Новосибирск 1 страница

(2000 год, июнь)

Сезон начался неудачно. На открытие сезона, которое должно было состояться в Иркутске, ангарчане решили ехать все вместе от сервиса Белецкого.

Буквально за год движение байкеров в Иркутске как-то враз набрало силу, ребята нашли спонсоров, и дело пошло на лад. Белецкому это было, как финка в печенку. Он ревновал и каждый раз уводил часть байкеров на Байкал, назначая свое собственное открытие на этот же день. Я долго уговаривала Алексея ехать отдельно от всех, мне еще памятны были события прошлого года в Байкальске, но он снова уперся, и мне пришлось смириться.

Когда мы подъехали, в тесном закутке возле сервиса Белецкого уже толпился народ. Здесь был Радик собственной персоной, он кому-то уже продал «Кавасаки» и купил себе старый-престарый «Урал», который разрисовал под дракона. Аэрография была ничего себе, но он налепил каких-то странных полированных железок на двигатель. Железки крепились к крышкам головки цилиндра большими болтами и при малейшем падении могли запросто отрезать седоку ногу. Впрочем, он на нем и не ездил никуда, предпочитая для «дальних» поездок в Иркутск старенький желтый «Москвич». Здесь был Арнольд, странный молчаливый некрасивый парень, который одно время жил прямо у Радика в подвале. Он переделывал черный «Урал» в чоппер, но весь тюнинг вылился в то, что он заново его покрасил, вылепил сзади задранный обтекатель, отчего «Урал» стал больше похож на «Яву», и приделал к нему чудовищный бак - гибрид днепровского и еще какого-то. Говорили, что сам он детдомовский, что где-то в Заларях у него есть жилье, но нет работы, а здесь была работа, зато не было жилья. У него были несчастные красивые глаза и такой голодный вид, что его хотелось покормить. Белецкий использовал его, как чернорабочего, а заодно и как сторожа.

Здесь был Игорь Бушуев – уменьшенная копия Белецкого: такие же длинные волосы, такое же вытянутое лицо, такой же «модный прикид», такая же манера держаться, только он во всем был помельче - и ростом, и весом, и возрастом, и голосом. Ездил он на каком-то спортивном «Сузуки», объемом в двести пятьдесят кубиков. Было здесь несколько «модных» парней, которые недавно купили себе мотоциклы. Был здесь и Ян, который всю зиму переделывал свой красный «ИЖ» под стрит-файтер. Дело шло небыстро, поскольку обещанной помощи от Белецкого можно было не три – семь лет ждать и не дождаться. В общем, еще вчера они красили мотоцикл. «Иж» был «обут» в настоящую резину от «Харли-Дэвидсона». Эту резину Ян выпросил у Дениса, когда тот где-то в деревне по дешевке купил старый «Харли» лэнд-лизовских времен. Денис понял, что резина, пролежавшая в курятнике пятьдесят лет – не самое лучшее приобретение, и спихнул её Яну, который незамедлительно поставил её на «Иж».

Здесь был даже Митя, который приехал «подрубить бабок», пофотографировать открытие сезона, получить за это гонорар в газете, а потом еще и продать фотографии самим байкерам. В этом отношении он был очень предприимчивым.

Все было, как обычно, – Алексей бросил мотоциклы и меня и побежал смотреть на другие аппараты, с кем-то здороваться, кому-то что-то отдавать, а я осталась в одиночестве.

Между тем время поджимало, все вдруг стали строиться в ряд, чтобы сфотографироваться, а потом рвануть до Иркутска. Крайним в ряду встал Ян. Я прикинула, смогу ли подъехать и встать рядом. Выходило, что смогу. Я поискала глазами Алексея. За все время байкерских тусовок он ни разу не успел вовремя, мы все время опаздывали – у него находилась куча каких-то неотложных дел: поговорить с тем, поговорить с этим…

Ладно, обойдемся… Я завела мотоцикл, аккуратно, как только могла, сбоку подъехала к Яну, повернула… И сразу же почувствовала, что тяжелый «Урал» не вписывается в поворот, надо было еще немного повернуть руль. Я повернула, но скорость оказалась слишком маленькой, и оппозит стал заваливаться на бок. Конечно, надо было мне его бросить, ну, уронила мотоцикл, ну, с кем не бывает, но я ни за что не хотела выглядеть дилетантом перед пятнадцатью мужиками.

