Всегда говори «всегда» – 3 19 страница

– Мам, Костя тебя спросить что‑то хочет!

Ольга прошла в гостиную и села на диван рядом с хитро улыбающимся Костиком.

– Что ж такое ты у меня спросить собираешься? – обняла она его.

– Мам, а на балконе ходят?

– На балконе? Ходят, конечно, а почему ты спрашиваешь?

– А вот и нет, а вот и нет! – Костик вскочил на диване и запрыгал. – На бал кони не ходят! Их туда не пустят, они же лошади!

Машка захохотала и, вскочив на диван, тоже присоединилась к прыжкам.

– Тише! – шепотом закричала Ольга. – Петьку разбудите!

Костик с видом паиньки сел на диван, Машка повторила его маневр, сложив на коленях руки и невинно хлопая длинными ресницами.

Ольга заметила выдвинутые ящики в шкафу.

– Машка! – снова шепотом закричала она. – Бессовестная! Опять в моих вещах рылась!

– Ничего я не рылась, – обиженно прошептала дочь.

– Врушка! – Ольга подняла с пола какую‑то коробку, хотела положить ее в ящик, но коробка туда не вошла, пришлось открыть другой ящик…

Она замерла, потому что на дне его в электрическом свете лампы полыхнул голубой бриллиант.

Ольга взяла кольцо. Надо же, не потерялось… И даже пережило времена, когда все ценные вещи она сдала в комиссионку, чтобы ускорить строительство «города чудес».

Она положила кольцо обратно. Пусть лежит, безделушка. Оно ничего для нее не значит. Может быть, когда‑нибудь она его продаст, чтобы хотя бы частично оплатить обучение детей.

– Мам! – снова пристал Костик. – А если на ветке сидели три птички, а в одну охотник попал, сколько на ветке птичек осталось?

– Две, – забыв, что нужно говорить шепотом, ответила Ольга.

– А вот и нет, а вот и нет! – Костик снова вскочил на диван и подпрыгнул под потолок. – Ни одной не осталось! Они же все от выстрела разлетелись! Он же громкий, выстрел, и страшный!

– Ах ты, хитрюга! – Она поймала Костю в охапку и чмокнула в нос. – Спать надо ложиться! Поздно уже. Машка! Где Мишка?

– Варенье на кухне ест потихоньку…

– Марш зубы чистить! И тихо!

В детской захныкал Петька.

– Ну вот! – всплеснула руками Ольга. – Все‑таки разбудили!

Ольга позвонила утром и сказала, что срочно хочет увидеться.

У Нади было столько заказов, что не продохнуть – только успевала отправлять бригады «золушек» в офисы и дома, но Ольга так давно столь настойчиво не просила о встрече в кафе, что Надежда, не раздумывая, согласилась, оставив вместо себя «для клиентов» толковую и деловитую Людку Сомову. Надя давно подумывала сделать ее своим заместителем, вот и случай представился – проверить Сомову непосредственно в деле.

– Сегодня средства моющие привезут, ты там по накладной все как следует проверь, – отдала распоряжение ей Надя.

– Ой, идите себе спокойно, Надежда Ивановна, – отмахнулась Люда. – Лучше вас все знаю. Десять лет в детском садике отпахала!

Надя оставила ей печать, ключи от сейфа и уехала, хотя сердце, конечно, болело за дело всей ее жизни.

Кафе, адрес которого назвала Ольга, тоже называлось «Золушка». Надя ревниво осмотрела вывеску, но пришла к выводу, что она в подметки не годится той, что сделана по эскизу Громовой.

Ольга сидела за дальним столиком, в уютном закутке.

– Привет! Еле вырвалась! – Надя устроилась на маленьком мягком диванчике и принялась разматывать длинный розовый шарф. – Ф‑фу! А у тебя что, выходной сегодня?

– Отгул взяла, – грустно вздохнула Ольга.

– Ну и правильно! Отдохнуть тоже надо. Ты есть‑то собираешься?

– Собираюсь, – опять вздохнула Ольга и поискала глазами официанта. – Молодой человек!

