Божественный ребенок 8 страница

Очерки о современных событиях

почему мы видим у племен обычай инициации, введения во взрослость, пройдя который индивид сбрасывает узы, соединяющие его с семьей, а в действительности — со всей его предыдущей самотождественностью, и через ритуальную смерть возрождается затем уже в качестве члена племени. Кроме того, существовали такие древние цивилизации типа Египта и Вавилона, где индивидуальность была сосредоточена в лице царя, в то время как рядовой индивид оставался безымянным. Или вот еще: можно наблюдать целые семьи, где на протяжении поколений индивидуальность имени нивелировала ее носителей; или длинная череда японских художников, отрекшихся от своих имен и принявших имя своего учителя, к которому просто добавлялся номер. Тем не менее великим, выдержавшим проверку временем достижением христианства было то, что в противовес архаическим системам, которые основывались на первоначальной проекции психических содержаний, оно одарило судьбой бессмертной души каждого отдельного человека, а не только, как в древнейшие времена, исключительно царей. Но здесь обсуждение того, в какой мере это христианское нововведение представляет достижение человеческого сознания и вообще культуры, зашло бы слишком далеко, ибо такое нововведение положило конец проекции наивысших ценностей индивидуальной души на личность царя или каких-либо других привилегированных особ. На этой стадии присущее природе человеческого существа стремление к сознательности, моральной свободе и культуре оказывается сильнее, чем давящее душное принуждение тех проекций, которые беспросветно держат человека узником во тьме бессознательного и выталкивают его в ничтожность существования. Сделанный шаг вперед возложил на человечество и тяжкий крест — муки сознания, морального конфликта и двусмысленности собственного мышления. Задача, которую возлагает сознательно развитие, настолько трудна, что если и может быть выполнена, то лишь через постепенный процесс, длящийся столетия. За решение этой задачи должно быть заплачено тяжелым трудом в борьбе со всеми теми силами, которые беспрестанно склоняют нас на гораздо бо-

лее легкий путь бессознательного. Выбравшие путь бессознательного полагают, что задачу можно безболезненно оставить «другим» или же, в крайнем случае, анонимному Государству. Но кто же эти «другие», эти сверхлюди — ибо они должны быть таковыми, кто такой сильный, чтобы сделать то, что не в состоянии сделать даже эта среднестатистическая персона, средний индивид? Нынешние приверженцы сугубо бессознательного пути — люди, чья природа. мышление, чувства — все точнехонько соответствует нашему собственному, за исключением того, что они — искусные мастера оставлять дела другим. А кто такая, в конце концов, сама Держава? Это — скопление всех тех ничтожеств, из которых она сделана. Если бы ее можно было бы персонифицировать, в результате бы получился индивид или, скорее, чудовище, которое интеллектуально и этически стояло бы на гораздо более низкой ступени, чем большинство индивидов, из которых оно было бы составлено. Ибо это чудовище воплотило бы в себе лишь массовую психологию, добравшуюся до высшей власти. Вот почему христианство и в свои лучшие дни никогда не соглашалось с верой в Державу, но ставило перед человеком вселенскую цель, которая должна бы освободить его от принудительной власти его проекции на этот мир, где господствует дух тьмы. Оно дало человеку бессмертную душу, которая может стать ему точкой опоры, чтобы перевернуть мир. Оно дало человеку это, показывая, что его цель — не власть над этим миром, а достижение Царства Божьего, имеющего все основания в его душе.

Как человек не может существовать без общества, так не может он существовать без кислорода, воды, белка, жиров и так далее. Как и все это, общество — одно из необходимых условий бытия человека. Но было бы нелепо настаивать на том, что человек существует для того лишь, чтобы дышать воздухом. Точно так же нелепо говорить, что человек существует ради общества. «Общество — не что иное, как понятие симбиоза групп человеческих существ. А понятие — не носитель жизни. Единственный и естественный носитель жизни — это индивид, и эта истина верна во всей

Очерки о современных событиях

природе'. «Общество» или «Держава» — это скопление носителей жизни и как организация их — одно из самых важных условий жизни. Поэтому не вполне истинно высказывание, что индивид может существовать лишь в обществе. Во всяком случае человек может существовать без Державы намного дольше, чем без воздуха.