Я вцепилась в руль, стараясь во что бы то ни стало удержать мотоцикл, и нечаянно поддала газу – ручка-то ведь одна и та же! «Урал» взбрыкнул и рванулся вперед. Он задел «Иж» Яна глушителем, совершил головокружительный прыжок куда-то в пустоту, я оказалась почти на асфальте, а «Урал» лежал на боку. Сгоряча, ничего не соображая, я за руль попыталась поднять его, не сообразив, что он еще не заглох, налегла на руль и снова добавила газу. «Урал» снова прыгнул вперед, как тигр, увлекая меня следом, потому что я никак не хотела выпускать руль. В тот же момент я увидела, что сейчас бодну закрытые ворота подвального гаража, к которым вел крутой заасфальтированный съезд, и нажала на тормоз. «Урал» окончательно завалился на бок и наконец-то заглох. На площадке повисла тишина.

Поднимаясь с асфальта, я думала, что лучше умереть, чем вынести такой позор. На меня укоризненно смотрели пятнадцать пар глаз, «Иж» Яна лежал на боку. Хорошо, хоть всю колонну не завалила, а то бы меня, наверное, порвали, как бультерьеры велосипедную камеру. Откуда-то сразу появился Алексей, он поднял мотоцикл и, что-то сердито бормоча, покатил его в сторону. Остальные не двигались, словно актеры, которым объявили о приезде ревизора. Я не выдержала этой неподвижности и молчания и глупо спросила Митю, который держал в руке фотоаппарат и смотрел на меня, как на злейшего врага:

- Ну, сфотографировал?

- Да что тут фотографировать… - презрительно бросил он и пошел прочь, картинка вдруг ожила, все задвигались.

Я опомнилась и бросилась к Яну.

- Ян! Что с мотоциклом? – ударила я его не сильно, «Иж» просто упал на бок, но мало ли…

- Что? Ничего! - он был зол, потому что от удара об асфальт у мотоцикла отвалилась фара.

Они прикрепили её к обтекателю. Тюнингаторы! Странный какой-то этот Белецкий, то третий клапан на «Урал» мечтает поставить, правда, на "Урале" он ни разу и не ездил, то фару к пластмасске крепит… Мне было стыдно, было жалко Яна и себя тоже было жалко. Ведь не хотела я ехать к Белецкому, еще как не хотела...

Ситуация с мотоциклом разрешилась быстро, кто-то принес саморезы, фару закрепили, все стали выезжать в ворота. Но настроение было испорчено. Я снова ехала последней. Вместо того, чтобы свернуть на Московский тракт, маленькая колонна почему-то поехала в город. Я плелась следом. Совсем я растерялась, когда поняла, что Белецкий ведет колонну на улице Карла Маркса, по которой проезд мотоциклов был категорически запрещен. Об этом говорили знаки на всех перекрестках. Я замешкалась на светофоре, потому что еще была возможность уйти влево, на улицу Мира, спокойную, тихую улицу, по которой можно было выехать обратно на тракт. Пока я раздумывала, загорелся красный, и мне волей-неволей пришлось отстать. Алексей, увидев, что я медлю, тоже остановился на краю дороги. Когда сигнал сменился, я догнала его.

- Леш, ведь нельзя на Карла Маркса…

- Да ладно, поехали…

И мы поехали. Потихоньку миновали центральную площадь, свернули налево. Гаишников мы не встретили.

Выехав из города и свернув на тракт, мы обнаружили, что Белецкий остановил колонну и ждет нас. Я бы наплевала на все и проехала мимо, но Алексей остановился, и мне тоже пришлось тормознуть. Белецкий подошел к Алексею и начал ему выговаривать.