Парень с дежурной улыбкой подал меню.

– Так, – пролистала его Надежда. – Что тут у нас? Мясо под ореховым соусом «Ночь в Гвадалахаре». Ого! Давайте эту самую «ночь» в двух экземплярах, кофе и тирамису.

– Ну, давай, подружка, рассказывай, что за срочность такая и почему отгул, – подмигнула она Ольге, когда официант принес мясо.

– Ухажер на мою голову свалился, – усмехнулась Ольга. – Даже не знаю, что делать.

– А чего тут думать‑то, господи! – Надя отрезала кусочек мяса. – М‑м, – протянула она, – а Гвадалахара‑то эта ничего… есть можно. Нравится тебе?

– Неплохо, – пожала плечами Ольга. – Только я сюда бы еще имбиря добавила.

– Да не мясо, господи! Ухажер твой тебе нравится?

– Не знаю… В том‑то и дело, что понять не могу.

– Опять снова‑здорово! А кто знать должен?

– Нет, он милый… Смешной. И очень умный. Он знаешь чем занимается? Гравитационно‑волновыми детекторами.

– Что это? – выпучила глаза Надежда.

– Он мне объяснял, я не поняла, – рассмеялась Ольга – хорошо рассмеялась, как прежде, во времена их частых задушевных посиделок.

– А где он ими занимается? Ну, работает где?

– В Академии наук. Четыре года в Италии.

Наде показалось, что в словах Ольги прозвучала неприкрытая гордость.

– Понятно. А там он что делал? В Италии?

– В командировке был. В научной.

– Ну, в общем, человек солидный. И чего ты думаешь?

– Не знаю… – грустнее прежнего вздохнула Ольга. – Понятия не имею, что с ним делать.

– Здрасьте, приехали! – От возмущения Надя поперхнулась и закашлялась. Ольга похлопала ее по спине. – Ну, знаешь… Я бы на твоем месте полями этими… грави… Ну в общем, не очень бы я ими разбрасывалась…

Ольга опять похлопала ее по спине – и они расхохотались, как в прежние добрые времена.

Сергей остановил все часы в доме, чтобы время не шло.

Где‑то там, за стенами дома, оно отсчитывало секунды, минуты, часы и сутки, а для него – остановилось.

Он так решил.

Отец уехал, сказав, что Сергей сильный, выкарабкается, а он взял – и остановил все часы.

И потому понятия не имел, во сколько ему позвонил Петр Петрович. Может, в районе обеда, а может, и вечером – зимой рано темнеет, поди разберись, тем более что он завел привычку наглухо занавешивать портьерами все окна и понятия не имел, светло на улице или темно.

Пить Сергей перестал, но это ничего не изменило. Как с алкоголем мучили его душевные боли, так и без него. Барышев называл их фантомными – семью давно ампутировали, а место, которое она занимала в душе, – саднит, болит, нарывает, и нет лекарства от этого.

Когда зазвонил телефон и на дисплее высветилось «Стрельников», Сергей сначала решил не брать трубку.

К чему? Выслушивать справедливые упреки в том, что он своей тупостью и недальновидностью загубил «Стройком»? Он это и так знает…

Но мобильный звонил так настойчиво, что Барышев, не выдержав, сдался.

– Да, Петя… Что у тебя?

– Я только что прилетел из Паттайи, – бодрым голосом сообщил заместитель. – Есть новости. Ты дома?

– А где же мне еще быть, – усмехнулся Сергей.

– Хочешь, я к тебе заеду? Прямо сейчас.

– Заезжай, – весело откликнулся Барышев и нажал отбой.

Если Стрельников, проникнувшись сочувствием к шефу, вздумает его успокаивать и говорить, как отец, что «он сильный», придется его послать.

Невежливо, конечно, но честно.

…Только Стрельников и не подумал его «лечить». Он ворвался в дом возбужденно‑веселый, скинул дубленку прямо на пол и в обуви протопал на кухню.

