Как было, так и описал 2 страница

Глава сорок четвёртая. НАСТОЯЩАЯ ЛЮБОВЬ

Я никогда не говорил
«люблю тебя» — смущался.
Мы жизни плавили края.
Нас смерть учила танцам…

Мы
в себе уносим пули,
в себе уносим раны
всех тех, кого убили,
кто никогда не знал любви.
(«Ночные снайперы»)

Синильга подобрала Лазаря на машине около его дома. Они заехали поужинать во французский ресторанчик, а потом отправились домой. В ресторане и в машине разговаривали на разные несерьезные темы. Приехав к Синильге, уселись смотреть какой-то сериал по русскому телевидению. Потом телевизор надоел, его выключили.
Синильга достала фотоальбом, и Лазарь долго рассматривал фотографии. Особенно его тронули детские снимки Синильги, сделанные еще в России: дома в Ленинграде и на Черном море. Не оставило равнодушным чудо превращения маленькой девочки в нынешнюю красавицу.
За окном стемнело. Они сидели в мягких креслах уютной гостиной. Воцарилась тишина. Приглушенный свет торшера способствовал спокойной и таинственной атмосфере. Казалось, вот-вот должно случиться что-то важное. В тот день инок и девушка с первой минуты встречи чувствовали, что сегодня должен состояться решающий разговор, но оба ходили вокруг да около, не начиная говорить о главном.
— Когда я была маленькой, — заговорила Синильга, — то часто представляла себе дом зимой в горах, где-нибудь в Альпах, занесенный снегом почти с головой. Ночь. Светятся окошки. Внутри жарко пылает камин. По стенам развешаны охотничьи трофеи, ружья, живописные картины и шитые гобелены. На полу — лохматые шкуры животных. Горят свечи в массивных подсвечниках. В углу живая сочно-зеленая рождественская елка, украшенная ангелочками и райскими птичками из папье-маше, белыми свечками, кренделями и пряниками с глазурью. У камина двое — он и она, в креслах-качалках. Ноги укутаны мягкими пледами. Из круглых глиняных чаш они пьют подогретое ароматное вино, настоянное на горных травах. Она читает ему книгу любимого поэта. Он слушает, думает и молчит. Слеза стекает по его мужественному лицу. Она откладывает книгу. Встает. Нежно обнимает его, понимая сердцем, какие струны его души задеты в эту минуту и сколь прекрасно их звучание. Они любят друг друга и счастливы.
— А почему они одни? — улыбнулся Лазарь, поддерживая игру.
— Хорошо. Они одни в этот поздний час, потому что дети уже мирно спят в детской. Их несколько — мальчиков и девочек. Девочки обнимают сшитых мамой тряпичных кукол, мальчики сжимают ручонками выструганные папой деревянные шпаги, спрятанные под подушками. Эти дети — плод любви и счастья родителей, и потому жизнь их радостна и светла. Они спят, и им грезятся далекие загадочные города, прекрасные дворцы, величественные каравеллы, дальние путешествия, неведомые страны, добрые люди. Мерцает лампадка в святом углу. Все тихо…
— А как встретились родители этих детей?
— О! — воодушевилась Синильга. — Конечно же, они долго-долго искали друг друга. Так долго, что почти уже отчаялись в поисках. Но когда отчаялись, тогда и нашли. Он спас ее от каких-нибудь негодяев, а сам был смертельно ранен. Но она лечила его своей любовью и не теряла надежды. Случилось чудо — он исцелился. Пока он болел, она днем и ночью сидела у его постели и многое передумала. Например, она поняла, что очень жалеет его. Словно смертельно болеет вместе с ним, разделяя страдания. И благодаря тому, что половину страданий она берет на себя, ему становится легче, и он выздоравливает. А она уже не может жить без него, не может быть одна, сама по себе, она всегда хочет делить с ним скорби и радости и жить одним сердцем. А что понял он?
— Что он понял? — задумчиво переспросил Лазарь. — Он тоже очень много думал о любви. Его поражало, что, сколько бы он о ней ни думал, всегда оставалась какая-то тайна. Вот эта тайна и указывала на то, что любовь выше всего самого высокого, глубже глубокого, что она по-настоящему настоящее из того, что есть в этом временном и тленном мире. Любовь — божественна. И еще он понял… — здесь инок остановился. — Красивая история, Иля. Как думаешь, могло бы такое случиться с нами?
У девушки зашлось сердце. Она крепко сжала подлокотник кресла и не сразу ответила:
— Я… Я думаю… Я думаю — да, могло бы. А ты?
— И я так думаю, — Лазарь встал и подошел к окну, он тоже очень волновался. Постояв какое-то время, инок вернулся на место. Синильга не нарушала молчания. Лазарь заговорил вновь: — То, что я скажу тебе сегодня, я должен был сказать давно. Но полная ясность не приходила и не приходила. Извини меня…
— Ну что ты?! — воспрянула Синильга. — Все хорошо. Я понимаю.
— Горло пересохло. Может, поставишь чайник? — попросил Лазарь. У него и правда пересохло во рту. Он волновался так, будто готовился зачитать приговор о помиловании или о казни.
— Да, конечно, — девушка грациозно поднялась и вышла на кухню.
Она долго не возвращалась, уловив настроение Лазаря и понимая, что ему нужно собраться с мыслями. Да и самой было почему-то страшно услышать то, что он сейчас скажет, хотя услышать нестерпимо хотелось. Вернулась она с подносом, принеся две чашки дымящегося чая, сахарницу и сладости. Все это поставила на столик перед Лазарем и села в кресло.
— Знаешь, — начал Лазарь (Синильга напряглась и вся превратилась в слух), — я вот размышлял над тем, что многое можно принести в жертву ради любви. Или, наоборот, любовь можно принести в жертву ради многого другого. Скажем, ради любви можно пожертвовать жизнью, репутацией, работой, успехом, деньгами и так далее. Или наоборот. Человек получил эту святыню любви, и он волен пожертвовать любовью ради благополучия, карьеры, славы, семейных обстоятельств, наживы, жизни. Как это удивительно. Целая непроходимая пропасть между одной и другой жертвой. Впрочем, может быть, я не с того начал… — Лазарь замялся. — Я тебе многое рассказывал про себя, но сейчас расскажу, как стал монахом. Дело было в горах Абхазии осенью 2003 года. За полтора года до этого моя жизнь, как ты знаешь, круто изменилась. Оказавшись в Абхазии, я вздохнул свободно. Летал, как на крыльях. Много разговаривал с моим первым наставником — Архипычем. По праздникам и воскресным дням посещал пустынь старца Салафиила и исповедовался у него. А после кончины Архипыча