- Лёха! Что такое? Я думал, в кои-то веки колонной по городу пройти, чтоб красиво было, чтобы все видели – мы едем! А вы саботируете все дело? – он отвел Алексея в сторону и что-то ему сказал. Как я не пыталась расслышать, что именно, не смогла, но вид у Алексея, когда он вернулся, был взбешенный.

- Ладно… - говорил он, зло пиная кикстартер. – Ладно…

В этот раз мы так и не попали на открытие, в городской толчее за Иркутным мостом я немного отстала от колонны, и мы приехали на Шпиль на три минуты позже остальных. Это сыграло решающую роль: Алексей снова побежал кого-то искать, а между тем на другой стороне дороги выстроилась живописная колонна байкеров на самых разных мотоциклах. Здесь были «Ижи» и хромированные «Хонды», красивые девчонки в открытых топиках, в коротеньких шортиках, с длинными, развевающимися волосами без вопросов прыгали на заднее сиденье к кожаным парням и жарко обнимали их сзади, парни выпячивали челюсти, стараясь быть мужественнее. Один из парней надел пластмассовые рожки, которые светились, кто-то был в ковбойской шляпе и сапогах, у кого-то на носу красовался карнавальный свиной пятачок. Наверное, все это и было в какой-то мере карнавалом, игрой, в которую можно было от души поиграть всего несколько раз в году. Поиграть открыто, не скрываясь, не стесняясь, более того, гордясь тем, что ты не такой, как все. На одном из мотоциклов я увидела Пантеру с распущенными волосами в черной кожаной кепочке. Она сидела пассажиркой на «Волке». Пантера узнала меня и махнула рукой.

Чадящая, рыкающая движками колонна вдруг разноголосо засигналила, возвещая о начале движения, и тронулась с места. Белецкий со своими ребятами свернул в одну сторону, иркутяне – в другую, и через тридцать секунд у Шпиля никого не было.

Пока мы разворачивали мотоциклы, пока пропускали нескончаемый поток машин, который шел с набережной, было уже поздно. Когда свернули на набережную, там никого не было, как будто никто и не собирался здесь еще пять минут назад. На какой площадке проходит открытие, мы не знали, и заметались по Иркутску. Я старалась не отставать от Алексея. Оказалось, мы не одни такие: через какое-то время к нам присоединилось два «Ижика» - ребята тоже опоздали и не знали, куда ехать. Нам было не так уж и обидно, – один из мотоциклов прибыл из далекого поселка Залари, ребята потратились на бензин и никуда не попали. Мы старались помочь им изо всех сил, съездили даже в единственный в Иркутске мотомагазин, который был в центре Иркутска, и даже пытались разыскать какую-то турбазу на сорок шестом километре Байкальского тракта, - сюда байкеры должны были приехать после «культурной программы», но так и не нашли. Несолоно хлебавши мы вернулись домой, и я выслушала длинную тираду от Алексея по поводу своего поведения.

- И главное – он завелся! – кричал он. - Она не может его завести сама на улице. Нет, ни за что! Она не может сама завести его на стоянке! Но тут – она его завела!

Я молчала и терла синяки и шишки, набитые на асфальте. Я давно заметила, – он очень любит, когда у меня все получается, но часто не может простить, если у меня что-то не выходит. Подозреваю, что это вообще свойство мужчин – любить только удачливых. И в самом деле, кому нужны неудачники?

В четверг я открыла газету и прочитала, что про меня написал Митя: «…всем известная девушка на «Урале» забыла, где у мотоцикла тормоза… ударила тюнингованный под стрит-файтер «ИЖ» Яна Устимова, над которым парень трудился всю зиму.… Но и после этого она не реагировала на замечания и ехала по осевой, мешая движению встречных автомобилей…»

Это меня доконало. Да не забыла я, где тормоза, и по осевой не ехала, а ехала по своей полосе, просто не жалась к обочине, чтобы не затирали. Да и видеть сволочь-Митя этого не мог, потому что ехал в машине далеко впереди, а писал то, что ему говорили другие, скорее всего, Радик, который помешан на безопасности, поэтому и не ездит на мотоцикле. Сидели на Байкале у костра, пили пиво, обсуждали меня…

Я заплакала. Я плакала и плакала и не могла остановиться. А ведь надо было еще купить пива и идти к Яну, мириться, он-то уж тут точно не в чем не виноват, а виновата перед ним я. Вообще кругом виновата я! Я-я-а!

