Всегда говори «всегда» – 2 7 страница

– В общем и целом – да.

– Не рановато?

– Я привык все просчитывать заранее.

– Хорошая привычка. Но может и подвести, – опять усмехнулась Грачева, поискав глазами Пескова.

– Сразимся в честном бою, – вроде как пошутил Барышев.

– С женщиной? Ну и мужчины нынче пошли. – Глаза у Маргариты нехорошо заблестели. Песков понял, что надо спасать положение. Как бы ему от этих шуток худо потом не стало…

Он уже придумал повод, чтобы отвлечь шефа от опасной пикировки, но тот сам кого-то заметил и ушел, тотчас забыв про Маргариту Олеговну, будто про незначительное обстоятельство.

– Ну? Как продвигаются наши дела? – Рита подхватила Пескова под руку, как доброго знакомого.

– Продвигаются, продвигаются. – Он высвободил руку и тревожно огляделся, не заметил ли кто, что он накоротке с гендиректором «Авгура». – Может, не будем их обсуждать прилюдно? Извини. – Песков ринулся было подальше от компрометирующей его Грачевой, но она ухватила его за рукав и прошипела в ухо:

– Не зарывайся, сокол. Помни, что из моей кормушки кормишься.

Кормится он! Еще и не начинал… Как-то не очень верится, что можно осилить Барышева без… огнестрела…

Песков наконец заметил, что сигарета погасла, и прикурил новую.

После сегодняшнего приема он вдруг ясно почувствовал, что позиции надо укреплять. Возможно, даже менять стратегию…

* * *

Надя подумала-подумала и решила, что ерунда все это – однокурсницы и одноклассники. Да если бы она сейчас Вадика Мишина встретила, который за соседней партой сидел, до смерти бы затискала! Димка ж не виноват, что его однокурсница на голливудскую диву похожа!

Одним словом, хорошее настроение вернулось. Ну если не такое уж и хорошее, то вполне нормальное. Тем более что Димка вечером сказал:

– Жаль, я тебя с Наташкой не познакомил. Ты где была?

– В кабинете спала, – ответила Надя.

С тем же вопросом налетела на нее на следующий день бухгалтерша, едва Кудряшова вошла в агентство.

– Ты где была?

– А что? Дима искал? – испугалась Надя.

По дороге на работу она решила заехать в магазин и обновить запасы косметики.

– Звонили тебе! Охранник из вашего дома!

– О, господи… – Надя схватилась за сердце, потому что охранник никогда просто так бы не позвонил.

Может, она воду в ванной не выключила и залила соседей? Или… чайник оставила на плите, и Димкина квартира горит синим пламенем?

– Ой, мама родная! – Надя бросилась к выходу, но откуда-то взявшаяся Дарья остановила ее:

– Да ничего страшного! К тебе приперлись какие-то люди. Охранник по телефону сказал, «с узлами», деревня деревней. Ну и… они сидят там под дверью. Ждут.

– Ой, мама родная… – Наде совсем поплохело. С этими передрягами – «лютики-ромашки, любит не любит» – она совсем забыла, что…

Надя сорвалась с места и, едва не растянувшись на скользком полу, выскочила из агентства.

– Дерганая какая-то, – пожала плечами бухгалтерша.

– Задергаешься тут, – усмехнулась Дарья, с удовольствием потянулась и пошла к себе.

Что ж, посмотрим, как Грозовский переживет нашествие деревенских родственников «с узлами».

Вечером, когда Ольга уже уложила Петю спать, вдруг зазвонил телефон.

Испугавшись, что сын проснется, она бросилась к трубке, схватив ее раньше, чем подоспел Барышев.

Сначала Ольга не поняла ничего.

Звонкий девичий голос сообщил ей, что у Кравцова тяжелое ранение.

Какой Кравцов?

Что за Дмитрий Иванович?

Потом вдруг вспомнила – Митяй! Снова привет из прошлого…

Сергей смотрел на нее вопросительно.

– Ошиблись, – дрогнувшим голосом сказала Ольга и по его потемневшему взгляду поняла – он догадался, что она соврала.