Если политической цели позволили стать преобладающей, несомненно, может случиться, что второстепенное выйдет на первый план. Индивид облапошен собственным, принадлежащим ему по праву предназначением, и две тысячи лет христианства выкинуты прочь. Вместо сознательного бытия, расширенного выведением проекций, прозябание, суженное тем, что общество, которое само по себе просто условие существования людей, стало самоцелью. Общество — это величайшее искушение для бессознательного, и массы с неизбежностью проглатывают не рассчитывающего на себя индивида, низводя его до состояния беззащитной частицы. Держава, претендующая на все и вся, не станет меняться только ради того, чтобы психотерапия могла осуществить свое право помочь человеку выполнить свое естественное предназначение. Без этого права психотерапия будет лишь техникой решения простой задачи — повышения общественной эффективности. Душе придется всю жизнь расплачиваться своею собственною жизнью, и станет она функцией, которой будут пользоваться так, как Держава сочтет нужным. Наука психология должна будет опуститься до изучения средств, 'Песталоцци: «Ни учреждения, ни системы, ни способы образования, установленные для масс и нужд людей как целого, какие бы очертания и формы они ни принимали, не служат развитию человеческой культуры. В огромном большинстве случаев они полностью непригодны для этой цели и прямо противоположны ей. Наша раса развивает свои человеческие качества только от лица к лицу, от сердца к сердцу. Такое может происходить только в маленьких кругах, постепенно разрастающихся все больше в тепле чувства и любви, истины и доверия. Все средства, необходимые для воспитания человека, сделать его гуманней, сделать его настоящим человеком — в руках индивида и тех институтов, что близко. интимно связаны с его сердцем и разумом. Они никогда не были и не бу дут относиться к массам. Они никогда не были и не будут делом цивили зации» (E d e m. Rascher and К·, Zurich, 1927. S. 187).

к. г. юнг

систематически эксплуатирующих психический аппарат. Что до ее терапевтических намерений, то успешное повсеместное введение пациентов в Государственную машину будет критерием успеха лечения. Но с того момента, когда требуемого можно будет быстрее достичь созданием полностью бездушного индивида, то есть созданием индивида как можно более бессознательного, все методы, приводящие к увеличению сознательности, одним махом станут устаревшими, и лучшее, что предстоит, это вытаскивание из чулана прошлого всех тех методов, что когда-то использовались для убережения человека от процесса становления сознания из его бессознательных содержаний. Искусство психотерапии, таким образом, будет вынуждено столкнуться с полным упадком'.

Такова, в общих чертах, альтернатива для психотерапии в нынешние времена. Ход будущих событий покажет, придется ли Европе, полагающей, что она уже избежала средневековья, во второй раз на столетия окунуться во мрак Инквизиции. А это вполне может случиться, если тоталитарные претензии Державы насильственно будут доведены до конца и постоянно будут поддерживаться. Самая проницательная личность не сможет отрицать, что организация нашего общества, называющегося Державой, не только ощущает сильный зуд увеличить свою власть, но и вынуждается обстоятельствами делать это. Если это происходит при свободном согласии и вызвано тем, что граждане Державы понимают, что творят, тогда в"качестве результата будет толь-

' Песталоцци: «Из существования в общности наша раса может снять урожай только цивилизации, но не культуры».

«Верно ли, что мы каждый день не замечаем того, что божественное дыхание слабости в человеческом чувстве и восприимчивость к истине, запрятанную глубоко в духе, гораздо легче задушить у людей, составляющих массы, и их чиновников, когда стадоподобное скопление людей становится более обширным и более важным и когда чиновничество, представляющее законную концентрацию власти масс, чувствует себя свободней и обладает большой силой?»