И тут меня стал утешать Алексей. Он сидел рядом, гладил по плечу и сдержанно вздыхал. Вздыхать-то он вздыхал, а вот идти в сервис к Белецкому отказался наотрез.

- Не пойду! – рубанул он. - И пивом их поить не буду! Обойдутся! А ты не реви, в понедельник двенадцатое, поедем в Новосибирск, у меня отпуск начинается.

…И мы поехали в Новосибирск. Это было большое путешествие – две тысячи километров туда и две тысячи – обратно. И я в первый раз поняла, что это такое – её Величество Дорога, и на себе ощутила её волшебные, ни с чем не сравнимые чары. Стоит один раз, один только раз вкусить этих соленых от озона капель дождя и вкус песка и пыли на зубах, ощутить запах нагретого солнцем асфальта, гудрона и легкий, почти неуловимый аромат бензина и моторного масла, смешанный с запахом березовой листвы, сухой хвои и болотных трав, попробовать сладкого чаю, настоянного на смородиновых листьях и сытного варева, которое готовиться из макарон, тушенки и специй из разных пакетиков на крохотном бензиновом примусе, в который каждые двадцать минут надо доливать топливо, увидеть бесцветную ленту асфальта, на которой в жаркий день стоят миражи, поглядеть на острые, как пики, черные ели на горных серпантинах и мягкие дубравы, убегающие назад по обочине дороги, услышать свист холодного утреннего ветра на трассе и надоедливый писк комаров на стоянке, вечерние трели соловья и неукротимый рев тяжеленных фур, от которых дрожит под ногами земля. Все это, все вместе и многое, многое другое и составляет тот непередаваемый колорит, который невозможно выразить словами, который не передают камеры и фотоаппараты, который нужно просто впитывать всей кожей, наслаждаясь и понимая – этот миг прекрасен! – он не повторится больше никогда. Никогда. Никогда больше. И будь счастлив, что он есть.

Первую ночь мы провели где-то под Тулуном, в березнячке. Рядом была сортировочная станция, и всю ночь нудный женский голос объявлял, куда и по какой ветке идут поезда и движутся вагоны. Полиэтилен на палатке хлопал, и мне казалось, что рядом с палаткой кто-то ходит. Утро ушло на то, чтобы запаять оборвавшийся тормозной тросик на примусе с помощью отвертки и аспирина.

В этот день мы увидели, что представляет собой федеральная трасса – единственная дорога, которая соединяет запад и восток страны: между Тулуном и Тайшетом пошла гравийка, чередующаяся с кусками разбитого асфальта. «Урал» трясло, как в лихорадке, на укатанных гравийных участках, а там, где только что прошел грейдер, который собирал из придорожных канав весь мусор и высыпал его на середину дороги, мотоцикл становился неуправляемым. Над дорогой стоял туман из песка и пыли, перегонщики, которые гнали залепленные скотчем по самую крышу машины с Владивостока на запад, неслись по дороге, не жалея подвесок, и после каждой машины я ничего не видела, как минимум, две минуты. Я зажмуривалась, чтобы хоть как-то уберечь глаза, но это не помогало, по щекам текли слезы, куртка и мотоцикл покрывались толстым слоем песка, и я каждый раз вынуждена была останавливаться, чтобы проморгаться. Местами слой песка и пыли на дороге был глубиной по щиколотку, ботинки взяли в ней, как в болоте, заднее колесо возило, левиафаны КАМАЗов и «МАНов» проносились мимо, не обращая внимания на какую-то мошку под колесами. Они обдавали меня очередными водопадами песка, мотоцикл то и дело падал, я выбивалась из сил… Алексей был терпелив, он мог бы уехать вперед и жать меня где-нибудь уже на асфальте, но он останавливался каждый раз, когда видел, что я больше не в силах ехать, помогал поднимать мотоцикл, подбадривал.