– Черт, замерз! – громко и радостно провозгласил он, потирая руки. – После Паттайи тут как‑то прохладно…

– Я кофе сварил, – сообщил Барышев, равнодушно глядя, как зам с удобством устраивается за столом на Ольгином месте.

– Сам?! – радостно удивился Стрельников.

– Больше некому, – Сергей разлил по чашкам кофе из турки и убрал со стола грязную посуду. – Мы тут с отцом завтракали, потом я его провожал, не успел порядок навести, – пробормотал Сергей, полотенцем смахивая на пол крошки.

– Ты даже не спросил, какие у меня новости, – Петр Петрович внимательно посмотрел на Сергея.

– Ну, и какие у тебя новости? – Барышев сел напротив и, громко стуча ложкой, размешал в чашке сахар.

«Если скажет, что я козел, прогоню, – подумал он. – Если скажет, что умница и поэтому выкарабкаюсь, – прогоню тем более…»

– А новости обнадеживающие! – Петр Петрович залихватски ударил себя по коленкам и отхлебнул обжигающий кофе. – Очень!

– Да? – горько усмехнулся Сергей. – Мне все вернут?

– Пока нет, но возможно.

– Возможно все. Теоретически, – сказал Барышев.

То, что Стрельников его не подбадривал и не ругал, немного раздражало. Закрадывалось подозрение, что зам хитроумно его обманывает, стараясь подбодрить и вселить надежду.

– Да нет, Сережа, – Стрельников перегнулся через стол. – Это возможно практически. Господин Тханет арестован. За него крепко взялись, так что есть шанс. Реальный шанс…

Барышев встал и прошелся по кухне.

– Который час? – спросил он.

– Двадцать один ноль‑ноль, – с готовностью сообщил зам, глянув на свои часы.

– А день?

– Тридцатое января, четверг.

– Отлично. Знаешь что… – Сергей остановился и в упор посмотрел на Стрельникова. – Прости меня, Петь.

– Брось. Не ошибается тот, кто ничего не делает. Моя любимая поговорка. За победу! – и он поднял кофейную чашку.

– За нее! – Сергей поднял свою, и они звонко чокнулись.

Анна Алексеевна с каждым днем становилась сварливее и сварливее.

Ее тяжелый характер терпеть стало все труднее, но Ольга терпела и готова была делать это бесконечно, потому что няня работала почти бесплатно, а дети ее обожали, несмотря на суровый нрав.

Вечером, надевая свою неизменную чернобурку, Анна Алексеевна сварливо сказала Ольге:

– Утром Пете сок не давайте, что‑то у него щечки сегодня розовенькие. Диатез разгуливается, наверное. Завтра в череде его выкупаю. И Машка снова конфеты трескала! Где она их берет только? – Няня вдруг замерла, подозрительно уставившись на Ольгу. – Вы?.. Я же велела в дом шоколадных конфет не носить!

– Я ей только по одной в день разрешила, – виновато потупилась Ольга.

– Ни грамма ей нельзя шоколада этого проклятого! – Няня нахлобучила на голову вязаную шапку и от возмущения топнула ногой. – Ни грамма! Неужели понять трудно?!

– Я больше не буду. – Ольге вдруг стало смешно – так по‑детски нелепо она оправдывалась.

– Не буду! – передразнила ее Анна Алексеевна, скорчив гримасу. – И что я все терплю?! – завела она свою любимую песню. – Нет, ну спрашивается, почему я все терплю?!

Ее прервал звонок в дверь.

– Это кто? – нахмурилась няня.

– Не знаю, – пожала плечами Ольга.

Анна Алексеевна хмыкнула и распахнула дверь, предварительно глянув в глазок.

В дверном проеме возник огромный букет белоснежных роз – штук двести, не меньше, а может – триста.

– Это вам! – выглянул из‑за букета Алексей и вручил цветы няне.

Ольга ждала что‑то вроде «И почему я терплю?!» – она уже видела, как няня швыряет букет в лицо Алексею и уходит, громко топая сапогами, но Анна Алексеевна вдруг зарделась, как юная девица, и, спрятав лицо в белоснежных бутонах, тихо переспросила:

– Мне?