«Человек, живущий в общности, что не больше, чем просто коллективный человек, погружается в бездну дьяволов цивилизации и, похороненный этими дьяволами, прекращает стремиться и ищет не больше, чем дикое животное в рысканье по лесу» (Песталоцци. Loc. cit., p. 189).

Очерки о современных событиях.

ко добро. Если, наоборот, такое происходит из-за того, что люди решили для себя более удобным уклониться oi трудных решений или из-за недостатка сознательности, тогда индивид подвержен верной опасности прекратить свое существование как человеческого существа. Случись такое, исчезнут отличия Державы от тюрьмы или термитника.

Хотя достижения индивидуального сознания соответствуют естественному человеческому предназначению, это — не единственная цель последнего. Конечно, стремлением образованных людей не может быть только стремление создать анархический сгусток простых элементов жизни. Это бы слишком напоминало непризнанный идеал крайнего индивидуализма, который сам по себе лишь болезненная реакция на столь же неадекватный коллективизм. В противоположность им естественный процесс индивидуализации вызывает у человека сознание своей связи с общностью именно потому, что он вводит в сознание бессознательное, являющееся общим фактором, объединяющим человечество. Индивидуализация означает — стать наедине с собой и в то же время с человечеством, поскольку в конечном счете и один — человеческое существо. Когда обеспечена такая основа развития индивида, есть гарантия, что организованное нагромождение индивидов в Державе — даже в Державе, обладающей сильной центральной властью, — увенчается образованием не безымянной толпы, о сознательной общности. Обязательным для этого, однако же, должно быть условие, что человек будет способен вырабатывать свои индивидуальные решения с полной свободой и сознательностью. Без свободы и независимости индивида не получится истинной общности; и стоит предположить, что без такой общности даже независимый и обретший внутреннюю уверенность индивид не долго будет процветать'.

' Более чем 100 лет назад, при обстоятельствах, не очень отличающихся от сегодняшних, Песталоцци сказал: «Человеческая раса не может поддерживать свое общественное единство без наличия некоей силы, создающей порядок. Закон и искусство — это силы культуры, которые объединяют людей как индивидуумов в независимости и свободе. Действующие силы простой цивилизации объединяют людей друг с другом в массы властью одной только силы, не учитывая ни свободы, ни закона, ни искусства». (Loc. cit., р. 186).

Более того, и общему благу лучше служат мужчины и женщины, когда они личности независимые. Обладает ли сегодня человек зрелостью, необходимой для этой решимости, это другой вопрос. Заметим все же, что и решения, отчаянно предвосхищавшие естественное развитие, одинаково сомнительной ценности. Невозможно достаточно долго к фактам природы применять насилие. Они — как вода с ее способностью просачиваться сквозь, они подмывают любую систему, которой не хватает внимания учесть эти факты, и раньше или позже вызывают ее падение. Но тому правлению, где при ведении государственных дел хватает ума предоставить природе возможность чувствовать себя свободно, — а ее частью является дух — нечего бояться преждевременного падения. Возможно то, что европеец хочет, да и ему требуется, наверное, большей меры власти, — это оскорбительный признак его духовной незрелости. Но мы все-таки поставлены перед фактом, что бесчисленные в Европе миллионы (при недостойном соучастии так называемых реформаторов, чье ребячество — тоже от недостатка традиции), избежали Patris potestas' царей и императоров лишь для того, чтобы пасть беспомощными и бесчувственными жертвами любого вида силы, которая хочет присвоить себе авторитет. Незрелость человека — это факт, с которым мы должны считаться.

