Часть вторая ДОЛЖОК 2 страница

Он кивнул.

— Хорошо. Дальше. С этого момента и на все наше дальнейшее общение запомни, как отче наш: пока мы в зоне, ты делаешь только то, что говорю я. Делаешь сразу, без вопросов, даже если тебе это покажется глупостью. — Я всверлился в него взглядом. — Если я сказал лежать, значит, ты ложишься. И плевать, что там лужа или насрал кто-то. Понял?

— Понял, — покорно согласился Хлюпик.

Я пристально посмотрел ему в глаза. На самом деле понял или говорит, чтоб от него отвязались?

— Если я чего-то не говорил, — продолжил я, — то ты этого не делаешь. Ни при каких обстоятельствах. Даже если тебе кажется, что так будет лучше.

Я вспомнил, как оставил его ждать у ангара, вспомнил пистолет на вытянутой руке и стрельбу по железным воротам.

— Исключение может быть только в том случае, если меня убьют. Вот тогда можешь делать все, что заблагорассудится. Это уже будет на твоей совести. Усек?

Он смотрел на меня напряженно, вслушивался в каждое слово. На вопрос покладисто закивал. Что-то он чересчур сговорчив.

— И еще, — подытожил я. — На дурацкие вопросы с этого момента я не отвечаю. Все, что тебе надо будет узнать, я тебе расскажу. Причем расскажу тогда, когда надо будет. Если я тебе чего-то не сказал, значит, тебе это знать не обязательно. Ясно?

— Ясно, — кивнул он.

— Прежде чем спросить, подумай. Потом еще подумай. А потом лучше промолчи. Доходчиво?

Он кивнул, соглашаясь со всем сразу. Видимо, понял. Уже легче.

— Так мы не домой? — радостно поинтересовался он.

— Нет, — пробурчал я. — Хотя лучше бы тебе именно туда и отправиться.

Глаза Хлюпика заблестели щенячьей преданностью. На лице была благодарность. Меня это злило. С таким же успехом можно радоваться и благодарить палача за то, что помог на эшафот подняться.

— Спасибо, — горячо выдохнул он.

— Не за что, — буркнул я.

— А куда мы идем? — беззаботно, как ни в чем не бывало, вопросил Хлюпик.

Я зло сплюнул, развернулся на каблуках и пошел прочь. Неисправимый балбес!

Здесь, в стороне от базы и от дороги, было тихо. Особенно сейчас. Ночью в зону редко кто лезет, да и на рассвете она мало кому нужна. Особенно в таких местах, где нечем поживиться. Только шелестели листвой, роняя корявые тени, редкие деревья.

В этой утренней тишине очень хорошо различался далекий перелай. Стая слепых собак была далеко. Нас они не видели, а если и заметили, то решили, видимо, пока не соваться. Я вытащил бинокль и пригляделся. Три, четыре… Пять собак. Они гоняли с холма на холм, бодро гавкая. Словно обычные, пущенные на волю дворняги.

Как же, обычные. Еще повезло, что чернобыльских псов среди них нет. Те поумнее слепых шавок и, видимо, имеют какую-то склонность к телепатии. Во всяком случае, своих тупых слепых собратьев они берут под контроль совершенно спокойно. Не знаю, чем это обосновано. Может, и в самом деле телепатические способности есть, а может, чернобыльские псы просто от природы более сильный вид. Хотя «от природы» в данной ситуации звучит не шибко убедительно. Версий много, правды, как и в любом другом случае, не знает никто.

Зону можно изучать бесконечно. Очкариков высоколобых, которые ее пытаются постичь, здесь вагон и маленькая тележка. А сколько их было… а сколько еще будет.

Я отпустил оптику. Бинокль повис на груди на ремешке. Хлюпик наблюдал за мной с интересом.

— Собак видишь? — спросил я.

— Вижу.

— Стреляй.

— То есть? — не понял он.

— Чего непонятно? Вон цель. Пять штук. Выбирай любую и стреляй.

Он посмотрел на меня так, словно я заставлял его стрелять по детям. Чуть попятился. Хотя пистолет, я заметил, уже был у него в руке.