Алексей поцеловал ей руку и сделал ужасную вещь – попросил посидеть с детьми еще часик‑другой.

– Да с удовольствием, – пропела няня, убегая на кухню в поисках вазы.

Ольга прыснула, быстро оделась и вслед за Алексеем шмыгнула за дверь.

– Я ее никогда такой не видела, – рассмеялась она, когда они, словно нашкодившие школьники, бежали к машине. – По‑моему, Анна Алексеевна при мне первый раз улыбнулась, честное слово!

– Вот что делает с женщиной простой букет цветов.

– Простой?! Да он просто фантастической красоты!

– Завидуете? – Алексей звякнул сигнализацией и распахнул перед Ольгой дверь большого черного «Гелендвагена».

– Я?! Завидую?! – Ольга не спешила садиться в машину, она стояла к Алексею совсем близко, глядя в его черные – итальянские – глаза.

– Не завидуйте, я вам еще лучше подарю. А она вами здорово командует, эта ваша Анна Алексеевна.

– Иногда человеку нужно, чтобы им командовали, – задумчиво сказала Ольга и наконец, решившись, села в пахнущий кожей салон джипа.

– Вы удивительная женщина, – наклонился к ней Алексей. – Удивительная! Хотите, я напишу для вас стихи?

– Вы пишете стихи? – удивилась Ольга – ей было неловко от того, что он стоит так близко к ней.

– Никогда не пробовал, но сейчас мне кажется, что у меня должно получиться. Ради тебя я готов на все. Даже на муки творчества.

– Хорошо. Ты меня уговорил. Мучайся, – улыбнувшись, согласилась Ольга и захлопнула дверь, отсекая от себя этого знойного «итальянца».

– Мы куда? – уточнила она, когда Алексей сел за руль.

– В ресторан, разумеется. И разумеется, в итальянский.

– Но я не одета!

– Одета! Причем лучше всех!

Алексей рванул с места, из динамиков громыхнула ария Фигаро[2].

Он был невозможный.

Слишком шумный. Слишком настойчивый.

У Ольги возникло ощущение, что он тоже ею командует – как Анна Алексеевна.

Ну и пусть. Так приятно, когда кто‑то решает все за тебя. Особенно если этот «кто‑то» – умный, симпатичный и, кажется, очень добрый.

Они были одни в полутемном зале, потому что Алексей откупил на вечер весь ресторан.

Нет, он не хотел выпендриться, он просто боялся, что Ольга будет чувствовать себя скованной при других посетителях, а его задачей было раскрепостить ее полностью, докопаться до ее легкой, веселой сути, которую он нутром чувствовал. Хотя нет, конечно, если быть честным перед самим собой – он хотел выпендриться. Причем по полной. Хотя отчетливо понимал, что она и покруче видала «принцев», и зальчик всего на полсотни мест, декорированный свечами, на нее особого впечатления не произведет.

– Хочешь потанцевать? – тихо спросил Алексей, когда бутылка Brunello di Montalcino опустела.

– Хочу. Я не танцевала, наверное, лет сто.

Ольга встала, подошла к нему, положила легкие руки на плечи.

Об этом он и мечтать не мог. Она должна была отказать. Сказать что‑то вроде «Нет, нет, я не танцую». А она обняла его со словами: «Я не танцевала, наверное, лет сто».

Скрипач на сцене тряхнул шевелюрой и заиграл «Dicintecello vuie»[3].

– Так тебе перевалило за сто? Я думал, тебе не больше девяноста пяти.

– Мне девяносто девять, – шепнула Ольга. – Но выгляжу я на восемьдесят.

– Ты выглядишь потрясающе! – Сколько раз говорил он эту банальность, но никогда – так искренне. Танец только подтвердил его опасения. Он пропал – совсем, с головой, с потрохами, и его холостяцкий образ жизни, которым он так гордился и который любил, ему отныне не нужен.