Мы в Швейцарии живем не на какой-нибудь там малой планете, вращающейся в безвоздушном пространстве, но на той же земле, как и все. Мы точнехонько в середине этих проблем, и если мы бессознательны, мы точно так же, как другие нации, падем их жертвами. Самое опасное будет тогда, когда мы вообразим, что мы на более высоком уровне сознания, чем соседи. В то же время было бы ошибкой для горсточки психологов и психиатров, каковыми мы и являемся, переоценить свою роль, или, как мне хочется сказать более пышно, мне бы хотелось все-таки подчеркнуть, что как раз именно потому, что мы психологи, наша первейшая задача и долг — понять психическую ситуацию нашего времени, ясно осознать его вызов нам и те проблемы, с которыми мы по его милости сталкиваем-

'Patris potestas (лат.) — отцовская власть. — Примеч. пер.

ся. Даже если наш голос слишком слабый, мы можем утешиться поговоркой китайского мастера: «Когда просвещенный человек один и думает, его услышат за тысячу миль».

Лиха беда начало. Поэтому мы не против трудоемкой. но делаемой на совесть работы, с тяжелыми случаями отдельных людей, даже если цель, к которой мы стремимся лежит в недостижимой дали. Одно дело нам под силу — развить и привести в зрелое состояние отдельных людей Если мы убеждены, что индивид — носитель жизни, тогда мы служили предназначению жизни и тогда результатом наших усилий будет хотя бы одно дерево, приносящее плоды. пусть даже тысячи других бесплодны. Но тот, кто принимается помогать всему, что хочет дорасти до наибольшей высоты, вскоре поймет, что сорняки, которые всегда росли пышнее всех, вымахали у него над головой. Поэтому я считаю, что наивысшая задача психотерапии сегодня — преследовать единственную цель, цель развития индивида, При этом наша работа пойдет дорогой естественных усилий развития в каждом отдельном человеке наиболее возможной полноты жизни, ибо только в каждом отдельном человеке жизнь может исполнить свой смысл — а не в птице, которая сидит в золотой клетке.

ПСИХОТЕРАПИЯ И мировоззрение

(Вступительное послание к дискуссии на Встрече Швейцарского общества психологии. Цюрих, 26 сентября 1942 г.)

Психотерапия развивалась из практических и наскоро придуманных методов, поэтому она существовала задолго до того, как смогла посвятить время обдумыванию собственной интеллектуальной основы. Эмпирическая психология поначалу близко держалась физических, а позже — физиологических

'Weltanschauung (нем.) переводится и как «философия жизни», и как «мировоззрение». В английском издании этот термин переведен как «философия жизни». — Примеч. пер.

к. г. юнг

представлений, и только после долгих колебаний решилась на сложные явления, составляющие ее собственную область деятельности. Точно так же и психотерапия была вначале только вспомогательным методом и лишь постепенно освободилась от представлений медицинской терапии и подошла к пониманию того, что имеет дело не столько с физиологическими, сколько с психологическими постулатами. Иначе говоря, она сочла необходимым поставить те психологические проблемы, которые быстро вышли за рамки экспериментальной психологии тех дней с ее элементарными утверждениями. Нуязды терапии потребовали постановки крайне сложных по меркам этой, еще новой науки факторов, и ее практикующим врачам зачастую недоставало «инструментария». Поэтому неудивительно, что вначале появилось ошеломляющее разнообразие идей, теорий и точек зрения в дискуссиях, обсуждающих психологию, обязанной, если можно так выразиться, своим существованием терапевтической практике. Едва ли стоит набрасываться на постороннего наблюдателя, если у него сложилось представление об этом, как о вавилонском столпотворении. Такая неразбериха была неизбежна, ибо, как со временем стало понятно, психику нельзя лечить, не беря человека как целое, включая сюда и самые конечные, самые глубинные аспекты, тем более что и больное тело нельзя излечить, не учитывая целостность его функций, — или скорее, как настаивают некоторые представители современной медицины, целостность самого больного человека.