и вовсе перебрался жить в пустынь старца. От исповеди к исповеди мне становилось все легче, словно очередной камень спадал с души. На праздник Преображения 2003 года мы со старцем и братией спустились в Сухуми, на службу в кафедральный собор. Город все еще стоял наполовину в руинах после войны, но жизнь неудержимо брала свое. Представь, я почти полтора года просидел в горах и не видел никого, кроме монахов и редких местных жителей. В соборе, наполненном людьми, пахнуло жизнью. Не то чтобы мне захотелось обратно в мир, но когда я всю службу ловил на себе взгляд одной симпатичной девушки, то у меня появились мысли: вот бы хорошо было начать все сначала, влюбиться, ухаживать, дарить цветы, ходить, как школьники, держась за руки, и до венчания не позволять себе ничего другого, чтобы все было правильно, по-христиански. В конце всенощной отец Салафиил вышел принимать исповедь. Я подошел и искренне ему рассказал о своих новых мыслях. Старец задумался, отечески положил мне руку на плечо и сказал: «С твоей прежней жизнью тебе стоит думать о монастыре…» В этот момент как будто бы случился обвал. В глазах потемнело. Стою — я и не я. Словно услышал эти слова от Самого Бога. Подошел ко Кресту, ноги подкашиваются, в горле ком, в глазах слезы. Посмотрел на измученное, но светлое лицо Спасителя и говорю: «Господи, если Ты хочешь, чтобы я стал монахом, я стану им». Мой постриг состоялся осенью, но внутренне я стал иноком прямо тогда, на исповеди. С той минуты и до встречи с тобой я ни на секунду не задумывался о своем монашеском призвании, о правильности выбранного пути. Для меня такие мысли были невозможны, все было ясно, как белый день. Но оказалось, что за мои грехи мне не суждено отсидеться в горах; жизнь буквально вырвала меня оттуда и покидала по миру — Япония, теперь Америка. А здесь ты. Я понял, что полюбил. Меня стал терзать вопрос, почему получилось так, что я встретил настоящую любовь только тогда, когда встал на иноческий путь. Какая здесь разгадка? И вот что я надумал, — Лазарь остановился.
— Почему ты замолчал? — с усилием спросила Синильга. Такой поворот разговора она не предвидела, хотя подобные вопросы в последнее время не раз вставали и перед ней. От волнения она почти не могла говорить. Девушка была готова сейчас же умереть от счастья или от горя и пыталась угадать по глазам и выражению лица Лазаря, что он скажет.
— Я вот о чем подумал, — продолжил инок. — Мы ведь с тобой любим Бога. Любим искренне, трепетно и лично, как Кого-то самого родного и близкого. Но как мы можем отблагодарить Бога? Что мы можем Ему дать? Ведь у Него есть все. Он — Творец и Властелин всего видимого и невидимого. Можно приносить Богу славословия и благодарственные молитвы, можно делать ради Него добрые дела, можно посвятить Ему жизнь, но все это не будет истинной жертвой. Потому что истинная и великая жертва — это принести Богу что-то самое дорогое. То, с чем немыслимо, невозможно расстаться. И это дорогое — наша любовь. Я верю, что наша любовь от Бога. И как сказано: «Богу богово». Если мы возвратим на хранение Богу нашу самую большую драгоценность, нашу любовь, то в будущей жизни получим ее сохранной и преумноженной. Представь, миллионы людей родились, жили и умерли, так и не встретив своей любви. Любовь — это дар. Бог не случайно дал его нам с тобой в таких непростых обстоятельствах. Он хочет видеть, как мы по собственной воле поступим с Его даром. Мы можем оставить дар только себе и жадно закопать в землю этой жизни. Тогда мы точно сохраним его здесь, но сохраним ли для вечности? А можем, как жертву не только за себя, но и за всех, кто жил и умер без любви, принести свою любовь в ответный дар Небу. И тогда мы увековечим нашу любовь… Вот, я сказал то, что хотел, мне было это нелегко… Что думаешь?
Синильга молчала, понурив голову. У нее возникло такое чувство, что она действительно умерла. Она рада была бы сейчас разрыдаться, но даже этого не могла.
Лазарь опустился на корточки около кресла и взял девушку за руку. Душевная боль доходила прямо-таки до физической ломоты. Ему было настолько жалко Синильгу, что в какой-то миг он сам чуть не зарыдал в голос, но, собрав волю в кулак, заставил себя сдержаться.
— Иличка, прости. Умоляю, прости меня! Это я во всем виноват. Мне не нужно было разрешать себе влюбляться в тебя. Я не должен был допускать такой близости. Я ведь знал, что все это кончится страданием. Хотя и сомневался, но внутренне подсознательно знал. Мне нужно было оградить тебя! Если бы у нас было две жизни, то одну из них я прожил бы с самого начала по-другому и обязательно с тобой, но у нас только одна жизнь…
— Мы что, больше никогда не увидимся? — скорбно спросила Синильга.
— Не рви мне сердце! Думаешь, мне легко? А что ты посоветуешь?
— Ты говорил, что мы можем быть счастливы вместе.
— Да. Но можем быть и несчастны. Как-то к батюшке в горы приезжал один бывший иеромонах. Он женился, и у него были дети. Он не отошел от Церкви. Но видела бы ты его глаза! Более убитых глаз я не встречал в своей жизни. Никогда. Даже у законченных головорезов. Мне показалось, что в его глазах — печаль Адама о потерянном рае. Слышал я от братии и другие истории. Некоторые бывшие монахи начинают ненавидеть своих жен. Бывает, разочаровываются и сами жены, потому что монах без бороды и черной одежды теряет для них привлекательность запретного плода. У некоторых рождаются больные или ненормальные дети, и потом их род страдает от тяжелой наследственности. Я не хочу и не имею права обрекать тебя на такие испытания, даже если их вероятность ничтожно мала. Конечно, кроме всех этих вариантов возможен вариант счастья на земле. Но то-то и оно, что только на земле… А там, в вечности? С другой стороны, если мы принесем нашу любовь Богу, то сохраним ее. Может быть, Бог дарит нам редчайшую возможность — принести Ему жертву любви. И тогда это, так или иначе, обернется не горем, а радостью. А другой такой возможности скорее всего в нашей жизни не будет. Милая, прости меня, пожалуйста. И поверь, я очень и очень люблю тебя. Очень. Но ты понимаешь меня?
Синильга чуть слышно прошептала:
— Да… Потому что по-настоящему люблю тебя, — она прильнула к Лазарю и кротко, по-детски заплакала.