Он готов сдаться в плен этим глазам, этим рукам, этой улыбке – добровольно капитулировать и получить пожизненный срок.

Это было новое чувство для Алексея – странное, непривычное, рождающее эйфорию и полную беззащитность одновременно.

Что теперь с этим делать?

Он поступил, как обычно, хотя не должен был этого делать, – прижал покрепче Ольгу к себе и, едва касаясь губами ее уха, шепнул:

– Поедем ко мне?

Она согласилась, хотя он был уверен, что откажет.

Он начал делать глупости сразу – едва они переступили порог его шикарной комфортабельной берлоги в триста двадцать квадратов.

Он слишком поспешно помог ей раздеться. Чересчур страстно схватил в объятия, не предложив для приличия кофе… Очень уж жадно впился поцелуем в желанные губы – просто сил не было ждать, разводить сантименты и говорить комплименты. Он решил действовать быстро, нахрапом, не давая Ольге опомниться – и это было самой большой его ошибкой.

Впрочем, она ответила на его поцелуй. Дала в бешеном порыве страсти довести ее до дивана и даже позволила расстегнуть блузку…

Когда Алексей уже был уверен, что какие‑то высшие силы помогли ему быстро и удивительно легко покорить Ольгу, она вдруг оттолкнула его – так резко и сильно, что он едва не упал с дивана, нелепо взмахнув руками.

– Нет! – она вскочила, лихорадочно застегивая пуговицы. – Я не могу… Думала, что смогу. Господи, нет…

Она выскочила в коридор, схватила сумку, наспех накинула шубу, наклонилась застегнуть сапоги.

– Подожди! – Он хотел остановить ее, не дать уйти, но почему‑то только помог справиться с замками – сначала на сапогах, потом с дверным.

– Я тебя отвезу, – он схватил пальто.

– Не надо! Я возьму такси.

Ее каблуки застучали по лестнице.

– Прости меня! – донеслось снизу из подъезда. – Прости! Дело не в тебе, ты очень хороший! Дело во мне…

Алексей закрыл дверь, сполз по стене на пол…

– Болван! – вслух обругал он себя. – Дурак, идиот…

Кто ж такую женщину из ресторана тащит в постель…

Кретин. Алексей схватился за голову, хотя этот жест отчаяния был не в его натуре.

Ну, ничего. Он исправит ошибку. Тонко, интеллигентно и благородно. Как того заслуживает Ольга.

Он вскочил и пошел на кухню, одолеваемый веселой мыслью, что, сдайся она сейчас, он, может быть, и остался бы доволен, но вместе с тем – разочарован.

Из окна Алексей видел, как Ольга ловит такси, и с улыбкой послал ей воздушный поцелуй.

Он не сдается. Он только берет короткую передышку.

Утром Ольга примчалась к Надежде в офис.

Она влетела к ней в кабинет, закрыла дверь на ключ, сама включила чайник и села на диванчик для посетителей.

– Батюшки‑светы! – удивилась Надежда. – Ты никак уборку квартиры срочно заказать хочешь?

– Надька! – выпалила Ольга. – Я не смогла…

– Чего не смогла‑то? – Надя пересела из своего начальственного кресла на диван к Ольге.

– Ничего не смогла! – Закрыв лицо руками, та то ли засмеялась, то ли заплакала – плечи ее затряслись.

– Погоди, – догадалась Надя. – Ты со своим ученым… Елки! – Она вскочила от возмущения. – Послала его, что ли?!

– Да нет, просто не смогла с ним, и все! – Ольга отняла от лица руки и посмотрела на Надю смеющимися глазами.

– Ну, что тебе еще надо! – Надежда зашагала от стены к стене, как учительница, выговаривающая нерадивому ученику. – Что?! Хороший, – стала она загибать пальцы, – умный! Этой… волнистой гра… гравта… Ну, в общем, наукой серьезной занимается! Детей твоих не испугался! Нет! – Она остановилась и потрясла перед Ольгой четырьмя загнутыми пальцами. – Я тебя не пойму! Ты что, так и хочешь всю жизнь одной прокуковать?! Он тебе нравится ведь! Нравится, я же чувствую!