Я смотрел на него в упор.

— Нельзя же так, — протянул он жалобно, покачав головой. — Ведь они живые и ничего не сделали.

Нет, он ничего не понял. А я обещал ему по морде. Кулаки стиснулись до рези в ладонях. Ногти вошли в кожу, оставляя следы. Бить нельзя. Точнее, нужно, но не по морде. От удара по лицу ничего не изменится. Не поймет, обидится только. Хорошо, я ударю иначе.

Повернувшись к нему спиной, я легкой трусцой почесал навстречу собакам. Тут же, впрочем, притормозил, вспомнив, что на хвосте не Мун, а Хлюпик. Этому такую прыть показывать не надо, а то подумает, что так можно. А так не нужно.

Я оглянулся. Хлюпик шел рядом. Хмурый и задумчивый, словно решил, что я на него обиделся, и пытался понять, что именно меня так расстроило. А может, так оно и было.

Собаки не перестали носиться, но снизили скорость и чуть изменили траектории. Сгрудились, превращаясь из пяти особей в единое целое. Почуяли.

Пальцы стиснули обрез. Двух выстрелов хватит, чтобы положить двух собак в лучшем раскладе. Плюс к тому обрез — штука громкая. Собаки обычно их боятся.

Я замедлил шаг, не оборачиваясь, бросил Хлюпику:

— Вперед.

Мой новоиспеченный напарник насторожился, но спорить не решился. Осторожно вышел вперед. Потопал, сохраняя направление, стараясь делать вид, что не волнуется. Но пальцы с такой силой стискивали БП, что аж побелели.

Собаки тоже двигались теперь не меняя направления. Не торопясь трусили в нашу сторону. Я притормозил тихонько. Хлюпик от напряжения даже не заметил этого. Шел напряженно, словно напружинившись. И жесточайшим образом шуршал травой.

Мой расчет оказался верным. Все произошло примерно так, как я рассчитывал, и практически мгновенно. Слепые псы подошли ближе, чуть разойдясь веером. Почти остановились. А потом первый из них бросился вперед. На Хлюпика.

Я вскинул обрез и прицелился. Хлюпик тоже успел среагировать. Тихо хлопнул выстрел бэпэшки. Атаковавшую собаку дернуло в сторону, брызнул фонтанчик крови. Пес словно бы не заметил этого. Не знаю, то ли болевой порог у этих бестий низкий, то ли выносливость убийственная.

Хлюпик отступил на шаг и выстрелил еще и еще. Собаки пришли в движение. Нога отступающего Хлюпика зацепилась за что-то, и он повалился на спину. На все это ушли считанные секунды. А потом выстрелил я.

Первый выстрел размозжил голову собаке, которой до Хлюпика оставался последний рывок. Пес не успел даже взвизгнуть. Мертвое тело грохнулось на землю рядом с испуганным не на шутку Хлюпиком. Второй выстрел ушел в свору. Этот никому сильно не повредил, но всполошившиеся уже собаки кинулись врассыпную.

Я бросился к Хлюпику, на ходу перезаряжая ружье. Он тем временем отчаянно палил вслед улепетывающим злобным и трусливым тварям. Впрочем, патроны очень скоро закончились, и заклиненный БП успокоился. Я жахнул вдогонку для острастки. И неожиданно для себя попал. Вторая собака навернулась на бегу, как подсеченная лошадь в старом советском кино, и кубарем покатилась по траве. Через пару метров тело замерло и больше не шевелилось. Я опустил ствол.

Одного взгляда на Хлюпика хватило, чтобы решить не ругаться. Признаться, я хотел пройтись по нему до кучи трехэтажным, но передумал. Он полусидел на траве, оперевшись на локоть, и смотрел мимо меня потерянным взглядом.

Кажется, проняло.

— В зоне нет друзей. И тихо идущих по своим делам тоже нету, — мягко начал я. — Всё, что куда-то идет мимо, может обернуться и выстрелить или вцепиться в тебя зубами. Здесь нет людей, здесь нет собачек. Есть цели. И если ты решил, что это не цель, то ты сам становишься целью.