Это важнейшее — по своей сложности — психическое обстоятельство теснейшим образом связано со всеми моментами человеческого бытия. Да, элементарные психические явления очень родственны физиологическим процессам тела, и не существует ни малейшего сомнения, что физиологический фактор образует хотя бы один полюс психического космоса. Инстинктивные и аффективные процессы и вся та невротическая симптоматика, появляющаяся, когда эти процессы нарушены, явно опираются на физиологическую основу; но, с другой стороны, некоторые разрушительные факторы, оказывается, могут своей властью превратить физиологический порядок в беспорядок. Если причиной

Очерки о современных событиях

нарушения стало вытеснение, тогда разрушительный фактор, т. е. вытесняющая, подавляющая сила принадлежит к «высшему», психическому порядку. Она не является чем-то элементарным и физиологически обусловленным, а скорее, как показывает опыт, очень сложной детерминантой, типа факторов целесообразности, этических, эстетических, религиозных и иных традиционных факторов, под которые невозможно подвести какую-нибудь физиологическую основу. Эта сфера очень сложных доминант образует второй полюс психики. Опыт показывает, что в определенных случаях здесь энергии содержится во много раз больше, чем на полюсе физиологически обусловленной психики.

Самые первые успехи новой психотерапии и именно психологической области открыли проблему противоположностей, проблему, наиболее характерную для психики. Структура психики фактически настолько противоречива и контрапунктивна, что едва ли можно сделать какое-либо психологическое утверждение без того, чтобы не задеть противоположное.

Проблема противоположностей представляет собой подходящее, идеальное место преломления копий для самых различных теорий, а особенно для частично или вообще нереализованных предрассудков чьего-нибудь мировоззрения. При таком своем развитии психотерапия растревожила осиное гнездо огромных размеров. Давайте возьмем в качестве примера на первый взгляд достаточно простой случай вытеснения инстинктивного желания. Когда вытеснение подвергается распаду, желание выходит на свободу. Когда оно свободно, оно хочет жить и функционировать по-своему. Но это провоцирует рождение трудной — иногда нестерпимо трудной — ситуации. Желание поэтому следует видоизменить, или «сублимировать», как говорят. Как это должно произойти без задействования нового вытеснения, толком никто объяснить не может. Маленькое слово «следует» само по себе доказывает ненадобность терапевта и является признанием того, что он исчерпал свои ресурсы. Последнее средство, призыв к разуму, был бы хорош при условии, если бы человек по природе был animale rationale1, но ведь это не так, и он настолько же без-

'Animale rationale (лат.) — разумное животное. — Примеч. пер.

К. Г. ЮНГ

рассуден, как и благоразумен. Так что разума зачастую недо статочно, чтобы видоизменить инстинктивное желание, по пытаться сделать его приемлемым для рационального порядка Никто не может даже постичь, сколько нравственных, эти ческих, философских и религиозных конфликтов возникает w этой стадии проблемы, факты же превосходят всякое вообра жение. Любой добросовестный и любящий истину психотера певт может многое рассказать об этом, хотя, конечно, не публично. Все современные проблемы, все философские и религиозные сомнения наших дней разожжены, и, если только или психотерапевт, или пациент вовремя не возьмут себя в руки, оба испытают потрясение до глубины души. Каждому придется обстоятельно пересмотреть мировоззрение, и самостоятельно, и вместе. Да, верно, есть произвольные ответы и решения, но и в принципе, и на перспективу они и нежелательны, и не удовлетворяют. Ни один гордиев узел не может постоянно разрубаться — он обладает дурацким свойством каждый раз завязываться вновь.