Мы ехали допоздна, уже вечером по разбитой объездной дороге, на которой зияли черные пасти глубоких выбоин, миновали Тайшет. Алексей устал еще сильнее, чем я, это я поняла, когда он свернул на одностороннюю улицу – решил, что стрелочка на синем фоне именно ему показывает, где объездная.

Не знаю, почему, но во всех шоферских байках водителей Тайшет считался логовом бандитов, которые нападали на автомобили на федеральной трассе М 53. Водителей, как правило, убивали, и если кто-то мог выжить, то только благодаря удачливости. Бандиты разбирали автомобиль на запчасти и быстро, за копейки, сбывали. Не то, чтобы таких банд не было в других городах, но в страшных историях речь всегда шла именно о Тайшете, да и по телевизору то и дело говорили об очередном приговоре тайшетским отморозкам, так что, в любом случае, ухо нужно было держать востро.

Мы хотели отъехать подальше от города и встать лагерем где-нибудь в лесу, но обнаружили, что кругом, покуда хватало глаз, простирались болота, а то и вовсе со всех сторон блестела черная гладь воды. Мы ехали и ехали в сгущающихся сумерках и понимали, что нужно остановиться, но места для стоянки не было, и не было даже возможности просто съехать с трассы.

Наконец, Алексей заметил сворот, который шел куда-то вверх, на сопку.

Здесь, на горе, был небольшой заброшенный карьер. Когда-то в нем добывали мрамор и песок, но уже давно здесь никто не появлялся. Алексей отстегнул от мотоцикла платку, вытряхнул её из мешка и расстелил на земле… И в этот момент я поняла, почему здесь давно никого не было. Целые облака крупных, голодных, как упыри, рыжих комаров облепили нас со всех сторон. Уехать мы не могли, потому что уже стемнело. Я бормотала ругательства и сгребала с себя комаров, Алексей был более стойким, – он спокойно установил палатку, велел мне залезть внутрь и больше не вылазить оттуда. Кажется, он даже не чувствовал укусов. Я опрыскала реппелентом вход, приняла из рук Алексея вещи. Он хозяйничал снаружи, я – внутри. Вдвоем мы все же сгоношили ужин и поели. Уже в кромешной тьме Алексей пошел замкнуть мотоциклы тросиком и сообщил мне о том, что рядом с палаткой обнаружил светлячка, – он светился в земле, а вытащить его, чтобы показать мне, Алексей не мог, сколько не старался, тот, словно завороженный клад, уходил все глубже и глубже в землю. Светлячки - невидаль для нашего края, и посмотреть на чудо пошла и я. Низкие тучи норовили пролиться дождем, с надрывом кричала печальная птица, а где-то совсем рядом с палаткой визгливо скрипело дерево. В земле зеленоватым, инопланетным светом сияло что-то, что невозможно было вытащить из земли, потому не было там ничего, что могло светиться, но вот – светилось же! Мы потоптались рядом, да и плюнули, – хотелось спать. Это странное свечение стало причиной моих ночных кошмаров, которые лезли в голову до рассвета. Я припомнила все дешевые фантастические фильмы с жуткими инопланетянами, все глупые, дурацкие книжки, которые прочитала на эту тему, сюжеты причудливо переплетались в дремавшем мозгу, я вздрагивала от скрипа дерева и крика птицы, ворочалась с боку на бок, завидуя похрапывающему Алексею, который оправдывал свое собственное изречение: меньше читаешь – здоровее будешь, и спал безмятежным сном хорошо уставшего человека.

Он растолкал меня, когда было только семь утра. Несмотря на ранний час, палатка уже успела нагреться, и было душно. Оказалось, что у нас отчего-то распухли лица и отекли кисти рук, – пальцы стали толстыми и неловкими. Завтракать пришлось на ходу, – мы гуляли вокруг палатки с кружками чаю в руках, за каждым из нас летело серенькое облачко комаров, но кусать успевали только самые прыткие.