Я протянул ему руку.

— Вставай.

Он вцепился в протянутую ладонь, как утопающий в соломинку. Поднялся одним резким рывком. Поежился.

— Но я же в нее попал, — пролепетал виновато.

— Ее можно только в голову. Лучше в глаз. Или из обреза. Так с одного выстрела редко кто пристрелит, утешил я.

Отвернувшись, вынул патрон из кармана. Зарядил обрез. Два лучше, чем один. Спокойнее.

— Угрюмый, — позвал опасливо Хлюпик.

Я повернулся, и он тут же замолчал, словно вспомнил о чем-то.

— Спрашивай, — разрешил я.

— А если бы… Ну, если б она меня укусила, что тогда?

Вот оно. Вопрос по делу. Отчего он об этом раньше не спросил, когда собачек стрелять пожалел? Кажется, начинает задумываться. Это хорошо.

— Укол от бешенства, — мрачно пошутил я.

— Один? — Хлюпик шутки явно не понял.

— Нет, — огрызнулся я. — Сорок. В живот. Я откуда знаю? Меня не кусали, я до этого не доводил. И тебе не советую. У всех, знаешь ли, своя реакция. В обычном лесу одного может гадюка тяпнуть — и ничего, а второго тяпнет — и он помрет. Потому что реакция на яд разная. А здесь не просто лес. Здесь зона. И чем скорее ты это осознаешь, тем лучше.

Он вынул обойму и трясущимися пальцами начал заряжать, доставая из кармана патроны по одному.

— Я понял, — тихо сказал он.

— Не вижу, — сурово приложил я. — Я что сказал?

— Делать, что ты скажешь, — промямлил Хлюпик виновато. — Вопросы не задавать.

— А ты что?

Он потупился. Патрон вывалился из рук и нырнул в траву. Хлюпик кинулся на коленки и принялся обшаривать место падения, бросив пистолет.

Детский сад! Во что я ввязался?

А стрелял-то он неплохо. Неумело, но глаз был метким и руки не тряслись, что поразило меня до глубины души. Хотя сталкера из него, один черт, не вышло бы даже с натяжкой.

Каждое утро мы вставали с Хлюпиком засветло и шли на прогулку. Это смешное и неуместное «на прогулку» он выдал на второй день спросонья. Так оно и привязалось. Я уходил подальше в сторону, находил собак и устраивал стрельбище. Может, это и было цинично, но Хлюпику так больше не казалось. А кроме нас двоих и собак, свидетелей не было.

Один раз, правда, нарвались на пару каких-то бродяг. Я шарахнул в их сторону для острастки. Естественно, не попал, но парочка улепетнула, не успев даже подойти на прицельное расстояние.

И это было радостно. Устраивать для Хлюпика охоту на себе подобных я не хотел. Рано пока. Да и, признаться, это было бы верхом цинизма. Зачем лишний раз шокировать. Придет время, столкнется с ситуацией, там уже будет или-или. Или он, или его. И выбор будет очевиден. А охота на собачек для него все равно отчасти только игра. В игре акценты несколько смещаются.

Так прошло четверо суток. Я изъял у Хлюпика всю наличность, добрал, сколько не хватало, из тайника и потихоньку запасался необходимым снаряжением и оружием.

На пятые сутки сунул освоившемуся кое-как с пистолетом Хлюпику «калаш». С автоматом мой хлипкий друг справиться не сумел. Впрочем, никаких особых результатов я от него и не ждал. Лезть в сердце зоны с пистолетом — самоубийство. Но это — мне, потому я и вооружился основательнее. А Хлюпику там хоть с пистолетом, хоть с автоматом, хоть в танке — смерть. Единственный его шанс на выживание — это я.

Так что от наших «прогулок» мне требовалось только, чтобы он научился слушать и слушаться с первого раза и чтобы он сначала делал, а потом задавал вопросы. В этом плане мне удалось достичь определенного успеха. Выполнять приказы он худо-бедно научился, и болтовни от него стало раза в два поменьше.