* * *
Высота и Руф наблюдали всю эту сцену, невидимо вися в воздухе прямо за стенами квартиры. По мере того, как события разворачивались, Руф мрачнел, а Высота просветлялся. В конце, словно желая подбодрить Лазаря и Синильгу, Высота беззвучно произнес:
— Потерпите. Вы не обманетесь. В Боге не живут без любви! Ничто из пожертвованного Господу не погибнет. Все возвратится сторицей. Пожертвованная капля любви возвратится океаном. И все будет хорошо. Я очень переживаю за вас и всегда буду помогать. А если претерпите до конца, то докажете, что ваша любовь настоящая.
— Все будет хорошо!? Хорошо им не будет уже никогда! — так же беззвучно прокомментировал Руф. — Допустим, Лазарь своим выбором спас ваше положение, обеспечив на какое-то время перевес светлых сил, но свою возлюбленную и себя он сделал несчастными и одинокими на всю жизнь. И потом, время нашего вынужденного бездействия кончилось: Лазарь и Синильга сказали свое слово. И нам они не оставили выбора, мы отомстим им! — Он обратил гневный взор куда-то вниз на город и добавил: — Возмездие близко.

Глава сорок пятая. ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА

Позволь мне покинуть тебя
мне позволь не любить тебя.
(«Ночные снайперы»)

Через некоторое время после разговора с Лазарем Синильга написала э-мейл Музыканту, вновь находившемуся в странствиях:

From: [email protected]
Subject:
Date: October 27, 2007 11:11:02 AM
To: [email protected]

Дорогой мой друг, вот и произошло то, что, наверное, должно было произойти. Тебе скорее всего это было ясно с самого начала, а я пребывала в мечтах. Или я ошибаюсь? Мы поговорили с Лазарем… о нас. Все выяснили. После разговора я полностью ушла в себя, как улитка. На работу ходила только моя тень. Даже не знаю, как я что-то делала. Проболела душой все это время, потому не писала. Не могла.
До чего мы договорились с Лазарем, ты, я думаю, догадался. Да, у нас ничего не будет. Пишу, как мертвая. Сама не верю в то, что пишу, но пальцы бьют по клавишам, и на экране появляются эти страшные слова: ничего не будет. Он так решил.
Говорить ли о том, что после разговора я была близка ко всему, к чему в таких случаях бывают близки? С собой не покончила только потому, что впала в какую-то «душевную кому».
Еще я чуть не потеряла веру в Бога. Вернее, веру, которая у меня была до разговора с Лазарем, я потеряла. Теперь я верю по-другому. До меня дошел, наконец, смысл слов: «Нет счастья на земле…»
Душевно я еще не оправилась. Но теперь знаю, что не умру, что переживу. Очень мне помог добрый старец-чудак отец Илья.
Лазарь мне много говорил о жертве, о том, что мы должны принести нашу любовь в дар Богу. Буду учиться не роптать и не обижаться на Бога и на любимого. И может, когда-то сознательно дорасту до понятия жертвы, о которой говорил Лазарь… Постоянно задаю себе вопрос: люблю ли я Лазаря; и даю один и тот же ответ: да, я по-прежнему его люблю. А если люблю, то и верю. Хотя до конца не понимаю его, даже внутренне не соглашаюсь, но верю! Потому что люблю.
Я перечитывала десятки раз известные слова о любви (тем и жила): «Любовь долготерпит, милосердствует… не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла… всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит. Любовь никогда не перестаёт». И вот что меня особенно согревало, давая новые силы жить: «Любовь не ищет своего и никогда не перестаёт». К этому нечего добавить…
Будущее — неизвестно, но то, что было, — у меня не отнять. В конечном счете, все то прекрасное, что между мной и Лазарем произошло, — неуничтожимо. Самые счастливые мгновения останутся со мной навсегда.
Теперь я способна о чем-то более или менее спокойно рассуждать, а еще несколько дней назад была просто невменяемой. Жизнь висела на волоске. Убеждения и рассуждения меня бы тогда не согрели. Как уже сказала, очень помогло мне участие отца Ильи. В какой-то момент меня буквально физически потянуло поехать к нему в Магопак, хоть и далеко. На меня успокаивающе действует это место.
Отцу Илье я все как есть рассказала, поисповедовалась, и это меня спасло, потому что у себя на приходе не смогла бы открыться. Батюшка предложил мне приехать с Лазарем. Завтра едем. Кажется, это будет наша последняя встреча. Я не видела Лазаря после того разговора. Только по телефону кратко общались. Он сказал, что скоро уедет из Нью-Йорка, но пока не решил куда. У него непростая ситуация.
Да, этот надрывный октябрь я никогда не забуду…
Спасибо, что выслушал.

