)]} Это шпага Фридриха Великого, которую я...

^{[(сноска 20)]} Ну так что ж о прусском короле?

^{[(сноска 21)]} Нет, ничего, я только хотел сказать...

^{[(сноска 22)]} Я только хотел сказать, что мы напрасно воюем

pour le roi de Prusse. (Непереводимая игра слов, имеющая значение: "по

пустякам".)

^{[(сноска 23)]} Ваша игра слов не хороша, очень умна, но

несправедлива; мы не воюем pour le roi de Prusse (т. e. по пустякам), а за

добрые начала. Ах, какой он злой, этот князь Ипполит!

^{[(сноска 24)]} [человек глубокого ума,]

^{[(сноска 25)]} Извините, табакерка с портретом Императора есть

награда, а не отличие; скорее подарок.

^{[(сноска 26)]} Были примеры -- Шварценберг.

^{[(сноска 27)]} Это невозможно,

^{[(сноска 28)]} Лента -- это другое дело...

^{[(сноска 29)]} Приезжайте завтра обедать... вечером. Надо, чтоб

вы приехали... Приезжайте.

^{[(сноска 30)]} [скромность]

^{[(сноска 31)]} Со времени наших блестящих успехов в Аустерлице,

вы знаете, мой милый князь, что я не покидаю более главных квартир.

Решительно я вошел во вкус войны, и тем очень доволен; то, что я видел эти

три месяца -- невероятно.

"Я начинаю аb ovo. Враг рода человеческого, вам известный, аттакует

пруссаков. Пруссаки -- наши верные союзники, которые нас обманули только три

раза в три года. Мы заступаемся за них. Но оказывается, что враг рода

человеческого не обращает никакого внимания на наши прелестные речи, и с

своей неучтивой и дикой манерой бросается на пруссаков, не давая им времени

кончить их начатый парад, вдребезги разбивает их и поселяется в потсдамском

дворце.

"Я очень желаю, пишет прусской король Бонапарту, чтобы ваше величество

были приняты в моем дворце самым приятнейшим для вас образом, и я с

особенной заботливостью сделал для того все нужные распоряжения на сколько

позволили обстоятельства. Весьма желаю, чтоб я достигнул цели". Прусские

генералы щеголяют учтивостью перед французами и сдаются по первому

требованию. Начальник гарнизона Глогау, с десятью тысячами, спрашивает у

прусского короля, что ему делать, если ему придется сдаваться. Все это

положительно верно. Словом, мы думали внушить им страх только положением

наших военных сил, но кончается тем, что мы вовлечены в войну, на нашей же

границе и, главное, за прусского короля и заодно с ним. Всего у нас в

избытке, недостает только маленькой штучки, а именно -- главнокомандующего.

Так как оказалось, что успехи Аустерлица могли бы быть положительнее, если б

главнокомандующий был бы не так молод, то делается обзор осьмидесятилетних

генералов, и между Прозоровским и Каменским выбирают последнего. Генерал

приезжает к нам в кибитке по Суворовски, и его принимают с радостными и

торжественными восклицаниями.

4-го приезжает первый курьер из Петербурга. Приносят чемоданы в кабинет

фельдмаршала, который любит все делать сам. Меня зовут, чтобы помочь

разобрать письма и взять те, которые назначены нам. Фельдмаршал,

предоставляя нам это занятие, ждет конвертов, адресованных ему. Мы ищем --

но их не оказывается. Фельдмаршал начинает волноваться, сам принимается за

работу и находит письма от государя к графу Т., князю В. и другим. Он

приходит в сильнейший гнев, выходит из себя, берет письма, распечатывает их

и читает письма Императора, адресованные другим... Затем пишет знаменитый

суточный приказ генералу Бенигсену.

Фельдмаршал сердится на государя, и наказывает всех нас: неправда ли

это логично!

Вот первое действие. При следующих интерес и забавность возрастают,

само собой разумеется. После отъезда фельдмаршала оказывается, что мы в виду

неприятеля, и необходимо дать сражение. Буксгевден, главнокомандующий по

старшинству, но генерал Бенигсен совсем не того же мнения, тем более, что он

с своим корпусом находится в виду неприятеля, и хочет воспользоваться

случаем дать сражение самостоятельно. Он его и дает.