А к вечеру пятого дня он совсем сник и замкнулся. Сидел в углу мрачнее тучи и не торопился разговаривать. Видимо, неудача в общении с калаханом подтолкнула его к каким-то внутренним переосмыслениям.

Меня его глубокий внутренний мир со всеми его изменениями не трогал. Сопереживать и слюни вытирать я не умел никогда. Если человеку плохо и нужна помощь, я либо могу помочь, либо не могу помочь. А слюни распускать коллективно — это без меня.

Я валялся на койке, которую через день чередовал с Хлюпиком, и прислушивался к ощущениям в ноге. Пораненная конечность давала знать о себе все меньше. В общем и целом все было готово: и я, и снаряга. Но я ждал.

Лезть в четвертый энергоблок на пару с новичком, за которым нужен глаз да глаз, — чистой воды авантюра. А друзей у меня не было. Я вообще старался не заводить близких знакомств после случая с Юркой. Хотя бывали исключения.

Одним таким исключением был Мунлайт. Кроме того, ведь именно он тянул меня в зону с Хтюпиком. Так что это был единственный подходящий вариант напарника.

Я ждал Мунлайта, а его не было. Так прошла неделя.

В тот день мы «гуляли» допоздна. Я увел Хлюпика в сторону и нарочно водил мимо аномалий, показывая красоты зоны. В мрачно-готичных пейзажах тоже можно найти нечто красивое, завораживающее. Даже в кладбищенской тишине есть красота. А здесь даже присутствует хоть и жуткая, но жизнь.

Прогулка была небезопасна, но другого наглядного варианта я не видел. А Хлюпику надо было понять, что бегать в зоне нельзя. Кажется, он это понял.

По собакам мы больше не стреляли, хотя парочка пристроилась на уважительном расстоянии и следовала за нами, будто следила. Я держал их в поле зрения, но слепые псы не рискнули нападать.

Вернулись мы уже в сумерки. Заглотив в рекордные сроки содержимое консервной банки, Хлюпик отрубился. Устал. Еще бы, столько впечатлений и нагрузка недетская. А мне не спалось. Я крутился с боку на бок и никак не мог заснуть.

Каждый раз, когда проваливался в небытие, перед глазами возникали идущие за мной слепые собаки. Они шли непривычно тихо и целенаправленно. Сперва одна, потом две… Вскоре их собиралось несколько десятков. Они шли за мной по пятам, будто ждали чего-то, какого-то сигнала, чтобы броситься. Я из последних сил пытался удержать их в поле зрения, понимая, что еще чуть-чуть, и я не смогу контролировать их всех. Еще одна-две собаки, и кто-нибудь обязательно выпадет из поля зрения. А как только это случится, они бросятся на меня. Все сразу.

И тогда я подскакивал на койке, хрипло дыша. Слушал темноту и заходящееся сердце. А потом успокаивался и проваливался в сон. И тогда все начиналось сызнова. Собака, две, три… Стая. Жуткая, молчаливо бредущая стая, готовая броситься, но не бросающаяся.

Я снова и снова просыпался в холодном поту. Пытался думать о чем-то приятном, но проклятые собаки не шли из головы. Заснуть я смог только на рассвете. Мне снилась Аленка…

То последнее лето после ненужной практики было теплым, но дождливым. Впрочем, меня это не пугало. Пыльный цех и ветхие плакаты сменились духом свободы и остатками каникул.

Сперва я хотел взять Аленку и поехать с ней в Крым. Но на Крым не было денег, и мне пришлось смириться с тем, что мечта остается мечтой. Что, впрочем, не мешало мне гулять с Аленкой по городу, целоваться с ней под дождем на Бульварном кольце и оставаться у нее на ночь в выходные, пока ее родители в лучших отечественных традициях — задом в небо, мордой в грядку — «отдыхали» на даче.

Пока предки Аленки горбатились в огороде, я, выражаясь языком Юрки, «работал на их траходроме отбойным молотком».

Юрка всегда был пошляком. А Аленка — красавицей.

— Что смотришь?

Влажная летняя ночь неслышно гуляла по комнате, шевеля тюлевую занавеску у распахнутой двери балкона. Я пожирал Аленку глазами. Лицо, шею, грудь… ниже, ниже. В неплотной темноте, подсвеченной из-за окна ночным мегаполисом, обнаженное тело приобретало легкий налет загадочности.