Грозовский пришел домой в отличном настроении и пораньше.

В планах был ужин, валяние на диване с книжкой, и на десерт – любовь, разумеется…

В прихожей он споткнулся о большие баулы.

«Опять, что ли, Надька шопинг устроила?» – с неудовольствием подумал Дима, но заметил, что баулы какие-то странные, не из супермаркета и уж тем более не из бутика.

– Надя! – крикнул он, переминаясь с ноги на ногу и не зная, как переступить через эти баррикады.

Она появилась в халате и с маской на лице.

– Что это? – Рядом с баулами обнаружились кирзовые сапоги и женские туфли образца восьмидесятых на белой подошве-«манке».

– Димочка, ничего страшного… Приехали дядя Толя и тетя Зина.

Надя невинно похлопала рыжими ресницами, пальцем смазала с лица что-то белое и облизала его.

– Ка…кие еще дядя Толя и тетя Зина?

– Мои… Ну, я же тебе рассказывала…

Дима убей не помнил ничего ни про дядю Толю, ни про тетю Зину. Наверное, Надя как-то… вскользь рассказала.

Он перелез через жуткий затор из тюков и обуви, заглянул в гостиную.

На его диване, его любимом месте перед плазменной панелью, лежал небритый мужик в тельняшке и хрустел огурцом.

Дядя Толя, наверное, догадался Грозовский. Тетя Зина, с красными волосами и в куцем халате, делала перестановку – журнальный столик тащила на место торшера, а торшер на место журнального столика.

Дима отпрыгнул в прихожую, пока его не заметили.

– Так! Немедленно, слышишь, я требую, чтобы эти люди немедленно покинули мой дом, – подчеркнуто спокойно и тихо сказал он.

– Ой! Господи, чего так грозно-то? Куда они пойдут-то, они первый раз в Москве, – прошептала Надя.

– Это не мое дело и не твое тоже. – Он не выдержал своего показного спокойствия и с позорной нервозностью пнул кирзовые сапоги. – Или, может, они теперь будут с нами жить?

– Нет, конечно, они уедут, но только… не прям сейчас. – Надя прижалась спиной к двери гостиной, словно желая грудью защитить дядю Толю и тетю Зину.

– Тогда «прям сейчас» уеду я! – заорал Грозовский.

– Тише, Димочка, – испугалась Надя. – Ну потерпи, ну, совсем-совсем немножечко… – Она хотела применить испытанный прием – поцелуй, – но он отшатнулся.

– Умойся!

– Это же сметана домашняя, для кожи самое то… Пойдем, я вас познакомлю!

– Нет! – всерьез испугавшись, отшатнулся он, но Надя все-таки ухватила его за руку и потащила в гостиную.

По телевизору шел футбол.

Перестановка была закончена, и тетя Зина по-хозяйски оглядывалась, что бы еще исправить в этом скучном интерьере.

Надя вытолкнула Грозовского перед собой.

– Вот. Вот это мой Дима. Знакомьтесь.

Дядя Толя, не отрывая глаз от футбола, протянул Грозовскому заскорузлую, с въевшейся грязью руку.

– Дядь Толь, – отрапортовал он. – Гол, мать твою!

– Грозовский. – Дима пожал протянутую руку с тем же чувством, с каким фотографировался в Таиланде со змеей на шее.

– Зинаида Васильевна мы, – ткнула его под дых тетя Зина и громко захохотала, когда Дима закашлялся.

– Вы садитесь, садитесь, пожалуйста, – выдавил он.

– Гол, мать твою… – Дядя Толя пультом выключил телевизор и действительно сел, уставившись на Диму. Пахнуло чесноком и дешевым одеколоном.

– Да куда ж тут сядешь-то, ни одного места мягкого нет! – Всплеснув руками, тетя Зина озабоченно выглянула в окно. – Это что же за жизнь-то! Ни одного деревца из окна не видать! Удавиться!

«Это точно», – подумал Грозовский и предложил светским тоном:

– Хотите чего-нибудь выпить?

…Как говорится, надо расслабиться и получить удовольствие.