– Не кричи! Что ты на меня все время кричишь?

– Да кто ж на тебя еще кричать‑то будет, если не я?! Ты мне зубы‑то не заговаривай! На вопрос отвечай! Нравится он тебе или нет?! – Надя даже ногой топнула.

– Да отстань ты от меня! – засмеялась Ольга и тут же с неподдельным отчаянием добавила: – Не знаю я!

– Вот именно! Не знаешь, а от ворот поворот мужику дала! Ты б разобралась сначала. – Надя опять села рядом с ней, обняла. – Олечка! Не дури ты, – чуть не плача, сказала она. – Когда еще такого встретишь, вон посмотри, что вокруг‑то! Ведь мужиков настоящих – раз‑два и обчелся. Нам ли не знать с тобой! Обе мы ученые…

Последние слова Надя договорила, уткнувшись Ольге в плечо.

– Я ж не нарочно… – Ольга погладила ее по руке. – Ну, нравится он мне, а все равно… что‑то не так. – Она, помолчав, встала, подошла к окну. – Я теперь, может быть, и жалею, что так повела себя. Как дура, честное слово. Что он обо мне, интересно, думает?

– От еще! – вскочила Надежда. – Велика печаль! Да пусть что хочет, то и думает!

– Что это ты? – удивилась Ольга. – То ругалась, а теперь…

Она старалась не рассмеяться, глядя на раскрасневшуюся от избытка чувств Надьку.

– А вот так! – Надя достала из шкафчика чашки, сахар, печенье и разлила чай. – Я просто прикинула, кто мне дороже, ты или этот… химик.

– Физик! – засмеялась Ольга.

– Да какая разница! Все мужики гады! Только без них все равно никуда!

Они уселись рядышком на диванчик и стали пить чай. Телефоны надрывались от звонков, но Надя не обращала на них внимания.

– Заместительница моя на параллельном работает, – гордо объяснила она Ольге. – Я теперь отдыхать могу.

– Эксплуататорша!

– Есть маленько. У Димочки научилась. Он, кстати, снова улетает.

– Опять в Канаду?

– Нет, там у него все сорвалось. Дениса помнишь?

– Такое разве забудешь, – усмехнулась Ольга.

– Так вот, он же через него все в Канаде устраивал. Теперь в Германию летит. В самый Берлин. Слушай, а поехали завтра – вместе его проводим, а?

– А поехали! – весело согласилась Ольга.

Идея проводить Грозовского в командировку ей понравилась – будет прекрасный повод увильнуть от свиданий и объяснений с Алексеем, который наверняка предпримет очередную попытку завоевать ее каким‑нибудь остроумным, изящным штурмом.

Хорошее настроение чуть‑чуть омрачалось тем, что Надька наконец сварила‑таки борщ, но съесть его Дима успел немного – нужно было лететь в командировку.

– Вот всегда так, – проворчал он, заглядывая в почти полную кастрюлю. – Борщ в доме, только когда улетать надо.

– А хочешь, я тебе в термос налью, Димочка? – Надя, чувствуя себя виноватой, засуетилась, отыскивая термос.

– Да?! – вскипел Грозовский. – Может, мне и тапочки с собой прихватить?! И диван с телевизором? Нет, матушка, борщик – еда домашняя и транспортировке не подлежит!

– Тогда к твоему приезду я та‑акое приготовлю! – заявила Надя, расцеловав его в обе щеки.

– Какое та‑акое? – заинтересовался Грозовский.

– Увидишь! Давай одевайся, сейчас Оля приедет.

– Оля?

– Да, мы вместе тебя провожать будем.

– Вот устроили! Я ж на несколько дней всего лечу. Туда‑обратно…

Впрочем, ему было приятно, что Ольга приедет его провожать. Он до сих пор чувствовал свою вину перед ней и хотел забыть эпизод с Дунаевым как нелепый сон.