— Ты красивая.

Аленка смутилась. Наверняка завернулась бы в одеяло. Но то давно валялось комом на полу, причем с моей стороны кровати. Забавно. Меня всегда умиляла эта женская манера смущаться своей наготы задним числом, после соития. Уж после «этого» чего я там не видел?

— В темноте все красивые, — буркнула она.

— Нет, только ты, — улыбнулся я и поцеловал ее. А потом…

…а потом Аленка спала, положив голову мне на грудь, а я улыбался влажной августовской ночи, лежа на влажной простыне. И ночь словно улыбалась в ответ. Улыбчивое было время.

Мне казалось, так будет всегда, но в ту ночь я улыбался последний раз.

На другой день мы возвращались к Аленке домой после прогулки. Их было трое. Чего они хотели? Денег? Или им просто было скучно? Я попросил отпустить Аленку, они согласились. Я попросил ее уйти, она отошла в сторону, но осталась. Назвать дракой то, что произошло после, значило бы согрешить против истины. Они отметелили меня до полуобморочного состояния и бросили. Аленку они не трогали. Только посмеялись надо мной и над ней.

Она подошла. Я поднялся. Мы добрели до ее квартиры. Там я немного пришел в себя, умылся и попрощался. Мне стыдно было оставаться у нее. Может быть напрасно?

Потом кто-то из Аленкиных подружек напел ей, что если я не могу ее защитить, то на кой черт я ей нужен. И она поверила. А может, и нет. По крайней мере разговаривать со мной она больше не пожелала.

— Ты не мужчина, — повторила она чужую холодную фразу, закончив наш последний телефонный разговор.

Я слушал печальные гудки в трубке и думал о том, кто я. Воспитанный мальчик из интеллигентной семьи? Во всяком случае, драться тогда я не умел. Я тогда вообще мало чего умел. Разве что улыбаться…

Знакомый голос разорвал картинки прошлого. Остатки сна развеялись под гитарным перебором.

Надо раздобыть себе пушку,

Жить стало трудно без пушки.

Are you gangster, mister?

Я гангстер, мать твою!

Я открыл глаза и посмотрел на облезлый потолок. Краем глаза выцепил сидящего на рюкзаке Мунлайта. Он был в старой изодранной сталкерской куртке и с гитарой. Больше у него ничего не было. Без своего обычного снаряжения, которым он дорожил чуть ли не до приступов фетишизма, Мун выглядел непривычно.

Когда гуляем мы с подружкой

Возникают мысли не о сексе,

А о том, как трудно быть без пушки!

Ведь если нападут хулиганы,

Я не знаю ни одного приема…

Пел Мунлайт тоже непривычно. Каким-то плюющимся речитативом, будто кому-то подражал. Не люблю рэп, или как там это называется.

Трудно дать отпор без гана,

Волыны или пистолета,

Его достану…

Я сел на кровати, Мунлайт ядовито ухмыльнулся в бородку и резво вплел меня в песню.

Угрюмый, что вы скажете на это?

Мерзкий тип, слышишь мое имя?

Значит, влип! Снимайте клип.

В данном положении я господин!

Мой пистолет бисексуален,

Он может поиметь как женщин,

Так и мужчин…

Надо раздобыть себе пушку,

Жить стало трудно без пушки.

Are you gangster, mister?

Я гангстер, мать твою!

Со мной не связывайся,

А то убью! [4]

Он тренькнул по струнам и отставил в сторону гитару. Хлюпик наблюдал за ним с интересом и был на удивление молчалив. Не то моя школа сработала, не то слов у него не было.

Мунлайт поднялся на ноги, демонстративно проскрипев что-то сквозь зубы, словно ему было за семьдесят и такие телодвижения давались с трудом. А я, негодяй такой, не имея уважения к старости, усадил его на пол.

— Здрас-сьте, на фиг, — язвительно ухмыляясь, приветствовал он. — Ну и горазды же вы спать, дядя Угрюмый.