Задача приведения пациента в соответствие со своим мировоззрением — одна из тех задач, которую по необходимости устанавливает для себя психотерапия, даже если она не углубляется в бездны духа каждого пациента. И надо как-то ответить на вопрос о той измеряющей планке и о том этическом критерии, что должны определять наши действия, ибо может случиться, что пациент станет ожидать от нас разъяснения оснований наших суждений и выводов. Не каждый пациент может позволить себе оставаться в позиции инфантильной неполноценности лишь из-за того, что мы отказали в услуге такого объяснения; совершенно очевидно, что подобная ошибка терапевтической техники выбьет самую почву из-под наших ног. Иначе говоря, искусство психотерапии требует, чтобы терапевт отвечал за тот конечный приговор, который может быть установлен и который заслуживает доверия и оправдан, который доказал свою применимость либо тем, что остановил невротическое раздвоение самого терапевта, либо тем, что не цал неврозу развиться. Терапевт-невротик не заслуживает имени терапевта, ведь невозможно подвести пациента к лучшему состоянию, чем смог достичь сам целитель. Обладание

Очерки о современных событиях

комплексами, с другой стороны, — само по себе не говорит о неврозе, комплексы — это естественные фокусные точки сбора психических событий, и то, что они болезненны, еще не означает, что налицо патологическое расстройство. Страдание — это не болезнь, а нормальный противовес счастья. Лишь тогда комплекс становится патологическим, когда мы уверяем себя, что мы его не имеем.

Мировоззрение, как самая сложная структура в психике, — это противоположный полюс для психики, обусловленной физиологически, и, как наивысшая психическая доминанта, в конечном счете определяет судьбу последней. Мировоззрение — ведущая сила в жизни терапевта, оно формирует суть его терапии. И, казалось бы, изначально мировоззрение — система субъективная, однако обладает возможностью становиться системой строго объективной, и вполне вероятно, что время от времени при столкновении с истиной пациента будет разрушаться, но возродится, обновленная произошедшим. Убеждения легко превращаются в самозащитные приспособления, при этом они имеют тенденцию закостеневать, но теперь они — противоположность чувству жизни. Проверка прочности убеждений — их приспособляемость и гибкость; подобно любой возвышенной истине, они чувствуют себя лучше, признавая свои ошибки.

Не хочу скрывать, что мы, психотерапевты, должны действительно быть философами или философствующими лекарями, или, вернее, мы уже таковы, хотя и не склонны признавать это из-за разительного контраста между нашими концепциями и тем, что в качестве философии преподается в университетах. То, что мы испытываем, еще можно назвать религией in statu nascendi1, ведь когда мы слишком близко приближаемся к невероятно запутанным, определяющим жизнь корням, тогда еще невозможно отделить философию от религии. В то же время постоянное напряжение терапевтической ситуации, вовлекающей так много разрушающих эмоций, впечатлений, не оставляет нам свободного времени для систематического упражнения в умении устанавливать различия или абстрагироваться. Поэтому ни философскому, 'In statu nascendi (лат.) — в состоянии зарождения — Примеч пер

к. г. юнг

ни теологическому факультету мы не можем предложить четкого представления принципов, взятых из опыта жизни.

Наши пациенты страдают от цепей невроза. Они пленники бессознательного, и если мы попытаемся, вооружившись пониманием, войти в царство бессознательных сил, нам придется противостоять тем же силам, которые не смогли сдержать наши пациенты. Подобно врачам, лечащим эпидемии, мы подвергаемся воздействиям угрожающих сознанию сил, и приходится принимать любую разумную предосторожность, чтобы уберечь не только свою человечность, но и человечность пациента от лап бессознательного. Мудрое самоограничение — отнюдь не то же самое, что учебник философии, и страстная молитва, вырывающаяся в момент смертельной опасности, далеко не то же, что теологический трактат. И тем не менее и то и другое — результат религиозно-философской позиции, соответствующей движущим силам жизни в самой непосредственной форме.