Очень грустная Иля

* * *
From: [email protected]
Subject:
Date: October 27, 2007 06:01:32 PM
To: [email protected]

сестренка, не скажу, что я думал, что этим кончится.
скорее наоборот, я думал, что вы с Лазарем будете вместе, вы светились таким счастьем… но, пожааааааааалуйста, не грусти! как тебя утешить, как поддержать и помочь? скажи:)))
единственное, что пока придумал, это написать о вашей любви песни, и уже написал кое-что. не исключено, что получится целый цикл, станет ли тебе от этого легче, не знаю, но душа моя плачет, а значит, не может не петь.
мне очень понравилось, как ты написала, что будешь учиться не обижаться и не роптать на Бога и на любимого…
я даже думаю, что механизм наших отношений с любимым человеком и с Богом один и тот же, ведь Бог — это тоже наш Любимый, то есть Тот, Кого мы любим и Кто любит нас.
между прочим, и в Боге можно разочароваться, потому что зачастую наш идеал — это некий любимый, который отвечает всем нашим надеждам и выполняет все желания, но Бог не такой. Он, к примеру, не пойдет на поводу у безрассудных человеческих желаний, нужно иметь веру и понимать, что если Божий Промысл не совпадает с нашими ожиданиями, то лучше выбрать Промысл, ведь он продиктован Божественной любовью.
Бог для того и вочеловечился, чтобы во Христе иметь личные отношения с людьми, с каждым человеком.
главный принцип Божественной любви — дарить любовь, именно дарить, а не требовать.
только та человеческая любовь будет прочной, которая основана на этом принципе Божественной любви.
и если в эволюции движет закон самосохранения, то в Христианстве движет закон любви — закон самопожертвования.
говорят — от любви до ненависти — один шаг… и только у Христа любовь никогда не переходит в ненависть. Он всегда любит нас, даже когда мы Его распинаем, вот такой любви нужно у Него учиться, чтобы применять ее в наших отношениях с людьми.
эх, я разговорился! прости, совсем тебя не утешил! плохой из меня утешальщик:))) вот будут новые песни, тогда другое дело…
надеюсь, завтра отец Илья в Магопаке вас поддержит, он — хороший, хотя и забавный, но ведь без чудинки не бывает чуда!:)))
пожалуйста, пиши. не пропадай.
целую по-братски!