Я молча наклонился и принялся шнуровать ботинки. Интересно, давно он здесь? Да нет, вряд ли. Он бы начал болтать с Хлюпиком, и я бы проснулся. С другой стороны, он пришел, Хлюпик его впустил, а я все это мирно проспал.

Распрямившись, кинул взгляд на Хлюпика. Тот словно почуял что-то неладное, потупился:

— Вот, у нас гости.

— Гости, — фыркнул Мунлайт. — Праздник в дом пришел.

Глаза у него блестели. И хотя держался он довольно бодро, сивухой от него несло ощутимо.

— Ты как? — поинтересовался он. — Оклемался?

— Как видишь, — ответил я. — А вот с тобой чего, не пойму.

Мунлайт растекся в своей фирменной улыбке. Взгляд его затуманился, словно он смотрел разом через пространство и время, причем на очень внушительное расстояние.

— Совсем дурак? — удивленно промурлыкал он. — Не видишь, я нажрался.

Тоже мне Колумб. Америку открыл. То, что он нажрался, я и сам разглядел. Я молча смотрел на него и ждал нормального ответа. Он долго играл со мной в гляделки, наконец хохотнул и поведал:

— Меня обули.

— Кто? — не сдержался я.

Обобрать в зоне могут кого угодно. Хоть Мунлайта, хоть меня, хоть бригаду спецназовцев. Это как раз неудивительно. Но быть ограбленным и суметь при этом вернуться живым… Кто отпустит?

Мунлайт порадовался произведенному эффекту и растекся в довольной улыбке, хотя радоваться вроде как было нечему.

— Какие-то уроды. Первый раз их видел. Я удачно погулял, тянул некислый такой хабар. А они меня ждали. Человек десять. Уютно так устроились. Место правильное выбрали. Потом в кольцо взяли, и ага: «Выворачивайте карманчики». А против десяти, которые со всех сторон, я воевать не буду. Я ж не супермен какой-нибудь.

Мунлайт взял паузу. Если ждали, значит, знали, кого ждут. А если знали, значит, по наводке работали. Простые бродяги на сталкеров лезть не рискуют. Стараются не нарываться. А тут не просто набросились, ждали.

— И что? — подал голос Хлюпик.

— Чего-чего… Отдал им… — Мун запнулся, будто составлял список, — все. И хабар, и снарягу, и оружие. Пришел в одном свитере. Хорошо, недалеко идти было.

Я смотрел на Муна. Бред какой-то. Кто ж его отпустил? Пристрелили бы по-тихому, и все. Концы в воду. Ушел человек в зону, и нет человека. Никто искать не станет. А тут…

— И как же ты от них ушел? — полюбопытствовал я.

— На своих двоих, — отмахнулся Мунлайт. — Ты что, меня не знаешь? Я, как колобок, от кого хошь уйду.

— Отпустили? — не отставал я.

— Зануда, — пробурчал он. — Я сказал, что у меня нычка есть на долговской базе, обещал выпотрошить и через два дня принести бабки, чтоб только они меня отпустили. Повелись.

Все равно что-то не склеивалось. Стали бы они отпускать Мунлайта под честное слово ради мифической нычки. Или жадные чересчур попались? Такая жадность среди людей, работающих по наводке… Странно как-то.

— И чего, будешь отдавать?

Мунлайт посмотрел на меня, как на ненормального.

— Ты чего, Угрюмый, совсем с головой рассорился? Откуда у меня нычка? Все, что было, с собой таскал. Но…

Он прошелся по комнате, потирая руки. Бросил на меня заговорщицкий взгляд:

— У меня есть грандиозная идея, как быстро обогатиться. И я с тобой ею обязательно поделюсь, если только Хлюпик сбегает вниз за водкой.

Хлюпик послушно поднялся.

— Не сбегает, — отрубил я. — Что он тебе, мальчик что ли, за водкой бегать?

— А что ли нет?

— Что ли нет, — отрезал я.

— Ладно, — согласился Мун. — Мы с ним вместе сходим, вдет? Я один не дойду. Там лестница крутая, а я с гитарой.