– Ну, девочки, ведите себя хорошо! – Перед рамкой металлоискателя Дима чмокнул в щеку Ольгу и обнял Надежду.

– Ага! – проворчала Надя. – Ты лучше сам себе того же пожелай…

– Ну, ты смотри на нее! – призвал Дима Ольгу в свидетели очередного Надькиного приступа ревности. – Кошмар! – Он прижал к себе жену покрепче. – Ну что ж ты сцены закатываешь? Успокойся, наконец! Я твой навеки!

– Так то‑то и оно, что ты мой! Потому и беспокоюсь! Был бы ты чужой, так мне б до тебя и дела не было! – Надя поцеловала его в губы, оставив яркий след красной помады.

– Убойная логика! – рассмеялся Дима, и не думая вытирать губы. – Ну, все, шагайте отсюда. Долгие проводы – лишние слезы. Пока, девчонки! Скоро вернусь!

Он помахал им рукой, прошел через рамку металлоискателя, забрал сумку с транспортера, но, сделав пару шагов к залу вылета, обернулся.

– Не забудь про кулинарный шедевр к моему приезду! – крикнул он Наде, махнул еще раз рукой и скрылся за массивной дверью.

Ольга увидела у подруги на глазах слезы.

– Надь, ты чего? – засмеялась она. – Он же всего на три дня улетает!

– Ненавижу эти командировки, – всхлипнула Надя. – А вдруг там… немки красивые?!

– Немкам немцев хватает, – успокоила ее Ольга. – И потом… где ты видела красивых немок?

Штурм, которого так ждала Ольга, начался неожиданно.

И именно там, где его меньше всего можно было ожидать, – на работе.

– Громова! – заглянув в кабинет, выкрикнула девушка в очках. – Громова, вас там внизу, на проходной, спрашивают!

– Кто? – испугавшись, вскочила Ольга. В голове сразу же пронеслось – если не позвонили, значит, кто‑то совсем незнакомый, скорее всего, случайный прохожий, который видел, как что‑то случилось с детьми.

– Не знаю, – поморщилась девушка. – Снизу позвонили, сказали, вас спрашивают.

– Господи! – Ольга кинулась к лестнице, чуть ли не сбив с ног девицу. Она не видела удивленных взглядов коллег и не слышала, как девица презрительно фыркнула ей вслед:

– Ненормальная!

На проходной, кроме вахтерши, никого не было.

– Где?! – налетела на нее Ольга. – Кто меня спрашивал?!

Вахтерша пожала плечами, кивнув в сторону окна.

Только тут Ольга увидела, что там стоит Алексей. Какой‑то очень торжественный, с высоко поднятой головой, как генерал на параде.

– Господи, – облегченно выдохнула Ольга, подходя к нему. – Ты меня напугал! Я думала, что‑то случилось. С детьми…

– Я не хотел тебя пугать, извини…

Торжественный вид сменился на виноватый – черные глаза смотрели на нее умоляюще.

И с обожанием…

Ольге стало неловко. Так неловко, что она готова была сбежать, как девчонка, не объясняя причины…

– Я… я хотела просить у тебя прощения… Мне так неудобно за тот вечер, – прошептала она, чувствуя, что краснеет.

– Ну, не знаю, не знаю… – В его глазах метнулись веселые бесы. – Я еще подумаю, прощать или нет! Впрочем, у тебя есть один выход, – подумав секунду, многозначительно добавил он.

– Выход? Какой еще выход?

Его дурашливая веселость устраивала ее куда больше, чем демонстративное обожание.

– Да… – Алексей закатил глаза, словно что‑то прикидывая.

– Послушай, мне некогда разгадывать твои ребусы! – Ольга почувствовала раздражение. Тем более что вахтерша смотрела на них с насмешкой. – Я попросила у тебя прощения, а ты – как хочешь, – тихо сказала она.

– Ладно. – Алексей тоже заговорил тише, бросив взгляд на вахтершу, взял Ольгу под руку и отвел подальше – к старой огромной пальме, доживающей свой век в деревянной кадке у самого входа. – Обстановка, конечно, не самая подходящая, но должен же я дать тебе шанс заслужить мое прощение.