– Выпить? – оживился дядя Толя. – Ну что ж, можно…

Грозовский сходил на кухню, принес бутылку виски и четыре рюмки.

Надя, вжавшись в стену, наблюдала за ним с веселым ужасом.

– Ну ты видала! – обратилась к ней тетя Зина. – Чуть что, сразу выпить! И твой такой же, смотрю.

«Да, я такой же», – с тихой яростью подумал Грозовский, разливая спиртное.

– А водки, стало быть, нет, – поскучнел родственничек, разглядывая бутылку. – Самогон пользуешь?

– Это виски, дядь Толь, – объяснила Надежда.

– Виски? Ну, со свиданьицем! – Дядя Толя поднял рюмку, но не стал ни с кем чокаться, нетерпеливо опрокинул ее в рот и сморщился. – Что ты мне мозги компостируешь? – набросился он на Надю. – Что я, самогон не отличу?

Тетя Зина не стала пить, поставила рюмку на подоконник, снова выглянула в окно.

– Ну хоша бы кустик какой!

Раздался звонок в дверь. Дима, так и не отпив ни глотка, поставил рюмку и пошел открывать.

Хоть бы это был отряд ОМОНа с облавой на деревенских гостей!

На пороге стояла улыбающаяся Наташка с огромной статуей пигмея из черного африканского дерева в руках. Пигмей держал копье, направленное на Грозовского.

Дима зажмурился, открыл глаза, но ни пигмей, ни Наташка не исчезли.

– Не ждал?! – радостно завопила она и бросилась целоваться.

– Проходи, – обреченно пригласил ее Дима в гостиную.

…Расслабиться и получать удовольствие.

– Здрасьте! – Наталья бухнула пигмея посреди комнаты и весело оглядела присутствующих. Копье с грохотом выпало и покатилось по полу.

Диме показалось, что Надежда при виде Наташки побледнела даже под своей сметаной. Или пигмей ее так напугал?

– Трофимыч! – ткнул пальцем в пигмея дядя Толя. – Ты посмотри, мать, ну чисто Трофимыч с МТС Лодыженской! Он всю жизнь тормозную жидкость пьет, – доверительно сообщил дядя Толя Наташке. – Через нее и почернел весь.

Грозовский схватил со стола бутылку и стал пить прямо из горла виски, или что там в этой бутылке было…

* * *

Светлана Петровна разложила фотографии внуков перед Ильиничной. Она, как приехала из Москвы, сразу к соседке побежала на судьбу свою жаловаться.

– Это где же такое видано, чтобы бабку родную внуков лишать! – запричитала Ильинична, взглянув на снимки. – В старости-то кто кормить тебя будет?

– Я ж им всю душу… – всхлипнула Светлана Петровна. – А денег сколько на них пошло! Я ж ничего для деток не жалела. Все самое лучшее!

– А отцу-то долго еще отбывать?

– Не знаю толком, по сроку-то еще четыре года, но мы на амнистию надеемся… – Она утерла глаза скомканным платком и выпалила зло, с надрывом: – Все она! Гадина! Мужу денег пожалела, от тюрьмы выручить! Ведь безвинно страдает сыночек, безвинно! Ну ничего, отольются ей слезоньки мои, отольются! Завертится, гадина! Я знаю, что мне делать, знаю!

Ильинична сочувственно покачала головой:

– Может, отвару успокаивающего возьмешь?

– На кой мне отвар твой… Все равно не успокоит. А знаешь что… – Светлану Петровну вдруг осенила мысль, не имеющая отношения к ее грандиозному плану, но очень дельная. Она наклонилась к Ильиничне и горячо зашептала: – Если стерву эту нельзя заговорить, ты мужика ее, Барышева, можешь… на смерть?!

– Точно этого хочешь? – нахмурилась Ильинична.

– Точно, – ощутив холодок в груди, кивнула Светлана Петровна.