Это пултуская битва, которая считается великой победой, но которая

совсем не такова, по моему мнению. Мы штатские имеем, как вы знаете, очень

дурную привычку решать вопрос о выигрыше или проигрыше сражения. Тот, кто

отступил после сражения, тот проиграл его, вот что мы говорим, и судя по

этому мы проиграли пултуское сражение. Одним словом, мы отступаем после

битвы, но посылаем курьера в Петербург с известием о победе, и генерал

Бенигсен не уступает начальствования над армией генералу Буксгевдену,

надеясь получить из Петербурга в благодарность за свою победу звание

главнокомандующего. Во время этого междуцарствия, мы начинаем очень

оригинальный и интересный ряд маневров. План наш не состоит более, как бы он

должен был состоять, в том, чтобы избегать или атаковать неприятеля, но

только в том, чтобы избегать генерала Буксгевдена, который по праву

старшинства должен бы был быть нашим начальником. Мы преследуем эту цель с

такой энергией, что даже переходя реку, на которой нет бродов, мы сжигаем

мост, с целью отдалить от себя нашего врага, который в настоящее время не

Бонапарт, но Буксгевден. Генерал Буксгевден чуть-чуть не был атакован и взят

превосходными неприятельскими силами, вследствие одного из таких маневров,

спасавших нас от него. Буксгевден нас преследует -- мы бежим. Только что он

перейдет на нашу сторону реки, мы переходим на другую. Наконец враг наш

Буксгевден ловит нас и атакует. Оба генерала сердятся и дело доходит до

вызова на дуэль со стороны Буксгевдена и припадка падучей болезни со стороны

Бенигсена. Но в самую критическую минуту курьер, который возил в Петербург

известие о пултуской победе, возвращается и привозит нам назначение

главнокомандующего, и первый враг -- Буксгевден побежден. Мы теперь можем

думать о втором враге -- Бонапарте. Но оказывается, что в эту самую минуту

возникает перед нами третий враг -- православное, которое громкими

возгласами требует хлеба, говядины, сухарей, сена, овса, -- и мало ли чего

еще! Магазины пусты, дороги непроходимы. Православное начинает грабить, и

грабеж доходит до такой степени, о которой последняя кампания не могла вам

дать ни малейшего понятия. Половина полков образуют вольные команды, которые

обходят страну и все предают мечу и пламени. Жители разорены совершенно,

больницы завалены больными, и везде голод. Два раза мародеры нападали даже

на главную квартиру, и главнокомандующий принужден был взять баталион

солдат, чтобы прогнать их. В одно из этих нападений у меня унесли мой пустой

чемодан и халат. Государь хочет дать право всем начальникам дивизии

расстреливать мародеров, но я очень боюсь, чтобы это не заставило одну

половину войска расстрелять другую.

^{[(сноска 32)]} Я знаю в жизни только два настоящих несчастья:

это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих

зол.

^{[(сноска 33)]} [Ближний]

^{[(сноска 34)]} но это не так, как вы это понимаете,

^{[(сноска 35)]} Это любопытно, честное слово.

^{[(сноска 36)]} [Что такое]

^{[(сноска 37)]} Андрей, почему не предупредили меня?

^{[(сноска 38)]} Очень рада вас видеть. Я так довольна, что вижу

вас,

^{[(сноска 39)]} Знай, что это женщина,

^{[(сноска 40)]} Андрей, ради Бога!

^{[(сноска 41)]} Но, мой друг, ты должна бы быть мне благодарна,

что я объясняю Пьеру твою близость к этому молодому человеку.

^{[(сноска 42)]} [Правда?]

^{[(сноска 43)]} Княжна, я право, не хотел обидеть ее,

^{[(сноска 44)]} Я желал бы видеть великого человека,

^{[(сноска 45)]} Вы говорите про Буонапарта?

^{[(сноска 46)]} Князь, я говорю об императоре Наполеоне,

^{[(сноска 47)]} Сию минуту я к твоим услугам,

^{[(сноска 48)]} [граф Н.Н., капитан С. С.]

^{[(сноска 49)]} Хорошо сложена и красота молодости,

^{[(сноска 50)]} Что это?

^{[(сноска 51)]} Еще один проситель,

^{[(сноска 52)]} [звезда почетного легиона]

^{[(сноска 53)]} [Да здравствует Император!]

^{[(сноска 54)]} Государь, я прошу у вас позволенья дать орден

Почетного легиона храбрейшему из ваших солдат,

^{[(сноска 55)]} Тому, кто храбрее всех показал себя во время

войны,

^{[(сноска 56)]} Ваше Величество позволит ли мне спросить мнение

полковника?

^{[(сноска 57)]} Наполеон, Франция, храбрость;

^{[(сноска 58)]} Александр, Россия, величие;

* ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. *

В 1808 году император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с

императором Наполеоном, и в высшем Петербургском обществе много говорили о

величии этого торжественного свидания.

В 1809 году близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и

Александра, дошла до того, что, когда Наполеон объявил в этом году войну

Австрии, то русский корпус выступил за-границу для содействия своему

прежнему врагу Бонапарте против прежнего союзника, австрийского императора;

до того, что в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и

одной из сестер императора Александра. Но, кроме внешних политических

соображений, в это время внимание русского общества с особенной живостью

Дата добавления: 2015-06-04