Я посмотрел на Муна. Обаятельная сволочь. Пройдоха, алкоголик, придурок, транжира и мот. Но с чувством юмора и харизмой. Тем и берет.

— Оставь гитару здесь, — предложил я.

— Не пойдет. Гитара не моя. Отдать надо.

— Ладно, — согласился я. — Идите оба. Только туда и обратно.

Мун послушно кивнул и потопал к дверям. Потом спохватился, вернулся за гитарой. Я придержал Хлюпика, сунул ему денег и шепнул:

— Один пузырь. Не больше.

Тот понимающе кивнул, сделал одно неуловимое движение. Деньги как корова языком слизнула. И парочка исчезла в коридоре.

Скрипнуло. Хлопнуло. Я посмотрел на захлопнувшуюся створку. Шут гороховый и сопляк блаженный. Замечательную я компанию себе подобрал. Было бы совсем хорошо, если б завтра в этой компании я собирался бы в баню с девками идти, а не в зону.

Может, бросить все к черту? Послать Муна с его идеями по-скорому денег срубить. И Хлюпика с его глупой прихотью. Подумаешь, жизнь мне спас. Сколько я его шкуру спасал до того, почему же он себя задолжавшим не чувствует?

Задушив порыв слабости, а иначе такие мысли не назовешь, я рухнул на койку и уставился в потолок. Там все так же топорщилась лохмотьями облезшая побелки. Все так же расползались желтыми пятнами водянистые разводы.

Скрипнула дверь. Я поднял голову. В дверях маячил Хлюпик. С бутылкой водки, но один.

— А этот где? — небрежно спросил я. — Гитару отдает?

Хлюпик шагнул внутрь и пожал плечами.

— За пистолетом, что ли, пошел, — протянул он. — Все говорил, что надо раздобыть себе пушку. А потом сказал, что скоро вернется. Только на манеж сходит.

— Куда?! — Я подскочил с койки.

— На манеж, — промямлил растерявшийся Хлюпик. — Или на арену… нет, кажется, на арену.

Но я уже не слушал. Надо было перехватить этого сумасброда прежде, чем он доберется до Арены. В отличие от Хлюпика я знал, что это такое.

Разумеется, я не успел. Не мог успеть. Так называемая Арена находилась совсем рядом. Будь у меня хоть реактивный двигатель в заднице, я не успел бы оказаться там раньше Муна. Надежда была только на то, что по дороге он встретит кого-нибудь и застрянет, сцепившись языками или запив. Как назло, он никого не встретил.

Арена располагалась в здании напротив вывески «Сто рентген». Только если до входа в бар нужно было пройти долгий извилистый путь по лабиринту мелких закоулков, то вход на Арену был вот он. Два шага — и ты внутри.

Я почти вбежал туда, в эту дверь под вывеску. Сзади задыхался ничего не понимающий Хлюпик. Черт с ним, не до него.

За дверью обнаружился маленький предбанник. Слева от входа тянулся ряд узких пеналообразных шкафчиков. Справа в дальнем углу зиял черный провал дверного проема. Створки не было. Зато стоял амбал, перекрывающий проход.

Прежде я был здесь лишь один раз. Несколько лет назад. С тех пор тут ничего не изменилось. Кажется, даже мордоворот тот же самый. Я шагнул ему навстречу.

— Хочешь попытать счастья? — с брезгливым любопытством поинтересовался он, перекрывая дорогу.

— Я похож на мясо? — парировал я. — Мне нужно знать, кто сегодня участвует. Мунлайт заявлен?

Мордоворот принял степенный вид и полез в нагрудный карман. На свет божий показался потрепанный блокнот и огрызок карандаша. Его пальцы, торчащие из бойцовских перчаток, принялись неторопливо перевертывать странички. Вот ведь зараза, а то так не помнит. Значимость показывает? Ну-ну, еще десять секунд, и я его убью.

Глубокий вдох. Я стиснул зубы. Скулы свело судорогой. Раз, два, три…

— Заявлен в трех раундах, — поведал амбал и, хохотнув, добавил: — Самоубийца.