Музыкант

* * *
Воскресное утро 28 октября было хмурым. Однако на половине пути от Нью-Йорка к Магопаку распогодилось. Выглянуло солнце и уже не скрывалось до самого заката. Лишь изредка уходило оно за пышные округлые облачка, разбросанные по небесной глади.
Дорога занимала немногим более часа. Синильга и Лазарь направлялись в Новую Курскую Коренную пустынь, основанную под Нью-Йорком в 1950 году. Холмистая местность, в которой находилась пустынь, изобиловала озерами и густыми перелесками. Трудно было поверить, что такая девственная природа может сохраниться по соседству с гигантским мегаполисом. Территориально пустынь относилась к селению Магопак, широко раскинувшемуся среди холмов и озер.
Лазарь держался скованно, молчал, печально глядя на мелькающие за окном осенние виды… Только он миновал одну жизненную развилку, худо-бедно отделавшись от вынужденного сотрудничества со спецслужбами, как накатила новая волна испытаний, на этот раз сердечных. Со дня последнего свидания Лазарь весь истомился. Сколько раз он порывался позвонить Синильге, но сдерживался и с надеждой ждал, что она позвонит первая. Практически все это время он провел дома, никуда не выходя днем. Ночами же бродил по городу, покрывая немалые расстояния, выматывая себя, чтобы вернуться домой уставшим и провалиться в сон. Он пытался молиться, старался строить планы, думал, где заработать денег, куда уехать, но мысли вновь и вновь возвращались к Синильге.
Все, что Лазарь сказал ей при последней встрече, было искренне, глубоко продумано и выстрадано. Но совесть продолжала терзать его за то, что он стал причиной страданий другого человека, тем более такого человека. Он не забывал об этом ни на минуту. Кроме того, ему казалось, что чувство любви все набирает силу в его душе. Он вспоминал строгую красоту Синильги, ее милую сдержанность, спокойный негромкий голос, полные надежды и боли глаза, выдающие сильное внутреннее напряжение…
Если бы Лазарь мог, то сейчас же бросился бы к своей Иличке, обнял, успокоил, обрадовал, подарил счастье. Но после разговора, решившего все, это стало окончательно невозможным. Потому теперь долгожданное общение с Синильгой выливалось для Лазаря новой болью. Он думал даже отказаться от поездки, но не смог. К тому же представлялась возможность побывать на богослужении. В Нью-Йорке он не ходил в церковь, так как там его сразу бы заметили; другое дело — безлюдный загородный храм.
Синильга не раз тепло отзывалась о магопакском иерее Илье. В дороге, желая разрушить тягостное молчание, она, не умолкая, рассказывала иноку о пустыни и священнике:
— Ты увидишь, там все напоминает ожившую сказку. Когда я первый раз туда попала, у меня было такое чувство, что я где-то в русской глубинке, в убогом деревенском храме. Место славное и намоленное — первый приют на американской земле иконы Пресвятой Богородицы «Знамение». А ведь это одна из самых древних святынь русской земли. Икона «Знамение» Курская-Коренная чудесно явилась более семисот лет назад. От нее отроком исцелился в Курске будущий старец Серафим Саровский. Революционеры еще до 1917 года пытались взорвать икону прямо в соборе, чтобы подорвать веру людей, но икона осталась невредима. А здесь, за границей, этот образ Матери Божией считают Путеводительницей русской эмиграции. Правда, самой иконы в пустыни уже давно нет, она сейчас на Манхэттене, в Синоде, но есть почитаемый старинный список. А еще в Магопаке много мощей и разных трогательных святынек, привезенных паломниками с Афона, из Святой Земли и других мест. Справа в храме стоят ковчежцы со святынями. Все кажется очень древним и каким-то волшебным. Внутри храм отделан в русском деревенском стиле. Цвета выдержаны в мягких, спокойных, не кричащих тонах. Роспись орнаментов похожа на узоры из книжки сказок. Вообще этот монастырек возник не на пустом месте. Это — имение, подаренное Церкви княжеским родом Белосельских-Белозерских. Потому в пустыньке не только монастырский дух, но и атмосфера дворянского имения, затерянного где-то среди русских просторов. Постройки в основном все деревянные. Храм устроен в бывшем особняке. Внутри особняка половицы скрипят, стены как будто дышат, так и кажется, что вот-вот поведают множество интересных историй. В стороне от особняка находится монастырский погост. Там хорошо побродить, особенно на закате, среди каменных и деревянных могильных крестов, в сени могучих столетних кленов. Кругом тихо, величаво и спокойно. Если пройти еще дальше по лесной тропинке, то выйдешь к глухому озерцу, местами покрытому осокой, точно на картинах Васнецова. У берега — каменная часовня с негасимой лампадой. Рядом — колодец со студеной водой. В центре озера — совсем уже сказочный островок. На него можно попасть по горбатому бревенчатому мосту. Монахов сейчас в пустыни, к сожалению, нет. Но зато есть живой приход. Все службы держатся на отце Илье. Он белый священник. Его матушка живет в Нью-Джерси, а он вот прилепился к Магопаку. Батюшка вполне под стать этому заповедному уголку: юркий, сухенький, крепкий старик, с искрой в темных глазах. Двигается стремительно, службу совершает быстро, говорит скороговоркой. Ему за восемьдесят, но энергии хватит на трех молодых. Он — заядлый рыбак, удит на местном озерце, но любит закидывать сети и на больших озерах. Часто про себя говорит, я это от него сама несколько раз слышала, что он рыбак, потому что апостолы были рыбаками. С его проповедями — отдельная история. Многие относятся к отцу Илье с высокомерием и непониманием за его простоту, необразованность и прямоту, но мне он как раз этим нравится. Хотя порой он действительно «чудотворит» на службах и на проповедях, но в этом и проявляется его неудержимая горячая казачья натура. Ведь батюшка — живая история, он из казаков-некрасовцев. Слышал про таких?
— Нет, — ответил Лазарь, на мгновенье повернувшись лицом к Синильге и вновь отведя взгляд.