* * *

От Митяя осталась тень…

Ольга сначала даже подумала, что зашла не в ту палату, но потом увидела, поняла – вон те глаза, переполненные болью, впалые серые небритые щеки, которые подпирал белый корсет, исхудавшие руки поверх простыни, – это он…

– Митяй… – Ольга положила сетку с апельсинами на тумбочку, присела на край кровати, взяла его за руку. Глаза наполнились слезами, когда она ощутила холодные, исхудавшие пальцы в своей ладони.

– Как ты меня нашла? – еле слышно спросил он слабым голосом.

– Неважно, Митяй, неважно… Главное, что нашла. Ты помолчи, мне сказали, тебе нельзя много разговаривать. Помолчи. Все будет хорошо. – Голос предательски задрожал, и Ольга замолчала.

– Да нет… хорошего уже ничего не будет. Видишь… какой я… Красавец… Любо-дорого посмотреть. – Он усмехнулся и сжал Ольгину руку. В его глазах с новой силой вспыхнула боль, не физическая – душевная.

Ольга почувствовала себя виноватой. Все-таки почувствовала, хотя до последнего сопротивлялась ощущению вины.

Митяя последний раз она видела год назад. Он заехал в агентство, пригласил ее в кафе. Она пошла с неохотой, лишь бы коллеги не заметили, какими глазами он на нее смотрит…

– Я уезжаю, Оль, – сказал он тогда, глядя на нее, как раненый зверь.

– Далеко? – без интереса спросила Ольга.

– В Чечню.

Она уставилась на него – шутит?

Нет, не шутит, глаза – жесткие, руки того и гляди раздавят кофейную чашку.

– Митяй, может…

– Все решено, уезжаю. Я люблю тебя, Оль. Куда мне с этой любовью? Только в Чечню. Так что, может, видимся в последний раз. Прощай!

Он встал, как-то шутовски поклонился и ушел.

Ольга тогда с раздражением подумала, что это шантаж – мол, если не удержишь меня сейчас, умру как герой. И ты виновата будешь.

А потом звонок медсестры и обвиняющий девичий голос: «Он вас любит, а вы, вы…»

Конечно, не приехать Ольга не смогла. И виноватой себя все-таки почувствовала…

Любовь – жестокая штука, скрутит, сломает, в Чечню отправит, а потом вот так прикует к кровати тяжелым ранением. У каждого своя любовь, но есть у нее одна черта общая – не поддается она ни разуму, ни воле. Так что не шантажировал ее Митяй, когда уезжал в горячую точку, а от любви спасался… Руку ее сжимает, словно удержать хочет, а в глазах – мука мученическая.

– Глупый ты, Митяй. – Ольга больше не стала сдерживаться и дала волю слезам. – Какой же ты глупый… Улегся тут и лежишь. Разве так можно? Это же безобразие какое-то… – Она засмеялась сквозь слезы, и он улыбнулся ее «строгому выговору», сделанному со слезами и смехом.

– Ты чего ругаешься? Пришла и ругаешься.

– А что ж с тобой делать? Тебя разозлить надо. Вот разозлишься как следует… и встанешь!

– Как у тебя просто все… – Митяй осторожно высвободил руку. – Злости во мне хватает… Если бы она помочь могла, я б уже бегал…

– Тогда перестань злиться, – строго потребовала Ольга.

– Ты уж что-нибудь одно выбери. А то я совсем запутался, – улыбнулся Митяй.

В палату вошла молоденькая медсестра с капельницей. По ее настороженному взгляду Ольга поняла – это она звонила и горячо выговаривала: «Он вас любит, а вы!..»

Ольга встала, собираясь уйти, но Митяй схватил ее за руку:

– Не уходи, подожди! Это недолго. Мы ж не поговорили совсем!

Медсестра уже растирала его левую руку, искала вену иглой…

– Я еще приду, Митяй! Обязательно приду. Ты только лечись давай. Лечись и выздоравливай.

Он в отчаянии дернулся, пытаясь задержать Ольгу, иголка выскочила из вены.

– Тихо, иглу сломаете! – Медсестра снова бросила взгляд на Ольгу, в котором отчетливо читалось: «Стерва!»

На душе кошки скребли. Больничные стены давили, а от запаха лекарств закружилась голова. Ну что, что она может еще сделать, чтобы Митяй не страдал?!