Высшая доминанта всегда религиозно-философской природы. Сама по себе она насквозь первобытна и как факт наблюдается во всем развитии у примитивных людей. Эта доминанта обязана своим возникновением любой трудной, грозной, переломной фазе жизни. И это самая естественная реакция на все сильно насыщенные, эмоциональные ситуации. Хотя бывает, что она не видна, остается в тени вместе с той полусознательной эмоциональной ситуацией, которая ее породила. Поэтому совершенно естественно, что эмоциональное нарушение пациента задействует соответствующие религиозно-философские факторы у терапевта. Врач часто чувствует затруднение, отвращение, когда в его сознание входят первобытные содержания такого рода, и он совершенно оправданно предпочитает прибегнуть к помощи философских и религиозных идей, уже нашедших место в его сознании из внешних источников. Такое положение вещей вполне нормально, по-моему, до тех пор, пока дает возможность помочь пациенту найти свое место в одном из защитных институтов, существующих во внешнем мире. Такое разрешение проблемы полностью соответствует и природе, ибо всегда и везде существовали тотемичес-

Очерки о современных событиях

кие кланы, культы и религиозные догмы, призванные придать упорядоченную форму хаотическому морю инстинктов.

Дело усложняется, однако, когда коллективное решение ситуации противоречит натуре пациента. Тогда встает проблема, а готов ли терапевт подвергнуть себя риску разрушения своих убеждений в контакте с истиной пациента. Если терапевт намерен продолжить лечение, ему нужно отправиться вместе с пациентом — в радости или в горе, не подсовывая никаких предуготованных представлений, — на поиски тех религиозно-философских концепций, которые смогут соотнестись с эмоциональным состоянием пациента. Эти концепции возникают в архетипическом оформлении, заново прорастая из той материнской почвы, из которой в конце концов возникли все религиозно-философские системы. Но если все-таки терапевт не готов ради пациента подчинить свои убеждения требованиям ситуации, тогда есть достаточные основания сомневаться, а действительно ли глубоко укоренилась его основополагающая позиция? Вполне возможно, что терапевт не сможет предложить выход из-за того, что стремится сохранить свои убеждения и свою уверенность. Это делает его незащищенным перед угрозой закостенения. Психическая эластичность эксплуатируется чрезвычайно широко, индивидуально и коллективно, но и она не безгранична, а потому в личном распоряжении случается ее так мало, что терапевт действительно не может выйти за пределы определенной степени закостенения. Ultra posse nemo obligatur'.

Самого по себе, отдельного, инстинкта нет, и изолировать его на практике нельзя. Он всегда тесно связан с архетипическими содержаниями, имеющими возвышенный вид, которыми он как оправдывается, так и ограничивается. Другими словами, инстинктивное желание всегда и неизбежно связано с чем-то в природе мировоззрения, каким бы архаическим, тусклым, недостаточно освещенным это что-то ни было. Инстинкт заставляет человека думать, и, если он не думает по своей собственной воле, возникает принудительное мышление, ибо два полюса психики, физиологический

'Ultra posse nemo obligatur (лат.) — никто не должен сверх меры. — Примеч. пер.

к. г. юнг

и духовный, неразрывны. Вот почему нельзя освободить инстинкты без того, чтобы не коснуться духа, точно так же как дух осужден на бессмысленную активность, когда разведен с инстинктивной сферой. Не надо думать все-таки, что связь между духом и сферой инстинктов обязательно гармонична. Наоборот, она исполнена конфликта и предполагает страдание. Отсюда наивысшая цель психотерапии — не перевести пациента в недостижимое состояние полного счастья, а помочь обрести твердость и философское терпение, что даст ему возможность вынести страдание. Жизнь требует для своего исполнения равновесия между радостью и страданием, но так как само по себе страдание — это неудовольствие, то люди, естественно, предпочитают не думать о том, сколько же горя и заботы предуготовано человеку его природным жребием. Например, люди употребляют удобные слова вроде «прогресс» и «величайшее возможное счастье», забывая о том, что само счастье отравлено, если не была исполнена мера страдания. За неврозом часто скрыты все те естественные и необходимые страдания, которые пациент терпел с большой неохотой. Это прекрасно видно на случае с истерическими переживаниями, от которых пациент освобождается в курсе лечения, приняв соответствующее психическое страдание, которого стремился избежать.

Дата добавления: 2015-06-25