Я заметила, что много времени у нас уходило на сборы, – Алексей тщательно упаковывал каждую сумку, а потом в определенном порядке крепил их на мотоциклах. Можно было бы нарушить порядок, но тогда обязательно что-нибудь оставалось непристегнутым. Оказалось, что среди наших немногих вещей легко можно потерять все, что угодно – теплое трико, таблетки, фонарик, бандану и даже котелок. Все нужное оказывалось внизу, а сверху были навалены ненужные вещи. Если Алексей перекладывал вещи так, чтобы под рукой было именно то, что нужно, то вскоре мы понимали, что эти вещи уже совсем не нужны, а нужно то, что снова лежит на самом низу.

К обеду я стала ненавидеть бабочек. Не знаю, какие уж там биоритмы регулируют их численность, но в этот год их было много, так много, что через какое-то время я уже без сожаления давила их колесами – никакая сила не могла их заставить взлететь. Они белесым ковром покрывали обочины, облепливали берега ручьев и речек, лезли в лужи. Но главное, - тысячи и тысячи их кружились над дорогой, вылетая на теплый асфальт из сырого полога леса. В любовном экстазе они исполняли свой последний смертельный танец, кружились в прозрачном, солнечном воздухе в бездумном хороводе, чтобы через мгновение размазать свои желтенькие кишочки по моему шлему, по куртке, по мотоциклу. Я стала подумывать, что в этом, наверное, и заключается весь смысл их коротенькой беззаботной жизни – вылупиться из куколки, вылететь на трассу и умереть. В-вам! – это резонировало стекло шлема, когда в него врезалась бабочка. Шпок! - это бабочка разбивалась о куртку. Тынь! – это еще одна размазывалась по шлему. Но "Уралу" было все нипочем, - двигатель пел, на асфальте далеко впереди то и дело разливалось море воды – это было миражом, не раз и не два я начинала притормаживать, чтобы убедиться, что ехать безопасно, но асфальт был сухой и белый, а океан воды оказывался шуткой нагретого солнцем воздуха. Алексей впереди танцевал на «Соло» словно бы даже чуть-чуть над дорогой, я видела его белый шлем, плечи с кожаными погончиками косухи и сумки, из-за которых казалось, что мотоцикл в два раза больше. Вся эта махина держалась на тоненьком колесе, которое бежало по дороге вперед, я смотрела на него и все время хотела догнать. Но «Соло» уходил все дальше и дальше, и я успокаивалась, оставляя ручку газа в покое.

Следом за Алексеем по белому асфальту бежал солнечный зайчик, – отсвет от зеркала заднего вида, он тоже играл в догонялки. Зайчик мелко дрожал, когда «Соло» попадал в ухабы, и несся что есть духу вслед за мотоциклом, когда дорога становилось ровной. Иногда я старалась посмотреть, а бежит ли такой же зайчик за мной, оборачивалась, но мотоцикл начинал вилять, и я хваталась за руль, удерживая «Урал» на дороге.

О чем я думала на больших перегонах? Да ни о чем конкретно и обо всем сразу: об Алексее и о работе, о мотоциклах и о том, что если мой переделанный «Урал» выйдет из строя, но наладить его будет трудно – двигатель входил в раму с таким «миллиметражом» что на дороге вдвоем мы его вынуть не сможем. Иногда я впадала словно в транс – непонятное, смутное состояние, кода ты полностью контролируешь все, что происходит на дороге, но при этом не отдаешь себе отчета в том, что происходит с тобой. Я приходила в себя от того, что на дороге появлялась встречная машина или Алексей начинал мигать поворотником, и даже не могла вспомнить, о чем я думала, и что происходило на моем пути за это время.