Возле сестринского поста стоял врач – молодой, серьезный, в очках с толстыми линзами. Ольга, не сдержавшись, с такой горячностью схватила его за руку, что он вздрогнул и отшатнулся.

– Простите… Я бы хотела с вами о Кравцове поговорить, Дмитрии. Вы его врач?

Он цепко, с ног до головы осмотрел Ольгу и, судя по насмешливому взгляду, поставил диагноз – «богатая фифа».

– А вы ему кем приходитесь? – спросил он.

– Я? Никем. То есть… он мой старый знакомый.

– Понятно, – усмехнулся доктор. – Так что вас интересует?

– Как он… И вообще… – Ольга смутилась почти до слез. Ну да, она в этих серых стенах и стерва, и «богатая фифа». Бриллиантами блестит, а в сумке то мобильник затрещит, то автосигнализация на брелке брякнет… Деловая, сил нет, а тут несчастье, слезы и боль. Хоть бы телефон выключила или сигнализацию без звука сделала, а еще бы лучше макияж смыла, бриллианты сняла, да и халат накинула. А то…

Да бежала она сюда как бешеная – помочь, уговорить, пожалеть и подбодрить. Не подумала ни о сигнализации, ни о халате, ни о бриллиантах.

И не смотрите на нее, как на последнюю сволочь!

– Может, нужны какие-то лекарства? – решительно спросила Ольга, глядя в упор на врача.

– Что ж, у него состояние средней тяжести, хотя и стабильное, – вздохнул тот. – Ранение в позвоночник – это, как вы сами понимаете, штука серьезная… А с лекарствами… если понадобятся… Пока не надо.

– А он… ходить будет?

– Должен. Спинной мозг не поврежден, только ущемлен. Корешки целы, чувствительность не потеряна. Вообще-то, ему крупно повезло, вашему старому знакомому. Беда только в том, что он не хочет.

– Что… не хочет? – не поняла Ольга.

– Ходить. – Врач опять посмотрел на нее, как на стерву и «богатую фифу» – с колючей насмешкой. Мол, понятно теперь, из-за кого не хочет… – Это, к сожалению, главное.

Из палаты Митяя вышла медсестра-девчонка, катя перед собой капельницу. Она стрельнула в Ольгу теперь уже откровенно ненавидящим взглядом.

Да что же это такое?..

– Депрессивное состояние, – продолжал объяснять врач, – апатия, потеря интереса к жизни. Если так будет продолжаться, то за результат я не поручусь. В итоге все может кончиться инвалидным креслом.

И виновата в этом будет она, Ольга…

– И что же делать?

– Лечить! Ну, и… – Он опять цепко оглядел ее с головы до ног – пусть фифа, пусть богатая, но совести-то, наверное, хоть чуток осталось?.. – Чаще его навещайте. Извините, я должен идти. – Врач стремительно двинулся по коридору, но обернулся. – Чаще, чаще! Это как раз главное лекарство!

На совесть ее надавил. Мол, не все же в этой жизни деньгами измеряется. Ольга почувствовала себя глупым чванливым павлином.

Да как же им объяснить?..

Она догнала сердитую медсестру с капельницей.

– Девушка, скажите, а нельзя организовать, ну, что-то вроде дополнительного дежурства? За деньги, разумеется.

Черт ее дернул про деньги заговорить! Медсестра полоснула уничтожающим взглядом и подчеркнуто сухо сказала:

– В отделении и так медперсонал дежурит.

– Ну, вы же понимаете, о чем я говорю…

– Понимаю! Я вас очень хорошо понимаю! – Медсестра ее ненавидела, презирала и даже не пыталась скрыть это.

– Наверное, вы мне звонили? – догадалась Ольга. – Вы Люда?

– Ну, а если и я?

– Ну, а если вы, тогда объясните, почему вы так со мной разговариваете?

– Объяснить?! – прищурилась Люда. И выпалила Ольге в лицо все, что знала, думала, о чем догадывалась…

– Пойдемте, я вам кое-что расскажу. – Ольга взяла ее под руку и вывела из корпуса во двор, где гуляли больные.