Я молча припечатал его взглядом. Не знаю, как это выглядело со стороны, но мордоворот подавился смешком, закашлялся и буркнул, пряча глаза:

— Его выход с третьего раунда. Еще успеете посмотреть.

Я кивнул и вышел на воздух. Запрокинул голову. Отчего-то захотелось дождя. Ливня. Чтоб хлестал в лицо тугими, как из брандспойта, струями. Чтобы смыть это все, забыть. А потом начать все заново. С чистого листа. Всю жизнь, чтоб ни прошлого, ни настоящего. Чтоб ни зоны, ни Арены, ни других сталкерских забав. Ни Мунлайта, ни бармена, ни Хлюпика…

— А что случилось-то?

Я посмотрел на Хлюпика. Тот выдержал взгляд.

— Я подумал, прежде чем спрашивать. И думаю, что это тот случай, когда мне нужно знать. Что такого страшного в этой Арене? Что вообще за Арена такая?

Что такое Арена? Хороший вопрос. С одной стороны, это просто сталкерская забава. С другой стороны, это фактически зона в миниатюре. Правда, без аномалий и артефактов, но с тем же самым человеческим дерьмом. Здесь есть идиоты, которые за деньги играют со смертью и дохнут, так денег и не получив. Есть подонки, которые наживают деньги на идиотах. Есть азарт, риск и везение.

Я снова подставил лицо небу. Проклятого дождя не было. Даже тошнотворной мороси.

— Угрюмый, — позвал Хлюпик.

Он стоял, смотрел на меня и ждал ответа.

— Гладиаторские бои знаешь что такое?

— Знаю, конечно.

— Вот и здесь то же самое, — мрачно поделился я. — Берут, к примеру, двух человек, дают им по одинаковому пистолету. В каждом пистолете обойма на восемь патронов. И запускают на арену. Зрители ставки делают. Кто кого.

Я замолчал.

— И что? — поторопил жаждущий продолжения Хлюпик.

— И все. Один с арены сам выходит, другого выносят вперед ногами.

Хлюпик опешил.

— Но ведь это же убийство.

— Какой догадливый, — пробурчал я не без сарказма. — В зоне и убивают, надо же — открытие какое.

Я снова запрокинул голову. Хотелось смотреть куда угодно, только бы всего этого не видеть. Лучше серое тоскливое небо, чем это дерьмо бесконечное на земле. Ушел бы от всего этого в монахи богу служить, жаль только, попам не верю.

— Одно дело в зоне, — донесся голос со стороны, — а другое — вот так. Неужели кто-то в этом участвует?

Участвует. Целые толпы на трибунах. Некоторые здесь практически живут. Как на ипподроме. Таблички выстраивают. Расчеты делают. Доходы подсчитывают. И зарабатывают на этом мясе не хуже, чем завсегдатаи ипподрома на лошадках. И тех, которые на арену выходят, хватает. Дураков, желающих денег на халяву, много. Вот только из двух дураков одному достанется денежка, а другому — пуля. Так что шансов на удачу уже пятьдесят процентов. А если взять в расчет, что в боях участвуют и постоянные гости Арены…

— Участвует, — буркнул я. — Мунлайт твой участвует. Сегодня. В трех раундах.

— И что это значит?

— Это значит, что если его пристрелят, то ты в зону без меня пойдешь, — рыкнул я.

Хлюпик отшатнулся. Насупился. На физиономии проступило обиженное выражение.

— Почему сразу пристрелят?

— Может, и не сразу. — Я апатично пожал плечами. — Если его с первого раза не пристрелят, то у него в запасе еще два. А если его и с третьего раза не убьют, то я его на выходе сам пришибу. Сволочь!

На трибуне было не протолкнуться. Хотя, если по чести, то никакая это оказалась не трибуна, а коридор. С одной стороны коридора находились окна, выходящие на огромное складское помещение. Собственно, это помещение и было ареной. Окна располагались в нем под самым потолком, и зрителей снизу не было видно. Для вышедших на арену наблюдатели находились где-то очень далеко. За пределами досягаемости. Для зрителей же все, что происходило внизу, виделось как на ладони.

Дата добавления: 2015-06-25