— Интересные люди. Старообрядцы. В восемнадцатом веке под предводительством атамана Некрасы они с женами и детьми переселились в Турцию. Хлебнули там горя, но христианскую веру и вековые обычаи сохранили. В середине прошлого столетия стали возвращаться: одни в СССР, другие в США. Отец Илья рассказывал мне, что приехал в Америку в 1963 году. Здесь некрасовцев приняли со вниманием и любовью, многие, как и отец Илья, влились в Русскую Зарубежную Церковь. Со временем он стал священником. Кстати, остается верен старым обрядам, например, крестится двумя перстами. В молитве отец Илья неутомим. Если никого из прихожан нет в храме, а такое случается по будням, молится один. Иногда доходит до забавного. Как-то я была на приходском празднике в Магопаке. Там благодаря молодым активным прихожанам сейчас такие праздники проходят дружно и тепло. Так вот, после литургии, в гостиной, расположенной в том же здании, что и храм, идет праздничный обед, веселое застолье, а отец Илья куда-то незаметно удаляется. Оказывается, он вернулся в храм и начал служить вечерню. Тем временем застолье продолжается. В самый разгар веселья отец Илья является в гостиную в полном облачении с кадилом в руках и совершает каждение. Все замирают на местах, смех умолкает, а батюшка невозмутимо говорит: «Вы бы в храм на молитву зашли, а то никого нема», — и уходит продолжать службу.
…Синильге все-таки удалось развеять мрачное настроение Лазаря. Рассказы про отца Илью вызвали добрую улыбку.
— А почему ты говоришь, что проповеди отца Ильи — отдельная тема? — поинтересовался инок.
— Во-первых, по содержанию они бывают яркими и оригинальными. Помню, один раз он сказал примерно такую проповедь: «Как-то я был в Канаде. Видел там иеромонаха Сергия. Хороший монах. Очень попить любил и поесть. И молиться очень любил. Иду вечером, а он спрашивает, куда это я. Отвечаю, что повечерие вычитаю и спать. А он зовет меня к себе. Захожу, вижу, он по телевизору смотрит футбол. Я говорю, мол, что ты делаешь-то! А он отвечает, мол, видишь, как футболисты бегают, как стараются выиграть, а стараемся ли мы так Господу служить и выиграть в духовной битве? Для нас — пример…». Это я своими словами изложила, потому что мне батюшкину речь не передать. Сам услышишь. Дело ведь не только в проповедях, но и в самой манере говорить. Отец Илья не то чтобы косноязычен, говорит он без акцента, но речь его настолько первозданно-простонародна, что порой его трудно понять. Часто он говорит присказками, причем происходит у него это совершенно натурально. Его казацкий говор густо замешан на разных диалектах славянского и русского языков — живая фольклорная речь. Одним словом, для сказочного Магопака батюшка самый подходящий персонаж. Ведь любимые герои русских сказок — простоватые, но честные, ошибающиеся, но не теряющие надежды, до конца следующие вечным законам дружбы и верности, чести и совести, справедливости и добра. Поэтому такие герои всегда побеждают… Даже тогда, когда проигрывают. Вот тебе и сказки. А что такое сказки? Это сказания, в них сокрыта быль, пример и мудрость веков.
— Помню, помню, — опять улыбнулся Лазарь, — «сказка — ложь, да в ней намек, добрым молодцам — урок».
— Ага, урок, — улыбнулась в ответ Синильга, довольная тем, что Лазарь наконец очнулся и проявил интерес к общению с ней.
Разговор оживился, и время пути пролетело незаметно. Узкая дорога, окруженная с двух сторон раскидистыми мощными кленами, привела к Новой Курской Коренной пустыни. Машина проехала под полукруглой аркой, украшенной надписью «Благословен грядый во имя Господне», и оказалась на территории обители. Гостей ждали.
— Там можно запарковаться, — указал рукой приветливый невысокий молодой мужчина с добрым и немного застенчивым выражением лица. За ноги его обнимал сынишка, с любопытством разглядывавший подъехавшую машину. — А мы вас ждем. Меня попросили встретить. Хорошо, что вы не сильно задержались. Уже прочитали часы, но отец Илья объявил, что литургию без вас начинать не будет. Он у нас такой.
С первого взгляда Лазарь понял, что все сказанное Синильгой о Магопаке соответствует действительности. Ему здесь сразу понравилось. Белая деревянная церковь с изящной голубой маковкой и голубыми наличниками на окнах казалась невесомой, готовой оторваться от земли и отправиться в воздухоплавание. Перед церковью стояла низкая звонница, каких сейчас почти нигде не встретишь. Стены в просторном притворе храма были выкрашены в цвет морской волны, что своей необычностью создавало особое светлое настроение.
В храме собралось человек сорок. Прямо перед Лазарем и Синильгой стремительно возник отец Илья. Крутым открытым лбом, формой бороды и крепкими, будто вылепленными чертами лица он напоминал Сократа, но только деревенского. Глаза-живчики, то щурящиеся в улыбке, то мечущие задорные лучики, то становящиеся пронзительными, скорбными, удивленными, задумчивыми, — завершали портрет этого человека в его уникальной неповторимости. Сухие узловатые руки крепко держали большой крест, который батюшка поднес пришедшим.
— Нате, цалуйте, — заговорил он скороговоркой. А когда высокий Лазарь склонился ко кресту, громко выпалил ему в лицо: — Пока молодой — живи, а Бог остановит, когда надо!
Лазарь даже толком опешить не успел от такой своеобразной встречи, как отец Илья уже круто развернулся и устремился на амвон, по дороге крикнув клирошанам, что начинает литургию.
Отойдя к правой стене и приложившись к ковчегу с мощами, Лазарь остался стоять там до конца службы. Его обдало молитвенной волной. Душу согревало чувство, что после долгих странствий он вернулся на родину. Зовущие ввысь лики икон, кадильный дым, золотое сияние свечей, благоухание ладана, мерцание лампад, переливы пения, — все здесь было, как всегда, красиво, неизменно и благодатно. Часто повторяемые слова — «и ныне, и присно, и во веки веков» — верно определяли суть происходившего, словно служба была неким сверхбытием, вечно длящимся вне времени и пространства.
Перед таинством причастия отец Илья поисповедал желающих, в том числе и Синильгу, которая готовилась причащаться. Лазарь не исповедовался, хотя сердце стремилось к Чаше, но он хотел ближе познакомиться с батюшкой… Потом было причастие, а после, перед выносом креста, священник вышел на проповедь:
— Я жду мученической смерти. Не будет мученичества — не спасешься. Они все в воду попадали, а я плаваю. Три недели назад умирал… Думал. Собрался. А сейчас — нема! Помолодел. Видите, что Бог делает? Каждый день у нас праздник в Церкви Святой. Воскресение всегда бывает. Больные исцеляются. Умерших Господь принимает на Свои руки. Царство Небесное вон где… — он показал глазами вверх. — Что нам делать на земле? А чем мы докажем, что были в храме? Да, мы были. А где были? На горах? Квартиры у нас блестят! Церковь у нас валится. Так будем стараться в церкви почистить воск. Это мы могли бы сделать. Помоги нам, Господи. Господь простит нам все это. Милостивно. Милостив Господь. На такое показывает, как надо терпеть. Он терпит. Вот Маша стоит, — священник указал на беременную женщину, стоявшую в углу храма. — Я беспокоюсь за нее. Хотя бы муж ее согрешил перед ей, а нужно терпеть, треба прощать. Желать простить это. Вот Божия Матерь — Она в смирении Своем прияла Господа и считала Себя недостойной. Вдруг Мамой делается! Где? Откуда это? В смирении Она это получила. Нам трудно это разумевать. Мы говорим: «Я — выше! Я — больше!», а у Господа мы все одинаковые. А я беспокоюсь, Маша, за тебя. Время — родить, а ты не родишь. Ну, ничего. Нужно питать причастием младенца. Не только кормить пищей, мясом. Нужно Христом причащать, чтобы ребенок был доволен. Если Бог благословения не даст — здоровый человек не будет. Проси у Господа благословения. А вот пришла к нам Иулия, я ее так кличу, потому что родное имя у нее сложное, родителями дадено. Я ее очень крепко люблю, как мою блудную дочку. Бог любил блудного сына больше всего! Она к нам привела сегодня Лазаря. Это все было ужо. Не ново. Все по кругу… Нет, не по кругу, а по кресту. Если предали, если отбросили, если никому не нужён — значит бессмертен. Да, что сказать, пойдем и разбудим Лазаря! Вот мы пришли. Христос бедный был, на ослу ехал. Вот Он богат был, как щас, Лазарю давал жизнь. У Господа нашего, у Иисуса Христа, такая богатства. А мы — бедные, а гордимся. Мы теперь никому не молимся. Будем бесам молиться!? Что они нам такое дадут на земле? Время… Теперь на кадиллаках ездим. Чего на других смотреть? Каждый из нас. У каждого приходит в жизни час, когда сто тысяч миллиардов долларов становится мало. Вот тогда первосвященники Его издевались над Ним просто. Ну, Он бедный претерпел… А что Он знал — не понимали. А Он всем жизню давал, исцелял, слепых прозревал, мертвых воскрешал. Все-таки Его не поняли. Ну, Он доказал Свое Воскресение. И они сейчас говорят: «Да нема Воскресения, не будет!» А Он Лазаря воскресил. Мертвеца! Одни пришли поглазеть, другие — Лазаря будить, третьи — Лазаря убить. Тут. Будем верить в Воскресение. Но хотя грехами мертвые, но душой будем верить в Воскресение и воскрёсним. С Ним! Будем надеяться. Воскресение. Нам будет Воскресение. Не озлобимся только. Когда любви нема, напрасно все! Хоть тело свое сожги, а любви нема. Тогда границы нема печали. Так что будем. Лазарь умер и мы умрем. Но будем надеяться. Точно. Господь воскресил Лазаря. Так с праздником Воскресения вас! Сегодня воскресный день. Аминь.
После службы начался традиционный праздничный обед. Как на скатерти-самобранке, на длинном столе гостиной появились различные яства. Зажгли камин. На обед осталась примерно половина прихожан, с которыми поочередно знакомили инока, Синильга уже многих знала. Представляла всех и рассказывала о приходе жизнерадостная, бойкая Екатерина. Ее семья являлась, как говорили, душой прихода. О Лазаре Катя, естественно, ничего не знала и потому представляла его всем просто: «Знакомьтесь, это — Лазарь», или: «Прошу любить и жаловать! Это — Лазарь, друг Иулии, нашей частой гостьи из Нью-Йорка». Некоторые пытались задавать Лазарю личные вопросы, но он уходил от ответа.
Здесь были представители разных волн эмиграции, а также урожденные американцы, не имевшие православных корней. К последним относился чтец Максим, своего рода «визитная карточка» Магопака. Большой, похожий на ручного медведя, он говорил по-церковно-славянски лучше, чем по-русски, выдавая иногда настоящие перлы. Например, если хотел сказать человеку, чтобы тот не сплетничал, то говорил: «Затвори зло!», напутствовать знакомого в дорогу мог так: «Господь сохранит твои входы и исходы», а про пасмурную погоду мог изъясниться: «Солнце лучи свои потаило».
После молитвы все расселись за длинным столом, и началась трапеза с обсуждением приходских и общецерковных дел. Взволнованно говорили о недавнем восстановлении единства Русской Зарубежной Церкви с Церковью в отечестве: перечисляли, кто из-за этого ушел, кто остался. Лазаря поразило, что многие зарубежные священники не смогли принять объединения и отошли. Он не знал таких печальных подробностей, хотя и слышал радостную весть, что в мае состоялось объединение. В принципе, он понимал, что, хотя больше года оторван от церковной жизни, вряд ли «церковный официоз» смог за это время внутренне оздоровиться и переродиться, а следовательно, причины у неприсоединившихся были веские. Понимать — понимал, но до конца согласиться с этим не мог, потому что знал, насколько важно единство православных, важно, прежде всего, для собирания воедино здоровых сил, важно для созидания и борьбы за чистоту Православия. Про отца Илью Лазарю пояснили на ухо, что после «мая» он хотел было уйти, но потом твердо решил остаться, дабы пострадать. На этот раз отец Илья в дискуссию не вступал, слушал. Потом объявил, что будет говорить, встал и начал:
— Когда человек входит в церковь, надо здороваться так: «Христос посреди нас». Что еще нам нужно? Ничего. Только чтобы Господь посреди нас был. Тут. Господь, а не бес. Или будем бесу служить? Враждуют некоторые у нас. Как раньше митрополиты наши Виталий и Лавр, да и не враждуют они! Обоих распяли. Господь подскажет, что делать. Будем надеятися. На еду вот на эту, — он указал рукой на стол, — не будем надеятися. Кто сытый на земле, тот голодный на небесах. Мы на себя надеемся, а на Его милость не надеемся. А вот Его милость над нами, над всеми. У всех по разным причинам. А мы грешим: не молимся, не постимся. Вот едим, гордимся. А Церковь не так учит. Учит изгонять беса в себе! Как его выгнать? Только постом и молитвой, а мы этава не выдерживаем. Все мученики всё выдержали. А мы? Всех треба любить и прощать. Как говорится, все прохожие — на ангелов похожие! А мы любим? Извиняюся. Помоги нам Бог, — батюшка благословил всех и сел.