Она, как на исповеди, рассказала этой жаждущей справедливости девчонке историю своей жизни. Как батюшке рассказала.

Глаза у Люды постепенно теплели, и наконец в них вспыхнуло искреннее раскаяние.

– Вы не сердитесь на меня, Оля! Я же ничего не знала… С ним вместе товарищ был, так он мне и рассказал… про вас. Он тоже думал, что вы его невеста! А я смотрю, под подушкой у Дмитрия Ивановича фотография ваша… Ой! Какая же я дура! – Люда схватилась за пылающие щеки. – Вы не говорите Мите ничего, пожалуйста! Ни про мужа, ничего… Не надо. Дайте ему на ноги встать. Обманите. У него сегодня такое лицо было, когда вы пришли… А то он все смотрит и смотрит в стенку, а глаза тусклые… Ему ходить надо учиться, я ему все ходунки в палату привожу, а он на них и не глянет. Ну обманите его, пожалуйста! – Люда молитвенно сложила на груди руки и с мольбой посмотрела на Ольгу. – Не говорите, что вы замужем, дайте ему подняться!

– Не скажу, – пообещала та. – Вы идите, вам, наверное, нельзя надолго отлучаться.

Люда кивнула и пошла к больничному корпусу. Потом оглянулась, помахала ей рукой и побежала…

Ольга смотрела ей вслед и чувствовала облегчение на сердце. Очень уж ей хотелось, чтобы эта девочка не разочаровалась в любви и людях.

* * *

Сергей снова взглянул на часы – полтретьего, а жены все нет. Нина Евгеньевна сказала, что Ольга Михайловна наспех собралась и уехала, не сообщив куда…

Барышева терзало сильное беспокойство. Он видел, что после того звонка Ольга места себе не находит, о чем-то думает, чем-то терзается, разыгрывая при этом безмятежное спокойствие. Сергей рад был бы думать, что все это последствия гадкой статейки и скандала на вечеринке, но… Он точно знал – это не так.

Ольга забеспокоилась после того звонка, когда у нее дрогнул голос, а на его вопрос «кто звонил?» сказала неправду… Впервые, пожалуй, за их совместную жизнь она солгала.

Ее не было уже три часа. Конечно, он ей позвонил двести раз, но она не ответила. Впервые за их совместную жизнь Ольга не ответила на его звонок. Не сбросила, не оказалась «вне зоны действия сети», а просто не взяла трубку!

Барышев съездил в аэропорт, встретил отца, который, как всегда, прилетел неожиданно, оповестив о номере своего рейса за четыре с половиной часа – ровно столько летит самолет из Новосибирска в Москву.

Радость встречи омрачалась тревогой – Ольга не отвечала.

– Ну, здравствуй, капиталист! – Отец похлопал его по плечу, поцеловал в щеку. – А Ольга где?

– У нее дела на работе. Срочные.

– Дела, дела… – проворчал Леонид Сергеевич. – В декрете не дают посидеть! Ну! Поехали внука смотреть!

Леонид Сергеевич был бодр, весел и ждал счастливого знакомства с Петей.

Прошло еще два часа, а Ольга так и не приехала. Барышев, украдкой от отца, позвонил в агентство, но ему сообщили, что Ольга Михайловна сегодня на работе не появлялась.

Чего и следовало ожидать.

Гадкое чувство ревности и недоверия не давало насладиться встречей с отцом и его восторгом при виде внука.

Она. Его. Обманывает.

А еще вчера боялась потерять. Так бывает?

Он ни черта не смыслил в тонкостях женской психологии, но понял – бывает!

От этого осознания заболело сердце, застучало в висках и захотелось пить, как температурному больному. Но нужно было делать вид, что все здорово. Отец качал на руках Петьку, приговаривая:

– Богатырь! Ну богатырь! А похож-то на меня! Смотри, Сергей, он на меня похож!

За окном заурчал мотор Ольгиной машины.

Сергей бросился из детской вниз, в гостиную, едва не поскользнулся на лестнице и, взяв себя в руки, спокойно спустился с последних ступенек.