Он сунул руку во внутренний карман кашемирового пальто и протянул Ольге длинную узкую коробочку красного бархата.

– Что это?

– Открой и посмотри.

Она открыла – а что еще оставалось делать? Внутри, на глянцевом атласе блистало бриллиантовое ожерелье. Оно казалось таким инородным в сочетании с этим серым холлом, пыльной пальмой и усмехающейся вахтершей, что Ольга немедленно захлопнула коробочку.

– Что это? – повторила она.

– Вообще‑то, в таких случаях следует дарить кольца, но это вещица моей мамы. Я бы хотел, чтобы она принадлежала тебе.

– Ничего не понимаю, в каких случаях?

Господи, ну отчего она не сбежала, едва заметив его!

Пришлось опять выглядеть дурой – великовозрастной, зрелой дурой, которая ну никак не понимает, зачем ей дарят бриллианты своей мамы!

– Я торжественно и совершенно официально предлагаю тебе руку и сердце!

Он взял у нее коробку, открыл и встал на одно колено.

Это был какой‑то кошмар. Учитывая, что на лестницу высыпали курить Вера, Марина, Максим и девица в очках. Они пялились, пялились, пялились на эту картину из дешевого сериала, открыв рты и удивленно переглядываясь. Кажется, кто‑то из них даже достал телефон и снимал все на камеру…

А вахтерша так вообще принялась кому‑то названивать, торопясь рассказать про цирк, происходящий у нее на глазах.

– Встань! – взмолилась Ольга. – Пожалуйста, встань.

– Не слышу традиционного «да», – Алексей встал, не забыв отряхнуть колено.

– Традиционного? – не удержалась от иронии Ольга. – Ты часто делал подобные предложения?

– Нет. Я это делаю первый раз. Традиция рождается на твоих глазах, Оля. Выходи за меня замуж. Я люблю тебя. – Алексей опять смотрел на нее как на богиню, а блеск бриллиантов в его руке доказывал серьезность его слов.

Ольга взяла коробочку.

Сказать «нет» она не могла.

Сказать «да» не поворачивался язык.

– Я подумаю, – произнесла она традиционно‑спасительные в таких случаях слова.

Сотрудники на лестнице от изумления, кажется, перестали даже курить, вахтерша кому‑то выговаривала в телефонную трубку: «Обязательно разогреть суп и сделать математику», а Ольга вдруг поняла – вот оно. Вынырнула!

Наконец‑то она вынырнула в другом месте и с другим человеком.

– Я подумаю! – многообещающе повторила она.

Барышев догнал Надю, когда она садилась в своего «жука».

– Надя!

Догнать‑то догнал, а что говорить – не знал. Косноязычие стало его постоянным спутником с тех пор, как он потерял семью.

– А, это ты… – Надя обернулась и посмотрела на него не то с презрением, не то с жалостью…

Черт, как же трудно стало разбираться во всех этих нюансах, а ведь раньше все было понятно и просто…

– Здравствуй. Давно не виделись, – с трудом выдавил из себя Сергей.

Надя смотрела на него молча и все‑таки – с презрением, потому что, когда жалеют, так не молчат.

– Как дела? – продолжал вымучивать из себя пустые слова Сергей.

– Хорошо.

– Дима как?

– Хорошо.

– Он на меня обижен, наверное…

– Он про тебя и думать забыл!

– Да… ну, передай ему привет.

Надя опять промолчала, словно провоцируя его и подталкивая спросить то главное, ради чего он караулил ее возле дома с самого утра.

Он не знал, как спросить…

Какими словами…

Он заучивал какой‑то текст, сидя на лавочке, но забыл его.

– Что ж ты про Ольгу не спрашиваешь? – усмехнулась Надежда.

– Да… я хотел… Извини.

– Оля замуж выходит за хорошего человека! Вот! – выкрикнула она, села в машину и уехала.

Дата добавления: 2015-06-25