Один раз я увидела потрясающую по своей красоте картину. Это можно было принять за галлюцинацию, за горячечный бред больного тифом, если бы это не было так потрясающе прекрасно: мы неслись вперед по шоссе, а по грунтовой дороге наперерез нам бежали, нет, не бежали, летели, еле касаясь копытами земли и крыльями расправив гривы и хвосты, два чудесных коня. Они были серыми в яблоко, серебряные гривы развевались на ветру. Позади оставались распахнутые ворота завода, и кто-то бежал и что-то кричал вслед в безуспешной попытке вернуть… Они были чем-то похожи на нас, и было в их побеге что-то такое, от чего у меня перехватило дыхание, и словно что-то свело в солнечном сплетении. Тоска и печаль, красота и мечта, радость и трагедия, - все сплеталось в этом безудержном рывке. И я в один миг увидела все: раздувшиеся ноздри и гладкую мускулатуру на груди, волоски гривы, которые заплетал вольный ветер, и капли слюны на губах. Я не могла видеть все это на таком расстоянии, не могла, но – видела. И ничего нельзя было с этим поделать. И сами собой на ум пришли строчки, которые пелись когда-то давно:

Видел я часто сон беспокойный,

Как за далекой рекой,

Под облаками, над колокольней

В небе летит серый в яблоках конь…

Опомнилась я не сразу, а когда остановились отдохнуть, я спросила Алексея, видел ли он коней. Оказалось, нет…

В первый раз нас остановили на посту ГИБДД на въезде в Красноярский край. Я вслед за Алексеем свернула на обочину и заглушила мотоцикл. Честно говоря, когда мы поехали, у нас были серьезные опасения по поводу моего мотоцикла. Дело в том, что мотоцикл с коляской, а именно так был зарегистрирован мой мотоцикл, категорически запрещен заводом изготовителем к эксплуатации без коляски. А у меня разве что заднее колесо переделано не было. Я несколько раз пыталась как-то разрешить этот вопрос, но местные гаишники были резки: переделке можно было подвергать только бак и сиденье. Все, что относилось к рулевой, к ходовой и к тормозной системе переделывать нельзя. Точка. Я уже не говорю об отсутствующей коляске. Был, конечно, где-то там, на западе таинственный город Серпухов, в котором производили экспертизу переделок и узаконивали их, но это было из рубрики «мечта миллионера», проще было на Луну слетать. Талон техосмотра мы нагло купили. У кого и как, история умалчивает. Настал момент истины – или мотоцикл у меня отберут, или все будет нормально.

- Сержант бур-бур… бур… бур.. документы… - все что я смогла расслышать от подошедшего гаишника. Передо мной был рослый молодой мужчина приятной внешности, и даже глаза были осмысленными и не были похожи на служебные пуговицы.

Я вежливо поздоровалась самым приятным голосом, на который была способна, и стащила с лица бандану. У гаишника глаза полезли на лоб, а я, довольная произведенным эффектом, слезла с мотоцикла и протянула ему документы. Напрасно я беспокоилась о каких-то циферках в свидетельстве о регистрации, он посмотрел на документы мельком и забегал вокруг мотоцикла в восхищении.

- А это заводское? А крышки цилиндров полированные – это на заводе такие делают? А ребра охлаждения такие ровные – неужели стали делать такое литье? А что, теперь такие вилки ставят? А амортизаторы? Они же жесткие для одиночки!

Он был в таком восторге от меня и от мотоцикла, что мне было стыдно врать, но пришлось, а куда мне было деваться? Признаться, что мой мотоцикл – вне закона?

Да заводской, ответила я ему, да, крышки полировали сами, хотя уже и такие на заводе в Ирбите делают, ребра охлаждения доведены до идеального состояния напильником, да, вилки теперь ставят такие, а на амортизаторах конструкция сохранена, зато пружины стоят более мягкие.

Он расспросил, куда и откуда мы едем, вручил мне документы и козырнул:

- Счастливого пути!

Я повернулась к "Уралу" и обнаружила, что мотоцикл стоит, наклонившись, минимум, на сорок пять градусов. Однако, подножка отогнулась, надо было потолще ставить.