Ему было важно посмотреть ей в глаза.

Ольга вошла в гостиную запыхавшаяся – бежала от гаража! – и виноватая.

– Сереж! – Она натолкнулась на его взгляд и опустила глаза. – Ты дома? Почему ты дома?!

– Отец приехал. – Он поцеловал ее в щеку.

Все нормально, ничего страшного не произошло. Она боится его потерять, но иногда обманывает. Так бывает.

– А ты куда ездила?

– Я? Я ездила в агентство. У них там опять затык с проектом, представляешь! – Ольга бросила сумку на стол и весело засмеялась…

Так бывает. В этом нет ничего страшного.

Нужно было спросить, почему она не отвечала на звонки, но Сергей не решился. Вдруг опять соврет? Вернее, скажет неправду…

И хоть не было в этом ничего страшного, кислый вкус недоверия упорно поселился на языке, заставляя неприятно сжиматься сердце…

– Ну, матушка! – послышался веселый голос на лестнице. – Ну, угодила! Такого мужика мне родила! Всем внукам внук! В нашу породу! Барышев! Сразу видно!

Леонид Сергеевич подошел к Ольге, обнял, расцеловал в обе щеки.

– Здравствуй, Оленька! Здравствуй, милая! – Барышев-старший прихватил в обнимку с ней и сына. – Ну, ребятки, ну, молодцы! Теперь мне и помереть спокойно можно!

– Папа! – Сергей отстранился и укоризненно посмотрел на отца.

– Что папа? Что папа? Я ж не сказал, что завтра помирать собираюсь. Нет, дорогие мои, мне помирать не с руки. – Леонид Сергеевич широкими шагами измерил гостиную и довольно потер руки. – Во-первых, послезавтра ученый совет надо провести. Во-вторых, Петьку научить готовить прилично, на это тоже время требуется. В нашей семье все мужики на кухне королями должны быть! – Он подмигнул Ольге, и она рассмеялась. Короли на кухне ей нравились.

– Ты ему хотя бы до года дашь подрасти или сегодня на кухню потащишь? – улыбнулся Сергей.

– Я тебя сейчас на кухню потащу. Оленька, – Барышев-старший обнял ее за плечи и заглянул ей в глаза, – могут двое почтенных мужчин, отцов семейства, капиталист-эксплуататор и простой честный доктор, похозяйничать?

– Могут, могут, – смеясь, разрешила Ольга.

– А ты без своей политграмоты не можешь? – Сергей с нежностью смотрел на отца. Только бы не заметил, что у него тяжко на сердце, что он избегает смотреть Ольге в глаза, а она – ему.

– Так ведь и ты не можешь. Только ты этого не знаешь! Погоди! Вот красные придут!.. – Отец весело погрозил Сергею пальцем и подмигнул Ольге.

– Ладно, пошли на кухню, пока конница Буденного не прискакала.

Следовало и правда занять себя чем-то, чтобы не думать, почему Ольга не отвечала на звонки и почему говорит неправду…

Они не успели выйти, как зазвонил телефон. Барышев взял трубку с выдающей его недоверие поспешностью, хотя и Ольга потянула руку к телефону.

– Это тебя. Надежда, – через секунду сказал он ей.

Она взглянула на него испуганно – догадалась, что он искал ее сегодня в агентстве? Поняла: он знает о том, что она врет? Осознала, что хоть ТАК и бывает, но у них быть не должно? Почувствовала, что у него кисло во рту, противно на душе и болит сердце?

А потом был веселый и распрекрасный семейный ужин с мясным пирогом, фирменными салатами и водочкой, разумеется. С ее медицинской дозой, как выражался Леонид Сергеевич. После шести таких медицинских доз они пели романсы, как прежде, и долго гадали, кем станет Петька, когда вырастет, – врачом или капиталистом-эксплуататором.

…А перед сном Ольга обнаружила в своем телефоне пятьдесят два непринятых вызова. От Сергея. Наверное, он звонил, когда она была у Митяя. И поэтому сейчас молчит, отвернувшись к стене…

Да что же это за день такой!