Потом разгорелись споры о последних временах и конце мира. Много интересного сообщил чтец Максим, близко знакомый по своей светской работе с современными компьютерными технологиями. Лазарь внимательно и с интересом слушал, а в конце пришел к своеобразному выводу: «Каково будущее мира? Будущее моего мира зависит от исхода той войны, которую я веду в своем сердце с того дня, как вышел на узкую дорогу Христа. Разгорелось жестокое сражение. И удивительно, что я сам то примыкаю к силам добра, то вдруг сам же возглавляю силы зла. Такого не увидишь на обычной войне. Очень хочется, чтобы во мне победило добро, победил Бог. Надеюсь на это, но далеко в этом не уверен. Ведь война продолжается».
После обеда отец Илья пригласил прихожан и гостей прогуляться до озера. Пошло человек десять, остальные стали разъезжаться. Желтое и красное золото осени уже пролилось с деревьев на землю: кроны выглядели скромно, зато под ногами расстилался пестрый ковер листьев. По дороге батюшка о многом рассказывал, а в конце обратился к Лазарю:
— Слухай. Ты оставайся. Поживи здеся немного. Как в народе гутарят: «Повесили — болтайся, а сорвался — катайся»! Послезавтрава будет твой святой — Лазарь Четверодневный. Он был друг Господень, а ты будешь наш друг. Поживи. Нехай Иуля до дому едет, ей на работу идтить. А тебя мы оставим покудова. Завтра справим службу с тобой, всенощную. Помолимся Лазарю. И причастишься во вторник заутра.
— С радостью! Но мне бы поисповедоваться для начала, а там уж допустите ли до причастия… — ответил Лазарь, решив про себя, что отцу Илье сможет открыть душу. Искренность и простота этого человека располагали.
На обратном пути с озера Лазарь и Синильга отстали от основной группы. Медленно ступая по утоптанной стежке, они молчали. Говорили их души.
Другие прихожане со стороны невольно любовались красивой парой. Одеты они были тоже под стать друг другу: Лазарь — в длиннополое темное кашемировое пальто (подарок Синильги); девушка — в классическое полупальто из тонкой шерсти, тоже темного цвета, кожаные перчатки и берет, из-под которого на спину ниспадала тугая черная коса с серебряными нитями.
— Это здорово, что ты здесь останешься, — заговорила Синильга. — Я очень рада, если получится исповедаться и причаститься. Мне сегодня после причастия намного легче. А я не знала, что праведный Лазарь Четверодневный кроме Лазаревой субботы празднуется еще в октябре.
— Да, празднуется. Ты помолись в этот день за меня, пожалуйста.
— Конечно. А ты за меня. Я думаю, отец Илья не случайно встретил тебя в Магопаке проповедью про Лазаря. В этом ведь глубокий смысл, что именно Лазарь — твой святой. Сейчас, между прочим, ты так же, как он, не можешь вернуться на родину. В родной земле его постановили убить, потому что он был живым свидетельством воскрешающей силы Христовой. Видно, и твое обращение к Богу и духовное воскресение тоже кому-то очень мозолило глаза… Дело не в людях, конечно, а в духах злобы. Лазарь скрывался всю жизнь за границей, на Кипре, стал вынужденным эмигрантом, так и ты теперь — эмигрант поневоле. Надеюсь, со временем все разрешится и будет так, как для тебя лучше. Хотя мне огромное утешение знать, что ты в той же стране, что и я, на том же континенте, даже если мы никогда больше не встретимся. Мне будет очень тяжело, если ты уедешь навсегда. А знаешь, о чем я еще думала? Ведь у нас даже имена одинаковые. Правда, у нас с тобой много имен, но я про те, что в крещении: ты — Иулий, я — Иулия. Разве это не знак? Или это знак нам на наше совместное страдание, на нашу жертву ради Христа, как ты говоришь? Может быть и так, конечно… Не знаю, но мне сразу трудно все это вынести. Все так быстро и так неожиданно. Умом я понимаю, что высшая любовь — это положить свою душу за любимого, в данном случае — сделать так, как ты просишь. Ведь если просишь, значит, тебе так нужно, значит, тебе так легче. Признаюсь, мне это очень трудно, но я буду стараться. Честно. Но если когда-то что-то изменится, если будет нужна помощь, знай — у тебя есть любящая душа, которая готова ради тебя на все. Я думаю, теперь ты это видишь на деле. Не бойся, я все сделаю, как ты хочешь и как говоришь. Я не буду тебя смущать. Если ты считаешь, что это должна быть наша последняя встреча, — пусть будет так. Если решишь не возвращаться, то ключи от моей квартиры и твоей «студии» можешь передать мне в Нью-Йорк с батюшкой, когда он туда поедет, или с кем-то из прихожан. Я рассчитаюсь с домовладельцем, а с оказией пришлю тебе вещи, там ведь немного, — Синильга отвернулась, смахнув повисшую на реснице голубоватую слезинку. — Я знаю, это очень глупо выглядит, но, пожалуйста, возьми от меня вот это на память. Посмотришь потом, когда я уеду, — она достала из сумочки конверт, изящно перехваченный ленточкой, и отдала иноку.
Синильга уезжала из Магопака последней. Ее провожали только отец Илья да Лазарь. Старенький священник трогательно прижал к себе девушку и долго не отпускал. Она тихо плакала, вытирая слезы платком, и он еле сдерживался. У Лазаря тоже рвалось все внутри, как будто сердце стало мишенью мощного артиллерийского обстрела, но он приказал себе стоять до конца.
Синильга села в машину и тронулась, открыв окошко, чтобы помахать провожавшим. Отец Илья благословил ее, вздохнул и сказал неожиданную фразу:
— Все равно все умрем, но пойдем за Христа пострадаем…
Уединившись в отведенной ему гостевой келье, Лазарь поспешил вскрыть конверт. Там оказалась фотография Синильги и открытка с живописным изображением святого ангела, держащего цветы. На обороте открытки он прочитал написанное рукой Синильги: «Будем любить друг друга, потому что любовь от Бога, и всякий любящий рожден от Бога и знает Бога; кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь…» (Первое послание Иоанна Богослова, 4, 7–8).
Волна чувств подкатила к горлу, перехватила дыхание, застила глаза. Лазарь упал на кровать, обхватил подушку руками, зарылся в нее лицом и тяжело зарыдал.

Дата добавления: 2015-06-25