Я топнула по кику, перекинула ногу через сиденье и рывком подняла оппозит в вертикальное состояние, сама удивившись своей силе. Улыбнулась гаишнику, натянула бандану поглубже на нос и стартовала вслед за Алексеем.

Фу!.. Как неудобно получилось...

Вечером мы заблудились в Красноярске. Это произошло по глупой случайности: Алексей, вместо того, чтобы спрашивать дорогу на Кемерово, спросил дорогу на Красноярск. Его понять можно: не мог же он знать, что в этот момент мы уже практически были в городе! Кругом были дачи и лес. Продавец ночного ларька ткнул пальцем по направлению к центру, и мы ломанулись туда. Сперва свернули на широкую улицу, потом выехали на улицу еще шире, а потом оказались на шестиполосном проспекте с сумасшедшим движением. Такие улицы мы видели только по телевизору. От снующих туда-сюда машин у меня да и Алексея закружилась голова, и мы сделали безуспешную попытку вернуться, но у нас это не получилось, потому что свернуть на ту же улицу не позволил знак, а куда ехать дальше, мы не знали. Когда мы замешкались перед светофором, решая, куда же лучше ехать, я услышала жуткий скрежет тормозов сзади и сигнал клаксона и поняла, что кто-то только что чуть на саданул меня бампером по заднему фонарю. Алексей резко обернулся назад. Таких умелых, отборных матерков я от него еще не слышала. Это подействовало, автомобилист взял правее и объехал нас. Мы торопливо свернули куда-то с проспекта и остановились на автобусной остановке возле красивого кирпичного здания за ажурным, кованым забором. Было непонятно, что делать дальше.

Алексей несколько раз пытался выяснить, куда ехать, у водителей рейсовых автобусов, но они не слушали его, им нужно было работать, а пешеходы смотрели на нас недоуменно. В общем, мы привлекали всеобщее внимание, и кто-то даже попытался с нами заговорить, а вот помочь нам, увы, никто не мог. Через полчаса мы отчаялись, – в раскаленном городе было жарко, хотелось пить, хотелось переодеться… Я села на мотоцикл и пригорюнилась, не ожидая на этот раз от судьбы ничего хорошего. Но она смилостивилась над нами и подарила нам Вовчика. Мордатый, плотный Вовчик таксовал на вишневой «семерке», быть может, ему было скучно, или у него в работе был перерыв, но он оказался единственным человеком, который откликнулся на просьбу о помощи. Он поинтересовался, откуда мы, и тут же рассказал, что служил в Ангарске.

- Я проведу! – загорелся он.

Мы переглянулись и попрыгали на мотоциклы. Никогда до этого я не ездила по незнакомому городу со скоростью в сто десять километров час. Вовчик мелькал где-то впереди, играючи перестраивался с полосы на полосу и немало не заботился, поспеваем ли за ним мы. Алексей поспевал. А вот со мной дело обстояло хуже. Я попыталась перестроиться вслед за Вовчиком, но мимо меня, сигналя, пронеслась «Газель», с другой стороны ко мне прижимался «УАЗ», куда же деваться мне, ребята? Я с головокружительной скоростью ныряла куда-то вниз, потом взмывала вверх, поворачивала направо, налево, прыгала по трамвайным рельсам, на всей скорости влетела под знак «Движение запрещено». Все это напоминало уже не поездку по городу, а бесконечный стрит-рейсинг. Наконец, я вылетела на кольцо, огражденное высоким бетонным забором, и поняла, что больше не вижу впереди ни Алексея, ни Вовчика. Все, заблудилась…

Еще по инерции, надеясь на лучшее, я свернула куда-то и оказалась на втором кольце. Надо остановится, иначе меня никто никогда не найдет… Я остановилась в тени высоких тополей и спросила мальчишку на мотороллере, как выехать отсюда в сторону Кемерово. Он странно посмотрел на меня, что-то начал говорить, но так и не смог объяснить, куда ехать. Потом ко мне подскочил какой-то высокий стройный юноша в белой рубашке.

Дата добавления: 2015-06-25