Перед Митяем она виновата, перед врачами и медсестрами тоже. А теперь вот и перед Сергеем. И перед ним – больше всего!

– Сереж… – она поцеловала его в плечо.

– М-м…

– Сереж, я люблю тебя…

– М-м-м…

– Я тебе потом все обязательно расскажу, ладно? Только потом… Мне сейчас… трудно, и самой разобраться надо.

Он резко развернулся, схватил ее в охапку, поцеловал.

– Только ты быстрей разбирайся, Оль. А то я этому трудному морду-то набью!

* * *

На следующий день Надежда очень пожалела о том, что нахамила Дарье.

Ну нарисовала она, ну подписала – и что? Детский сад. Найдет себе мужика хорошего и успокоится.

А когда Дарья наконец успокоится, Надя посадит ее перед собой, даст карандаш и заставит нарисовать правильный портрет. Объективный. Соответствующий действительности. Как в журналах глянцевых пишут – главное не пропорции, а шарм.

Вот пусть она этот шарм и рисует. И подписывает как-нибудь поэтично.

Утром Надя подошла к Дарье и извинилась.

– Даш, ты того… прости меня, что ли, дуру. Я вчера про твои таланты все неправильно сказала. – Надя протянула ей банку. – Вот, возьми, сметана деревенская. Для кожи лица самое то…

Даша двумя пальцами взяла банку, улыбнулась.

– Не грузись. Все нормально.

А днем опять незаметно зашла в кабинет к Надежде и притаилась за стеллажом, когда та разговаривала с Ольгой по телефону.

– Привет передавай тестю. И Петьке тоже. Ага…

Надя заметила Дарью, вздрогнула, хотела даже наорать на нее – стучаться надо, а не возникать, как тень отца Гамлета. Но потом решила, пусть возникает.

– Уж и забыла, когда нормально разговаривали, – пожаловалась она Дарье, положив трубку. – Все ей некогда, некогда. Конечно, ребенок маленький… – Последние слова она произнесла с некоторой мечтательностью, не заметив этого.

– Это при няне-то – некогда? – усмехнулась Дарья.

– А что няня? Она такая мать! Прям сумасшедшая! Все сама да сама!.. Ты Ольгу не знаешь!

– Ну, ну… может быть, я Ольгу не знаю, а может… может, и ты тоже.

Здрасьте, приехали! Надо сегодня же Димке сказать, чтобы он срочно познакомил Дашку с каким-нибудь холостым другом. А то к ней без резиновых перчаток скоро не подойдешь. Током начнет бить. Двести двадцать вольт…

– Глупости ты говоришь, – проворчала Надежда. – Скажешь тоже, я – Ольгу не знаю!

– Людям, видишь ли, свойственно меняться… со временем. Иногда они очень меняются… Кардинально.

– Глупости… – Нужно было срочно сменить тему, потому что Наде вдруг показалось: доля правды в словах Дарьи есть. – Слушай, а что с пигмеями делают?

– С какими пигмеями?

– Ну, с такими… которые из черного дерева и в полный рост. Димке эта его однокурсница подарила. Стоит теперь в комнате. Жуть какая-то! Ну, что с такими делают?

– А ты сама его кому-нибудь подари.

Надя с сомнением посмотрела на Дарью – шутит? Опять током бьет?!

– Дареное-то? Вроде нельзя.

– Димочка не разрешает? – рассмеялась Дарья. – А ты что, в доме не хозяйка? Интересно… А чашки Димочка тебе разрешает брать или из пластмассового стаканчика пьешь?

Точно, бьет током, аж искрит. Только опять в ее словах малюсенькая доля правды есть – нет, не про чашки, конечно, а про то, что все Надя делает с оглядкой на Димку. Боится его расстроить, разозлить, не понравиться… Хочет соответствовать и все время попадает впросак.

А Наташка эта принесла пигмея, поставила посреди комнаты, и ничего, Димочка проглотил, даже спасибо сказал. Большое, большое спасибо.

Дата добавления: 2015-06-25